Рассказы
Опубликовано в журнале Нева, номер 12, 2015
Маpат
Тулегенович Кулатаев pодился в 1960 году. В 1983 году окончил
санитаpно-гигиенический факультет Каpагандинского госудаpственного медицинского
института. Публиковался в журналах «Нива», «Книголюб», интернет-журналах. Автор
сборников рассказов: «Сельские истории», «Из жизни санитарного врача»,
«Забавные истории», «Все из жизни», «Случай на охоте».
Дед и скорпион
В
небольшом ауыле всего от силы на три десятка дворов жили в основном люди
преклонного возраста, несколько вдов и одиноких женщин, оставшихся по воле
судьбы одни. Молодежи в селе практически не было, она давно убежала в город.
Остались только те, которым уже идти некуда, как говорится, они уже пришли.
Ауыл
стоял в небольшой лощине, можно сказать, в живописном месте. Кругом, куда падал
взор, простиралась бескрайняя ковыльная степь. Постоянно дул легкий степной
ветер. Небо всегда было чистое, только иногда ветер нагонял облака, правда, тут
же их и разгонял. Ранней весной, когда природа оживала, все кругом цвело, остро
пахло жусаном, было невероятно красиво. Пробуждению жизни радовались все и вся,
даже старики оживали, чувствовали себя молодыми. Летом стояла жгучая жара,
жизнь несколько увядала и замедляла свой бег, все прятались по домам. Осенью
наступал бархатный сезон, старики опять вылезали из своих зимовок, опять
немного оживали. Зимой опять все затухало. Так и текла незаметно жизнь. Все так
бы и было, не случись одно заметное событие, нарушившее спокойный быт ауыла.
В ауыле
жил со своей старухой такой неприметный аксакал, по имени Жетписбай. Ему уже
стукнул восемьдесят один год, он, как говорится, достиг возраста пророка. Это
был полусогнувшийся дед, ходивший только с посохом. Глаза его были полуслепы,
длинные усы и борода седые. Борода редкая и облезлая, как у старого козла. Во
все времена года он одевался неизменно одинаково. На голове в любую погоду красовался
лисий малахай. Одет он был в желтый шекпен, из неокрашенной верблюжьей шерсти,
ватные штаны, на ногах утепленные, с длинными, выше колена, голенищами сапоги,
поверх — галоши. Из дома он выходил редко. С наступлением весны Жетписбай
ставил юрту во дворе дома, точнее, в огороде, благо там у него ничего не росло,
и жил там до наступления холодов.
Однажды
весной, как только он перебрался в юрту, случилось непредвиденное. Как всегда
днем, он лежал в своей юрте и, как говорится, никого не трогал. Лежал он на
подушках, вдыхал свежий воздух и рассуждал о смысле жизни. В юрте было душно, и
он скинул с себя теплые сапоги и одежду. На нем были лишь белые исподники.
Ноги, естественно, босы. Его старуха в это время во дворе ставила самовар. И
вдруг старик почувствовал сильную боль в ступне, по всему, его кто-то ужалил,
так что он от боли аж подпрыгнул и схватился за ступню. В глазах у него
потемнело, в какой-то миг он увидел убегающего скорпиона.
—
Караул, помогите! — закричал он диким голосом.
— Что
случилось? — закричала прибежавшая на крик бабка.
— Меня
ужалил скорпион, все, я скоро помру! — только и мог ответить со страху
побелевший старик.
— Что
же мне делать: до больницы далеко, а у нас в селе даже фельдшера нет! — сказала
испуганно старуха.
— Давай
срочно набери полный казан молока и вскипяти его, я должен туда опустить
ступню, молоко высосет весь яд! — закричал дед.
— А у
нас-то и молока дома нет, сам знаешь, скотины-то у нас никакой отродясь не
было! — ответила растерянно старуха.
— Ты,
дура старая, быстро пробеги по деревне и собери молоко, пока я ноги не
протянул! Вон смотри, у меня уже холодеет ступня! — закричал он в страхе.
На
крики старика сбежались все ходячие сельчане. Они быстро притащили из дома
молоко, залили его в казан и начали кипятить. Дед, не дожидаясь, когда вскипит
молоко, резво засунул в казан ступню. В общем, он держал ее столько, сколько
хватило терпения.
После
этой процедуры он успокоился и уснул в своей юрте. На следующее после укуса
утро что-то случилось с Жетпибаем. Он с себя скинул всю старческую одежду,
вырядился в одежду, которую ему еще прошлым летом привез сын из города, а он
категорически отказался ее надевать. Теперь на нем был модный костюм, с
брюками, рубашка с галстуком, на ногах туфли. К тому же он побрился, выпрямился
и закинул куда-то свой костыль. В нем даже сельчане не признали старика
Жетписбая. Они думали, что к старику приехал какой-то родственник из города. По
деревне поползли слухи, что этот родственник старика Жетписбая по ночам бегает
к одиноким женщинам, причем успевает за одну ночь посетить несколько домов. По
всему, этому родственнику этих женщин мало, он еще успевает посетить женщин из
соседних сел. Теперь ревнивые мужья стали на ночь закрывать на ночь свои дома
на большой засов, чего раньше не делали, а возле кровати ставить ружье.
Когда
страсти в селе накалились, все сельчане (мужское население) собрались толпой и
пошли к дому Жетписбая разобраться с его родственником. Толпа довольно-таки
бесцеремонно ворвалась в дом старика, там за столом сидел его родственник и пил
чай с какой-то молодухой.
— Ты
куда дел старика Жетписбая и его старуху! — закричали сельчане, наставив на
него ружья.
— Я и
есть старик Жетписбай! — ответил мужчина, глотая как ни в чем не бывало чай из
налитой чашки.
— Не
ври, ты, наверное, убил деда и бабку, признавайся, а то мы тебя здесь
прикончим! — закричала в ярости толпа.
—
Успокойтесь, — сказал мужчина, — сейчас я вам докажу, — и вышел в другую
комнату. Через минуты три оттуда вышел дед Жетписбай, только без бороды,
правда, в его одежде.
— Вот
теперь убедились, что я и есть старик Жетписбай! — сказал он изумленной толпе.
— Не
может этого быть! — ответили сельчане, все еще не веря своим глазам.
— После
укуса скорпиона я как бы обрел вторую мужскую силу, причем такую, какой у меня
не было в молодости. Моя старуха не выдержала и ушла от меня, мне пришлось
привести из соседнего ауыла вот эту одинокую женщину. Она согласилась жить со
мной и вроде довольна мной. Вот такие дела, — ответил Жетписбай, — все
это, наверное, по велению Аллаха.
После
этого все сельчане разошлись по домам, с собой унося слухи. В общем, слух об
этом случае, как ком, покатился из одного ауыла в другой с такой силой, пока не
облетел всю область, и перевалил дальше.
Спустя
неделю после этого в местечко, где стояло село, стали приезжать незнакомые люди
и ставить юрты, чтобы жить там, причем этот процесс протекал с такой
скоростью, что через месяц вся лощина была буквально заставлена юртами.
— Что
им здесь нужно? — спрашивали проезжающие.
— Да
хотят, чтобы их скорпион ужалил! — отвечали сельчане.
— А
зачем? — удивленно вопрошали они.
— Чтоб
усилить потенцию.
—
Чего-чего? — не понимали они.
— Да
тут одного древнего старика ужалил скорпион, так он стал как молодой племенной
бычок, всех в округе одиноких женщин удовлетворил! — отвечали, ухмыляясь, они.
— А-а,
так бы сразу и сказали! — говорили они и бежали тоже занимать места.
Их одно
время пытался согнать с места участковый, но все бесполезно, потом махнул
рукой.
—
Сдурел народ! — только и мог он сказать.
Прошел
еще месяц, и всех как будто ветром сдуло, даже следа не осталось.
— А
куда все делись? — удивлялись теперь проезжие.
— А тут
одного лечащегося змея в юрте ужалила, так он, бедный, чуть ноги не протянул.
Всех сразу как ветром и сдуло! — отвечали сельчане.
— Ну и
дела! — говорили проезжие и быстро смывались…
Потерялся
В
неприметном селе, что располагалось в степи, жил старик Жамбырбай со своею
старухой Акерке. Село было небольшое, всего двадцать дворов. В основном здесь
жили люди преклонного возраста. Молодежь вся давно уехала в города. Да и что им
было здесь делать: работы не было, начальную школу давно закрыли, потому что
учить было некого. Аким сельского округа жил в соседнем большом селе, здесь он
был редким гостем. А про участкового вообще говорить не приходится — он здесь
не появлялся, потому что здесь было тихо, старики жили мирно. Как говорится,
преступностью здесь и не пахло.
Все
двадцать дворов стояли как тополя. Кругом, куда падал взор, простиралась голая,
выжженная степь, переходящая в пустыню. Постоянно дул ветер, поднимая тучи
пыли. Небо было ясное, голубое, если даже набегала какая-нибудь тучка, то ее
тут же сдувал ветер. Весной было хорошо, весна — она и в Африке весна. Кругом
зеленела молодая травка, источая неповторимый весенний аромат. В это время года
все, даже дряхлые старики, вылезли из своих домов и грелись на весеннем
солнышке.
— Жизнь
прекрасна, жалко, что она прожита! — говорил в восторге Жамбырбай своей старухе
Акерке.
—
Ничего еще не прожита, старик. Слава богу, у нас есть дети, внуки, и живут они
в большом городе, а мы как-нибудь доживем свой век здесь, на родине предков, —
отвечала Акерке.
У
стариков были две взрослые дочери и два сына, они уже давно обзавелись своими
семьями и жили в больших городах. Иногда они приезжали в отпуск проведать своих
старых родителей, привозя с собой внуков.
— Отец,
мама, давайте я вас заберу к себе в город, будете жить с нами в благоустроенной
квартире, там все есть: и туалет, и горячая, холодная вода. Что вы здесь видите
— своих баранов, корову и все. Людей-то в селе уже не осталось совсем. А там
большой город, цивилизация, — говорил старший сын, когда приезжал проведать
родителей.
—
Спасибо, сынок, что ты о нас беспокоишься. Мы как-нибудь здесь, на родине
предков, доживем свой век. А без скотины я не проживу, все мои предки ее
держали, и я ее держу не оттого, что мне на жизнь не хватает, слава богу,
пенсия от государства есть, это просто зов предков. Тебе этого не понять, потому
что ты еще молод, проживешь с мое, потом поймешь. Тогда тебя тоже будет тянуть
на родину, — говорил Жамбырбай своему сыну. Жамбырбай держал с десяток овец и
корову. Бараны и корова паслись сами по себе, за ними никто не смотрел, так
делали и все остальные жители села. Да оно и понятно, потому что вокруг никого,
ни одной живой души. Волки тоже не водились. Так вот и жили.
Осенью
природа увядала, готовилась к зиме. Трава желтела, как-то жухла. Дул холодный
ветер. В воздухе уже не было весенних ароматов, а стоял запах, присущий осени.
В вышине, временами жалобно курлыкая, пролетали стаи диких уток и гусей, на юг,
подальше от надвигающейся зимы. От всего этого в душу стариков вселялась
какая-то тоска, которую трудно было выгнать, вытравить. В это время года все жители
села прятались по домам, со страхом ожидая приближения суровой зимы.
В одно
из таких времен года, когда во дворе стояла поздняя осень и все жители села уже
сидели по домам, вдруг налетел ветер, на улице потемнело, потому что небо
затянуло черными тучами, полил холодный дождь. Так продолжалось неделю. На
улицу было невозможно выйти из-за шквалистого ветра и холодного дождя. Да и не
видно было ни зги.
— Чем
мы это провинились перед богом? Когда это прекратится? — говорил Жамбырбай, с
испугом выглядывая в окно. Там было темно, и только завывал ветер.
— О
господи, вся наша скотина, наверное, разбрелась по степи! — стонала старуха. —
И что мы в этой дыре делаем, сколько нас звал к себе наш сын в город, нужно
было ехать к нему жить, ты же, как упрямый осел, уперся, скотину жалко, а
теперь где она, твоя скотина, один только Бог знает? А тут помрешь, и некому
будет и похоронить.
—
Молчи, старуха! У тебя только черные мысли. Ничего, все это закончится, пойду искать.
А в свой город можешь хоть сейчас ехать, тебя никто не держит, только там тебя
никто не ждет. Сын со снохой целый день на работе, мы будем только квартиру
охранять. От такой жизни с тоски помрешь. Нет уж, уважь меня, я лучше здесь
помру, на родине предков. А это все временно, да и скотина, дай бог, найдется,
— отвечал, разозлившись, дед. Он и раньше догадывался, что его бабка не против
в город смыться, все скрывала от него, а теперь все ее мысли вылезли наружу. Да
это старший сын ее втихаря уговаривал, ему, видишь ли, за внуками и квартирой
некому смотреть. А так старики сдались ему, одна только обуза. Поедешь к нему,
да и жди, когда сноха тебе чай даст или нет. Сколько он здесь живет, ни разу
сюда сноха не приезжала: видишь ли, здесь пахнет коровами, а она городская. Нет
уж, спасибо, здесь, в этой лачуге, хоть он сам хозяин.
Когда
наконец утихла стихия, дед вышел на улицу и ужаснулся. Почти со всех домов
снесло крыши. Несколько электрических столбов были повалены. Везде во дворах
валялся разбитый шифер, мусор, прошлогодняя трава, в общем, картина, как
говорится, радости и оптимизма не вызывала. Загон, где стояли его бараны, был
повален, а самих баранов как ветром сдуло. Корова, правда, стояла возле
разбитого сарая и жалобно мычала.
—
Старуха, выходи корову доить, а я пошел баранов искать! — крикнул в
дверь дед.
— Где
ты их сейчас будешь искать, плюнь на них. Лучше давай корову продадим да поедем
к детям в город жить, — сказала старуха.
— Тебе
бы только в город! — ругнулся дед и, накинув теплый плащ, на голову нахлобучив
малахай, на ноги надев на меху сапоги, вышел со двора искать баранов. Вышел — и
пропал.
С тех
пор как он ушел, прошло пять дней, а от него ни слуху ни духу.
Акерке
за это время извелась, не находила себе места. Он сбегала в соседнее село,
обзвонила всех детей, в общем, поставила всех на уши. Приехали все дети,
руководство района организовало поиск деда. В общем, все искали деда, хоть
живого, хоть мертвого, а он пропал, как сквозь землю провалился.
—
Пропади эти бараны пропадом, — стонала Акерке, — столько лет прожили со своим
стариком, и на тебе — пропал, и было из-за чего — из-за баранов! Хоть бы живой
нашелся! Лежит, наверное, бедный, где-нибудь и помирает, и некому воды подать!
—
Предлагала я вам, мама, перебирайтесь к нас в город! — говорила сноха старшего
сына, даже она приехала к старикам, чего с ней раньше не бывало.
— Да
сколько я ему говорила! А все без толку, сдались ему эти бараны, теперь от них,
наверное, и смерть принял! — продолжала стонать старуха.
Когда
поиски прекратили (прошло как-никак десять дней, как он ушел), все родственники
сидели в доме растерянные и не знали, что и делать. Заказывать молитву за
упокой язык не поворачивался, грех, тело его никто так и не нашел.
За здравие тоже было невозможно. Вот и сидела бабка с детьми и близкими
родственниками в тоске. Как вдруг к дому подъехал УАЗ, на дверях машины было
написано «геологоразведка», и из нее вышел какой-то бородатый мужик, и следом
за ним вышел Жамбырбай, живой и невредимый. Все так и ахнули и высыпали во
двор.
— Живой!
Здоровый, а мы-то уже думали! — засыпали его вопросами дети и родственники. У
бабки просто пропал дар речи.
Дед как
ни в чем не бывало зашел в дом и, собрав всех за столом, сказал, показывая
рукой на привезшего его мужчину.
—
Отныне вот этот человек по имени Иван мой сын. Он меня спас от смерти. Я, когда
искал баранов, заблудился и умирал от голода и жажды. И когда я уже лежал
обессиленный и молил бога о смерти, он, как добрый ангел, пришел ко мне на
помощь!
Все
обратили взоры на бородатого мужчину. Тот, смущаясь, сказал:
— Да я
геолог, мы искали в степи полезные ископаемые и вдруг наткнулись на дедушку, он
лежал без сознания. Мы тоже испугались, думали, он уже мертвый, но, слава богу,
он дышал. Просто ослаб от голода и жажды. Мы его накормили, напоили, и он
отошел. Вот мы, расспросив его, где он живет, привезли домой, сам он уже не мог
ходить.
—
Спасибо тебе, хороший человек, за твою доброту, теперь ты отныне наш брат и сын
нашего отца! — сказали дети, обнимая новоявленного брата.
По
случаю, что так все хорошо закончилось: нашелся живой и здоровый Жамбырбай,
зарезали барана, делали кудай-тамак, прочитали за здравие молитву.
— Что я
потерял всех баранов, я не жалею, зато я обрел еще одного сына! — сказал за
столом прослезившийся старик.
Теперь
каждое лето можно было видеть возле дома Жамбырбая машину с надписью
«геологоразведка», все село знало, что к старику приехал его сын, и шли к дому
поздороваться.
Случай из практики
Хамит
начинал работать врачом акушером-гинекологом в областном перинатальном центре.
Тогда он был еще молод, полон сил и амбиций. Был он смазлив, черты лица
правильные и даже благородные. Роста хоть и среднего, но строен. Самое главное
— он мог располагать к себе женщин общительностью и способностью говорить
комплименты. А потом, он знал множество анекдотов и был хорошим рассказчиком. В
общем, женщины тянулись к нему, как пчелы к меду. Он, правда, никого не
отвергал, всем уделял внимание.
Если
про минеров говорят, что они ошиблись профессией, то это выражение совсем не
подходило к Хамиту: профессию врача-гинеколога он выбрал правильно и, можно
сказать, по призванию.
Как
молодому специалисту, Хамиту поручали дежурства в праздничные дни, тогда, когда
другие, пожилые доктора отговаривались, особенно на Новый год:
— У
меня семья, дети, мне нужно Новый год провести в семейном кругу. А то есть
такое поверье: как встретишь Новый год, так его и проведешь.
— А
что, меня это поверье не касается, что ли? — возмущался Хамит.
— Ты
еще молод, у тебя еще все впереди. Мы тоже с этого начинали, — отвечали, снисходительно
улыбаясь, старшие коллеги.
— Да ну
вас! — отвечал Хамит и соглашался.
Как-то
дежурил он на какой-то праздник, и, как назло, как будто все женщины области
сговорились именно в его дежурство рожать. Без конца привозили рожениц. Среди
них была одна молодая курдянка, из близлежащего села, которая совсем плохо
говорила и понимала по-русски. Как положено, всех поступивших рожениц
укладывали в предродовые палаты, а оттуда уже по показаниям везли в родзал.
В
палате в основном лежали лица коренной национальности. Курдянка, видя, что
рожениц в основном коренной национальности везут в родзал и даже тех, кто после
нее поступил, а про нее напрочь позабыли, сказала умоляюще ему:
—
Доктор, давайте хоть рожать в порядке очереди.
— У вас
еще нет показаний, чтобы вас везти в родзал, — ответил Хамит, глядя, улыбаясь,
на пациентку: она была чертовски хороша, хоть и собиралась рожать. Про себя он
даже подумал: везет же людям.
— Каких
таких показаний? — ответила непонимающе курдянка, глядя на него большими
черными глазами.
— Ну,
это самое… — попытался объяснить ей Хамит медицинскими терминами, чего она,
конечно, не поняла, а потом, махнув рукой, сказал, — ну, в общем, подождите,
ваша очередь еще не подошла.
Спустя
несколько часов ее тоже повезли рожать. Курдянка нормально родила мальчика, а
потом, уже спустя сутки, увидев Хамита, сказала благодарно ему:
—
Спасибо вам, доктор, что включили меня в очередь.
Однажды
в летнюю жару его вызвал к себе заведующий отделением и сказал:
—
Хамит, давай срочно собирайся, сейчас тебя «скорая» отвезет в аэропорт,
полетишь на далекое жайляу, там женщина рожает, разродиться не может! Заодно
проветришься, свежим воздухом подышишь, бесбармак поешь!
—
Хорошо, я сейчас быстро, — ответил Хамит и побежал собирать все необходимое.
Хамит
взял с собой медицинский чемоданчик со всем необходимым для принятия родов,
переоделся и пошел в приемный покой, там его уже ждала «скорая помощь». Он сел
в машину, «скорая», включив сирену, понеслась через весь город в аэропорт.
В аэропорту он быстро пересел в самолет АН-2, и они полетели.
Через
сорок минут полета самолет приземлился на окраине какого-то села, здесь
находился местный аэродром.
На
аэродроме Хамита ожидал уазик, в который он и пересел. Машина была старая,
видавшая виды, доверия не внушала. На ней, по всему, нужно было ехать в горы.
— Куда
мы едем? — спросил Хамит, подозрительно глядя на молодого водителя.
— А на
жайляу в горы, там и находится роженица, жена нашего чабана, — ответил
водитель.
— А ты
уверен, что эта машина туда доедет? — спросил Хамит, недоверчиво разглядывая
машину.
— Вы,
агай, не смотрите, что машина с виду такая неказистая, двигатель в ней просто
зверь, мигом домчит! — ответил бодро водитель.
— Ну,
мигом не нужно, главное — нормально доехать, — сказал Хамит, все еще с
недоверием садясь в машину.
Водитель
к такой дороге, по всему, привык, другой, наверное, и не знал, потому что всю
дорогу что-то весело напевал себе под нос.
Дорога
была каменистая и вся в ухабах, по ней, по всей видимости, редко ездили и
совсем не ремонтировали. Машину так трясло, будто бы он ехал верхом на лошади.
От такой тряски у него было такое ощущение, что все его внутренние органы
вот-вот выскочат наружу. В душе уже он костерил всех, начиная от заведующего
отделением, что отправил его сюда подышать свежим воздухом, и кончая роженицей,
которую занесло куда-то к черту на кулички рожать.
— Долго
еще? — спросил он, умоляюще глядя на водителя.
— Еще с
полчасика потерпите, и приедем, — ответил он, потягивая сигарету.
Наконец
машина заехала в ущелье и остановилась на красивой лужайке, недалеко от юрты.
Хамит
вышел из машины и отряхнулся. Перед его взором предстала удивительно красивая
природа.
Было
начало июля. Если внизу стояла удушливая жара, то здесь, на жайляу, веяло
приятной прохладой. Ущелье, где стояла юрта, природа щедро одарила пышной
зеленью: здесь росли и березки, и ивы, и клены, и голубые тянь-шаньские ели, и
другие деревья и кустарники, которые Хамит нигде раньше и не встречал. Но
главное, что поразило его, — это удивительно чистый горный воздух, от которого появляется
неповторимое ощущение праздника, которое потом долго тебя не покидает.
При
виде всего этого на Хамита напало приятное чувство ожидания какого-то чуда,
словно он его ждал всю пусть хоть недолго прожитую жизнь, а оно промелькнуло
незаметно мимо — и все. И до сих пор не дает покоя. Глядя на красоту, он так
задумался, что даже позабыл, где находится. Вывел его из этого состояния
водитель.
— Ага,
заходите в юрту, отдохнете с дороги, попьете чаю, — сказал он.
Тут только
Хамит обратил свой взор на юрту. Юрта была небольшая, шестистворчатая, вся
прокопченная и прожаренная на солнце. Возле нее возилась с самоваром какая-то
молодая женщина в широком платье, с белым платком на голове.
—
Хорошо, — ответил Хамит и зашел в юрту.
В юрте
было хорошо и уютно. Веяло легкой прохладой из искусственно созданного
сквозняка за счет приподнятого войлока и открытого шанырака, воздух свободно
перемещался по юрте. В центре юрты стоял столик, на нем были расставлены
сладости, сметана, масло и свежеиспеченные баурсаки. Вокруг стола были
разложены корпешки и подушки.
— Агай,
садитесь к столу, — сказал водитель, показывая на тор.
Хамита
не нужно было долго упрашивать, он с удовольствием прилег к столу, у него
так сильно ныло все тело после плохой дороги, что он ни о чем не хотел и
думать.
В это
время женщина занесла кипящий самовар и поставила его к столу. Потом, сама
присев на маленький стульчик, стала разливать чай. Чай из самовара, да еще в
юрте на жайляу, был просто прекрасен. Такого замечательного чая Хамит никогда
не пил. Его никак нельзя было сравнить с тем чаем, что пил он в городе. Разве
то чай, когда вода вскипячена на газе. Тут совсем другое дело. С глотком чая ты
вдыхаешь в себя все ароматы гор, не чай, а просто блаженство. Хамит, с таким
наслаждением смакуя каждую пиалу, пил чай, что его душа витала где-то высоко-высоко
в горах, для чего он сюда приехал, он напрочь позабыл. По мере того как
уменьшалось количество воды в самоваре, его душа потихонечку возвращалась в
грешное тело.
Наконец
самовар был выпит весь, и тут вдруг он ужасом вспомнил, для чего он сюда
приехал.
— А где
роженица? — прокричал он в испуге водителю.
— А вот
она! — показал он рукой на женщину, разливающую чай.
— Как
это, она же лежать должна? — прокричал он удивленно, глядя на роженицу.
— У нее
уже с утра начались схватки, она и лежала, рожала. Вот сейчас вас чаем напоит и
дальше пойдет рожать, — ответил недоуменно водитель, допивая мелкими глотками
чай из пиалы…