Опубликовано в журнале Нева, номер 4, 2015
Архимандрит Августин (в миру — Дмитрий Евгениевич Никитин) родился в 1946 году в Ленинграде. В 1969 году окончил физический факультет Ленинградского университета. В 1973 году принял монашеский постриг с именем Августин. Пострижен в монашество митрополитом Никодимом в Благовещенской церкви его резиденции в Серебряном Бору в Москве. В 1974 году им же рукоположен во иеродиакона и иеромонаха. Окончил Ленинградскую Духовную академию (1975), с этого времени — преподаватель, с 1978 года — доцент Санкт-Петербургской Духовной академии. Лауреат премии журнала «Нева».
Отправляясь из Санкт-Петербурга в далекие путешествия, русские писатели и поэты часто вспоминали Неву — символ столицы Российской империи. Cосланный на Кавказ А. С. Пушкин писал:
Забытый светом и молвою,
Далече от брегов Невы,
Теперь я вижу пред собою
Кавказа гордые главы1.
Поэт посвятил целое стихотворение другому «ссыльнопоселенцу» — Наполеону. А ведь когда-то Бонапарт был в зените могущества.
…Взор его носился
От Тибровых валов до Вислы и Невы,
От сарско-сельских лип до башен Гибралтара:
Всё молча ждет удара,
Всё пало — под ярем склонились все главы2.
Одной из первых военных операций, проведенных Наполеоном, был египетский поход (конец ХVIII века). А в первой половине ХIХ столетия на берегах Нила побывало несколько наших соотечественников. Так, писатель-паломник А. С. Норов в 1834–1835 годах совершил путешествие по Египту. Осмотрев в Александрии «колонну Помпееву», стоявшую на краю пустыни и мертвого озера Мареотийского, он сделал в своем дневнике такую запись: «Я невольно сравнил это запустение с тем торжеством, которого я был так недавно свидетелем, когда на берегах Невы подобный колосс, но еще более величественный, воздвигся в память Александру Благословенному»3.
Русский писатель отправился из Петербурга на поклонение христианским святыням Египта в торжественный день, — когда на Дворцовой площади была воздвигнута Александровская колонна. «Прощание мое с родиной обратилось к кресту и Ангелу этой колонны, — пишет Норов, — и я невольно произнес четыре стиха, которые доверил тогда только своему дорожному портфелю.
Сей Ангел и хоругвь Мессии
Меня в тот путь благословят,
Куда кресты родной России
С высот святых церквей глядят»4.
Другой русский паломник — архимандрит Порфирий (Успенский) — объехал весь Египет в 1844–1845 годах. Результатом его поездки стала книга «Вероучение, богослужение, чиноположение и правила церковного благочиния египетских христиан (коптов)» (СПб., 1856). Выход в свет этой книги как бы завершил первый этап в истории взаимоотношений о. Порфирия с христианами в Египте. Если до того времени эти связи носили чисто ознакомительный характер, то позднее он приступил к практическим шагам по сближению Коптской и Русской православной церквей.
Архимандрит Порфирий предполагал осуществить полное церковное общение Коптской и Русской церквей, начиная с главы Коптской церкви — патриарха Кирилла. Но вскоре обстоятельства резко изменились, и это было связано с болезнью Коптского патриарха. 15 января 1861 года отец Порфирий записал в своем дневнике: «Опасная болезнь Коптского владыки Кирилла усилилась. Врачи объявили, что он скоро умрет… Это печальное известие о смерти поразило меня. Больно потерять золото, бриллианты, освященные молитвой четки, но несравненно больнее потерять друга, с помощью которого можно было соединить Нил с Невой»5.
В 1832 году в Санкт-Петербург из Египта были привезены два сфинкса; они украсили набережную Невы у здания Академии художеств. В 1907 году в альманахе «Белые ночи» было опубликовано стихотворение Вячеслава Иванова «Сфинксы над Невой».
Волшба ли ночи белой
приманила
Вас маревом в полон полярных див,
Два зверя-дива из стовратных Фив?
Вас бледная ль Изида полонила?
Какая тайна вам окаменила
Жестоких уст смеющийся извив?
Полночных волн немеркнущий разлив
Вам радостней ли звезд святого Нила?6
После 1917 года многие петербуржцы были вынуждены отправиться в
длительное «путешествие» не по своей воле. Одним из них был поэт и писатель
В одном из стихотворений Страховского упоминаются сфинксы — это еще одна ниточка, связавшая Неву и Нил.
Вихрь и пронзительный и ярый
Мне бьет в лицо своей струей,
И сфинксов каменных тиары
Как те, далеко над Невой7.
Но Нил присутствует здесь лишь «по касательной», — ведь поэт вспоминает Неву будучи не в Египте, а в Лондоне, и его стихотворение называется «Над Темзой».
Я вспоминаю смех во взгляде
И этот дивный светлый день,
Но, как в далеком Петрограде,
Передо мной всё та же тень.
И эта тень несбытой сказки
Меня ревнует каждый раз;
И я не знаю — чьей же ласки
Я жажду в этот странный час8.
Из Бельгии
Татьяна Смирнова-Макшеева (1890–1982) эмигрировала из России еще в «мирное время» и с 1913 года жила в Ницце. Лондон она посетила в 1957 году, и из-под ее пера вышли такие строки:
Мост через Темзу, будто в кружевах,
И блестки лунные играют на волнах;
Но эта ночь, какой-то высшей силой,
Влечет к тому, что сердцу мило:
я вижу, словно наяву,
в гранитных берегах красавицу Неву
и уношусь за думою бегущей
туда, где памятник наш «Стерегущий»
в событиях изменчивых годов
ждет. Сторожит и говорит без слов9.
Париж стал «меккой» русской эмиграции: здесь осели многие писатели и поэты, бежавшие из «коммунистического ада». Одним из них был Валентин Иванович Горянский (1888–1949), воспевший Париж в стихотворении «Это просто!..». Он пишет о Сене, но мысли его о Неве…
Хорошо весной на Сене
Наблюдать пейзаж весенний,
И вдыхая кислород,
Выдыхать наоборот.
Это просто, очень просто, —
Будто с Троицкого моста
Ты навел свой быстрый взор
На Исаковский собор.
Слушай, слушай из-за граней
Светлый звон к обедне ранней, —
Всплески царственной реки,
Пароходные гудки.
Это просто, очень просто:
Будто с Троицкого моста!
Будто Сены вовсе нет
И десятка тяжких лет!10
Поэту-изгнаннику вторит еще одно «перемещенное лицо» — Татьяна Валериановна Гревс, автор стихотворения «Петербург»:
Молчит чугунная ограда,
Фонтанка, замок, мост, вода…
Столпились в ней деревья сада
И помнят прежние года.
Нет, мне не вырваться из плена —
Гляжу я в неба синеву,
Гляжу, струится тихо Сена,
И помню мощную Неву.
В грядущий день, как в день вчерашний,
Не замолчит моя печаль,
Вершина Эйфелевой башни
Уходит в облачную даль11.
Несмотря на то, что в годы Первой мировой войны Россия и Германия были противниками, через несколько лет Берлин стал прибежищем русской эмиграции. Судьба занесла на берега Шпрее Владимира Львовича Корвин-Пиотровского (1891–1966). Во время Гражданской войны он едва не был расстрелян красными партизанами, после чего эмигрировал в Берлин. В 1930 году он написал такие строки:
Я полюбил Берлин тяжелый,
Его железные мосты,
Его деревья и цветы,
Его проспектов воздух голый.
Чернеет линия канала,
Горят сигнальные огни,
От холодеющей ступни
В подводный сумрак тень упала.
Уроженец Белой Церкви (Украина), Владимир Львович свои молодые годы провел в Петербурге, и об этом городе его «тихие думы».
Здесь, только здесь и может сниться
Сон, невозможный наяву, —
Лед, сжавший черную Неву,
И в бездне — Зимняя Столица12.
В 1933 году Владимир Львович переехал в Париж, а с 1953 года жил в США, где и скончался в 1966 году.
Судьба забросила в Северную Америку многих русских эмигрантов. После Второй мировой войны в США образовался «Кружок русских поэтов в Америке». В 1949 году в Нью-Йорке был издан сборник стихов под названием «Четырнадцать». Одной из «Четырнадцати» была поэтесса Кира Славина; в своем стихотворении «Белое утро» она, мысленно созерцая Нью-Йорк, вспоминает Россию:
Пушистый снег, такой же, как в России —
О нем воспоминанье берегу.
Вновь оставляют полосы косые
Салазки ребятишек на снегу13.
А в следующих четверостишиях — сближение Невы с Гудзоном:
Такие же высокие сугробы,
На окнах и деревьях кружева,
Но только здесь — седые небоскребы,
И тут Гудзон, а там была Нева.
Сегодня я в какой-то белой сказке,
А завтра всё растает, уплывет…
Промчатся вихрем детские салазки,
И дождь потопит тонкий, хрупкий лед14.
В годы Второй мировой войны на Запад хлынула «вторая волна» русской эмиграции. Вот типичная судьба Евгения Васильевича Зеленского (1919–2001). Он учился на филологическом факультете Ленинградского государственного университета; в начале Великой Отечественной войны был отправлен на Северо-Западный фронт. Оказавшись в окружении, попал в немецкий плен. После окончания войны, находясь в лагере «Ди-Пи», занялся издательской деятельностью, а в 1953 году переехал в США. Но связи с родиной не терял: с 1968-го по 1972 год писал тексты для радиостанций «Голос Америки» и «Свобода».
Как у многих эмигрантов, бывших петербуржцев, образ разрушенной в ходе российского революционного апокалипсиса Северной Пальмиры вызывал в нем противоречивые чувства.
Лобное место мира,
Призрачный город грез,
Северная Пальмира,
Ненавижу тебя до слез…
Ненавижу и обожаю,
Вижу в грезах и наяву…
Дай мне белою ночью мая
Поглядеться в твою Неву!
«Невский синдром» не отпускал Евгения Зеленского до самой кончины; вот еще одно стихотворение, посвященное Неве.
Еще Петром одетая в гранит,
Она, как прежде, строго величава,
И царская, роскошная оправа
Ее от бурь и времени хранит.
Как в зеркале серебряного сплава,
Она спокойно в водах отразит
И неба предзакатный малахит,
И старины блистательную славу.
И символов неуяснимых полны
Державный плеск и бархатные волны,
Мосты и арки, крепость, острова…
Они, как встарь, о будущем пророчат,
И снится мне далекая Нева
В накидке белой петербургской ночи15.
Сходная судьба была у Вячеслава Клавдиевича Завалишина (1915–1995): в «лихие годы» он оказался на берегу Гудзона. Как и его собратья по перу, он страдал ностальгией, — это своего рода «расщепленное сознание», что и отразилось в названии его стихотворения «Петербургский бред».
Одинокому
всюду плохо,
Хоть фантасты порой правы:
Я не в баре нью-йоркского Сохо,
А в пивнухе возле Невы.
Я очухался, зябко лежа
На нью-йоркской сырой скамье.
Но поверьте: лучшего ложа
Для меня близ Гудзона нет.
Неудачники здесь не любы.
Я в потемках среди огней
Все ж увидел, старик беззубый,
Петербург в заповедном сне16.
Особая глава в истории отечественной эмиграции — Харбин — русский город в Северо-Восточном Китае (Маньчжурия). Именно здесь осела уроженка Полтавы Александра Петровна Паркау (1889–1954). Она окончила Тифлисскую гимназию, после замужества переехала в Петербург, а за год до революции с семьей перебралась в Харбин. После того как японцы оккупировали Маньчжурию, многие эмигранты переехали из Харбина в Шанхай; в их числе была и Александра Паркау (1933) Там, на берегу Янцзы, она написала стихотворение «Воспоминание» (1937), посвященное Сунгари — реке, на берегах которой раскинулся Харбин. Но из дальних уголков памяти все же всплывает Нева.
Неширокая лента пляжа
И широкий простор реки.
Скоро ночь синей дремой ляжет
В остывающие пески.
Запоздавших увозит катер,
Полон тайны ночной Харбин,
Тихо Сунгари волны катит
В гаолянах чужих равнин.
Ночь мечтой и загадкой манит…
Это Сунгари или нет?
Не другая ль река в тумане
Нам струит серебристый свет?
Не другие ль в сплошном сиянье
Всплыли зеленью острова?
Не тревожьте воспоминанья…
Не услышит наш зов Нева…17
В 1949 году в Китае к власти пришли коммунисты, но многие эмигранты, не дожидаясь прихода НОАК, покинули Шанхай и отправились кто в США, кто в Австралию. Часть российской диаспоры, движимая патриотическими чувствами, вернулась в Советский Союз. В числе репатриантов была и Александра Петровна; возможно, она мечтала вернуться на берега Невы. Но ее жизненный путь завершился в 1954 году в Казахстане…
Большинство русских эмигрантов, покинувших Россию, не ощущали себя изгнанниками: «Мы не в изгнании, мы — в послании». К их числу относится Василий Александрович Сумбатов, осевший в Италии. Он родился в 1893 году в России; с июля 1914 года во время Первой мировой войны он находился как офицер в действующей армии до октября 1916 года, когда был эвакуирован вследствие тяжелой контузии головы. В 1920 году Сумбатов с семьей приехал в Рим, где и прожил до 1960 года. Здесь он работал как рисовальщик для Ватикана, украшая миниатюрами и орнаментацией пергаменты папских булл. Последние тринадцать лет жизни Василий Александрович был слепым и диктовал свои стихи жене. В 1969 году он поселился в Ливорно; там же он и издал свой поэтический сборник — уже под конец своей жизни (сконч. в 1977 году). За долгие годы, проведенные вне России, он не утратил духовную связь с родиной. Одно из его стихотворений так и озаглавлено: «Родина».
Ты со мной неотступно всегда и везде, —
Слышу в ветре родное дыханье,
И в горах, и в лесах, и в волне, и в звезде
Вижу ясно твои очертанья18.
Как и его собратья по перу, осевшие в разных странах, Василий Александрович вспоминает «Невы державное теченье» и сближает ее с Тибром.
В струях Тибра мне видятся волны Невы,
Петербургских дворцов отраженья,
В дальних звонах я благовест слышу Москвы,
Переливы церковного пенья.
Там, у виллы — звучит петергофский фонтан,
Царскосельская вьется аллея,
И не твой ли повис над рекою туман,
Под закатным лучом розовея?19
«Невская тема» проходит лейтмотивом через поэтическое творчество Антонины Алексеевны Горской (1893–1972). Будущая поэтесса родилась в Казани; ее дед (по матери) был профессором Казанского университета. Антонина Гривцова (ее настоящая фамилия) училась в Петербургской консерватории по классу рояля. Вместе с мужем покинула Россию в 1918 году. Четыре года жила в Персии, затем переселилась в Париж. Печаталась в «Новом журнале», «Опытах», «Возрождении». Выпустила несколько сборников стихов. Писала исследования о Пушкине, Блоке, о деле Пастернака, о Ходасевиче, Евтушенко. Несколько статей посвятила памяти Н. Тэффи, А. Присмановой и В. Смоленского.
Поэтический сборник Антонины Горской (Гривцовой) увидел свет в Париже в 1960 году. В одном из стихотворений — «Колокола» — поэтесса вспоминает Неву, и, как следовало бы ожидать, «в параллель» напрашивается Сена. Однако мысли поэтессы — об утраченной родине; отсюда сближение Невы с Днепром:
Вдруг мерный благовест в ночи
Величественно возникает…
О, сердце, громко не стучи —
Твой стук в груди дышать мешает…
Вливаясь в неба синеву,
Звон искупления волною
Покрыл и Днепр, и Неву,
Поет над русской широтою20.
Днепр–Москва-река–Нева — на берегах этих рек располагались столицы Киевской Руси, Московского государства и Российской империи. В стихотворении «Град Петра» Василий Сумбатов подводит итог имперскому периоду России.
Рождавшейся империи столица
Санкт-Петербург–Петрополь–Петроград —
Лишь при Империи ты смог родиться,
И вместе с ней ты встретил свой закат.
Два века роста, пышного цветенья,
Архитектуры праздник над Невой,
Расцвет искусств, науки, просвещенья,
Поэзии и чести боевой!
Два века славы, блеска и покоя,
Немногих перемен, недолгих гроз!
Жизнь, как Нева, не ведала застоя,
Ты, град Петра, все украшаясь, рос.
Но славы вековой умолкли хоры,
Империя приблизилась к концу,
И прогремели выстрелы с «Авроры» —
Салют прощальный Зимнему дворцу…21
Эти строки были опубликованы в 1969 году, — вскоре после подавления «Пражской весны» и ввода советских танков в Чехословакию. Страна готовилась к празднованию 100-летнего юбилея вождя. Но зимнюю стужу, рано или поздно, сменяет весенняя оттепель; воскресает природа, воскресает надежда на духовное обновление России.
Все звонче звон колоколов,
Все выше благовеста пенье,
Поют все сорок сороков,
Как в светлый праздник Воскресенья.
И храма колокольный звон,
Как слава высоте надзвездной,
Как у Креста земной поклон,
Животворит над мертвой бездной…22
(Антонина Горская)
В 1924 году град Петров был лишен своего имени, а в следующем, 1925 году Иван Бунин откликнулся на это стихотворением «День памяти Петра».
«Красуйся, град Петров, и стой
Непоколебимо, как Россия…»
О, если б узы гробовые
Хоть на единый миг земной
Поэт и царь расторгли ныне!
Где град Петра? И чьей рукой
Его краса, его твердыни
И алтари разорены?
Хляб, хаос — царство сатаны,
Губящего слепой стихией.
И вот дохнул он над Россией,
Восстал на Божий строй и лад —
И скрыл пучиной окаянной
Великий и священный Град,
Петром и Пушкиным созданный.
И все ж придет, придет пора
И воскресенья и деянья,
Прозрения и покаянья.
Петр — значит Камень. Сын Господний
На Камени созиждет
храм
И скажет: «Лишь Петру я дам
Владычество над преисподней»23.
Большевики припомнили Бунину это и другие стихотворения. Вот краткое, но выразительное сообщение о присуждении Нобелевской премии Ивану Бунину, появившееся на родине писателя в ноябре 1933 года. Изворотливый автор в лучших советских традициях объяснял тогда, на кого и почему пал выбор Шведской академии: «Белогвардейский Олимп выдвинул и всячески отстаивал кандидатуру матерого волка контрреволюции Бунина, чье творчество, особенно последнего времени, насыщенное молитвами смерти, распада, обреченности в обстановке катастрофического мирового кризиса, пришлось, очевидно, ко двору шведских академических старцев».
Несколько лет спустя фюрер бесновался по поводу присуждения НобелевкиКарлу фон Осецкому (1889–1938). (Немецкий публицист польского происхождения был обвинен в государственной измене за критику фашизма и помещен в концлагерь Зонненбург. Присуждение Осецкому Нобелевской премии мира (1936) вынудило нацистов перевезти тяжело больного писателя в больницу, где он и умер.) А кремлевские вожди бились в истерике всякий раз, когда узнавали о присуждении Нобелевской премии Пастернаку, Солженицыну, Сахарову, Бродскому…
…Почти семьдесят лет город на Неве носил партийную кличку вождя. Но еще «глухие 60-е», когда до возвращения городу его исторического имени оставалось три десятилетия, поэты русского зарубежья, не сговариваясь, приговорили «идеологический туман» к забвению.
Василий Сумбатов
Ты имени лишен, но Всадник медный
Руки не опустил, — придет пора, —
Разгонит он рукой туман зловредный
И впишет вновь на картах: Град Петра24.
Антонина Горская
И прочь уйдет неверья мрак,
И солнце встанет из тумана,
И сгинет зверя страшный знак —
По Откровенью Иоанна25.
___________________
1
Пушкин А. С. ПСС. Т.
2 Пушкин
А. С. Т.
3 Норов А. С. Путешествие по Египту и Нубии в 1834–1835 годах. Ч. 1. СПб., 1853. С. 49.
4 Там же. С. 50.
5 Порфирий (Успенский), епископ. Книга бытия моего. Т. 7. СПб., 1901. С. 339–340.
6 Иванов В. Собр. соч. Т. II. Брюссель, 1974. С. 323.
7 Страховский Л. Долг жизни. Третья книга стихов. Торонто, 1953. С. 13. Стихотворение «Над Темзой».
8 Там же. С. 13.
9 Смирнова-Макшеева Т. В Лондоне // Петербург в поэзии русский эмиграции. СПб., 2006. С. 432.
10 Горянский В. И. Это просто!.. // Петербург в поэзии русский эмиграции. СПб., 2006. С. 215–216.
11 Гревс Т. В. Петербург // Петербург в поэзии русский эмиграции. СПб., 2006. С. 251.
12 Петербург в поэзии русский эмиграции. СПб., 2006. С. 318.
13 Славина К. Стихотворение «Белое утро» // Сборник «Четырнадцать». Кружок русских поэтов в Америке. Нью-Йорк, 1949. С. 97.
14 Там же. С. 97.
15 Петербург в поэзии русский эмиграции. СПб., 2006. С. 227.
16 Завалишин В. К. Петербургский бред // Петербург в поэзии русский эмиграции. СПб., 2006. С. 275–276.
17 Паркау А. П. Воспоминание // Петербург в поэзии русский эмиграции. СПб., 2006, С. 376.
18 Сумбатов В. Прозрачная тьма. Стихи разных лет. Ливорно, 1969. С 6. Стихотворение «Родина».
19 Там же. С. 6.
20 Горская А. Ограда. Париж, 1960. С. 13. Стихотворение «Колокола».
21 Сумбатов В. Прозрачная тьма. Стихи разных лет. Ливорно, 1969. С. 7. Стихотворение «Град Петра».
22 Горская А. Ограда. Париж, 1960. С. 13. Стихотворение «Колокола».
23 Бунин И. Избранные стихи. Париж, 1929. С. 237.
24 Сумбатов В. Прозрачная тьма. Стихи разных лет. Ливорно, 1969. С. 7. Стихотворение «Град Петра».
25 Горская А. Ограда. Париж, 1960. С. 13. Стихотворение «Колокола».