Опубликовано в журнале Нева, номер 7, 2015
Молодая «Нева». Романы. Повести. — СПб.: Союз
писателей СПб., 2015. — 488 с.
В сборник вошли романы и повести
молодых авторов, опубликованные в журнале «Нева» с 2012-го по 2015 год.
Собранные под одной обложкой произведения писателей новой генерации дают возможность
понять, как выросшее уже в новой России поколение воспринимает окружающий его
мир и себя в нем, продолжает ли традицию великой русской литературы задавать
«проклятые вопросы» или создает традицию новую — эскапизм, бегство от
действительности, неудержимую склонность к самовыражению и фанатичному
самолюбованию. Именно в последнем чаще всего упрекает молодежь
еще сохранившаяся критика. Впечатление отрадное: молодые авторы готовы
постигать большой мир, давать нравственные, весьма здравые и вполне зрелые
оценки тому, что происходит в их стране и за ее пределами. Абсурдность
современной российской действительности ярко представлена в повести Александра Тюжина «Путин-Путин». Ее герой, двадцатилетний безработный
юноша, не доучился на повара, в армию не взяли по здоровью, искать работу,
ходить на собеседования — «бесперспективняк»: «У нас
гениальная страна: нет знакомых — можешь вешаться». Вот и остается, что сидеть
возле «зомбиящика» и пускаться с товарищем в
авантюры, этим зомбиящиком навеянные. Картины в этой
повести узнаваемые: «Вообще, конечно, нехилую шумиху подняли у нас в городе.
Из-за Путина. Ну да, он объявил, что приедет к нам в город с проверкой, вот тут
и началось как обычно. Наверное, каждый город уже проходил нечто подобное, у
нас же Путин — вся и все, и прием ему нужно оказать соответствующий. А самое
смешное, что тут же на все находятся деньги. Будто из воздуха возникают». «Мне
вообще по барабану вся эта политика. Единая Россия, не единая, медведи или
еноты — меня не колышет, мне бы лишь бабло
зарабатывать, и побольше», — признается рассказчик (повествование идет от первого
лица), и тем не менее этому далекому от политики юноше
удалось предотвратить трагифарсовое покушение на
премьер-министра. А. Тюжин — выпускник ВГИКа, за сказовой речевой манерой его героя-простака все
время проступает тонкая ирония автора-интеллектуала. С самоиронией, в
разумно-сдержанной манере рассказывает в повести «Репортериум»
молодой петербургский прозаик Антон Ратников о будничной жизни журналистов
небольшой районной газеты. И снова — абсурды и
парадоксы окружающей реальности, и снова — узнаваемые анекдотичные ситуации, в
которые попадает молодой репортер. Добрым юмором проникнут роман Александра
Кукушкина и Михаила Гурова «Alma Matrix,
или Служение игумена Траяна», действие которого происходит в Московской
духовной семинарии, в древнейшем учебном заведении России, обосновавшемся в
Троице-Сергиевой лавре. Роман состоит из отдельных новелл, в них живописуется
непрекращающийся конфликт между проректором по воспитательной работе («Он у нас
гений, чего ему в голову взбредет, никогда наперед не скажешь… Монстр») и
семинаристами, народом послушным, но гордым. Попытки уйти от ловушек отца
Траяна, «игра на отчисление» превращается в интеллектуально-психологическую
забаву. Авторы не понаслышке знают быт закрытого духовного заведения, его традиции
и своеобразные отношения во внутрисеминарской среде.
Удивительно, но именно с юмором пишут молодые авторы о нелепицах нашей
российской жизни, о сложностях трудоустройства, поисках своего места в жизни.
Смешно, значит, не страшно? В произведениях молодых авторов много аллюзий,
явных и скрытых цитат, наследие предшественников, отечественных и зарубежных,
ими освоено неплохо. Другая тональность у писателей украинских, остро
отреагировавших на трагические события в Киеве и Одессе. Писатель-одессит
Всеволод Непогодин с фотографической точностью запечатлел
виденное им в Одессе в начале мая 2014 года. «Девять
дней в мае» — фактически репортаж человека, ставшего свидетелем трагических
событий, много деталей, не отраженных ни в официальных документах, ни в
телепрограммах. В повести Дмитрия Колисниченко
«Заканчивался февраль» предстает Киев конца февраля 2014 года: баррикады на
улицах, костры, стрельба, первые жертвы. Герой повести, успешный, скучающий
тридцатилетний человек, выступает как сторонний наблюдатель. У него свой круг
общения в пабах и барах Киева, он обходил стороной баррикады, благополучно проспал
расстрел снайперами майдановцев и «Беркута» и за три
месяца майдана лишь раз побывал в центре города. Пережидая происходящее в своем
уютном комфортном мирке, он размышляет: «Каждый из нас идет на сделку с
совестью. Но мне хотя бы бывает стыдно!» В повести — жизнь обывателей Киева вне
майдана, но уже в предчувствии надвигающейся катастрофы и ужаса. При всей
разности тональности, тематики, манер изложения авторов России и Украины
объединяет нечто общее. В духе традиции мучается проклятыми вопросами герой А. Ратникова: «память», «родина», «блокада», «патриотизм» для
него не пустой звук, и, наблюдая за ветеранами во время ежегодной встречи с
блокадниками, он думает: «Они совершили в жизни что-то запоминающееся,
героическое, что-то такое, чем могут гордиться следующие поколения…
Черт возьми, а что сделал я?» Стоя на балконе, размышляет о своем поколении герой
Д. Колисниченко: «По сравнению с предками, кажущимися
сегодня сверхлюдьми, все они бесцельный мусор,
презирающий не смерть, а жизнь…» Свидетельством вовлеченности молодых прозаиков
в события современности являются повести Александра Винничука
«Последнее утро» и Виктора Акулова «Осколки европейской мечты». Первая посвящена
одному из трагичных эпизодов новейшей мировой истории: последнему дню
ливийского лидера Каддафи. Жесткий текст, насыщенный
запредельными натуралистическими деталями, и смелая попытка передать мучительные
переживания человека, до последнего мгновения отказывающегося поверить в то,
что он обречен. Во второй автор рассказывает о собственной неудавшейся попытке
в 2012 году нелегально пересечь границу Великобритании по поддельным документам.
В результате чего был арестован и попал в британскую тюрьму Колнбрук,
где столкнулся с жестокой политикой по отношению к иностранцам. Составитель
сборника, шеф-редактор молодежных проектов Ольга Малышкина в предисловии пишет:
«Как нам кажется, представленные на его страницах авторы счастливо избежали заточения
в башне из слоновой кости, равно как и томления от одиночества в Сети, и,
каждый по-своему, постарались отобразить различные стороны реальной
действительности. Отрадно, что, взамен вычурных
словесных псевдоизысков, читателю предложен образ и
смысл. Что касается идей, то и здесь, благополучно преодолев тектонический
разлом между └отцами“ и └детьми“, молодые прозаики продолжили поиск, начатый
великими предшественниками».
Мария Тендрякова. Игровые миры: от homo ludens до геймера. М.; СПб.: Нестор-История,
2015. — 224 с., ил.
Люди играли в глубокой древности,
играют сегодня. Одни игры сменяются другими, но человек не прекращает играть. В
чем же состоит значение игры для человека? Что она дает человеку? Какой механизм
развития культуры стоит за многообразием игровых миров? В поисках ответа Мария
Тендрякова обращается к разным играм, от архаических игрищ, игр-гаданий и
состязаний до самых новомодных компьютерных игр, от игр детских — до игр «детей
изрядного возраста». Исследуя игры в историко-культурной перспективе, она
показывает, что это никак не досужая прихоть в часы отдыха, а неотъемлемая
часть социокультурной системы. И в каждый
исторический период в играх решаются соответствующие эпохе проблемы. М. Тендрякова
проведет читателя по странам, континентам: Древняя Греция, Древний Рим, Европа,
Азия, Австралия, Америка. И временам, отсчитывая от глубокой древности, когда
игры были способом взаимодействия с высшими силами, возможностью заглянуть в
будущее, разговором с судьбой: обрядовые гадания, поминальные тризны и
погребальные обряды, календарные игры славян, турниры и поединки. Все
многообразие мира игры, его историко-эволюционное развитие представлено на
страницах этой книги: агон — состязания с равными шансами
у противников; азартные игры — игра с фортуной; ролевые — пантомимы и драматизации,
карнавалы и маски; игры-головокружения, вроде раскачивания на качели, каруселей
— особое состояние сознания, когда нарушается стабильность окружающего мира.
Все остальные происходят из соединения этих четырех основных типов. М.
Тендрякова на конкретном материале демонстрирует, что и в современных играх
сохранилось живое наследие старины. Что игры XXI века в большинстве своем
генетически единосущны древним играм, как современный футбол — культовой игре
древних майя и ацтеков в каучуковый мяч, или электронный тотализатор — тому вырезанному
из камня игровому аппарату, что был найден на раскопках Вавилона, или же как древняя антропоморфная фигурка — кукле Барби. Отголоски язычества есть и в детских считалках: в
них до нас дошли приемы тайного счета. Длинный путь, от фетиша, культового
предмета до тамогочи, проделала кукла: не раз
менялась ее роль, назначение. Итогом на сегодняшний день стали брендовые игрушки, предлагающие малоинтересную игру без
накала страстей, без полета фантазии и превращений. Современную кукольную
индустрию исследовательница рассматривает как
экспансию взрослых на территорию детства с целью привить детям вкусы и ценности
своего времени, в первую очередь — страсть потребления. Дети всегда играют в
то, чем живут взрослые: в охотников на ведьм, в «войнушки»,
в дочки-матери, теперь и в сериалы… Детские игры «во взрослых» рассказывают
одновременно «о времени и о себе». Подробно, обстоятельно пишет М. Тендрякова о
вызовах современного постиндустриального мира, в котором игра проникала во все
сферы жизни, накладывая свой отпечаток и на экономику, и на социальную
стратификацию общества. Чем одарит человека и человечество путешествие в
виртуальные миры? Возможностью безболезненно попробовать различные варианты
решения насущных задач или иллюзией познания реального мира? Свободой творчества
или еще одним способом ухода от реальности и страхом перед жизнью? Как законы
виртуального мира повлияют на мир в целом? В чем принципиальная новизна
компьютерных игр? И что нового компьютерные игры привносят в «человека играющего»?
В поисках ответов на эти вопросы она рассеивает мифы об опасности компьютерных
игр, о культивации агрессии и жестокости среди пользователей; об интенсивном
росте числа социально неадаптированных аутистов.
Самый краткий экскурс в историю детства показывает, что жестокими детские игры
становятся в жестокие времена. Так, в средневековье дети играли в охотников на
ведьм, часто их доносительство оборачивалось реальными драмами. Агрессивные
детские игры, в том числе компьютерные игры, — это проявление болезни общества.
И сегодняшний геймер,
считает М. Тендрякова, совсем не аутист-одиночка,
погрязший в игре. Нет, он непременно взаимодействует с другими людьми, правда,
в сфере его контактов значительное место занимает виртуальное социальное общение.
Появляются многомиллионные геймерские сообщества,
объединяющие людей поверх этнических и государственных границ. Рождается на
наших глазах другая форма общения. Но, полагает исследовательница, виртуальные
миры несут и очень серьезные угрозы. Компьютерные игры, эксплуатируя сказочные
мотивы, предельно упрощают игровой мир и игровых персонажей: герой всегда победитель;
можно действовать путем проб и ошибок сколько угодно, успех неизбежен.
Виртуальный опыт не несет в себе идеи необратимости действия и непоправимости
последствий, утрачивается чувство реальности. Свидетельство — пугающе
повторяющиеся преступления: массовые убийства в школах, в общественных местах
молодыми людьми, неспособными объяснить порой мотивацию своего поступка.
Свидетельство — поколение летчиков, взращенное на тренажерных методиках, воспринимающее
боевое задание и гибель людей с той же легкостью, что и поворот в игре; молодые
хакеры, совершающие виртуальные преступления, мало печалясь об их реальных
последствиях. Вторая угроза компьютерных игр — это заранее прописанные
алгоритмы игры, снижающие развитие воображения и фантазии, отсюда и сужение
возможностей нестандартных решений, творческого диапазона. Исследуя взаимосвязи
игры и реальности в прошлом, анализируя их настоящее, М. Тендрякова пробует
заглянуть и в будущее нашей «играющей цивилизации», ибо игра как
социологический «сейсмограф» позволяет улавливать малейшие колебания,
предшествующие подвижкам социальных основ.
Николай Стариков. Украина: хаос и революция — оружие
доллара. СПб.: Питер, 2014. — 240 с.
Эта книга выпущена год назад. В нее
вошли выступления и интервью известного писателя и общественного деятеля
Николая Старикова за период с сентября 2013 по май 2014, со времени, когда казалось,
что «украинский вопрос» будет благополучно решен с помощью российских
финансовых влияний, до возвращения Крыма в состав России. Есть возможность
восстановить последовательность событий, вехи противостояния, вернуться к
оценкам, сделанным по горячим следам: Майдан, «неизвестные снайперы», «одесская
трагедия», майские выборы-2014 на Украине, «русская весна в Крыму». А также
взглянуть на возможные сценарии развития, упущенные возможности, на осуществившиеся
и неосуществившиеся прогнозы аналитика. Украины мало не бывает, слишком близка
она нам, и географически, и исторически, и по-человечески, а посему причины и
следствия произошедшего и происходящего там всегда актуальны. Н. Стариков
блестяще владеет фактографическим, конкретным материалом. Например, когда
разбирает технологию государственных переворотов или устроения хаоса, а это
Панама, Гренада, Югославия, Афганистан, Ирак, Ливия, Украина…
За событиями в них прослеживается один и тот же кукловод — США, и нет ни
одной страны, куда вторглись США и принесли бы ей что-нибудь хорошее. Так же
четко излагается история великих провокаций: Нарва, 1704; штат Пенджаб, 1919;
Берлин 1933, германо-польская граница, август 1939; США, 11 сентября 2001;
Сирия, 2013, Киев, февраль 2014. Но главное, Н. Стариков мыслит в четкой
геополитической системе координат, охватывающей широкие сферы истории и
географии. Устраивают или нет кого-нибудь его концепции, но построения его
вполне логичны. «Геополитика — это противоборство великих держав за контроль
над ресурсами. В этом вся суть. Эта борьба бесконечна и не имеет ни конца, ни
начала. Это колоссальные шахматы, в которые ходы делаются армиями, партиями и
курсами валют. Жизнь человека в этой игре не ценили никогда. Русский мир — один
из главных игроков за этой шахматной доской. Не будем игроками — станем
объектами игры, Устраниться невозможно, вот почему так важно понимать правила
игры, ее смысл и видеть соперников». Вот в этих правилах игры и ее смыслах Н.
Стариков и не перестает разбираться в своих книгах. Он подчеркивает особость
русского мира, уникальной Русской цивилизации, «код» которой так
настойчиво пытаются изменить, чтобы навсегда устранить Россию с мировой арены.
И Украина — лишь оружие в этой борьбе против России. Украина после развала СССР
превратилась в мяч в геополитическом футболе, в 90-е годы таким пинаемым мячом
были мы. «В политике ты можешь быть либо игроком, либо мячом — третьего не
дано». Оглядываясь на исторический путь России последних трех десятилетий,
автор задается вопросом, как вышло, что страна, лишенная политической власти, с
украденной (приватизированной) собственностью, не имея ни армии, ни
организованного и спаянного единой целью населения, смогла вернуться на мировую
арену? Смогла сохраниться, смогла снова получить свой пусть еще не такой, как
раньше, но уже весомый голос, при этом вернуть себе многие из утерянных
государственных функций, подняв при этом уровень жизни своих граждан и
сформировав новую, пусть еще и робкую, но уверенность в завтрашнем дне? У него
есть свой ответ на кажущуюся иррациональность случившегося с нами при Путине,
после политики шока и хаоса, кажется, уже «убившего» Россию, и этот ответ —
«русский код»: Россия — это отдельная многонациональная цивилизация, живущая по
собственным законам, единственная мировая цивилизация, которая никогда никем не
была покорена до конца. Наши ценности отличаются, наш ментальный код иной. Для
нас главное — справедливость, а не количество сортов колбасы. Мы другие.
Попытка отказаться от своей уникальности — путь в
никуда. Н. Стариков считает, что с воссоединением Крыма с Россией борьба идеологий
окончательно ушла в прошлое, начиналась борьба цивилизаций, и чтобы сохраниться
и развиваться, надо отстаивать свои экономические и геополитические интересы.
Как? Требуются: сильная армия, реформация финансовой системы России и выход из
современной мировой финансовой связки, укрепление Таможенного и Евразийского
союзов. А еще — мощная идеология, контроль над информационным пространством,
«чтобы народу не внушали └перестроечный трюк“»: мысль о └никчемности и
ненужности“ собственного геополитического проекта, что мы труба, нужная только
для перекачки ресурсов └туда“». «Русский смысл» существования государства
Россия, его «цивилизационный проект» Н. Стариков
видит в объединении народов ради мира. Ситуация на Украине, считает он,
новый вызов России, в то же время новое «окно возможностей», когда нельзя
мерить геополитику деньгами, эффективностью и прибылью. По мнению
автора, начиная «большую игру» на Украине, США, помимо «общих геополитических
задач» по разделению одного великого славянского народа, рассчитывали получить
«три приза» Украины. Это Крым и база флота, газопровод (труба),
промышленные районы Юго-Востока. Что происходит с этими
«призами» сегодня, мы знаем: Крым воссоединился с Россией, вернулся домой,
будущее газопровода через Украину туманно, Юго-Восток,
в руках которого судьба Украины, сопротивляется. Большая история творится на
наших глазах, книга Н. Старикова — важные ее страницы.
Александр Замалеев.
Философская мысль в России XI–ХХ веков. СПб.: ООО Издательский дом «Петрополис», 2015. — 480 с.
Исследование Александра Замалеева,
профессора Санкт-Петербургского государственного университета, — внушительный,
глубокий концептуальный обзор философской мысли в России, начиная с раннего средневековья
и до настоящего времени. Это и философские представления древнерусских
книжников XI–XIII веков, мыслителей духовного звания и светских, их
религиозно-философские и социологические воззрения и первые опыты
богословско-философского проповедничества. И богатейшая религиозно-философская
мысль Московской эпохи XIV–XVII веков: стригольники, жидовствующие,
нестяжатели, иосифляне, исихазм, теория
«Москва — Третий Рим», противоборства взглядов и устремлений, раскол,
глубокой травмой легший на российскую ментальность. И
философия русского Просвещения (середина XVII века — первая треть XIX): разрыв
с православно-церковным мировоззрением и переход на позиции секуляризированного
мышления, новый узел российской истории — две противоречивые тенденции,
абсолютизм и европеизм, распутывать этот узел пришлось уже в XIX и XX
столетиях. Многообразие идейно-философских течений XIX–начала XX века, представленное
мощным консервативным направлением (славянофильство, почвенничество,
толстовство), русским политическим радикализмом (декабризм, разночинство,
народничество, русский марксизм) и идеологией западничества, русским
либерализмом, существенно отличавшимся от своего западноевропейского аналога.
Из этого многообразия идейных течений, их борьбы и конфронтации сложилась общая
духовно-философская атмосфера XIX века, преддверия грядущих социальных
потрясений. В неожиданных ракурсах предстает русская философская мысль
советского периода, диаспорная и собственно
советская, отнюдь не сводимая к марксизму-ленинизму. Русская послереволюционная
философия, отмечает А. Замалеев, еще только начинает
входить в орбиту научных исследований, и многое здесь еще остается неясным,
истолковывается тенденциозно. Философия русского зарубежья породила
сменовеховство, евразийство, христианский социализм.
В советской России, несмотря на мощное давление официального
марксизма-ленинизма, в общественном сознании, особенно после победы в Великой
Отечественной войне, продолжала нарастать и крепнуть самобытно-творческая
философская мысль, возникла «апокрифическая философия», сознательно
восстанавливающая прерванную нить отечественного любомудрия: «космическая
философия», антропология, философия языка, культура. Отдельную главу автор
посвящает гулаговской социологии, ибо и в бездонной прорве
ГУЛАГа, где переламывалась русская интеллигенция,
продолжала жить мысль. У каждой эпохи были свои выдающиеся мыслители, искатели
истины, идеологи, вдохновители. История идей в этой книге представлена в
воззрениях, взглядах, учениях и судьбах конкретных людей, живших в конкретные исторические
эпохи. Время бросало им вызовы, которые требовали осмысления, своими идеями и
теоретическими изысканиями они отвечали на эти вызовы, направляли ход
событий. Идеи и историческое бытие в этой книге нерасторжимы. Что волновало
мыслителей далекого и не столь отдаленного прошлого? Когда-то на первый план
выходили вопросы познания божественной истины, концепции истинной веры, идеалы
христианской жизни, вопросы мистические и богословские. Но от начала любомудрия
на Руси мыслители погружались и в мирские, государственные, гуманистические
проблемы: представления о человеке и защита мирского человека, взаимоотношения
церкви и светской власти, сущность и назначение царской власти, политика, строительство
государства. А. Замалеев на протяжении всей книги
прослеживает, как и под влиянием каких факторов происходили трансформации
(размежевания, сближения) в осмыслении взаимоотношений церкви и светской
власти. Важнейшей темой исследования является отношение мыслителей разных эпох
к государственному строительству. «На Руси всегда устойчиво сохранялась
тенденция к централизации. Ее поддерживали, по существу, все древнерусские
мыслители. Среди них не было равнодушных к вопросу о форме власти». В значительной
мере выбор православия Владимиром Мономахом был связан с тем, что в системе
византийской государственности духовная власть занимала подчиненное положение,
всецело зависела от императора, в то время как в Европе светская власть утрачивала свое былое значение и папство становилось
единственным центром политической жизни. Сторонником единодержавства
как главного залога единства и силы государства, его территориальной
целостности был крупнейший мыслитель и публицист отечественного средневековья
киевский митрополит Илларион. Как правило, на стороне светской, великокняжеской
власти выступали и другие киевские мыслители, с национальным идеалом
централизованной государственности связывались вероисповедные догмы. Московское
возрождение не только не отвергло древнекиевские
философско-религиозные традиции, но именно на них опиралось в своей борьбе за
централизацию и развитие русской государственности. И если мы хотим понять наше
сегодняшнее стремление видеть свое государство сильным и независимым, понять,
почему мы такие, то надо знать древние и глубокие корни этого замешанного
отнюдь не на рабском менталитете отношения к централизованной власти. Русская история,
изложенная в книге А. Замалеева как история идей,
дает ответ на этот острый вопрос современности: «Надо ясно отдавать себе отчет
в том, что интеллектуальная жизнь нации хотя и может прерываться время от
времени, принимать иное, нежели прежде направление, но главное остается
неизменным — это единство бытия и мышления, единство, в котором основу
составляет преемственность, наследование идей». (Удивительно: исследуя связь
язычества и христианства на Руси, подвергшегося значительному влиянию
славянских представлений о мироустройстве, ученый замечает, что единство
государства отстаивали даже волхвы, возглавлявшие народные восстания в период
раздробленности…) Панораму развития отечественного любомудрия А. Замалеев показывает в контексте влияния греко-византийских
и западноевропейских духовно-интеллектуальных традиций, свои философские идеи
отечественные мыслители черпали из древнегреческих, византийских,
древнеболгарских источников, из трудов западноевропейских философов новых
времен. В отличие от Запада, пишет он, Россия не создала полноценных философских
систем. Почему, в чем самобытность русской философии — еще одна сквозная тема
книги.
Полководцы Ивана Грозного и Смутного времени. — М.:
ИД «Комсомольская правда», 2014. — 96 с.
Среди полководцев времен Ивана
Грозного и Смуты были яркие тактики, тонкие стратеги и настоящие патриоты, не
щадившие свои жизни ради Отечества. Они вели успешные войны, одерживали громкие
победы, терпели и поражения. Увы! Пожалуй, лишь историкам сегодня известны
имена большинства из них. Нет прижизненных изображений, не всегда дошли до нас
даже даты рождения многих из них, забыты их подвиги. В памяти народной прочно осели имена только двоих из тех, кто является героями этой
книги. Это Ермак Тимофеевич (?–1585), казацкий атаман-богатырь, благодаря
которому Россия приросла Сибирью, на просторы которой, по словам В. Распутина,
«старую Русь можно было уложить несколько раз». Да князь Дмитрий Пожарский
(1578–1642), руководитель Второго ополчения,
освободившего Москву во время Смутного времени. О его деятельности политика, с
1619 года последовательно возглавлявшего Ямской,
Разбойный, Московский судный приказы, участника многочисленных боярских
комиссий и дипломатических переговоров практически не вспоминают. Бурная
российская история второй половины XVI–начала XVII веков — это время
непрестанных битв и сражений. Взятие Казани (1552), после чего Иван IV получил
прозвище Грозный. Отражение бессчетных набегов степняков, от которых страдали
южные пределы Руси, особенно «рязанские места», откуда тысячами уводились «в полон» русские насельники. «Превентивные» удары по степнякам.
Добиваясь восстановления независимости Казанского и Астраханского ханств,
завоеванных Иваном Грозным, крымский хан Девлет I
Гирей совершал походы на Москву. Весной 1571 года такой поход завершился
сожжением Москвы и разорением ряда южнорусских районов: убиты десятки тысяч
русских, более 150 тысяч уведены в рабство. Реванш был взят в июле 1572 года в
битве на реке Молоди, «забытом Бородино»: войско Девлет-Гирея
потерпело сокрушительное поражение, на несколько лет крымские набеги на южные
окраины Руси прекратились. Во главе русской рати стояли Михаил Иванович
Воротынский (ок. 1516–1573), герой взятия Казани, и
Дмитрий Иванович Хворостинин (до 1535–1591), один из лучших полководцев второй
половины XVI века. В 1558 году Россия вступила в долгую и изнурительную борьбу
за Ливонию, за свои геополитические интересы: ливонские купцы препятствовали
развитию торговли с Европой через Балтику. Иван IV не стремился к территориальному
расширению, он был убежден в необходимости иметь прямые, непосредственные связи
с Европой. В 1563 году состоялось еще одно важное «взятие» времен Ивана IV, на
этот раз Полоцка, богатого и многолюдного города с большим торгово-ремесленным
посадом и многочисленным русским населением, где снова проявил свои таланты
полководца Д. Хворостинин. М. Воротынский, по оценке А. Курбского, «муж крепкий
и мужественный, в полкоустроениях зело искусный»,
изображен на памятнике «Тысячелетие России». Особенностью его военной карьеры
было то, что он не участвовал в войнах с Литвой и Ливонским орденом, сражаясь
лишь с татарами на южных и юго-восточных рубежах. Жизнь его закончилась
трагически: в 1573 году его схватили и, как полагает автор очерка о нем,
замучили при допросах. Подвергся опале в 1573 году и Д. Хворостинин: был обряжен
в женское платье и принужден молоть муку. Впрочем, опала была недолгой. Опыт
воеводы, сражавшегося и против крымчан, и против ливонцев, был востребован, в старости он принял участие в
войне со Швецией за земли, потерянные по Плюсскому
перемирию 1583 года. Героями очерков, посвященных полководцам Ивана Грозного,
стали и Ермак Тимофеевич, и М. Воротынский, и Д. Хворостинин, а также Алексей
Данилович Басманов (?–1570) и Семен Иванович Микулинский (?–1559). Репутацию первого в глазах
современников и потомков сильно подпортили его последние годы, когда он стал
одним из основных деятелей опричнины, забытыми оказались заслуги умелого и
отважного воеводы. А он один из главных героев взятия Казани, где отличился
дважды, не раз отражал набеги степняков, за крупный успех в Нарве был оставлен
там первым воеводой, участвовал в походе на Полоцк. О С. Микулинском, победителе азовских, крымских и казанских
татар, сохранились поэтические строки из древнерусской повести: «Скачет он,
словно огненный, на своем коне, и меч его и копье, словно пламень, во все
стороны обрушивается на врагов и посекают их». Мастер
маневренной войны в степи, он за всю свою военную карьеру не потерпел ни одного
поражения. Ходил в казанский поход, усмирял черемисов, часть которых
то примыкала к русским, то к татарам, защищал «рязанские места», воевал
в Ливонии, где и был смертельно ранен. Смутные времена принесли России
новые угрозы, на этот раз с запада, из Польши, и подарили России новых героев.
Один из очерков о героях времен смуты посвящен Д. Пожарскому, два других —
Михаилу Борисовичу Шеину (?–1634) и Михаилу Васильевичу Скопину-Шуйскому
(1586–1610). Полководец и государственный деятель России XVII века М. Шеин,
герой двадцатимесячной обороны Смоленска 1608–1609 годов, связавшей руки
Сигизмунду III, стал антигерем Смоленской войны
1632–1634, когда вынужден был капитулировать. Был обвинен в государственной
измене и казнен. (Это обвинение давно опровергнуто.) М Скопин-Шуйский, один из
лучших полководцев времен Смуты, запечатлен на памятнике «Тысячелетие России».
В 1610 году он, возглавив русско-шведскую армию, освободил Москву от
отрядов Лжедмитрия II. Он мог бы добиться большего, на момент смерти ему было
всего 23 года. Любимец воинов, как соотечественников, так и иноземных
наемников, любимец москвичей, он был отравлен женой Дмитрия Шуйского, брата
царя Василия, неудачливого полководца, увидевшего в Скопине-Шуйском соперника в
борьбе за корону. Родословные, придворные интриги, военные походы, неудачи и
ратные подвиги… Из тьмы времен возвращаются к нам
имена хранителей земли русской. Пора им вернуться. Это пятая книга из серии
«Великие полководцы России», подготовленной Российским военно-историческим
обществом (РВИО) и «Комсомольской правдой» в содружестве с ведущими российскими
историками.
Анри Труайя. Павел Первый.
Пер. с фр. Ш. Кадыргулова. СПб.: ЗАО «Торгово-издательский
дом └Амфора“», 2014. — 191 с. (Серия «Великие
россияне»).
Павел I (1754–1801), наверное, самый загадочный
император России. Изучение правления Павла Петровича, скончавшегося, по
официальной версии, от «апоплексического удара», в первой половине XIX века не
поощрялось, компрометирующие заговорщиков материалы были уничтожены. Еще в начале
XX века не существовало краткого, фактического обозрения павловского
периода русской истории. В дореволюционной, а потом и советской историографии
выпячивались такие стороны его правления, как мелочная до абсурда регламентация
быта подданных и репрессии против дворян за самые незначительные оплошности. За
ним закрепилась репутация самодура, тирана и деспота.
С другой стороны, предпринимались попытки (особенно во второй половине XX века)
подчеркнуть его рыцарственность и обостренное чувство
справедливости: «романтик на троне», «Русский Гамлет». В книге Анри Труайя
Павел I предстает именно как сумасброд, недоверчивый, обидчивый, тщеславный, с
тяжелым, подозрительным характером, унаследовавший от отца, Петра III,
пристрастие к парадам, прусским теориям и мундирам. Противоречивое впечатление
он производил при европейских дворах во время своего восемнадцатимесячного
вояжа по Европе, предпринятого по воле Екатерины II в 1782–1783 годах. Он
дезориентировал свое окружение перепадами настроений, противоречивыми оценками
текущих событий, отсутствием последовательности в мыслях, поведении, и одним
цесаревич казался человеком большого ума, дарований и рассудительности, а другие
видели в нем безумца — высокомерного, слабого, эгоистичного, подозрительного. В
своей книге А. Труайя создает психологические портреты Павла: ребенка,
наследника престола, императора, сына, мужа, отца, правителя. Писатель
реконструирует внутренний мир своего героя, пытается восстановить ход его
мыслей. Он показывает, как, при каких условиях складывался характер Павла, сироты
при живых родителях, фактически отстраненных от воспитания своего ребенка
Елизаветой, забравшей новорожденного внука в свои покои. Потом история
повторится: уже Екатерина лишит своего сына и его жену права воспитывать их
сыновей, разрешая им лишь редкие встречи. Много внимания уделено сложным
внутрисемейным отношениям, где главным для Павла оставался вопрос
престолонаследия: сначала мать, узурпировавшая его права, впоследствии
постоянная угроза, что она объявит наследником своего внука Александра.
Подробно изложена история двух браков Павла, его отношений с дамами сердца — Е.
Нелидовой и А. Лопухиной, с ближайшим окружением
Екатерины и обитателями Гатчинского дворца. Негативно оцениваются армейские
занятия Павла: парады и муштра, мундиры по прусскому образцу, введение уже
ставших анахронизмом париков, косичек, пудрения головы. (Но
умалчивается о том, что гатчинские войска отнюдь не были грубыми солдафонами,
обученными лишь фрунту и шагистике.
Сохранившиеся планы учений опровергают этот растиражированный стереотип: в
Гатчине велась серьезная подготовка войска, и, несмотря на малочисленность, к
1796 году гатчинские войска были одним из наиболее дисциплинированных и хорошо
обученных подразделений русской армии. Полученный опыт лег в
основу военных преобразований и реформ Павла.) После вступления на престол
(1796 год) Павел решительно приступил к ломке порядков, заведенных матерью,
словно стремился поскорей стереть память о ненавистном ему правлении. Он провел
показательное перезахоронение останков Петра III, перенеся их в императорскую
усыпальницу, приказал вскрыть мавзолей Потемкина в Херсоне и развеять его прах
по ветру. Двойственная позиция Павла после прихода его к власти, как считает А.
Труайя, проявлялась одновременно в виде выражения чистосердечной признательности
своим компаньонам по опале и в виде жесткого преследования всех остальных. (Но факты свидетельствуют об обратном: по документам число
сосланных — за воинские и уголовные преступления, взятки, воровство в особо
крупных размерах — не превышает десяти человек. Многие из служащих,
отправленных Павлом в деревню, скоро были возвращены им в столицу, и притом с
повышением в чине. Некая недосказанность по ряду серьезных
вопросов — главный недостаток книги…) Да, дворянство, высшее
чиновничество было недовольно «кадровой» чехардой при дворе, мелочной регламентацией
быта, вроде запрета на широкие галстуки и свободные прически. Так же как
военные нововведениями в армии по прусским образцам: «Русские всегда били
пруссаков, почему мы должны подражать им». В принципе обойдено вниманием, что
глубинная причина неодобрения поспешных павловских
реформ определенными слоями общества заключалась в первую очередь в системном наступлении
на права и вольности дворянства и гвардии, зачинательнице переворотов. Более
убедительно, подробно представлены на страницах книги обоснованные претензии
православной церкви к экуменистическим идеям императора,
в том числе принятию им звания Великого магистра Мальтийского ордена.
Православный люд задавался вопросом: русский император, кто он? Православный, католик,
протестант, франкмасон, мальтиец? Большое внимание уделено отношениям Франции и
России, что и неудивительно, ведь родившийся в Москве в 1911 году Лев Асланович Тарасов вместе с семьей эмигрировал из
большевистской России и стал французским писателем Анри Труайя. И именно
Франция с ее революцией, Директорией, Бонапартом была головной болью во времена
и позднего правления Екатерины II, и правления Павла I, совершившего резкий
скачок от неприятия французских событий до сближения с Бонапартом. Есть и
неожиданные для нашего русского уха суждения, например, возложенная Павлом на
мать, не направившую казаков воевать с санкюлотами, ответственность за казнь
Людовика XVI и Марии Антуанетты. Опуская многие
исторические факты, вступая с ними в противоречие (например, не находя
«английского следа» в смертоубийственном заговоре против Павла I), Анри Труайя
делает то, что обычно оказывается вне сферы внимания историков. Он воссоздает
психологический портрет человека, нелюбимого сына, нежеланного восприемника
престола, непонятого императора, царя, который пугался собственной тени, умел
быть гневным, но и обворожительным.
Публикация подготовлена
Еленой Зиновьевой
Редакция благодарит за
предоставленные книги Санкт-Петербургский Дом книги (Дом Зингера)
(Санкт-Петербург, Невский пр., 28,
т. 448-23-55, www.spbdk.ru)