Опубликовано в журнале Нева, номер 4, 2015
Борис Елизарович Лихтенфельд
родился в 1950 году в Ленинграде. Окончил ЛЭИС им. Бонч-Бруевича. Публиковался в самиздате (журналы «Часы», «Обводный канал», «Транспонанс»), в журналах «Звезда» и «Нева», в Венском
славистическом альманахе «Гумилевские чтения» (1982), в антологиях «Арион», «Волга», «Дети Ра», «Зинзивер»,
«Крещатик», «Слово/Word»,
«Лучшие стихи 2010 года», «Лучшие стихи 2012 года. Собрание сочинений»
(т. 4). В 2000 году вышла книга «Путешествие из Петербурга в
Москву в изложении Бориса Лихтенфельда» (серия
«Поэтическая лестница». СПб.: Изд-во Виктора Немтинова). Живет в Санкт-Петербурге.
* * *
я обнимал в лесу тропу…
А. Введенский
Музыка смыслов и логика звуков
движутся к встрече здесь,
в дебрях словесных, насквозь этот весь
темный лес проаукав.
Где-то когда-то тропой упругой
в слух обращенный ум,
в глушь углубляясь, побрел наобум,
звучной влеком подругой.
Буковки-бусинки… Больше и не в чем
здесь утеху найти.
Каждая кочка на этом пути
вторит наитиям певчим.
Не удержать ни трескучим сучьям
шага, ни топи блат.
В ритме его — неотмирный лад,
попранный городом сучьим.
Водит, ведя какую-то фразу,
этот магический лес,
брезжащий в каждом сплетеньи словес
всей композицией сразу.
Не для того ль под стопами кукушкин
лен и олений мох,
чтобы в просвете опушки не глох
шелест: «О Пушкин, Пушкин…»?
АКВАРЕЛЬ
По ночам этим бело-сиреневым
все пространство куда-то плывет,
соревнуется, что ли, со временем,
явь и сон бороздя напролет.
Все не может отверзнуть земля еще
васильковые очи свои,
все не видит звезды направляющей
в незабудковых грезах любви.
Но уже колокольчики синие
разливают малиновый звон.
Голубой горизонт ватерлинией,
розовея, змеится из волн
акватории моря житейского.
В пене дней, в тополином пуху
расцветает душа чудодейственно
и ночную несет чепуху.
Приближается даль изначальная,
парусит ее легкий покров,
и какая-то вечно-случайная
осыпается роза ветров.
* * *
Что власть? — лишь лоцман-медиатор
народных чаяний и снов,
определяющий фарватер
по состоянию умов.
Успокоительною кривдой
малейший ропот их смирив,
она обходит каждый риф,
ведя меж Сциллой и Харибдой.
А если от ее пилюль
тебя воротит, отщепенец,
скажи: она лишь как младенец,
играя, держится за руль.
* * *
Еще не все возможности исчерпал
судьбы энергоемкий матерьял.
Еще на третьи небеса гипербол
тяжеловесный слог не воспарял.
Еще плотна завеса аллегорий
и на износ пытает естество.
Еще горячий цех грехов и хворей
не выполнил заданья своего.
* * *
В сердце мое войди, о Слово,
осла смиренного оседлав!
Пусть, как толпа, оно бестолково,
бессилен порыв, а восторг лукав —
кажется, все его закоулки
глухие знаешь: прошествуй сквозь,
чтобы, повергнуто в трепет гулкий,
оно осанной отозвалось!
Воздухом стань ему, чтоб трахея
впустила в грудь, чтобы настежь дверь!
Внутрь загляни, словно в дом Закхея,
открытой вере его поверь!
От своего отрешась былого,
грядущему пусть приготовит путь.
Ведая немощь его, о Слово,
не дай отринуть, позволь вдохнуть!
ПРОЩАЙ, ПРАЩУР!
1.
В том краю, на краю, у края,
в междуречье разрыв-страны —
две излучины, две струны:
то одна плеснет, замирая,
то накатит тоской другая —
и навзрыд: «Не лђпо ли ны…»
Там, как тополь, охвачен дрожью,
корни славы былой раздвиг,
из подземных вод, как из книг,
исчерпавший Премудрость Божью,
до раздора по бездорожью
нас довел поводырь-язык.
Бузина ль в огороде, гусь ли
ходит гоголем, гогоча —
уморить грозит саранча,
но журчат еще эти гусли
в том же смысле и в том же русле
и не требуют толмача!
2.
И станет Киев русскою мечтой,
как встарь Царьград–Константинополь.
И снова будем грезить мы Святой
Софией — янычары ли, Европа ль
к ней ограничивают доступ, кипарис
или каштан и самостийный тополь
влекут под сень своих зеленых риз
надежду утлую — теперь одно и то же…
Пускай утратим — забывать негоже,
откуда есть пошла сия земля,
как разрасталась, бездны шевеля,
как Ольга жгла древлян, как от набегов
хазар и прочих печенегов
многострадальную старались уберечь,
как гордых греков щит смирил Олегов,
как напирала Речь на Сечь,
как вольницу Москва угомонила,
как древняя Аскольдова могила
дремотный оживила одеон…
Пусть память вспыхнет Искрой с Кочубеем,
чей прах в обители печерской погребен!
Вздохнем, отступим, да не оскудеем,
храня в сердцах огонь былых времен!
Все вспомним, все в полон души захватим:
дни Турбиных, турбины ДнепроГЭС,
и Бабий Яр, и партизанский лес —
и крест Владимира на бересте небес
проступит незабвенным ятем!
3.
По Русландии заколдованной
побреду.
Жизнь — колдобина за колдобиной —
как в бреду.
Голова полна всякой нечисти,
свет померк,
словно юных грез в бездне вечности
фейерверк.
Кем, княжна душа, ты похищена?
Знак подай!
Далеко ли тот дворец, та хижина —
твой сарай?
Налетел в обличьи стервятника
печенег —
и забыла мирного ратника
чистых нег.
Память стала от зелья терпкого
коротка.
Не увидишь впредь златоверхого
городка!
Под окном для тебя соловушка
не споет!
Не украсит луч красна солнышка
твой киот!
…Где-то море шумит, баюкая,
бьет фонтан.
Погружается дева юная
в сон-туман.
Пленена мечтами наивными,
ты прости:
мне тебя ни мечом, ни гривнами
не спасти.
Уязвленной колдуньи происки
узнаю.
Зря извел я на эти поиски
жизнь свою.
Спотыкаюсь, не глядя под ноги:
съехал шлем
на глаза. Нету сил на подвиги,
и не вем,
как безбожницу лысогорскую
победить,
как заложницу черноморскую
пробудить.
"Нострадамус"
Скоро, скоро дух наш сбросит, прозрев,
кандалы своих скреп —
и сакральный бизнес-проект «РФ»
поглотит Эреб.