Опубликовано в журнале Нева, номер 1, 2015
Дмитрий Губин. Въездное
& (Не)выездное.
По России, вне России. М.: Новое литературное обозрение, 2014. — 512 с. (Серия «Письма русского
путешественника»).
В этой красивой — явно удавшейся — фразе стройной
красоты больше, чем смысла.
Дмитрий Губин
Это
метатекстовое высказывание Дмитрия Губина из
включенного в рецензируемый сборник очерка о Петербурге под названием «Просто
добавь воды» вынесено в эпиграф, поскольку, кажется, в полной мере
характеризует весь сборник, в котором красота слога (в очень сомнительном
понимании — об этом чуть ниже) действительно преобладает над смыслом, а автор увлечен
самолюбованием (явно удавшимся) в большей степени, чем предметами своих
описаний. Дабы избежать обвинений в вырывании
цитаты из контекста, приведу и саму красивую фразу: «Идеальный Петербург относится
к Москве и стране, как Венеция относится к Риму и миру» (с. 95). Оставляя в стороне вопрос о заявленной красоте, под признанием о
бессмысленности хочется подписаться не только потому, что никакого разъяснения
этого афоризма не последовало, но и потому, что в этом предложении не
предоставлена возможность различения омонимов «идеальный-1» («Существующий
только в сознании») и «идеальный-2» (соответствующий понятию об идеале), что
окончательно перекрывает читателю путь к пониманию.
Наметив
узловые критические пункты, перейдем к описанию. Книга «Въездное & (Не)Выездное» представляет собой подборку писанных в период с
1988-го по 2014 год журналистских статей о посещенных автором городах. Правда,
подавляющее их большинство датировано не ранее чем 2004 годом. На титульном
листе можно найти следующую надпись: «Приложение к maps.google.com. Тексты,
места, 20 городов, 20 стран, теги, хэштеги,
комментарии, бонусы». И действительно, каждому тексту
предпосланы хэштеги с указанием страны и города, о
которых пойдет речь, и теги, содержащие ключевые утверждения текста (например,
вышеприведенное сравнение Петербурга с Венецией — это тег), и каждую же статью
заключает небольшой комментарий, написанный специально для этого сборника, в
котором автор оценивает свой собственный текст с расстояния прошедших после его
написания лет. Бонусами названы статьи, которые, по мнению автора, могут
быть использованы как краткий путеводитель по описываемому городу. Такая
ориентация на сетевую культуру, по всей видимости, обусловлена авторскими
представлениями о ее торжестве в современном мире,
однако механический и, соответственно, терминологически не совсем корректный
перенос этой атрибутики в бумажную книгу автором никак не комментируется.
Как
и следует из подзаголовка, сборник разделен на две (несколько неравных) части: «По России» и «Вне России», первая их которых (33 текста),
естественно, посвящена российским городам, а вторая (50 текстов) — заграничным.
Значительная часть статей первой части имеет хэштег
«Петербург», а второй — «Лондон» (два города, в которых Дмитрий Губин жил продолжительное время, а не просто бывал в
качестве туриста). Сразу хочется отметить, что, помимо такой композиционной
структуры, ничто не делает сборник цельным произведением, он так и остается
набором разрозненных статей, не объединенных общей идеей. В этом заключается,
пожалуй, один из самых значительных недостатков книги. Впрочем, вероятно,
определенная идея и руководила издателями: в аннотации к книге сказано, что
перед читателем «социальный травелог», то есть этой
книгой была предпринята попытка создания определенного поджанра
литературы путешествий. И это, в общем-то, вполне логично, поскольку одна из
первейших задач журналистики (а автор именно журналист, и тексты, составившие
книгу, как уже говорилось, сугубо журналистские) — привлечение внимания к
социальным проблемам, попытка вскрыть основные механизмы функционирования
современного общества. Но как решает эту задачу Дмитрий Губин?
На поверку оказывается, что каждый раз одинаково: в России все плохо, а в
других странах — все хорошо. Лишь эту идею транслирует едва ли не каждый текст
Губина, если сократить его до смысла. Например, регулярно повторяются такие
пассажи: «Главное свойство русской равнины — одинаковость. Что Омск, что Томск.
Хрущев и Брежнев скучными типовыми домами не столько формировали ментальность,
сколько отражали» (с. 64). Из-за этого архитектура текста оказывается столь же
однотипной, как у этих самых домов, которые так раздражают автора.
Однако
благодаря этому книга оказывается очень проста в использовании: если вы хотите
узнать, чем российские города хуже европейских,
читайте статьи первой части книги, а если, наоборот, чем европейские лучше
российских — то второй. Правда, выбор городов невелик и
достаточно банален (автор описывает только самые распространенные туристические
города: Амстердам, Брюгге, Барселона, Стокгольм).
В
итоге идея социального травелога, кажется,
проваливается ввиду однообразия льющихся на читателя ламентаций, а саму характеристику
«социальный травелог» следовало бы изменить на «политический»
или хотя бы уточнить до «социально-политического», поскольку
что бы ни становилось объектом авторских филиппик, за ними всегда стоит
политика. Причем политическая острота книги только нарастает к ее концу, где
располагаются статьи про Украину. Что несколько сглаживается последней статьей
с хэштегом «Мир», содержащей интервью автора с известным
путешественником и травелографом Тони Уиллером,
которое воспевает прелесть любых путешествий. И это очень
разумное окончание книги, потому что лучше всего Дмитрию Губину удались не острополитические и кислосоциальные
статьи, а тексты, в которых автор превращается из обличителя российских нравов
в обычного путешественника и описывает нечто конкретное: дома, рестораны, клубы,
что едят и пьют в том или ином городе, как одеваются и тому подобное. В
общем, все то, что не заставляет жаловаться на недостаток смысла и избыток
красноречия.
Кстати,
вернемся к красивостям, на которые автор действительно не скупится. Несколько
примеров. «Так вот: акция └360 минут ради Байкала“, на которую я был приглашен и которую уже третий год проводила группа En+, — это имплантат в человеческой природе» (с. 65).
«…Чайковский, например, нырял в теплую варежку Москвы» (с. 106). «Десерты для
меня — цезура, ритмический пропуск в строфе»
(с. 368). Конкурс на убедительное истолкование этих метафор объявляется
открытым.
Язык
книги вообще заставляет задаться вопросом: уж не слишком ли долго автор жил в
Лондоне, в чужой языковой среде? Почему-то обилие разговорно-сниженных и
жаргонных элементов соседствует с нарочито возвышенной и даже архаической
лексикой. Ну, это, допустим, можно списать (хоть и с натяжкой) на особенности
газетно-публицистического стиля речи, но чем объяснить откровенные ошибки
всевозможного толка? «Байкалом невозможно разочароваться» (с. 64),
«Впечатляющее сооружение с башей-донжоном
начали строить еще в XIII веке» (с. 162), «Езжайте в Выборг» (там же),
«Или она думает о судьбе крохотной страны, поднимавшейся из нищеты, держась
друг за друга» (с. 412).
Здесь
нужно посетовать еще и на удивительно небрежную (для такого серьезного
издательства) работу корректора и редактора. Но если на многочисленные опечатки
можно закрыть глаза, то пассажи, вроде нижеследующих, невольно заставляют их
распахнуться от недоумения: «Важный вклад в становление петербургских мифов
внесли Пушкин с └Полтавой“ (sic!) и издательство
└Просвещение“, навыпускавшее учебников с наивным
растолкованием квадратно-гнездового устройства └Северной Венеции“» (с. 106).
Далее следуют исковерканные (непонятно по какой логике) цитаты из «Медного
всадника», который, конечно, и имелся в виду. Или, например, автор почему-то
называет «Сатанинские стихи» Салмана Рушди «Сатанинскими письмами». Если уж автор, как он горделиво
об этом сообщает (это к вопросу о самолюбовании), читал роман на английском (и
не увидел в нем никакого антиисламского выпада, в отличие от всего мусульманского
мира, который он так отчаянно защищает), то, наверное, не должен был перепутать
«verses» с «письмами». Правда, автор последователен в
своем заблуждении и в другом месте (с. 255) называет свои статьи (не содержащие
стихов собственного сочинения) виршами. Впрочем, это, вполне
возможно, именно недосмотры редактора, но в совокупности с названием одной из
статей «United Colors of London» (с. 299), хотя
тут, несмотря на прецедентное использование, явно следовало бы употребить
британский вариант «colours», с «Александром
Меньшиковым» именно в таком написании (с. 103), с Николаем I в конце XIX века
(с. 150) и множеством других похожих огрехов они вопиют о том, что
корректорам наконец-то нужно поднять зарплату.
Что
можно сказать в итоге? Книга Дмитрия Губина «Въездное & (Не)Выездное» — это не произведение, это продукт
(вероятно, сам автор, причисляющий себя к «кормящимся с русской культуры и
языка» (с. 196), не стал бы возражать против такого определения). Причем как
журналистский продукт тексты Губина зачастую по-своему неплохи, а многие из его
суждений должны быть безоговорочно разделены любым здравомыслящим человеком, но
журналистика — это все же не литература, и зачем нужно было собирать эти статьи
в единый сборник — понять трудно.
Кирилл Филатов