Плохой человек. Сделка с космосом
Опубликовано в журнале Нева, номер 1, 2015
IGUAR
ROFE (Игорь
Александрович Карнаухов)
родился в 1989 в Тюмени. Окончил ФГБОУ ВПО «Тюменский государственный
нефтегазовый университет» по специальностям «религиовед
и переводчик». Окончил аспирантуру по специальности «Философия религии и религиоведение».
Кандидат философских наук, ассистент кафедры иностранных языков Тюменского государственного
нефтегазового университета.
Плохой человек
Сегодня
утром, по своему обыкновению, я заглянул в почтовый ящик. Не знаю, зачем я
делаю это каждый день по пути на работу — мне никто не пишет настоящих писем,
счета приходят в установленные дни, посылки и мелкий stuff,
заказанный из интернета, не
ошеломляют своим неожиданным появлением. Не знаю зачем. Рука, будто не
принадлежит мне; она тянется к маленькой перекошенной дверце израненного
ящичка; глаза заглядывают внутрь, шарят по стенкам и… ничего не находят. Быть
может, где-то в темных водах собственного подсознания я верю в то, что однажды
найду там послание из прошлого или будущего.
Сегодня
утром, по своему обыкновению, я заглянул в почтовый ящик. И там, к моему
неподдельному удивлению, находилось письмо! Рука вцепилась в бумагу, словно
рука ребенка — в теплую руку матери. Напряжение сковало мое тело: электрический
разряд пробежался по спине и до кончиков пальцев. Быть может, это просто
чья-то ошибка, а может, шутка? Кажется, прошла вечность, прежде чем я решил
достать заброшенное кем-то письмо. Как известно, чтобы поймать рыбу, рыбаку
нужно закинуть удочку — вне всяких сомнений, я был на крючке неведомого мне
рыбака.
Конверт.
В моей руке. С виду невзрачный, обычный почтовый конверт, правда, без марок и
адресата. На лицевой стороне дрожащая надпись. Сделана
криво: «Мы незнакомы, но это тебе». Конверт запечатан.
Внутри
меня почти неконтролируемое желание его вскрыть; хаотичные мысли, нарушающие космос
сознания. Вневременное небытие ускользающего сущего. Сотканное из пустоты и наполненное этой пустотой существующее.
Пространство и Хронос — два атрибута существования
этого конверта. Сам конверт — единство материи и духа, связь прошлого и
будущего, бесконечно ускользающего настоящего. Наш мир создан ради него, мы —
лишь слова, облеченные в плоть, проекции невысказанного существующего. Мы не
наполняем мир смыслом, мы обессмысливаем его, заполняя несозданную
пустоту своим присутствием.
Мысли
возникали из ниоткуда; я
ощущал себя многофункциональным приемником информации извне. Неперсонифицированный голос вещал, что проекция (в том
числе человека) не имеет цели, она лишь отражает видимые свойства пространства
и времени. Но что есть пространство и время как не ускользающие атрибуты сферы невысказанного существующего? Данные атрибуты невозможно вербально
наполнить в их внутреннем содержании, но возможно вербально определить.
Запечатанное письмо в конверте и есть сфера невысказанного
существующего; послание, доступное для интерпретации в границах известной
языковой среды.
Проекция-интерпретатор,
человек видимого будущего — суть модификация современной проекции, которая
гонится за неуловимым Хроносом
в лице настоящего-прошлого-будущего. Устремление в будущее изначально заложено
в сфере невысказанного существующего, в границах которой проекция стремится
отражать окружающий мир, и даже больше, интерпретировать его, в желании достичь
осмысленности своего существования. Но осмысленность бессмысленности бытия
приводит к сложно разрешимым вопросам, с которыми сталкивается
проекция-интерпретатор. Поиск наиболее подходящего угла отражения фактически является
универсальным ответом, который, более того, доступен для многоуровневых
толкований. При условии ненахождения правильного угла
отражения проекция-интерпретатор не может дальше выполнять свою основную
функцию, испытывает эмоциональный стресс, и ее существование сводится к нулевой
стадии квазисуществования. На уровнях ниже нулевой
отметки, так называемые минусовые ярусы, проекция-интерпретатор самоустраняется
из всех доступных и недоступных областей невысказанного существующего.
Прошло
несколько мгновений, прежде чем я пришел в себя. Голос исчез, скрылся в
ближайшем переулке моего самосознания. Я вскрыл конверт — внутри несколько
исписанных листов бумаги. Неровный почерк на второй странице ознаменовал их
содержимое одной фразой:
«Я — плохой человек».
Лист формата А4 номер два
«Существование
— это плеяда последовательных пунктов, через которые проходит человек. Человеческая
жизнь — это отрезок с множеством активных точек; событий, детерминированных в
своем единстве. Не составит труда представить, насколько поверхностна эта
мысль.
Я
пишу это письмо в полном одиночестве и никак не могу понять, насколько мое
одиночество является детерминированным. Связано ли оно с другими одиночествами
во Вселенной, и если да, то является ли совокупность множества одиночеств одним
весомым одиночеством с большой буквы О? И что есть эта
пресловутая О, и где в этом О я?
Сказать
по правде, я рад, что мы не знакомы. Дистанция, которую я избрал, поможет мне
донести до тебя мысль о том, что я плохой человек. Считай это письмо своего
рода исповедью без оформленного начала и, возможно, без адекватного конца;
исповедью нерелигиозной и тем самым предельно чистой. Tabula
rasa — популярная в философии концепция, так
называемая └чистая доска“, означает незамутненный разум, слои которого
пропитываются неминуемым опытом нашего существования. Не случайно первый лист
моего письма в конверте ты нашел совершенно пустым. Пусть это будет метафора,
воплощенная в жизнь».
Неплохая
метафора. Я убрал все листы обратно в конверт. Чтение, казалось мне, будет
незаурядным. Закинув конверт в сумку, я взглянул на часы и поспешил к автобусной
остановке — у меня оставалось полчаса, чтобы успеть к началу рабочей смены на
новом месте.
Автобус
оказался наполовину пустым; мне всегда нравилось ездить в полупустых или почти
пустых автобусах — отсутствие посторонних взглядов и запахов создавало
впечатление, что общественный транспорт — неплохое средство передвижения,
однако подобное отсутствие случалось нечасто. Я думал, что мне не удастся
закончить чтение даже одного листа по пути на работу, но обстоятельства
сложились иначе. Я продолжил ровно с того места, где остановился:
«Знаешь,
я нахожу определенную связь между двумя выше обозначенными понятиями. И одиночество,
и tabula rasa являются
одновременно и следствием, и причиной друг друга. Но, видит Бог (или зрит только
Дьявол?), я не замечал ранее этой простой истины.
└Чистая
доска“ имеет определенные границы, и мы никогда не сможем выйти за их пределы —
мы будем писать по горизонтали, вертикали, диагонали, сверху вниз и снизу
вверх, расчерчивать круги и спирали, писать наоборот, маленькими и большими
буквами, но правда в том, что нам не суждено написать хотя бы одну букву вне
чистой, хотя и, возможно, уже исписанной доски.
Одиночество тонко вплетено в tabula rasa; отделенное красной чертой, оно теплится в одном из
уютных уголков, и мы никогда не знаем, в каком именно. Как только мы пытаемся
от него избавиться, оно меняет свое местоположение на доске. Лукавит тот, кто
говорит, что он не одинок. Никто и никогда не сможет нивелировать это
чувство. Ни в этой жизни, ни в следующей. Каждый
из нас обречен на одиночество».
Я
отложил листок в сторону. Пристальный взгляд в окно не смог заглушить в моей
голове отдельные слова и фразы: БОГ, ДЬЯВОЛ, он не одинок,
обречен, обречен, обречен, это письмо, исповедью, зрит только Дьявол, незамутненный
разум, избавиться, лукавит, обречен, обречен, круги и спирали, одиночество,
круги и спирали, расчерчивать, одиночество, правда. Голос из автобусного
динамика объявил: «Нивелировать!», лицо женщины-кондуктора расплылось в
довольной ухмылке и через мгновение, капля за каплей, стало стекать ей на
грудь. За окном невозможно было разглядеть хоть что-то, казалось, что автобус
находился вне пространства и времени.
Динамик.
Следующая остановка… НИВЕЛИРОВАТЬ!
Я.
Этот чертов динамик так и будет произносить это чертово
слово?
Женщина-кондуктор.
Юноша, нивелировать — значит уничтожить. Я бы на твоем месте выкинула эти
бумажки (ее лицо отсутствовало ровно на треть).
Я.
А я бы на твоем месте пошел к черту!
Женщина-кондуктор.
Вечность — то место, куда мы неизбежно прибудем. Вечность — то время, за
порогом которого буйствует жизнь.
Динамик.
Следующая остановка… ВЕЧНОСТЬ.
Я.
Иди к черту!
Женщина-кондуктор.
Как жаль, что ты покидаешь нас на полпути к вечности (ее лицо отсутствовало
ровно на две трети).
Динамик.
Следующая остановка… Городская юношеская библиотека!
Я
открыл глаза. В дрожащих руках находилось все то же
письмо от незнакомого мне адресата. Дочитав первый лист его размышлений, я впал
в глубокий транс и по пробуждению не понимал, что со мной только что произошло.
Я вышел из автобуса и прошел ровно сто метров до своего офиса. Я был сконфужен
и омрачен случившимся и старался не думать ни о чем, кроме работы, до самого
вечера.
Позже
вечером, находясь дома, я все еще сторонился анонимного послания, но оно словно
преследовало меня, поджидало и будто случайно оказывалось на видном месте. «Я —
плохой человек», — провозглашало оно снова и снова. Руки, не принадлежащие мне,
схватили новый листок письма, и глаза вновь забегали по строчкам, написанным
неровным почерком.
Лист формата А4 номер три
«Иллюзорность
бытия — выдумка древних мыслителей. На мой скромный взгляд, все мы погрязли в дерьме, далеко не иллюзорном. Куда
легче представить, что мы чистые воплощения идеального мира, на время
заблудившиеся в многомерном пространстве. Куда легче сказать, что мы — это не
мы, некие образы или проекции; мы — заблудившаяся паства в поисках Христа.
Но куда сложнее признать, что мы топчемся в собственном безрассудстве, капая
слюной, гонимся за желаемым и устраняем тех, кто встает на нашей дороге счастья.
Мы захлебываемся собственным Я, возводим его в Абсолют, но не знаем, чем
заполнить возникшую пустоту. И совершенно автоматически, божественным
провидением, она заполняется одиночеством. Оказывается, одиночество гораздо
ближе к дурнопахнущему бытию, которое мы избрали, а
мы так невинны в своем незнании. И знании того, что мы
— венец творения, apex of
creation.
Истина,
о которой не перестает твердить человек, — сложившаяся детерминированная
сущность, мистическая в своей основе. Я далеко не философ, но я убежден, она
никогда не будет принята людьми. Она есть иллюзорный идеал, недосягаемый,
непостижимый, но так необходимый человеку, чтобы хоть как-то уходить из дурнопахнущего бытия. О ней можно говорить, к ней можно
взывать, но лишь на краткий миг, в перерывах между мифами, историями, ток-шоу,
рекламными блоками.
Я
хочу воззвать к истине! Хочу, чтобы ты услышал меня. Поверь, мы существуем в
несправедливом мире, и этот мир не есть иллюзия, созданная нашим (или чужим)
сознанием. Мы существуем там, где мы существуем. Это стоит признать.
Теперь
ты понимаешь, почему я плохой человек. Во многообразии
легенд и мифов я выбираю истину и не боюсь говорить о том, что по-настоящему
имеет ценность. Признавать ошибки и не говорить полуправду — это удел
по-настоящему плохих людей, тех, кто чувствует пульсирующую кровь времени.
Иллюзия рождает иллюзию, истина восстанавливает бытие».
Я
отложил листок в сторону. Сказать о том, что это была бессмыслица, я не мог, но
и согласиться со сказанным мне не позволяла совесть. Обвинять человека в грехах
человеческих — не является большой заслугой. Говорить о том, является ли наше
бытие фантомным или нет, — удел современных философов. Я был
раздосадован прочитанным; пафос, отрешенность и личная исключительность автора
— все это вызывало ничего, кроме гнева.
Я
схватился за голову — пронзительная боль в области виска, приглушенность звуков
и размытость образов; пелена в глазах. Я потянулся за стаканом воды — он
приглушенно упал на пол.
Голос
в голове. Ты — человек видимого будущего, проекция-интерпретатор.
Радиоприемник
(после долгого поиска нужной волны). ВЕЧНОСТЬ!
Голос
в голове. Проекция-интерпретатор испытывает эмоциональный стресс. Поиск
наиболее подходящего угла отражения. Окружающий мир. Интерпретировать его!
Интерпретировать!
Я.
АААААААА! — боль в голове нарастала с каждой секундой, заполняла собой каждою
клеточку.
Радиоприемник
(женский голос). Поздравляем! Вы у порога вечности.
Голос
в голове. Сложно разрешимый вопрос, с которым сталкивается
проекция-интерпретатор. Устремление в будущее. Желание достичь осмысленности.
Я
схватил последний листок из анонимного послания, он был исписан только на
треть. Я не понимал, что я делаю, но я должен был дочитать это письмо. Я
пытался различать написанное, но буквы сливались в одно длинное размытое слово.
Я не видел ни точек, ни запятых, но я должен был дочитать это письмо. Должен.
Лист формата А4 номер четыре
«Счастьенезнакомо плохимлюдям ониглубоконесчастны В тойжестепен иониодиноки
Еслисложить
всеэтовместе то моеутверждение
окажетсяпонастоящему справедливымаглавноеистинным
Я негонюсь запониманием инеуверенчтожелаю получитьчейлибо
ответнамоиутверждения Янеприверженецспоров
идолгихдискуссий Ихтожеможно
ознаменоватькаклегендыилисовременныемифы Я простонезнал скемямогу поделитьсясвоимимыслями Перстсудьбы
указалнатебя Как яписалранее вмоейисториинет адекватногоконца но естьещеоднамысль
(вкопилочку к темчтоявысказалранее)
Яплохой человек но невсеплохиелюди
по-настоящемуплохие».
В
полубреду я слышал что-то. Я старался удержать все в памяти, но память отказывала
мне — она стирала все воспоминания за прошедшие сутки. Не знаю как, но я смог
опередить ее и в полубреду написал то, что со мной произошло. Уже через
мгновение я забуду то, что было пяти минутами ранее. Перечитывать это письмо
для меня не имеет смысла. Я закину его к вам в почтовый ящик. Мое имя найдете
на конверте. Если вы сейчас читаете это письмо, я взываю к вам:
Помогите
мне! Прошу, помогите…
Я
потерял сознание. И только звуки радиоприемника нарушали повисшую тишину.
Радиоприемник
(женский голос). Вам доступна вечность. Ах, манящий аромат вечности и
вечного возвращения! Выкиньте эти бумажки, юноша. Начало вашего письма звучит
так: «Я — плохой человек». Напишите то, что по-настоящему важно. Я помогу вам.
Пусть это будет анонимное послание для незнакомого вам человека, человека
страждущего и думающего. Помните, что мы существуем там, где мы существуем. Вам
доступна вечность.
Сделка с космосом
Пять!
Марку
не было страшно. Он уже давно перестал бояться чего-то и больше не дрожал по
ночам. Он слушал джаз и блюз, представляя, что живет в
шестидесятых; верил в свободу и справедливость, всеми силами отстаивая
равенство между людьми. Мечтал о полете в космос, к далеким звездам и мирам, на
которых живут люди, только другие, непохожие на землян. Он хватался за свою
мечту, но был ребенком, обычным двенадцатилетним мальчишкой из обычной
провинциальной семьи. И когда он вспоминал об этом, все его мечты испарялись,
словно их никогда и не было. Он знал, что, когда вырастет, обязательно слетает
в космос. Был убежден, что добьется справедливости и равенства на земле, которых никогда не существовало
в ее пределах. Но знание, которым обладал Марк, не находилось в гармонии с его
верой. Он не мог поверить в то, что знал.
Зима
выдалась теплой. Столбики термометров едва достигали отметки в минус пятнадцать
градусов по Цельсию. Январь, позабыв о своем «морозном» прошлом, задумался о
недосягаемой им весне. На улице бегали дети; их смех растворялся в прилегающих
ко двору переулках и маленьких улочках, повисал на проводах и стучался в
закрытые двери. Марк задумчиво смотрел в окно. Иногда он завидовал своим
сверстникам и хотел так же, как и они, бегать по улицам без какой-либо цели,
играть в салки, удирать от больших и маленьких собак, громко смеяться, не думая
ни о чем серьезном. Иногда он хотел, чтобы у него были друзья. Насколько
чистыми и по-детски наивными были эти мечты; мечты, не граничащие с
реальностью. Неожиданно на его глаза навернулись слезы, которые он машинально
стер рукавом. Мужчины не плачут, — твердил он каждый раз, когда было
невыносимо грустно.
Вдруг
первая снежинка прилипла к окну. От неподдельного удивления Марк широко раскрыл
глаза — он никогда раньше не видел такой красоты — длинные четкие грани и
замысловатый рисунок, таящий в себе нечто необъяснимое и прекрасное, заворожили
юного мечтателя. В ту же минуту с неба стали падать тысячи снежинок, непохожих
друг на друга, тысячи посланий с неба. У Марка непроизвольно раскрылся рот, и
мысли его улетели куда-то далеко-далеко.
—
Марк, пора кушать! — послышалось из кухни. Но Марк был настолько увлечен
происходящим, что даже не услышал того, что произнесла его мама.
—
Марк! — послышалось вновь (настойчивее и громче). — Марк, — она зашла в комнату
(интонация в ее голосе снизилась), — ты меня слышишь? — она подошла вплотную к
сыну и выглянула в окно.
—
Смотри, как красиво! — тыча пальцем в небо, сказал он, — это как будто миллионы
ярких огней из далекого космоса, которые откололись от огромной белой звезды и
обрушились к нам, на землю.
—
Красиво, сынок, и вправду, — она положила свою руку ему на плечо и замолчала.
Мгновения
тишины отсчитывали отсутствие времени.
Молодая
мама первой решила нарушить повисшее сакральное молчание:
—
Пойдем кушать, Марк, а то остынет!
—
Сейчас, мам, еще пару минут.
—
Ну, хорошо, — мать улыбнулась, потрепала сына по голове и вышла из детской
комнаты.
Марк
долгое время вглядывался в небесную высь, его глаза переполнял яркий свет
воодушевления — в такие моменты он точно знал, что суждено ему судьбой.
Непроизвольно его взгляд опустился вниз: на улице все так же бегали дети, они
хватали бесчисленное множество снежинок ртом, падали сами, кое-как поднявшись,
падали вновь и давились от собственного смеха. Марк отвернулся от окна, закрыл
глаза и попытался представить себя в их компании. Чистыми и по-детски наивными
были эти мечты; искренние мечты, которым никогда не воплотиться в жизнь. Но они
помогали ему в этом нереальном мире хотя бы на миг почувствовать себя живым и
счастливым. Хотя бы на миг.
Марк
повернул голову и взглянул на тающую снежинку, прилипшую к окну. Улыбка
проявилась на его лице и тут же исчезла. Он отправился в кухню, неустанно
работая руками. Каждый день он крутил два колеса. Каждый божий день! Два
чертовых колеса от инвалидного кресла, которое давно стало для него родным.
Четыре!
После
обеда (печеный картофель и жареная курица) Марк отправился в кабинет к отцу.
Его отец был писателем и очень часто закрывался от всей семьи, работая дни и
ночи напролет над новой историей. Он часто забывал про завтрак, обед и ужин, но
мать с сыном никогда не забывали о том, что он должен получить свои законные
порции.
—
Спасибо, сынок, — сказал отец, не отводя взгляда от ноутбука.
—
Папа, — Марк поставил на стол тарелку (печеный картофель и жареная курица) и кружку
свежесваренного кофе, — скажи, почему именно со мной
произошло то, что произошло?
Отец
перестал стучать по клавиатуре, повернулся к сыну, сделал глубокий вдох и на
одном дыхании проговорил:
—
Я не знаю сынок никто не знает когда ты был еще совсем маленьким мы не уследили
это наша вина что ты споткнулся и упал с этой чертовой лестницы врачи ничего не
смогли сделать странно если бы они смогли они спасли твою жизнь но приковали
тебя к ты сам знаешь слава Богу что ты остался в живых
все что произошло все эти воспоминания приносят ничего кроме боли для нас с
мамой это большой удар слава Богу что ты остался в
живых.
Марк
внимательно смотрел на отца, и, в отличие от него, он методично проговаривал
каждое слово, не забывая о краткосрочной паузе и обычной по длительности паузе
между предложениями в своей речи.
—
Я помню (краткосрочная пауза), что случилось (пауза). Но я
спрашивал о другом (пауза) — почему со мной (пауза)?
—
Я не знаю сынок никто не знает только воля Божья
правит в этом мире и нам неисповедимы пути Господни.
—
Папа (краткосрочная пауза), я не понимаю (пауза). За что (пауза),
почему я (краткосрочная пауза) прикован к инвалидному креслу (пауза)?
Почему (пауза)? Почему я не могу (краткосрочная пауза) иметь
друзей (пауза)?
—
Сынок ты обязательно найдешь друзей не плачь не нужно
плакать ты ведь помнишь что мужчины не плачут все в этой жизни будет так все
зависит только от тебя вся твоя жизнь зависит от тебя самого поверь отцу ты
совсем не одинок в этой жизни много ребят твоего возраста стараются быть сильными
они приближают себя к намеченной цели к мечте я знаю
что мой сын вырастет сильным ты еще не раз подаришь мне повод гордиться тобой я
горжусь тобой каждый день горжусь тобой сынок, — отец потянулся к сыну и крепко
обнял его.
—
Спасибо (краткосрочная пауза), пап, — Марк крепко вцепился в отца.
—
Ну всевсевсе мне пора
работать знай что ты справишься со всем что тебе приготовила судьба будь готов
к тому что она тебе приготовила.
Марк
не хотел уходить из кабинета, но вышел, потому что он всегда слушался отца. Он
добрался до своей комнаты и посмотрел на большую полку с книгами. Книги,
единственные лучшие друзья Марка, были готовы рассказать ему сотни
увлекательных историй, отправиться с ним в путешествие на край (и даже за край)
света, поддержать, вселить надежду. Он подумал что-нибудь почитать, но в тот же
миг изменил свое решение: настроение совсем не располагало к чтению.
Жизнь
текла размеренным темпом и не приносила ничего нового для маленького мальчика.
Один день был похож на другой, другой — на предыдущий.
Подъем, водные процедуры, утренний прием пищи, дневной прием
пищи, прочтение какой-нибудь книги, прием пищи, два часа игры за компьютером,
прием пищи, водные процедуры, сон и снова подъем, водные процедуры, утренний
прием…
Изредка
родители выводили сына на улицу — люди вокруг пристально смотрели на него,
изучали, будто он диковинный экспонат из местного музея. Город не любил Марка.
Он нарочно отказывался от установки пандусов, а если соглашался, то с условием
невероятного угла подъема или спуска. Подъезды, магазины (большие и маленькие),
здания иных назначений не хотели видеть его в своих стенах; они защищали себя
крутыми ступеньками и лестницами. Автобусы в целом соглашались с объектами
архитектурной инфраструктуры города, однако в их рядах были и те, кому Марк был
симпатичен, и, кажется, их становилось все больше и больше. Тем не менее общая
ситуация оставалась без видимых изменений: двенадцатилетний мальчик мог часами
стоять у входа в магазин с одним из родителей, пока другой совершал покупки.
Очень часто, будто нарочно, стоило Марку выйти на улицу, лифт выходил из строя,
и шестой этаж казался недосягаемой высотой, которую преодолеть самостоятельно
Марк был не в силах. День ото дня он чувствовал слабость и негодность; он был
убежден в том, что приносит своим близким только неудобства, и ничего более. Он
ощущал себя одиноким. Он был одинок.
Вечерами
он закрывался в своей комнате и мог часами мечтать о далеких планетах и
звездах, но когда он вспоминал, что он мальчишка, прикованный к инвалидному
креслу, одиночество поглощало его, сжирало
внутренности и все светлые мысли. В такие моменты он крепко закрывал глаза и
просил у Бога вернуть его к жизни, вернуть в строй здоровых людей или дать хотя
бы намек на возможное выздоровление. Каждый вечер Марк склонял
свою голову перед Божьим ликом. Но Господь не слышал молитв маленького
мальчика.
Три!
Дни
превращались в месяцы, а месяцы в годы. С Марком произошли заложенные природой
метаморфозы: он стал взрослым. Взрослым человеком, прикованным к инвалидному
креслу. Не претерпели существенных изменений его мечты, он искренне верил, что
не просто так появился на свет. К двадцати годам своей жизни он нашел настоящих
друзей и обзавелся внушительным числом знакомых. Близкие друзья не забывали его
навещать, знакомые писали по интернету.
Одной из таких знакомых была девушка по имени Мария. Марк влюбился в нее,
переписывался с ней часами, думал о ней на протяжении каждого дня, но так и не
решался раскрыть ей свои чувства.
Три
года назад он поступил в университет на кафедру теоретической физики и обучался
дистанционно. Он много читал и тратил почти все свое свободное время на
изучение технической литературы, изредка заглядывая в художественную.
Недели были похожи друг на друга, словно один день никак не хотел заканчиваться
и уступать место другому. Марк смирился с этим и не пытался что-то менять; у
него просто не было на это сил.
Почти
каждую ночь он смотрел на звезды и представлял себя ученым, исследующим новые
территории еще не изученных миров и цивилизаций, основателем новых планет,
первопроходцем галактик наравне с Элертом Боде, Николасом Мейолом и Артуром Хоагом. Только по сравнению с ними он не хотел изучать
космос, находясь на земле, он
хотел быть непосредственно там, среди звезд и созвездий.
Марк
представлял, как по возвращению из научной экспедиции Мария одарит его
поцелуем, родители, переполненные гордостью за сына, крепко обнимут,
друзья и коллеги поспешат пожать руку и похлопать по плечу. Двадцатилетний мальчик
снова мечтал, ведь только мечты наполняли его существование смыслом.
Два!
В
апрельскую ночь двенадцатого числа две тысячи одиннадцатого года Марк спал
особенно крепко — он видел красочный сон, живой и яркий. Как странно, думал
впоследствии Марк, что именно сон окажется переломным моментом в жизни,
функциональным элементом не до конца изученного феномена человеческого бытия,
влияющего непосредственно на невысказанное
существующее. Он отчетливо запомнил все, что ему приснилось, воспроизведя все
детали увиденного в своем блокноте сразу по
пробуждению:
«…(неразборчиво)
я очутился в чрезвычайно-необычном месте и был в чрезвычайно-странном состоянии
— я парил над городом, который не имел в своей архитектуре ничего земного.
Условно город состоял из двух уровней: верхнего и нижнего. Верхняя часть города
поражала воображение своим разнообразием форм и цветов. Формы зданий
варьировались от окружностей, квадратов до сложных фигур в поперечном сечении.
Цвета разнились от белого до черного, имея в своей структуре оттенки неземного
происхождения. Верхний уровень был усеян постройками с нечеткими контурами,
лишь отдаленно напоминавшими земные дома. Величественные, циклопические башни
возвышались в центре, и казалось, что с каждой секундой они все ближе и ближе к
небу. Нижний уровень представлял из себя
(неразборчиво).
Город
был построен на летящем острове, полностью состоящем из
(неразборчиво). Над ним возвышался энергетический купол, который, по всей
видимости, был отдаленной и искусной копией земного атмосферного слоя. Более
того, купол был источником энергии для обелиска — величественного монолита,
форму которого почти невозможно описать человеческим языком. В неопределенные
моменты времени обелиск менялся, словно скульптор высекал монумент самого себя
и в то же время всего того, что было вокруг. Форма обелиска, его цвет и сущность
постоянно разнились: он был невнятной каменной фигурой, воплощающей что-то,
прозрачной алмазной статуей, обсидиановым бесформенным воплощением ничего. (неразборчиво) слились в золоте и
пансе. Безусловно, этот обелиск был сердцем острова.
Он был нескончаемым источником жизни города, так как только из его недр
непрерывным потоком лилась вода, наполняя собой все земли этого чужеземного
мира.
—
Здравствуй, — женский голос, до боли знакомый, звучал в моей голове.
—
Здравствуй, — шепотом произнес я.
Перед
глазами на секунду возник женский образ: два оранжевых солнца безжалостно
изучали меня, змеевидно тело обвилось вокруг шеи, пальцы, острые как кончики
звезд, вонзились в область сердца.
—
Мне известно, кто ты и зачем ты здесь, — яркой голубой вспышкой всколыхнулось
ее тело, — но известно ли тебе, кто я?
Образ
исчез, но не его присутствие.
—
Я мечтаю о звездах и далеких планетах. Ты можешь помочь мне? — прошептал я.
—
Мальчик, мечтающий о звездах (пауза). Мне неизвестно, что есть помощь,
но я смогу оказать тебе небольшую услугу. За услугу.
Я
молчал.
—
Я верну тебе утраченную возможность ходить. Взамен ровно через двадцать лет ты
вернешься на эту планету, забудешь о своих родных, забудешь все, что имело для
тебя смысл, и (краткосрочная пауза) подчинишься мне.
—
А если я не сдержу обещания?
—
Мальчик, мечтающий о звездах, — два оранжевых солнца вспыхнули, — ты прекрасно
знаешь, что будет тогда.
—
(Неразборчиво) (неразборчиво) (неразборчиво) (неразборчиво) (неразборчиво)
(неразборчиво)».
Один!
Марк
проснулся и первым делом схватил блокнот, чтобы увиденное
навсегда осталось с ним. Очень странный сон — мысли о нем затмевали все
остальные. В течение дня он старался не выходить из своей комнаты, перечитывая
снова и снова короткие записи в блокноте. Неужели я и
правда смогу снова ходить? — Марк все чаще думал об этом и пристальнее
смотрел на далекие звезды каждую новую ночь.
Прошло
полгода. Никаких улучшений в его здоровье не произошло. Марк потерял всякую
надежду и был готов в клочья разорвать этот чертов блокнот и навсегда забыть этот чертов сон, насмешку над его недугом, когда
вдруг он почувствовал что-то. Да, так и есть, он что-то почувствовал, что не
чувствовал с момента трагедии в далеком прошлом.
—
МАМА!!! — его крик еще никогда не был таким. — ПАПА!!!
Его
родители в ужасе ворвались в комнату; их сын сидел на кровати — он улыбался и
плакал:
—
Я чувствую что-то! Я снова их чувствую!
Родители
не понимали, в смятении они метнулись к сыну.
—
Я снова буду ходить! Снова буду ходить! Ходить, как все вокруг! — слезы радости
скрыли улыбку с лица Марка.
Старт!
Ему
больше никогда не было страшно, и он больше никогда не чувствовал себя
одиноким. Марк знал, что невидимая сила родных и близких, далеких звезд и
бескрайних галактик защищает его. Впереди только космос, а вместе с ним недосягаемые на земле
равенство и справедливость. Мечта, ставшая реальностью. Вера в то, что ты
родился не зря.
Прошло
двадцать лет. Марк достиг планеты из своего сна. Он узнал ее по причудливому
пространству под и над горизонтом — золото и пансе.
Признаков жизни не было обнаружено; величественный двухуровневый город либо еще
не был построен, либо уже был разрушен, либо затерялся в многомерном
пространстве бескрайнего космоса.
Марк
сдержал обещание. Но он не ощущал здесь какого-либо присутствия, которого ожидал;
не чувствовал на себе пытливый взгляд двух оранжевых солнц. Здесь, вдали от
дома, он был один. Одиночество, о котором он знал когда-то все, острыми
кончиками звезд пронзило его сердце.