Опубликовано в журнале Нева, номер 10, 2015
Борис Слуцкий
В самом конце войны
смерть сидела третьей лишней
рядом с каждыми двумя
или же четвертой лишней
рядом с каждыми тремя.
До чего к ней все привыкли!
До того к ней все привыкли,
что когда она ушла,
я сказал: «Ну и дела!
Что же буду делать я
без нее, в углу молчащей,
заходящей в гости чаще,
чем родные и друзья?»
Угол пуст. Ответа нет.
Буду жить теперь иначе,
в этом мире что-то знача,
даже если смерти нет.
В бытие себя упроча,
надо вверх идти, вперед,
хоть со смертью было проще,
было менее забот.
(1977)
Сергей Орлов
* * *
А мы прошли по этой жизни просто,
В подкованных пудовых сапогах.
Махоркой и соленым потом воздух,
Где мы прошли, на все века пропах.
Нас счастье даже в снах не посещало,
Удачами не радовала жизнь,
Мы жили от привала до привала,
В сугробах мерзли и в песках пеклись.
Что из того, что там потом поставят
Потомки благородные навек
Нам монументы… Не для звонкой славы
Мы замутили кровью столько рек.
Мы горе, что по праву причиталось
И им далеким, выпили до дна.
Им только счастье светлое осталось
И мир — всю жизнь, как нам
всю жизнь — война.
1944 год
* * *
Будут жарко натоплены печи,
За морозным окном тишина.
Отставной лейтенант в этот вечер
Загрустит за бутылкой вина.
А с пластинки надколотой, черной
Чей-то голос негромкий, родной
Повторять ему будет упорно
О землянке под самою Мгой.
О равнине холодной п мертвой,
О девчонке курносой чуть-чуть,
Что живет на пластинке истертой
Да, наверно, еще где-нибудь.
1945 год
* * *
А мы прошли по этой жизни просто,
В подкованных пудовых сапогах.
Махоркой и соленым потом воздух,
Где мы прошли, на все века пропах.
Нас счастье даже в снах не посещало,
Удачами не радовала жизнь,
Мы жили от привала до привала,
В сугробах мерзли и в песках пеклись.
Что из того, что там потом поставят
Потомки благородные навек
Нам монументы… Не для звонкой славы
Мы замутили кровью столько рек.
Мы горе, что по праву причиталось
И им далеким, выпили до дна.
Им только счастье светлое осталось
И мир — всю жизнь, как нам
всю жизнь — война.
1944 год (1978)
Михаил Дудин
Ленинградский воин
Дрожало небо в хрупкой позолоте,
Качался лес, захлестнутый пургой,
Он бился на Синявинском болоте,
Под Пушкином, под Ропшей и под Мгой.
Он шел вперед равниною метельной,
В седом дыму грохочущих атак,
Врывался с боем в Гатчину и Стрельну, —
И в страхе был осатанелый враг.
Идет на запад ленинградский воин.
Ты имя это с честью назови.
Он Ленинграду верен. Он достоин
Его бессмертной славы и любви.
Июнь 1944 года
Солдатский разговор
Мы вновь собрались в тесный круг
У светлого огня.
Присядь поближе, старый друг,
И выслушай меня.
За днями дни, четвертый год —
Солдатский путь не мал.
Пять суток бой, три дня поход,
На два часа привал.
Мы позабыли тишину,
Спокойный ход минут.
Смотри: а кажется, войну
Мы начинали тут.
Вот здесь мы приняли впервой
Отчаянный удар.
Шел на восток кровавый бой,
По ветру плыл пожар.
Мы шли от Риги сквозь туман,
Сквозь рытвины и рвы.
Мы навзничь падали от ран
В зеленый сон травы.
Тяжелый горизонт на треть —
В густой свинцовой мгле.
Как было тяжело смотреть
В лицо родной земле.
Она травинкою любой
Звала тебя, мой брат.
Мы встали огненной стеной,
За нами — Ленинград!
Там смерть ходила по пятам,
По рытвинам и рвам.
И если сам ты не был там,
То позавидуй нам,
Что мы тогда могли не спать
По пять ночей подряд,
Что мы сумели отстоять
Любимый Ленинград.
Мы ждали боя. Грянул бой!
Нас вихрем понесло.
Мы немцу всыпали с лихвой
По первое число.
Потом под Пулковом и Мгой
Прорвали злую тьму, —
И по второе, во второй
Мы всыпали ему.
Потом в метели и во мгле
Подряд и ночь и день
Мы шли по розовой золе,
По пеплу деревень.
Летел по ветру, чист и свеж,
Скрип траков и подков.
Мы снова вышли на рубеж
Под Нарву и под Псков.
Душа солдатская чиста,
Готова в бой идти.
Ведут на старые места
Обратные пути.
Расчет гвардейский: жизнь за жизнь!
Тройная кровь за кровь!
Мы снова в Таллин ворвались
И входим в Ригу вновь!
И вот опять на сотни лет
Знакомые места.
Все тот же мир. Все тот же свет
Походного костра.
Пусть вся земля лежит в крови,
Заря побед светла!
Живи, Эстония! Живи,
Свободная Литва!
И мой товарищ говорит
Заветное одно:
Раз в Ленинграде свет горит,
В Германии темно!
Октябрь 1944 года (1978)
Анатолий Аквилев
Памяти друга
О эта русская береза
с листвой сквозной и проливной —
она как будто вдовьи слезы
меж светлым миром и войной!
Как под зеленою рекою,
не выдержав смертельный гон,
и мой товарищ
под такою
лежит,
не сломленный врагом.
Над ним, увешана громами,
Кружится звездная пурга.
В его глазах,
как в панораме, —
Орловско-Курская дуга.
За ним война стоит горою,
закрыв собою синеву…
И сердце,
как Звезда Героя,
спокойно светит сквозь траву.
Созвездья памяти
Сквозь запах пороха и ладана,
срывая звездные миры,
всю ночь земля куда-то падала —
наверное,
в тартарары.
И встал солдат под Старой Руссою,
от пуль и пламени рябой,
и принял все на душу русскую —
Земли страдания и боль.
И до сих пор над Вечной Славою
от беспримерного броска
дымятся облака кудрявые,
как пряди у его виска.
А над простреленными верстами
в суровой бронзовой пыли
сквозь грудь солдатскую разверстую
созвездья Памяти взошли —
крик человеческого разума
на галактической волне…
Читай по ним, что не досказано
в тяжелой книге
о Войне.
(1978)