Опубликовано в журнале Нева, номер 5, 2015
Валерий
Федорович Дударев — русский поэт, главный редактор журнала «Юность». О поэзии Дударева писали Лев Аннинский, Белла Ахмадулина, Андрей
Вознесенский, Новелла Матвеева, Инна Ростовцева и другие.
Предназначение
Есть высшая доля:
однажды,
Всю жизнь отложив на потом,
Пойти одиноким, миражным,
Проселочным, диким путем.
Но в той навалившейся доле,
Когда опускается мгла,
Есть счастье добраться до поля,
Увидеть, как дремлет ветла,
Печальную кликнуть старуху
В глухом, в незнакомом селе,
Свою разделить с ней краюху
На этой вечерней земле,
А там уж, совсем по старинке,
Как будто столетья назад,
Испить из предложенной крынки
Под долгий, внимательный взгляд,
А после скупого прощанья
Услышать:
«Исусе, спаси!»,
Сдержать вековые рыданья
И дальше пойти по Руси.
Попытка псалма
Что на кресте, что на холсте —
Смешно и зримо!
Неповторимы муки те.
Неодолимы!
То в немоте, то в колготе,
А мимо, мимо!
Неповторимы храмы те.
Несотворимы!
Ни в пестроте, ни в тесноте
Иного Рима
Неповторимы взоры те.
Неопалимы!
Как одиночная мольба,
Звезды касаясь, —
Лишь повторяется судьба,
Не повторяясь.
Метель
Замри, как замирает ель!
Умри, как тень на дне колодца!
Как начинается метель —
Жизнь бесконечная начнется!
Ее природы не постичь —
Нет тайны вечного движенья.
В нем предстоит всего лишь жить,
Стать ремеслом и отраженьем
Кочевья брошенных костров,
Полуразрушенного сада,
Полузадуманных миров,
Предтечей рая или ада.
Сплетеньем стать корней и жил,
Подножьем древнего колодца.
Метель даруется как жизнь!
И вот теперь она начнется…
Сень
Россия не поет.
Россия умирает.
Как мертвенно-бледны! — и брошены стога.
Безропотны леса…
И время замирает…
Ужели эта Русь была мне дорога?
Напрасно горевать, попутку ожидая, —
Отсюда не сбежать, не вырваться уже.
Лошадка на холме — понурая, худая,
Да несколько лачуг на дальнем рубеже —
И все!
И так везде — без смысла, без подвоха
На сотни долгих верст, на сотни гиблых мест
На всех одна душа, на всех одна эпоха,
Лошадка, и стога, и лунный перекрест.
Кого искать в полях?
Пророка?
Скомороха?
Деревня умерла — не плачет, не болит.
Лишь у колодца хмур, лаская кабыздоха,
Далекой той войны последний инвалид.
* * *
В эпоху смут и революций
селиться лучше вдалеке
от этих смут и революций,
соорудить домишко куцый
в забытом Богом уголке.
Поверь, другого места нету,
спастись от глупого декрету!
Пока дурной декрет дойдет
в страну избушки и колодца —
глядишь, а то уже пройдет,
что революцией зовется.
* * *
Бог со мной. И больше никого.
Спал потоп. Сияние земное
Катится. Я думаю о Ное,
Чей ковчег, приставший роково.
Господи, в пучину нет возврата!
Как же это вдруг произошло?!
Гулкое гуденье Арарата
Голубя поставит на крыло.
У случайно уцелевшей речки,
Что питала пропасти надысь,
В кущах светлоокие овечки
Станут одинаково пастись.
Где пахать и что потом посеять?
Хворосты таскаю на горбу.
Пусть потом слепцы и фарисеи
На мою позарятся арбу.
А пока — чумазый и премудрый —
В шалаше, где звезднее всего,
Я займусь с девчонкой златокудрой
Продолженьем рода своего.
Стансы
Смирять верлибром или ямбами
Тобольский зной,
Где день напрасно пахнет яблоком,
А ночь — сосной.
Пусть будет северным сияние,
Кедровой — длань,
Непоправимым расставание
Меж трасс и бань.
Пусть соловьиное звучание
Сквозь пыль и гарь —
На посошок толкнемся чарками,
Сменив словарь.
В путь перекрестится бабульками
Святой отец.
Напрасен короб со свистульками
И леденец.
Ни ермаками, ни кучумами
Храним Тобольск.
Мы под горой кремлевой чуяли
Иную боль.
О сколько звезд на землю сброшено
За столько лет —
А все идет Флоренский рощами
Под пистолет.
В усадьбах
Так-так.
Начинается новое
время.
Но что остается от ближнего древнего парка?
Пустяк!
Неразумно и вредно
В усадьбах искать:
вот качается арка,
Весь портик и даже колонны немножко.
Внимать:
вот торжественно
гибнут фасадные балки,
С фронтоном карнизы и даже окошко
У самой земли, где робеют две галки,
Гортензия, кошка. А дальше — дорожка.
И снова дорожка…
В моей стороне не сыскать —
не сберечь классицизма.
О, сколько в ней лишних веков и мелодий!
Но если опомнишься —
в этом судьба и Отчизна,
И даже великая вроде…
В последнее небо
Заглянешь едва, ненароком —
И даже мечтательно: мне бы!
Но скуп Сумароков.
Сквозь липы сияют далекие вешние воды.
Так что ж остается?
Лишь оды.
Лишь вздорные оды…
Украина
Не ладана запах на тризне —
В нем смирна, и терн, и лимон.
Негоже грустить об отчизне,
Где небо метнется вдогон,
Где Гоголь умрет на рассвете,
А сотник лишится погон,
И ангел запьет, но ответит:
Не он это, Боже!
Не он!
А тот, о котором попросят
Распущенных женщин глаза,
Взойдет на Голгофу под осень,
Спасая свои чудеса…
Акробатический этюд
А. О.
Из снегопада в снегопад —
Он встречным елям лишь по пояс —
Вперед,
назад,
мостами над
По осевой промчится поезд.
Им завершат полутона
Несовершенство старых станций.
В нем осевого полотна
Полупоэмы,
полустансы.
Его вагоны-короба
Взлетают запросто на кряжи.
И пустослов, что жизнь — борьба,
Еще страшнее,
горше даже.
Непобедимы боль и труд.
Боль,
труд и боль
остановимы.
Акробатический этюд!
И поезд рушится в долины.
Летит над склонами —
стык в стык
Под ним гудящие полотна —
На абордаж ли,
напрямик!
Поодиночке ли,
поротно
Пусть воскресают!
Пусть живут!
Смешно стесняться жизни тленной —
И на каких-то пять минут
Вдруг стать, как музыка, —
вселенной.
Пусть подстаканники звучат!
Звучат при полном бесколесье!
Неотличимы рай и ад
В сиреневом многоголосье.
Железный поезд взад-вперед,
Стесняясь собственной болтанки,
Вдруг удивится
и замрет
Под семафор на полустанке.