Опубликовано в журнале Нева, номер 7, 2015
Владимир Владимирович Коркунов родился в 1984 году в городе Кимры Тверской области. Окончил МГУ приборостроения и информатики и аспирантуру Тверского государственного университета. Публиковался в журналах «Вопросы литературы», «Знамя», «Арион», «Дети Ра», «Юность», «Зарубежные записки», «Урал», «Волга», «День и ночь», «Литературная учеба», «Гвидеон», «Дон», «Информпространство», «Крещатик», «Homo Legens», «Студенческий меридиан», «Аврора», «Вокзал» и др. Шорт-лист Волошинского конкурса и премии «Писатель XXI века», лонг-лист премии «Дебют». Живет в г. Кимры.
* * *
Дымным утром — туманные гроздья,
склепы улиц глазастых пусты.
Держит яблоня яблоки поздние
и боится на снег опустить.
Сводит руки усталые, дряблые,
и, не в силах дитя удержать,
опускает озябшее яблоко
в распушенную ветром кровать.
И слезами больными, холодными,
соком горьким кровит сквозь кору…
А мороз ледяными разводами
закует ее в панцирь к утру…
Так же женщина, неуследившая,
обронившая зреющий плод,
замерзает, чужая и лишняя,
крепкий панцирь себе создает.
* * *
Мы были рядом — в капище цитат,
развалов книг — библиотечной гамме.
…Так отчего который день подряд
я говорю с тобой — горю! — стихами?
И почему из грусти мы пришли
за тишиной, сминаемой закатом?
Из Пришвина, из Лондона — вдали
ступив на землю, бывшую цитатой?
* * *
Проходи. Чист и пуст переулок.
Прикасаясь колючестью фраз
(одинокий, наивный придурок),
я мечтал о рождении нас.
Уходи. В этом парке крапивном
отстучи каблучками побед.
Ожидаемы были (и тливы!)
гороскопы, в которых нас нет.
Пропадай. Тенью на горизонте,
многоточием редких вестей.
Я напомнюсь — ментоловым «Рондо»,
чьим-то смайлом, улыбкой твоей,
глупой кепочкой, песенкой в плеере,
завитками автографоклякс.
…И словами твоими уверенными
о неставших — нелепейших — нас.
* * *
Пронзает остро — словно пьяный,
дрожит двуглазозримый мир.
Зигзагом черным между нами:
«Прости меня. Я — изменил».
До судороги, до блевоты,
до дури (даже дурь — не в счет).
Внутри как будто сдохло что-то
и вывалилось через рот.
* * *
Улан-Удэ прочистил жилы
и покачнулся, покатил.
Щербатым утром проглотила
тебя метель на полпути.
Натужно стукают колеса,
спиваются проводники.
Улан-Удэ уходит в осень
с обломком сердца и руки.
Воскресный вечер
Мы говорили. Дождь с туманом
играл, выплескивая грусть.
И расставаться было рано,
и странно ускорялся пульс.
Сквозила музыка сквозь мысли,
клубилась в ягодном дыму.
Вино с налетом легкокислым
пыталось прошлое вернуть.
А после — пряная прохлада
и ночь цветущих тополей.
И расставаться было надо,
и нужно было быть смелей.
* * *
Марии Малиновской
Я снова лгала во сне…
М. П.
Ты однажды проснешься, поймешь, что лгала во сне,
и развеешь открытки — пусть море их пьет взасос,
убежавшее — словно упавший в закат рассвет —
за ответом, которому ты не отдашь вопрос.
Вы любили бессловно — так может любить сестра.
Только рифы решили избавиться от любви.
(Ты был прав, мой маленький гений, она больна,
и ее невозможно от всех напастей привить.)
И она побежит в дом, где призраков полон дом,
и она достанет из уха прокуренный смех…
Помнишь, она любила тебя, а потом, потом
просыпалась от боли в ушах, согрешив во сне.
* * *
С. Д.
Девятый сон лови (как бабочку с оторванным крылом!).
В многоэтажном холоде и зное
меня в твой сон случайно занесло —
обрывочный, сумбурный, беспокойный.
Я был там. Затираясь и скользя —
по мысли тонкой, рвущейся местами,
я силился сквозь сон тебе сказать:
«Проснись», — но, оброненные меж нами,
истерлись мысли, разошлись по шву;
и, отраженья смутного касаясь,
я исчезал — во сне и наяву — в рассветной мгле, бродя
по стоптанному краю.
* * *
Ты во мне всегда — сердцебиением,
ярко-близким, звездочным теплом.
Проживаю каждое мгновение,
им обогащая скудный дом.
Не забуду. Чистые и быстрые,
как молитва — блики на воде.
Каждый шаг к тебе придется выстрадать,
каждый день.
Ну а если вечер будет приторен
и слова свернутся в молоко, —
я уйду, как небыль. Станет призрачно
и — легко.