Опубликовано в журнале Нева, номер 5, 2015
Владимир Мединский.
Война. Мифы СССР. 1939–1945. Второе издание. М.: ОЛМА Медиа
Групп, 2014. — 704 с.
Кажется, Великая Отечественная война (для кого-то Вторая мировая) — уже далекое прошлое, и ясны ее причины, ход, итоги. Но на наших глазах история пересматривается, рождаются и раскручиваются черные мифы: СССР — агрессор, он не лучше гитлеровской Германии, не СССР победил немецких нацистов, не он освобождал народы Европы. Мифы о войне стали грозным оружием, способным не просто исказить, но и разрушить национальное самосознание. И ладно, если бы мифотворчеством занимался только Запад (их политический интерес очевиден). Но зачем нам самим, знающим правду от отцов и дедов, развивать черные мифы о войне, заниматься саморазоблачением, переходящим в самоистязание? И В. Мединский борется, борется на двух фронтах — с официозом советских времен и с черными мифами наших дней. Борется, используя статистические данные, исторические документы, мемуары немецких военачальников, факты известные и малоизвестные. Доказывает: этого не могло быть, потому что не могло быть никогда, как, например, не было совместного парада советских и немецких войск в Бресте перед войной. А есть «кинохроника», киномонтаж — два разведенных по времени события: уход немцев из Бреста и ввод наших войск — достаточно взглянуть на тени от танков, что «пляшут» в разные стороны. В. Мединский анализирует, разбирает, пожалуй, все «острые» вопросы, вбрасываемые в информационное пространство сегодня: пакт Молотова–Риббентропа; война с Финляндией; начало войны; отношение СССР к побывавшим в плену советским военным; цифры наших потерь; Власов и власовцы; ленд-лиз — реальная помощь и ее цена, роль Сталина в войне… Как на победу, а не на поражение предлагает В. Мединский взглянуть на начало войны: благодаря оказанному сопротивлению блицкриг не получился, а вести в России затяжную войну Германия не могла. По плану «Барбаросса» на захват погранзастав отводилось от 20 до 30 минут, погранзаставы держались сутками. Уже в небе Бреста был совершен первый воздушный таран, немцы несли потери в воздухе — далеко не всегда растерянные летные комиссары бегали в исподнем по разбомбленным аэродромам. Из дневника генерала вермахта Блюментрита: «Поведение русских войск даже в первых боях находилось в поразительном контрасте с поведением поляков и западных союзников. Даже в окружении русские продолжали упорные бои… Наше окружение русских редко бывало удачным». Кампания во Франции длилась 14 дней, в Польше — 18, в СССР график продвижения был сорван в первые часы. Мединский краток, определяя ситуацию первых дней войны: «немцы были сильнее, на тот момент. И все». Уже тогда советский народ проявил массовый героизм: героев было больше, чем требует пропагандистский миф, утверждает автор, и на протяжении всей книги приводит примеры этого массового героизма. Мы «оплевываем абсолютных, стопроцентных героев, которых даже наши враги брали за образец для своих солдат, — пишет он (а среди них и Зоя Космодемьянская, и Матросов, и панфиловцы), — …мы распропагандированы всяким негативом», — утверждает Мединский, и развеивает мифы. Миф о том, что Жуков и Сталин «завалили немцев трупами»: уже первый приказ Жукова (1939 год, Халхин-Гол), свидетельствует, что Жуков требовал выполнять боевые задачи «с меньшими потерями в людском составе»: «При малейшей остановке зарываться в землю»; атаку «начинать после тщательной разведки расположения противника, после подавления его огневых точек огнем артиллерии и минометов»; «вводить в бой танковые и бронетанковые части против закрепившегося и подготовившего оборону противника без серьезной артподготовки воспрещаю». Такие приказы, нацеленные на сбережение людей, Жуков издавал на протяжении всей войны. Статистика свидетельствует: группировки, которыми он командовал, несли меньшие потери, чем у командующих соседними фронтами. Мединский уверен, что мишенью Жуков стал как символ Победы. Развивает Мединский — с помощью нормативных документов того времени — и миф о войне с собственным народом с помощью заградотрядов и штрафбатов, приводит и цифры: процент штрафников — 1,24 %. Цифры в этой книге зачастую являются убедительным аргументом. Они доказывают, что наши военные потери сравнимы с немецкими; что не было воевавших за Гитлера миллиона русских, а было 50 тысяч власовцев и 70 тысяч казаков. Что из полумиллиона добровольных помощников (а среди них и обыкновенные повара, столяры, сапожники), многие, как полицаи и старосты, занимавшие свой пост по просьбам односельчан или поручению советских спецслужб, убивали новых хозяев и переходили к партизанам. И не миф, но реальность — единая историческая судьба бывших народов Российской империи: все народы имели своих Героев Советского Союза, в том числе и чеченцы, и татары, и евреи; почти все молдаване воевали в советской армии, в Молдавии не было никаких «национальных частей СС». По-другому с цифрами в руках прочитывается и больной прибалтийский вопрос: потери Эстонии от советских репрессий составили порядка 5–7 тысяч человек, сослано еще 30. И это за 1939–1991 годы. Нацисты стояли в Эстонии с 1941-го по 1944 год. За это время погибли около 80 тысяч жителей, не менее 70 тысяч эстонцев бежали из страны. Аналогичные цифры даны по Латвии, Литве. Если бы война затянулась, само существование прибалтийских народов оказалось бы под вопросом. Позором для нас, ныне живущих, оборачивается чудо советского тыла: авиазавод, перенесенный из Воронежа в Куйбышев, уже в январе 1942 года выпускал в день по семь самолетов, а в 2010 году за год было выпущено всего 10 гражданских самолетов. Целый раздел посвящен фильмам о войне, фильмам, творящим коллективный миф: правдивым, и тем, что оскверняют память о войне. Отсчет обратный: от наших дней до сталинской эпохи, военные фильмы — отдельно. Как историк, автор обращает внимание на исторические ошибки, ляпы и, главное, на то, какие мифы порождают в коллективном сознании эти фильмы. Характерно, что от фильма «Сволочи», о подготовке в НКВД детей-смертников, впоследствии отреклись как от бреда и сценарист, и режиссер, заявив, что их… обманули. Украсть нашу победу еще в 1945-м пытались западные союзники, пригласив в Реймс немецкую верхушку для подписания договора о капитуляции. Сталин потребовал подписать договор в Берлине, там, откуда война начиналась.Своей готовностью верить черным мифам о войне мы сами уступаем свою победу, предаем память предков. Креативные задумки геббельсовской пропаганды активно используются на Западе, дают ростки и у нас. Победа в войне — то, что объединяет наше расколотое общество, считает Мединский, и это чуть ли не последнее, что осталось общего у бывших стран СССР. Эту Победу он и защищает. В текст включены биографии советских военачальников, героев войны и тыла, а также немецких политиков и военных. Книга иллюстрирована немецкими и советскими плакатами той поры. В приложении «Историки о войне» — статьи А. Н. Сахарова, члена-корреспондента РАН и доктора исторических наук М. Ю. Мягкова, их точка зрения не всегда совпадает с авторской. Спорить можно.
Вера Инбер. Почти
три года. Ленинградский дневник. М.: Рипол
Классик, 2015. — 320 с. (Серия: Наши ночи и дни для
победы).
Вера Инбер (1890–1972) к началу войны была уже официальнопризнанным советским поэтом, остались позади декадентское прошлое, похвалы А. Блока первому сборнику ее стихов, совместные выступления на московских вечерах вместе с Бальмонтом, Белым, Ходасевичем, Маяковским, Цветаевой. А в новой, советской России ее стихи и рассказы о революции, советских вождях успешно издавали, она входила в правление Союза писателей СССР, и это несмотря на то, что двоюродным братом ее отца был Лев Троцкий. Война застала В. Инбер и ее мужа, профессора медицины И. Д. Страшуна, в Ленинграде. Здесь, в блокадном городе, она писала стихи (сборник «Душа Ленинграда» и поэма «Пулковский меридиан», 1942), плакаты с ее стихотворением «Бей врага!» были развешаны по улицам в «Окнах ТАСС». Она выступала по радио, читала в госпиталях, ездила на линию фронта. И все время, почти три года, до июля 1944 года, скрупулезно, день за днем вела свой дневник, буднично фиксируя все, что происходило с городом и с нею. Писала почти без эмоций, даже когда в феврале 1942 года поучила известие из Татарстана, из Чистополя, что от менингита умер ее годовалый внук. И. Страшун был ректором Первого медицинского института — это целый городок на Петроградской стороне Ленинграда. Здесь расположился госпиталь, в госпитале и находились большую часть времени Инбер и Страшун. «Страшно, выйдя утром из наших задних ворот, очутиться у стены прозекторской, на берегу Карповки. Это — мертвецкая под открытым небом. Ежедневно туда привозят на салазках восемь–десять трупов. Там они и лежат на снегу. Гробов становится все меньше: не из чего их делать. Мертвецы — в простынях, скатертях, лоскутных или байковых одеялах, иногда в портьерах. Однажды я видела небольшой, видимо очень легкий, трупик ребенка в оберточной бумаге, перевязанный бечевкой. Все это зловеще пестреет на снегу. Порой из-под него торчит рука или нога. В этих цветных тряпках таится еще какое-то подобие жизни, но и неподвижность смерти. Все это напоминает одновременно и побоище и ночлежку. Сама прозекторская полна. Не хватает грузовиков для кладбищ — и не столько даже грузовиков, сколько бензина. И главное — так мало сил у живых, чтобы хоронить мертвых» (26.12.1941). В зоне внимания В. Инбер бесконечные артиллерийские обстрелы: больницы, на территории которой пролежала более недели неразорвавшаяся бомба, Ботанического сада, где погибли двухсотлетние пальмы, жилых домов. «Я видела на Пушкарской шестиэтажный дом, прошитый бомбой от крыши до основания. Он так и стоит, треснувший сверху донизу. Крыша отошла сверху, как корка непропеченного хлеба» (23.09.1941). «А ночью был сильнейший обстрел институтской территории. Верхушки тополей срезаны, как ножом. Сорванное кровельное железо кусками повисло на ветвях. Вылетело 3000 квадратных метров оконных стекол, недавно только вставленных после предыдущего обстрела. В эту ночь, тоже в бомбоубежище, родилось трое детей: две девочки и мальчик Виктор весом в 2500 граммов» (24.05.1942). Она отмечает, как с особой старательностью фашисты бомбили госпиталя, как под прицельный обстрел в воскресный день попал Ситный рынок, после чего в больницу привезли 72 раненых. Она пишет о людях, прячущихся от снарядов и бомб в темных подвалах; «не наступите на нас», — просили они вновь прибывающих. Обыкновенный фашизм, каким мы видим его и сегодня на экранах телевизоров в украинских хрониках. Быть может, это наша генетическая память не дает многим смириться с тем, что происходит там, на Украине? Дневник В. Инбер увидел свет в 1946 году, в советские годы он переиздавался, в том числе в сборниках. Книги были задвинуты на дальние полки — кому они нужны, книги лауреата Сталинской премии (1946)? Тем интереснее современное прочтение этого дневника, нашедшее отражение в Интернете. Одних коробит «этакий синтез восхваления Сталина, Красной Армии, типично советско-литературной обесчеловечивающей ненависти к немцу вкупе с невероятным ожиданием конца, неугасимой надеждой и повсеместно проглядывающим подвигом окружающих ее людей», другие благодарят писательницу за оставленные воспоминания о тяжелых, трагических днях в осажденном городе. Герои книги — люди, рядовые ленинградцы, дети, женщины, старики. И Город — меняющий свою топографию под ударами бомб и снарядов. А Сталин? Очень немного. Разве что вот это: «есть нечто неотразимое в сталинском голосе. Ощущаешь, что говорит тот, кто все знает и никогда не покривит душой», — но записано это было 9 ноября 1942 года, когда немцы были остановлены под Сталинградом, когда появилась надежда. И это была такая естественная в контексте дневниковых записей реакция: день за днем с тревогой, с тяжестью на душе следила В. Инбер, уроженка Одессы, за сообщениями о ситуации в родной Украине, на всех фронтах: немцами взят Киев, оставлен Новороссийск, Нальчик, немцы рвутся к Кавказу, «сложная обстановка» под Сталинградом. Наверное, нашим современникам трудно представить, что можно не спать от волнения всю ночь, узнав, что на Центральном фронте, подо Ржевом прорвана оборона немцев. Дневник В. Инбер — это в первую очередь книга фактов, фактов страшных: голод, обстрелы, смерти, но таких, какими их видели и воспринимали непосредственные участники и свидетели событий. Судить о прошлом надо не с позиций современных, в том числе антисоветских концепций, а исходя из реалий этого самого прошлого. И тогда вряд ли В. Инбер можно счесть «писательницей с прогрессирующим СССР Головного Мозга», когда она пишет: «Ленинград получил от войны все сполна. Надо, чтобы и немцы на Ленинградском фронте получили той же мерой… СССР называют спасителем человечества: это так и есть… Я горда тем, что у меня └советская паспортина“. Теперь она оливковая, скромная. Но все равно она излучает сияние». Евгений Евтушенко назвал этот блокадный дневник самым честным и пронзительным свидетельством того страшного и героического времени…
Александр Редьков.
«…Пока мы живы»: Подлинные истории о тех, кто встретил войну в сентябре
1939-го. СПб.: информационно-издательское агентство
«ЛИК», 2014. — 192 с., ил.
Александр Редьков, непрофессиональный литератор
и потомственный профессиональный военный, в своей книге восстанавливает
биографии родственников жены, жителей восточной Польши, попавших в орбиту
трагических событий ХХ века. Все они, рядовые и младшие офицеры Войска
Польского — танкисты, пехотинцы, артиллеристы, уроженцы небольших городков и
прикарпатских сел, первыми встретили начало Второй
мировой войны. И началась она для всех одинаково: польские войска отступали на
восток, неся чудовищные потери от артобстрелов, от танковых атак, от воздушных
бомбардировок. Из старательно собранных автором воспоминаний и документов картина
трехнедельной войны складывается впечатляющая. Не хватало военной техники,
боеприпасов, особенно артиллерийских. Немецкие крупнокалиберные снаряды при
попадании в польские танки разваливали их на части. По ходу боев польские
новобранцы по инструкциям и памяткам обучались искусству пользоваться оружием.
Единого командования не было, отсутствовала и связь. Руководство не имело
информации. «Майор Мичка связался с командиром полка:
— Кого и как я должен атаковать, пан полковник? — Немцев! — Каких?
— спросил комбат. — Тех, которых обнаружим. Войдем с ними в соприкосновение и
атакуем! — В каком направлении? — На Сташев, —
ответил комполка». «Да, — подумал майор Мичка. —
Пойду туда, не знаю куда. Найду то, не знаю что! Но приказ есть приказ, его не
обсуждают, а выполняют!» («По ту сторону Вислы»). Частям и батальонам был дан
приказ действовать по собственному усмотрению. Никто не знал, где враг,
отступали без карт, но с песнями: «Одетые в сталь и броню, ведомые Рыдзом-Смиглы, мы маршем пойдем на Рейн». (Рыдз-Смигла — верховный главнокомандующий, маршал.) В 6-м
полку Стрельцов Подхаланских заверяли: «Мы защитили
Польшу саблями! Саблями защитим ее и сейчас». Отступали с боями, проявили
индивидуальный героизм. Но личная храбрость необученных солдат и офицеров не могла
помочь, если, например, оборона одного из участков фронта была растянута на
несколько километров, от бойца до бойца —
Том Сегев. Симон Визенталь. Жизнь и легенды.
Пер. с иврита Б. Борухова. М.: Текст, 2014. — 506 с.
Симон Визенталь (1908–2005), знаменитый «охотник за нацистами» — фигура, окутанная мифами и легендами. Уроженец еще австро-венгерской Галиции, получив образование в Праге, он работал архитектором во Львове. В 1941 году после занятия Львова нацистами Визенталь и его жена — евреи — оказались в львовском гетто, откуда им удалось бежать. Был схвачен, прошел лагеря — Яновский, Плашув, Гросс-Розен, Маутхаузен. После окончания Второй мировой войны остался в Австрии и занялся поиском нацистских преступников, скрывающихся от наказания в разных странах мира. Он лично и созданная им организация (с 1947 года — Центр еврейской документации в Линце, позднее в Вене) принимали участие в розыске и поимке нацистских военных преступников. Так, с его помощью в 1960 году был пойман Адольф Эйхман, начальника отдела IV-B-4, отвечавший за «окончательное решение еврейского вопроса» в гестапо, Франц Штангль — комендант концентрационных лагерей Собибор и Треблинка, надзирательница-эсэсовка по прозвищу «кобыла из Майданека». Визенталь нашел полицейского, арестовавшего Анну Франк, охотился за «мясником из Риги», ступал по следам организации ветеранов СС «ODESSA», помогающей нацистам перебраться в другие страны, сотрудничал с израильской разведкой Моссад. Подробные истории розысков С. Визенталя, изложенные Томом Сегевом, затмевают любой политический детектив. Т. Сегев, видный израильский журналист, уверен, что именно судебный процесс над Эйхманом и его казнь стали одной из главных причин, по которой холокост превратился в один из центральных элементов израильской идентичности и благодаря широкому освещению в прессе стал неотъемлемой принадлежностью «коллективной памяти», в том числе в ФРГ и Австрии. С. Визенталь, «сам себе организация», занимался живыми людьми и их драмами (драматических историй немало в книге), собирал информацию, активно сотрудничал со СМИ. Ему помогали добровольцы, у него были последователи, друзья и враги, ему угрожали нацисты и неонацисты. Много врагов было у него и среди евреев. Т. Сегев посвящает немало страниц многочисленным распрям в еврейских общинах, порожденных и борьбой амбиций, и тяжелым характером Визеталя, и его взглядами, разделяемыми далеко не всеми его соплеменниками. Холокост не уникален, считал Визенталь, и евреи не были ни единственными жертвами нацизма, ни первыми по времени, с чем многие евреи не соглашались. И особо занимался вопросами уничтожения нацистами цыган. Визенталь считал, что все жертвы нацистов — братья. Он был убежден, что коллективной вины не существует и каждого надо судить по его делам. И поднимал болезненную тему еврейского коллаборационизма: полицаи-евреи принимали участие в массовых арестах, работали надзирателями в лагерях, в гетто. Он умел задавать непростые вопросы: почему сионистское движение не приложило достаточных усилий, чтобы спасти евреев от нацистов? Просматривая палестинскую прессу, он был потрясен, что в 1943 году еврейских журналистов больше волновала гибель двух коров от руки арабов, чем ситуация с евреями в Польше (с.1 в газете и с. 7). Для российского читателя, пожалуй, открытием станет политический ландшафт послевоенной Европы. Визенталь находился в жесткой конфронтации с политической элитой Австрии, постоянно напоминая ведущим политикам страны об их нацистском прошлом. Он был непосредственным участником многолетних скандалов с канцлером Австрии Бруно Крайским, который, будучи евреем, заявлял, что еврейского народа не существует и понятие «еврейский народ» придумали сионисты. Но расхождения были не только идейные, в правительстве Б. Крайского состояли бывшие члены нацистской партии, с чем Визенталь смириться не мог. Доверительные отношения установились у Визенталя с Вальдхаймом, генсеком ООН, а затем канцлером Австрии, — но когда выяснилось, что Вальдхайм скрыл свое нацистское прошлое, Визенталь, опиравшийся на непроверенные данные, оказался в затруднительной ситуации. Системой было, что в Европе бывшие нацисты участвовали в политической жизни, занимали посты в министерствах, поиск нацистов намеренно затягивался, нередко суды уводили их от наказания. Даже Израиль не спешил искать преступников — другие приоритеты. Не все расследования Визенталю удавалось доводить до конца. Помимо поиска нацистских преступников, он целенаправленно боролся с антисемитизмом, волны которого распространялись по всей Европе, «болела» антисемитизмом и Австрия. Есть возможность провести самостоятельно параллели с тем, что происходило в СССР. 50-е годы ХХ века явились расцветом антисемитизма и в США. Визенталь стал духовным лидером и вдохновителем Центра Симона Визенталя со штаб-квартирой в Лос-Анджелесе, ведущей работу по сохранению памяти жертв Холокоста и борьбу с антисемитизмом. Не без его участия происходила и американизация темы холокоста: кинофильмы, телефильмы, выставки. Книга Т. Сегева — первая фундаментальная биография Симона Визенталя, человека, окруженного массой мифов и самого ставшего мифом, чья деятельность получала и до сих пор получает неоднозначную оценку.
Евгения Степанова (
Полководцы Древней Руси: Мстислав Тмутараканский, Владимир Мономах, Мстислав Удатный, Даниил Галицкий. М.: ИД «Комсомольская
правда», 2014. — 96 с.; ил. (Великие полководцы России).
Мстислав Тмутараканский, легендарный древнерусский полководец Х–ХI веков, прозванный Храбрый и Удалой, сын великого князя киевского Владимира I, (в былинах — Владимир Красное Солнышко и Ласковый князь). В историю Мстислав Тмутараканский, князь-наместник Тмутараканского княжества на Таманском полуострове между Азовским и Черным морями, вошел не государственными свершениями, а военными подвигами. Его полки воевали на территории Византии, ходили на ладьях к Баку. Его землю населяли русские, греки, хазары, евреи, армяне, касоги (адыго-абхазские племена) и ясы (предки современных осетин). С племенным союзом ясов и касогов, возглавляемых Редедей, Мстислав вел долгую войну. Владимир Мономах (1053–1125),внук Ярослава Мудрого, выдающийся древнерусский государственный деятель и военачальник, писатель и мыслитель. Он совершил 83 великих похода. Воевал Полоцк, взял Минск — стремление Полоцкой земли к обособленности представляло главную угрозу Руси и центральной власти великого князя. Владимир повел общерусское воинство на Великую половецкую степь. Многочисленные племена кыпчаков (прозванные на Руси за необычный для тюрок светлый цвет волос половцами, от слова «полова» — свежескошенная солома) пришли на смену разгромленных Ярославом Мудрым печенегов, и теперь они совершали опустошительные набеги на Русь. Некоторые историки называют поход 1111 года Крестовым походом Мономаха на степняков. С 1116 года половцы затихли и до конца жизни Владимира Мономаха не тревожили Русь. Плод трудов Владимира: стоявшая на пороге политической раздробленности Русь сохранила единство. До нашествия Батыя границы единой Руси тянулись от Польши и Венгрии к Литве и Ливонскому ордену, через Карелию достигали шведских пределов, устремлялись на север. На востоке упирались во владения Волжской Булгарии, земли буртасов, мордвы и удмуртов. Мстислав Удатный (Удалой) (1175–1228) — праправнук Владимира Мономаха, древнерусский князь и полководец, князь трипольский, торопецкий, новгородский, галицкий и не только. Победитель в Липецкой междоусобной битве (новгородцы против суздальцев), где главным противником новгородцев был Ярослав, отец Александра Невского. Попытки суздальских князей самовластно распоряжаться на берегах Волхова потерпели крах. Как новгородский князь Мстислав защищал северные земли Руси от ливонского ордена. Он — первый из русских князей оказал сопротивление монголам. Битва на Калке стала единственной проигранной им битвой. Даниил Романович Галицкий (1201–1264) — князь галицкий, волынский, великий князь киевский, выдающийся политический деятель, дипломат и полководец Древней Руси, первый русский король. В домонгольский период военные победы, дипломатическая гибкость и благородство Даниила Романовича снискали ему заслуженную славу. Его целью было воссоздание единого Галицко-Волынского княжества и укрепление в нем центральной великокняжеской власти, с тем чтобы диктовать свою волю русским землям и западным соседям. Эти планы перечеркнуло татаро-монгольское нашествие. Даниил Галицкий пытался с помощью папы римского организовать крестовый поход против татаро-монголов, но безуспешно. Далекие, легендарные времена. Времена личного подвига: так Мстислав Тмутараканский «по старому доброму обычаю» вышел на единоборство с предводителем ясов и касогов Редедей, дабы не губить воинов, а решить спор в личном поединке. И одолел Редедю. Это было время искусной дипломатии: так при князе Владимире военное столкновение Киевской Руси и Византии закончилось переговорами и компромиссами, по итогам которых греки вручили Владимиру богатые дары, в том числе и ценный головной убор — «шапку Мономаха». В те далекие времена хитросплетения древнерусской политики нередко разрубались мечом. Не раз в борьбе за лучший престол брат шел на брата, и часто столкновения заканчивались примирением и союзами. Так, противостояние двух братьев, Мстислава Тмутараканского и Ярослава Мудрого, завершилось дуумвиратом братьев, братья-соправители сумели отвоевать у Польши червенские города (запад современной Украины и восток, юго-восток Польши). И не раз наступало время выбора, порой судьбоносного для Руси: так, два разных выбора сделали современники,Александр Невский и Даниил Галицкий — один пошел на компромисс с ордой, другой хотел разгромить ордынцев с помощью западных «партнеров». В этой книге есть все: военные походы, битвы, поединки, пиры, особенности русского престолонаследия и тонкости генеалогии, брачные связи и отношения с соседями, междоусобицы и стремление к единству. Ясно изложенный, основанный на документальных источниках, а иногда и на легендах материал (авторы Т. Черникова и А. Короленков), живописные иллюстрации. Тяжело складывалась русская земля, и странно сегодня слышать, что Киевская Русь, объединявшая земли не только южные, но и Новгородские, и Владимиро-Суздальские, и Полоцкие (нынешняя Белоруссия), и Галичину — отдельное территориальное образование. Тот же Владимир Мономахкняжил и в Ростово-Суздальской земле, и в Переславле-Русском, и в Чернигове, а в 1113 был избран народом на великий киевский престол. Серия «Великие русские полководцы» только начала выходить, будет продолжена от древней Руси до века ХХ. Эта серия — своеобразное противоядие от попыток извратить историю.
Публикация подготовлена
Еленой Зиновьевой
Редакция благодарит за предоставленные книги Санкт-Петербургский Дом книги (Дом Зингера)
(Санкт-Петербург, Невский пр., 28, т. 448-23-55, www.spbdk.ru)