(Протестантская этика и дух тоталитаризма)
Опубликовано в журнале Нева, номер 6, 2015
Э.
Метаксас. Дитрих Бонхёффер.
Праведник мира против Третьего рейха. М.: Эксмо, 2012. Д. Бонхёффер. Этика.
М.: Издательство ББИ, 2013. Д. Бонхёффер.
Проповеди, размышления, толкования. Том
Сопротивление и покорность
При размышлениях о бонхёфферовском трехтомнике, выпущенном издательством московского Библейско-богословского института, и о биографическом фолианте Эрика Метаксаса так и рвется с кончика пера замшелый трюизм, памятный со школьных лет и тяготящий своей совковой генеалогией: «Очень своевременные книги!» Впечатляет темпоральный парадокс непреходящей своевременности вечной темы: беспощадная и смертоносная коллизия экзистенциального выбора между сопротивлением и покорностью1, кажется, не собирается нас покидать.
70 лет тому назад, весной 1945 года гитлеровский режим убил бесстрашного борца с тоталитаризмом Дитриха Бонхёффера. И по сей день колокол этого имени продолжает звонить. И не стоит спрашивать, по ком он звонит. Особенно сегодня…
В нашем восприятии имя Дитриха Бонхёффера, этой знаковой фигуры антифашистского сопротивления, неотрывно от образа молодого, полного сил, цветущего мужчины, который встал на путь бескомпромиссной борьбы с преступной властью, выказал готовность не только к духовному, но и к политическому сопротивлению гитлеризму, вступил в ряды заговорщиков, замысливших физическую ликвидацию фюрера, и сложил голову, взойдя на эшафот, достойно встретив смерть на виселице.
Понять глубинный личный, экзистенциальный подтекст этики Бонхёффера, его богословских текстов и проповедей невозможно, если изъять их из того социально-исторического и политического контекста, внутри которого существовало авторское «я». А контекст этот был чудовищным. Жить, мыслить, трудиться, писать приходилось под гнетом тяжелейших глыб нацистской режимности, придавливавших к земле живую человеческую душу.
Из фундаментального, прекрасно написанного биографического исследования Э. Метаксаса мы узнаем, что Дитрих Бонхёффер решил стать богословом в тринадцать лет. В конце 1920-х он защитил свою первую диссертацию, дебютировав как теолог-социолог. Работа называлась «Sanctorum Communios: Догматическое исследование социологии Церкви». Уже тогда обозначилась отчетливая социальная ориентированность его религиозного мышления. Исследуя пограничные проблемы церковно-общественной жизни, он не подозревал, какие испытания ожидают в будущем церковь и общество, весь народ, всех немецких христиан и его самого в том числе. Он не мог и помыслить, что в его собственной судьбе теология самым трагическим образом пересечется с политикой и что ему придется расплатиться за это пересечение своей жизнью.
Будучи выходцем из старинного аристократического рода, протестантским пастором, христианским интеллектуалом, серьезным богословом, духовным лидером, неустрашимым борцом с диктаторским режимом, Бонхёффер отчетливо сознавал безмерную чудовищность политического режима Третьего рейха. Для него не существовало проблемы выбора модели отношения к нацизму. Вопрос «принимать Гитлера или не принимать» для него не стоял. Он ясно видел, что при фюрере практически всё, в чем сохранялся хотя бы малейший проблеск человечности, нравственности и подлинной одухотворенности, подвергалось растлению и растаптыванию. Он слышал, как из-под глыб диктатуры раздавались стоны и вопли полураздавленных душ, жаловавшихся на то, как им плохо, страшно, невыносимо. Они вопили в пустоте богооставленности и, не получая ни ответа, ни утешения, изнемогали и тихо гасли, подобно искрам, тающим в ночном мраке. От них оставались тени былых личностей, человеческие оболочки, антропологические остовы, послушно отправляющие свои социальные и политические функции, но для духовной жизни умершие.
И вот среди этого почти дантовского, гнетущего хорала мертвых и полумертвых душ, раздавленных своей потерянностью, раздается звук совсем другого голоса. То не крик в темноту и пустоту, то обращение души прямо к Богу. Это душа Дитриха Бонхёффера, который просит у Господа мужества и стойкости, Ему очень нужны духовные, нравственные силы, и он знает, где их искать. Для него протестантская этика, ищущая опоры в евангельском учении Христа, апеллирующая к личной нравственности, совести, ответственности, — лучшее пособие при формулировке принципов собственной поведенческой стратегии в экстремальных обстоятельствах тоталитарного режима. Он находит силы в постоянных молитвах, неустанных размышлениях, проповеднической деятельности, общении с верующими, работе над текстами статей, книг, проповедей. Он копит силы, которые вскоре ему очень понадобятся.
«Мерзейшая мощь»: внутри катастрофы
31 января 1933 года Гитлер стал рейхсканцлером. Спустя несколько дней после этого Геббельс записал в своем дневнике: «Теперь будет легко продолжать борьбу, потому что мы можем использовать все государственные ресурсы. Радио и пресса в нашем распоряжении. Мы осуществим шедевр пропаганды. И на этот раз, естественно, не будет недостатка в деньгах»2.
Государство готовилось стать демонизированным монстром, эффективной машиной по уничтожению всего лучшего, что выработал немецкий дух за свою историю. Многим высоким ценностям и смыслам было уготовано оказаться перемолотыми и безжалостно брошенными в огненную топку.В воздухе запахло тотальным насилием, серой и смертью. В этих условиях становятся понятны те чувства и мысли, которые привели Бонхёффера к признанию: «По правде говоря, я молюсь о поражении моего народа в войне, ибо это единственный путь расплатиться за страдания, причиненные моей страной миру!»
Среди немцев все шире распространялась уверенность в том, что Гитлер принесет германской нации спасение. Когда же возглас «Хайль!», то есть «Свят!», стал общеобязательным официальным приветствием, эта уверенность превратилась в краеугольный идеологический догмат абсолютной покорности новоявленному идолу.
Циничный вождь Третьего рейха неоднократно сокрушался по поводу исторического невезения немцев, которым досталась, как он утверждал, самая несуразная из всех религий — христианство. Оно с его мистическим бредом, кротостью и бессилием не шло ни в какое сравнение ни с воинственным исламом, ни с героической верой японцев, прославляющих самопожертвование. И с этой ни на что не годной религией надо было что-то делать.
К этому времени свое решение данной проблемы уже нашли большевики в СССР, вынесшие христианству смертный приговор и принявшиеся нещадно искоренять его. Однако нацистский вождь, будучи макиавеллистом и ницшеанцем, избрал другой путь, более коварный и прагматичный. Это был путь, как сегодня сказали бы, деконструкции христианского учения. Решено было приспособить христианскую религию к эпохе великих преобразований. Гитлер причислил Иисуса к «арийским героям» и надеялся заставить церковь идти в ногу со временем, сделать ее несентиментальной, сильной и беспощадной, превратить в союзника национал-социализма, в проводника его идей.
У Бонхёффера не оставалось сомнений, что не только государство, но и народ вошли в историческую полосу торжества зла. Отныне все три ветви власти, законодательная, исполнительная и судебная, вместе с аппаратом пропаганды стали с удесятеренной силой осуществлять растление масс, лишать их духовного иммунитета против пандемии зла. И они добились своего: миллионы людей не захотели оставаться людьми и действительно перестали ими быть. Подобно доктору Фаустусу, Германия заложила свою душу дьяволу, оказалась в полной власти темной силы, а это не обещало ей ничего хорошего. Под брутальным напором демонической мегаструктуры тоталитарного государства совершилось вхождение в мефистофелевскую эпоху «апокалипсиса немецкой души» (Г.-У. фон Бальтазар).
Бонхёффер понял, что родина становится для него духовной чужбиной, что борьба неизбежна, что ни о каком непротивлении и смирении не может быть и речи, что нерассуждающая покорность злу сама есть зло. В том же 1933 году он записал: «Чудовищная опасность нашего времени заключается в том, что повсеместно раздается призыв к авторитету вождя или должности, и мы забываем о человеке, одиноко предстоящем высшей власти, и о том, что каждый, кто налагает насильственно руки на другого человека, попирает вечные законы и берет на себя сверхчеловеческую власть, которая в итоге сокрушит его»3.Германскому народу не следует ожидать спасения от Гитлера. И надо во что бы то ни стало помогать людям избавляться от гибельных заблуждений.
Разумеется, такие полярные личностные типы, как Дитрих Бонхёффер и Адольф Гитлер, не могли оставаться на положении отдаленных, индифферентных относительно друг друга полюсов. Провидение вело борца-праведника, взявшего на себя тяжкий крест, к его Голгофе. Бог готовил его к скорбному поприщу мученика. Рано или поздно духовный свет и духовная тьма, самоотверженное благородство и чудовищная подлость, праведность и дьявольская одержимость должны были столкнуться.
Великая христианская депрессия
Тексты Бонхёффера свидетельствуют о том, что он не питал иллюзий относительно качества религиозности и уровня духовности своего народа. Секуляризм уже несколько веков разгуливал по немецкой земле, и бытовым безверием уже давно никого нельзя было удивить. Фаустовско-мефистофелевский дух прочно обосновался в Германии и не собирался ее покидать. Энергетический импульс Реформации, заданный в XVI веке Мартином Лютером, успел заметно ослабеть. Повседневная жизнь лютеранских церквей свидетельствовала о серьезных деформациях религиозного сознания как священнослужителей, так и прихожан. Радикальные формы безрелигиозности доминировали в социальных, моральных, культурных, художественных и прочих сферах духовно-практической жизни. Богословская мысль занималась целенаправленным обмирщением образа Христа. А те, кто хотел высвободить Сына Божьего из чужеродного секулярного контекста, пребывали в меньшинстве и не могли переломить общую ситуацию.
Бонхёффер не мог смириться с тем, что во многих церквах под маской внешней благопристойности Благая Весть провозглашалась нечистыми устами и лукавым языком. Он понимал, что христианский мир находится в острой фазе общей духовной депрессии и подступил к той черте, за которой располагалась уже полная безрелигиозность. Понимал он и то, что Германия, а с нею и другие страны, имеющие те же духовные проблемы, пребывают более под гневом Божиим, чем под Его благодатью, то есть должны будут поплатиться за свое богоотступничество.
На его глазах совершалась духовная катастрофа: церковь, покорная злу, капитулировала перед циничным режимом. Многим казалось, что христианский крест побежден нацистской свастикой. Появился и все шире распространялся оксюморонный тип христианина-фашиста. Все больше церковных служителей, епископов и пасторов выказывали готовность пойти в услужение режиму. Союз с нацистским государством, подчиненность фюреру представлялись им неизбежными и даже целесообразными.
Теолог Тимоти Келлер, автор книги с примечательным названием «Разум за Бога: Почему среди умных так много верующих» (русский перевод: М.: Эксмо, 2012), пишет: «Наследие Бонхёффера невозможно справедливо оценить, не зная о чудовищной капитуляции немецкой церкви перед Гитлером. Как могли └преемники Лютера”, величайшего проповедника Евангелия, дойти до такого позора?»4 И здесь же называются несколько предпосылок совершившегося падения. Если их сгруппировать и прописать с графической отчетливостью, то вырисовываются следующие факторы:
— нежелание жертвовать собственной безопасностью и противиться наступлению нацизма;
— выработка фарисейской системы хитроумной аргументации, позволяющей во всем поддерживать позицию фюрера, осуждать другие народы, превозносить немцев и одновременно уклоняться от прямых обвинений в измене делу Христа;
— чрезмерно легковесное, профанированное толкование Божьей любви и благодати: мол, Бог прощает всех, такая у Него работа; и нас Он примет такими, какие мы есть, никуда не денется; спасение нам все равно гарантировано;
— формализм, в котором погрязла церковная жизнь, изобилующая социальными мероприятиями, общественными акциями, внешне благопристойными, но внутренне выхолощенными;
— непропорционально большая роль идей легализма и морализма, убеждающих, будто Бог особо благоволит к тем, кто законопослушен, не перечит властям, дисциплинирован и активен в совершении малых добрых дел скромного социального служения.
Сконструированный блок этих защитных сооружений позволял забыть о христианском долге «стояния в проломе», требующем духовной отваги, о принципах бескомпромиссной духовной войны со злом. Он обеспечивал атмосферу попустительства злу, наступавшему по всем направлениям, становившемуся все сильнее и наглее.
Катастрофическое расширение пространства роковых перемен уже почти не беспокоило большую часть немецких протестантов. Они как будто оглохли и ослепли, замуровав наглухо все дверные и оконные проемы, запечатав все воздуховоды, соединявшие их с миром библейских истин. Приняв в себя яд агрессивной пропаганды, они убили внутри себя зародыши чувств вины, стыда, ответственности, заглушили в себе голос совести. Выступая с проповедями, Бонхёффер видел и понимал, что страх Божий почти исчез из душ многих прихожан, вытесненный животным ужасом перед угрозами насилия со стороны циничного и беспощадного режима.
Протестантская этика и дух тоталитаризма
Неутешительные констатации ставили перед Бонхёффером как пастырем и проповедником неотвратимый вопрос: что же делать тем христианам и христианским церквам, которые не желают плыть в общем депрессивном потоке? Ответ, который он сформулировал для себя, звучал так: «Не только перевязывать раны попавшим под колеса, но и вставлять палки в эти колеса». Церковь должна быть с теми, кто страждет. И она ни в коем случае не должна быть заодно с агрессорами и насильниками.
Еще в ранней юности Бонхёффер, услышав, как отец критикует немецкую церковь, называя ее ограниченной, жалкой и слабой, заявил: «В таком случае я возьмусь реформировать ее».
Спустя годы возмужавший Дитрих, получивший теологическое образование и ставший пастором немецкой Лютеранской церкви, повел себя не так, как большинство церковных лидеров. Наступил час, когда он сознательно пошел на разрыв с этой духовно жалкой и морально слабой церковью. То было опасное решение, обрекавшее его не только на отчуждение от очень многих собратьев по вере, но и на противостояние беспощадному врагу — нацистскому государству.
Еще в преддверии 1933 года, накануне прихода Гитлера к власти, в осенний праздник Реформации Бонхёффер выступил с мрачной проповедью. Как интеллектуал-аналитик он на церковной кафедре не витийствовал, не заклинал, а исследовал и доказывал. Выстраиваемая им цепочка рациональных умозрений не утешала, не умиротворяла прихожан, а заставляла задуматься над смыслами происходящих перемен.
Бонхёффер заявил, что немецкая Лютеранская церковь находится при смерти, что «эта Церковь уже не является Церковью Лютера», что в приготовлениях к торжественному празднованию ему видятся признаки обряда пышных похорон, что слова отца Реформации «на том стою и не могу иначе» перестали иметь какое-либо отношение к современным лютеранам, ибо те стали совсем другими.
Будучи по характеру нонконформистом, обладая сильным и независимым умом, Бонхёффер оставался практически одинок в своих умонастроениях и публичных выступлениях. Единомышленников, которые бы полностью поддерживали его, было очень мало.
В глазах Бонхёффера церковь непременно должна существовать отдельно от государственных, властных структур. Даже ее собственные организационные структуры нередко оказываются холодными, безличными конструкциями, тяжелыми веригами, пригибающими христианский дух к земле и препятствующими развитию личных отношений христианина с Богом. Эти структуры могут костенеть, ветшать, корежиться, разрушаться под напором различных обстоятельств. В предельных случаях они становятся совершенно чужеродными евангельскому духу, начинают угашать его, уничтожать его свободу, вставать препятствием на пути индивидуального духа к Божьему Духу. Сакральное становится не мостом к трансцендентному, а стеной, которую мало кому удается преодолеть.
Чтобы этого не случалось, церковь никогда, ни при каких обстоятельствах не должна находиться под идейно-политическим патронажем государства. Институциональная обособленность, финансово-экономическая независимость — вот базовые социальные условия ее духовной свободы от идеологических ангажементов и режимных требований политических узурпаторов.
Эта евангельская истина стоила Дитриху Бонхёфферу вначале свободы, а затем и жизни. Краткий, протяженностью всего лишь в 39 лет, жизненный путь был насильственно прерван. Но остались замечательные тексты, которые читают во всем мире и которые постепенно доходят и до российского читателя.
________________
2 Цит. по: Метаксас Э. Дитрих Бонхёффер. Праведник мира против Третьего рейха. М.: Эксмо, 2012. С. 173.
3 Метаксас Э. Дитрих Бонхёффер. Праведник мира против Третьего рейха. М.: Эксмо, 2012. С. 165.
4 Там же. С. 15.