Опубликовано в журнале Нева, номер 7, 2015
Владимир Павлович Соколов (Наугад Верхолосевский) родился в 1988 году в Красноярске. Печатался в альманахах «Новый енисейский литератор», «Пять стихий». С группой «Бронзовый век» занимал призовые места на фестивалях «Новая весна».
Автобус (Ушел)
Словно засыпанный жгучим перцем,
Словно завален банальными фразами,
Сделал вид, что заметил пулю под сердцем,
Хотя все, кто стреляли, явно промазали.
Так надушусь перед смертью, да и лягу в могилу —
На планете, чьим символом является глобус.
Ибо я все понял — жизнь несправедлива:
От меня ушел автобус!
Оттого я грущу, словно рыба в тарелке,
И с фатальной тоской наблюдаю за вилкой.
Тут дорога одна — как водится, welcome!
Не сбивают с толку никакие развилки.
Отчего я не сокол — не покидаю
Планету, чьим символом является глобус?
И сплетням о рае не доверяю:
От меня ушел автобус!
Возможно, мое наблюдение ложное,
Но я остро чувствую всей своей кожею,
Что все пути, так отчетливо схожие,
Все-таки разные и не похожие.
Это не значит, что кто-то ошибся
И что есть виновные на этом глобусе.
Просто я полез в небо, упал и ушибся.
Да и что говорить — тяжело без автобуса.
Он притворялся мягкой машиной,
Я понимал, что это неправда.
Ах, как ему к фарам шли эти шины,
Как он смущался под пристальным взглядом…
Где ты гуляешь, где ты блуждаешь,
По планете, чьим символом является глобус…
С кем ты теперь свое время теряешь,
Мой хороший, родной, мой любимый автобус…
Адам
Миражи четких планов назавтра испаряются — импровизируй,
Исчезают знакомые лица, растворяются, рвутся — прощайся.
Все закончится сдержанным всхлипом, а начнется заливистым смехом.
Растревожив обитель сознания, пропадут эти нежные руки.
Адам подумал: «Чем я не Орфей — я должен следовать за ней».
Недоступные беглому взгляду, расцветают сакральные тайны,
Увлекая излишне усердных в дебри мутных словосочетаний.
Всех наград — лишь следы за спиною, пусть по ним угадают потомки
Мотивацию каждого шага и всего путешествия в целом.
Адам подумал: «Чем я не Орфей — я должен следовать за ней».
Облака, не тушуясь, спокойно превращаются в то, что ты видишь.
Ободряют, наверно, а может, просто как-то вот так получилось.
В силуэте средь ночи узнаешь свою Еву, свою Эвридику,
Не догонишь — она хочет видеть все, что только бывает на свете.
Адам подумал: «Чем я не Орфей — я должен следовать за ней».
Шаман
Радуйтесь! Ибо отныне никто не откроет закрытые двери,
И не закроет открытые, и не нарушит Эпоху Баланса.
Вой о любви, мой нелепый шаман, не беда, что тебе не поверят,
Ной об упущенном и посвящай Богу эти распутные танцы.
Все, что отныне приснится тебе, уже снилось кому-то другому —
Сломанным старым игрушкам и вскрытым, сугубо на публику, венам.
Ветер в твоей голове разметает опилки, заменит соломой.
Радуйся! Ибо отныне с тобой навеки весь холод вселенной.
А я окажусь напрямую на дне, я миную рутину падения.
И сочиню новый танец для тех, чья улыбка подобна оскалу.
Мы, мой нелепый шаман, улыбнемся всей жизни с особенным рвением,
Много увидим и Бога простим за его склонность к мрачным финалам.
Всякий шаман обречен на бед-трип, в том суть неизреченного дао.
После, когда горы скатятся с плеч, мир вокруг расцветет буйным цветом.
Мы, взявшись за руки, станем одним и просто пойдем, погуляем.
Много увидим и Бога простим за его склонность к странным ответам.
Каприз (Сидя На Плечах Гигантов)
Солнце поднимается. В неясных, позабытых виденьях
Тянут к нам ладони берегущие нас духи, а мы —
Променяли рай и все спасения на радость творения
И на холода, пожалуй, самой бесконечной зимы.
Что, в конце концов, такого ценного в душе моей светлой,
Что б мешало бросить ее в пламя, просто что б посмотреть,
Как она сгорит и станет горсткою летучего пепла,
Смертью попирая столь злящую меня смерть,
Смертью поправши смерть,
Смертью поправши смерть.
Всякому понятно, что на самом деле что-то нечисто —
Даже говорить об этом лишний раз уже стыд и срам.
И задумки Бога ведомы одним пантеистам,
Да и то — не всем подряд, а только самым светлым умам.
Нам, пожалуй, проще: наш карты все заранее биты,
Битыми и розданы — что, в самом деле, время терять.
И нам до привала бездорожье и века стоматита,
А конца пути так даже в телескоп не видать.
Даже в телескоп не видать,
Это, кстати, повод шагать.
Может, потому-то нам и выданы особые гранты:
Далеко глядеть, пинать еще живых львов,
Высоко сидеть, по сути — на плечах у гигантов,
У Христа за пазухой, глазами раздевая богов.
Значит, ставим головы на то, что в этот раз дня не будет.
Это наш каприз — сдаваться тем, кто так бы не победил,
Променять спасение на суд — пусть лучше честно осудят
Нас на холода, пожалуй, самой безупречной зимы.
Самой бесконечной зимы,
Самой безнадежной зимы.
Дворники
Где вы, дворники, племя огромных и сильных,
Выпивающих залпом по литру воды,
Променявших однажды огонь на огниво
И поставивших этим весь мир на дыбы?
Никому не известно, с какой вы планеты,
Лично я полагаю, что просто с луны.
Вы плюете на все на всем белом свете,
И я верю, что вам-то уж хватит слюны.
Мы — ваши хмурые ученики-трубочисты,
Пережитки почти что и не бывших лет.
Мы с Вианом кричали: «Долой реалистов!»,
Твердо зная, что лишь путь во тьму есть путь в свет.
Отражается небо в глазах мизантропов,
Зашивающих дыры в дорогах-путях.
Мир не кончится взрывом — мир кончится вздохом
И злорадной усмешкой на ваших устах.
Так где вы, дворники, племя наивных и добрых,
Волочащих, как знамя, свой вечный цирроз,
Своевольных, но верных супругов природы,
Возлюбивших весь мир — от похмелья до роз.
Вы пока еще здесь, но ведь скоро уйдете —
Незаметно, как и приходили сюда.
И мне б за вами уйти… Но вы ж следы заметете —
Да так, чтоб от следов не осталось следа…
Утро Вечера
Тайное робко становится явным,
Чашка блестит накануне раскола,
Крутится мир, а я пью из-под крана,
Жмурюсь на свет и рифмую глаголы.
Песенку выдумал, да и забыл всю.
Крылья ращу, чтобы выкрасить сизым.
А ту рубаху, в которой родился,
В клочья рву — вот мой вклад в дело стриптиза.
Приступ спокойствия. Ветру навстречу
Бренчат гитарами цепи следов,
Вот ты какое, утро вечера:
Приблизительно пять часов.
Хохот без повода, падают путы,
Как нездорово обильная перхоть,
Смотрят завистливо ОБЭРИУты,
Как я лечу, притворившись кометой.
Как я гуляю с дождем сообща
И заодно с расшалившимся ветром
Радостно вою о странных вещах,
Сбившийся с мысли о чем-то заветном.
Рвись, струна, в пляс и дрожи-дрожи звонко,
Взвейтесь кострами, бессонные ночи.
Я заведу чайник с добрым тигренком,
В память о том, как любил тамагочи.