Опубликовано в журнале Нева, номер 9, 2014
Станислав
Александрович Минаков — поэт,
прозаик, переводчик, эссеист, публицист. Родился в 1959 в Харькове (Украина).
Окончил Харьковский институт радиоэлектроники. Член Национального СП Украины,
Всемирной организации писателей InternationalPEN Club (Русский центр, Москва), Союза писателей России.
Лауреат Международной премии им. Арсения и Андрея Тарковских (Киев–Москва,
2008), премии им. Б. Слуцкого (1998), Всероссийской имени братьев Киреевских (Москва-Калуга,
2009). Автор нескольких книг. Живет в Харькове.
11 июля. Мы едем на микроавтобусе в Кутулик, на родину Александра Вампилова. Александром Валентиновичем его не назовешь: из жизни он ушел тридацатипятилетним, по моим теперешним возрастным меркам, чуть ли не мальчишкой. Утонул в Байкале, метрах в ста от берега, близ поселка Листвянка, возле которого Ангара вытекает из самого большого озера на Земле. Побываем мы через два дня и там, где теперь установлен на берегу памятный знак. «Тонкая организация всегда выходит боком…» — говорит вампиловский персонаж в пьесе «Старший сын», блестяще экранизированной режиссером В. Мельниковым в 1975 году.
Моя иркутско-вампиловская мечта — побывать у памятника писателю, установленному на пожертвования горожан в сентябре 2003 года у здания Иркутского академического драмтеатра, уже осуществилась за дни Байкальского поэтического фестиваля не однажды: в частности, накануне мы читали со сцены театра стихи иркутянам. Странное дело поэзия: люди слушают стихи, полный зал. Я с дочерью Анной и Ириной Евсой прилетел из Харькова, коллеги — из Москвы, Питера, Казани, приехали поездами из Новосибирска, Кемерова, Красноярска, Улан-Удэ, Братска. И нас слушают. Тихо, затаенно. Тайна какая-то. Еще более непостижимая — как нас будут слушать в Кутуликской библиотеке имени Вампилова местные жители — радушные, симпатичные. В Кутулике живут буряты, татары, русские, украинцы, поляки, армяне. Вдумчиво будут слушать, основательно. Что им Гекуба? Зачем мы им? А нам — очень надо было сюда приехать. Подышать вампиловским воздухом, поглядеть в вампиловское небо.
И узнать, например, откуда эта удивительная фамилия — Вампилов. Молодой литератор решил оставить в фамилии ударение на втором слоге, как его произносили на московский манер. Тогда как буряты — ударяют на первом. Отец А. Вампилова — из хонгодоров, есть такая этническая группа в составе бурятского народа, ведущая родословную от монголов времен Хуннской державы. Родственниками русского драматурга Вампилова являются Буда Вампилов (1920–2002) — бурятский артист, режиссер, педагог — и Андрей Романович Вампилов — ныне здравствующий известный архитектор в Улан-Удэ.
* * *
Из Иркутска мы ехали до Кутулика сто семьдесят один километр по Московскому тракту, чудесно заасфальтированному. Пролетали Ангарск, дымивший трубами на горизонте, прорезали насквозь Усолье-Сибирское, останавливались на обратном пути в поселке Тельма, ради храма удивительной красоты — в честь иконы Богородицы Казанской. Храм стоит на небольшом возвышении и исполнен духовной силы, космического притяжения. Солнце клонилось к закату, несколько человек плескалось внизу в пруду, в пустом храме мы застали моложавого батюшку. С нами зашел какой-то невесть откуда взявшийся, совершенно ошалевший худой парень, его немного водило из стороны в сторону: не то был в подпитии, не то переполнен храмовой благодатью. Он восклицал: «Господи!» — и блаженно лыбился. Спрашивал у сестрицы, стоявшей за лавкой, когда можно «покреститься». Потом, уже во дворе, рассказывал, помахивая головой, что его сбила машина. Он «не убился, а рассмеялся» и теперь расценивает событие как чудо. Справедливо.
Мы ехали, вспоминая наружную фреску «Крещение бурят», которая украшает иркутский чудо-храм, Спасский (1706), у входа в который из стальной звезды выбиваются никогда не гаснущие протуберанцы Вечного огня Великой Отечественной, а совсем неподалеку стоят изваянные из бронзы святые благоверные супруги — князь Петр и княгиня Феврония, на руках держащие голубку, а за спиной в складках одежд прячущие Февроньюшкиного зайчика. И Ольга Ихенова, историк, культуролог, кандидат философских наук, сопровождавшая нас в поездке в Кутулик, улыбаясь, вольно пересказала прибаутку, зафиксированную в труде доктора филологических наук, исследовательницы бурятского фольклора Надежды Осиповны Шаракшиновой (старейшего профессора Иркутского госуниверситета, ныне покойной): «В Енгутах меня крестили, красные штаны дали, Егором стал я называться! В Олонках я крестился, новую рубаху дали, Осипом стали меня называть! А настоящее мое имя Булагат, я из рода Цонголов, имя мое Архинша». Смешная и в чем-то показательная история.
* * *
Александр Вампилов — человек августовский. Он пришел в наш мир 19 августа 1937 года, а ушел —17 августа 1972-го. Подарок Русскому Мiру к двунадесятому празднику Преображения Господня. Но и указание.
В сущности, Вампилов — из поколения послевоенной безотцовщины, только отца он лишился не в годы войны, а через пять месяцев после рождения, за три года до начала Великой Отечественной. Но он — в одном поколении с Юрием Кузнецовым, уроженцем станицы Ленинградской Краснодарского края, Николаем Рубцовым (село Емецк, Северный край), композитором Валерием Гаврилиным (Вологда), художниками Виктором Попковым (Москва) и Станиславом Косенковым (Белгород). Поколение, неотменимо обогатившее отечественную культуру. В этом ряду стоит и поэт-воронежец Алексей Прасолов, автор пронзающих строк:
Итак, с рождения вошло —
Мир в ощущении расколот:
От тела матери — тепло,
От рук отца — бездомный холод…
Так и хочется сказать: бездонный. «Отец, ты не принес нам счастья!» — это больной выкрик Кузнецова.
Отзвук муки безотцовства очевиден и в вампиловской пьесе «Старший сын».
Незаурядный человек Валентин Никитич Вампилов, талантливый педагог, вскоре после рождения сына был арестован — 17 января 1938 года. А 9 марта того же года расстрелян по приговору «тройки» Иркутского областного управления НКВД. Он преподавал литературу, был видным представителем национальной интеллигенции своего времени, известным в Приангарье просветительской деятельностью. Сына Александра ему родила учительница математики Анастасия Прокопьевна, внучка русского священника Африкана Федоровича Медведева, дочь священника Прокопия Копылова (расстрелян 28 февраля 1938 года), женщина с содержательным, красивым лицом, поражающим на всех фото; ради нее отец будущего драматурга оставил свою первую супругу с четырьмя детьми. Обратим внимание на трагедию Анастасии, с интервалом в девять дней лишившейся отца и мужа, также оставшейся с четырьмя малыми детьми на руках. Более двадцати лет А. П. Копылова проработала завучем Кутуликской средней школы. А какое нелегкое то было время!
Накануне рождения Саши, 19 августа 1937 года В. Вампилов писал супруге в
роддом: «Первый раз, когда мы с тобой собирались, в ночь выезда, я во сне с
самим Львом Николаевичем Толстым — искали дробь и нашли. Ему дали целый мешочек
(
К слову, Александр Вампилов в каком-то смысле повторил семейную судьбу отца: тоже оставил свою первую супругу ради молодой особы. Эта коллизия — высасывающего ада из-за невозможности любви — отразилась в его жгущей «Утиной охоте», в телеэкранизации которой того же В. Мельникова («Отпуск в сентябре», 1979) блестяще сыграл роль главного героя ядовито-неприкаянный О. Даль, самоотравляющийся анчар нашего театра.
Сопоколенник Вампилова поэт Рубцов напишет:
Ужас в душе небывалый,
Светлого не было дня,
Саша Вампилов усталый
Молча смотрел на меня.
Брошу я эти кошмары,
Выстрою дом на холме,
Саша! Прости мне пожары
Те, что пылали во тьме…
Пожары, пылающие во тьме, — сильный образ, какой-то над-рубцовско-кузнецовско-вампиловский. Про всех нас сказано, про всю русскую историю. «Прости мне», — это и о вине — за все и во всем — каждого из нас.
* * *
Говорят, где два хохла, там три гетмана; но в нашем коллективе, пока мы ехали в Кутулик, все шел не «спор славян между собою», а вздымалась громкая и бурная внутрибурятская дискуссия между О. Ихеновой и провоцировашим ее поэтом из Улан-Удэ Амарсаной Улзытуевым. Мы только улыбались да, смеясь, вместе вспоминали анекдот о том, как бурят уверял русского, что Ленин наверняка был бурятом. На вопрос, это почему же, резонно отвечал: «Потому что шибко умный был!»
Амарсана, чье имя означает «познавший благодать», — сын бурятского классика Дондока Улзытуева, стихи которого на русский переводил Е. Евтушенко. Тут сошлось многое: если бы мы устремились за поселок Кутулик Усть-Ордынского округа Аларского района чуть дальше на север, то попали бы на станцию Зима, где родился Евтушенко.Туда отправились в тот день наши коллеги-поэты (должен был и я, но запросился в Кутулик, к любимому Вампилову). Имя Амарсане дал друг его отца, выдающийся монгольский поэт Нимбуйгийн Нямдордж, — в честь легендарного чжунгарского князя XVIII века, последнего объединителя монгольских народов, боровшегося с маньчжурским игом. Так-то!
Татьяна Жилкина в статье «Родился гением (Памяти драматурга Александра Вампилова)» отмечает: «Когда однажды Олег Ефремов предложил Вампилову “для быстрого прохождения пьесы” — речь шла об “Утиной охоте” — “провести ее по разряду пьес национальных авторов”, тот немедленно отказался и был уязвлен. Вампилов считал себя русским писателем, был кровно связан с русской литературой, а самое главное — в подачках не нуждался».
Тот же Ефремов признавался, что предложение, с которым обратился к ним молодой драматург, расслышано и понято не было. Его боль, его исповедь были поставлены под сомнение, казались провинциальной экзотикой. «Мы не почувствовали, что каждая его строка пропитана сознанием какой-то высшей цели». Жаль, конечно. Смотришь на эти даты — когда Вампилов был отвергаем театрами Москвы и когда они наперебой начали ставить вампиловские пьесы после его кончины — ну ведь совсем малый временной зазор!
* * *
Три женщины, в национальных бурятских одеждах, поднесли у входа в красивый деревянный двухэтажный дом, районную музей-библиотеку имени Вампилова, нам, гостям, на красивых полотенцах молочка в деревянных чашечках-пиалах. Покормили нас в библиотеке гостеприимные хлебосольные хозяева дважды, — как говорится, на убой. Описывать стол не рискну, да тут и не место, но все было непревзойденно, — разумеется, с наличием «бурятских пельменей», которые называются позы (бузы). Все было откровением для нас — спасибо директору библиотеки Вере Трофимовне Петровой. И более красноречивого и культурного чиновника я в своей жизни не встречал, чем замруководителя муниципального образования «Аларский район» Владимир Етоев; этот симпатичнейший человек к тому же мужественно выслушал все наше выступление перед читателями библиотеки.
Гостей тут встречать умеют и любят. Гости здесь нередки: многие едут к Вампилову, в том числе на международные Вампиловские чтения.
Две молодки пришли сфотографироваться у памятника драматургу. Красивые. Оделись понарядней. Видимо, гостят в Кутулике. Памятник работы улан-удэнского скульптора Болота Цыбжипова установлен здесь, у музея, в 2012 году. Это — четвертый памятник; имеются также во дворе театра «Табакерка» в Москве и в Черемхово, где автор «Старшего сына» и «Утиной охоты» появился на свет. А тот, что стоит в Иркутске у драмтеатра, создал московский скульптор Михаил Переяславец, народный художник России, автор памятников героям-десантникам у Музея Российской армии, художнику Сурикову перед Академией художеств в Москве и других.
Сфотографировались с молодым бронзовым, похожим на Есенина Вампиловым, глядящим в дали и что-то пописывающим в тетрадку, и мы — вместе с Юлией Борисовной Соломеиной, душой вампиловского музея.
И вот стою один на высоком крыльце библиотеки — чтоб видеть подальше. Говорят, Саша любил мальчишкой сидеть на крыше дома и вглядываться в пространство. Он любил повторять: «Писать надо о том, от чего не спится по ночам».
Интересно поразмышлять над названием одной из пьес, «Валентина», которую Вампилов закончил в 1971 году, за год до своей безвременной кончины. Так и называется фильм Г. Панфилова, снятый в 1981 году, однако самому драматургу название пришлось заменить, поскольку широкую известность приобрела в тот период пьеса М. Рощина «Валентин и Валентина». Название было изменено на «Лето красное — июнь, июль, август…», однако в свой первый однотомник А. Вампилов включил пьесу под названием «Прошлым летом в Чулимске», утвердившемся и после. «Какое красивое название!» — воскликнул в кутуликской библиотеке литератор из Улан-Удэ Аркадий Перенов. В самом деле, есть непостижимая красота в этом словосочетании. Я тоже не раз обращал на него внимание, с того самого момента, когда название пьесы появилось в репертуарах театров СССР, было на слуху, но я спектакля, кажется, так и не видел, в отличие от фильма. Вслушаемся: «лым-лем-лим!» Звук держит всю интуитивную ритмическую конструкцию. А есть еще и второй звуковой ряд: «ш-чу-ск!»
Драматург В. Славкин скажет: «Первым вернул стиль, интонацию в театр Вампилов. Недаром первые пьесы Петрушевской назвали поствампиловскими. После “Утиной охоты” писать так, как раньше, стало нельзя».
Не спорю с прозаиком В. Кавериным, сказавшим о Вампилове: «Он родился гением и, если бы не ранняя гибель, — взошел на вершины мировой драматургии».
Да, всего шесть пьес, и это меньше, чем у Шекспира, Мольера, Лопе де Веги или Александра Островского, чуть меньше, чем у Чехова, но какое попадание! «Он, в отличие от всех нас, продолжил в русской литературе линию Гоголя», — заметил коллега Вампилова А. Арбузов.
«Вместе с Вампиловым в театр пришли искренность и доброта, — писал иркутянин, друг и ровесник драматурга Валентин Распутин. — Вышла на сцену Валентина (“Прошлым летом в Чулимске”), и невольно отступило перед ней все низкое и грязное… Слабые, незащищенные и не умеющие защититься перед прозой жизни люди, но посмотрите, какая стойкая, какая полная внутренняя убежденность у них в главных и святых законах человеческого существования…»
Верное понимание вампиловского свечения.
Но вот жесткая цитата из записных книжек А. Вампилова: «Бетховен не повторится. Чем дальше от Бетховена, тем больше человек (в известном смысле) будет становиться животным, хоть и еще выше организованным. В будущем человек будет представлять из себя сытое, самодовольное животное, безобразного головастика, со сказочным удобством устроившегося на земле и размышляющего лишь о том, как бы устроиться еще удобнее. Время Пушкиных и Бетховенов будет рассматриваться как детство человечества. Головастик скажет: “Как ребячились люди! Занимались какой-то поэзией, как это?.. Музыкой. Что это такое? И зачем она им тогда понадобилась?”»
Слова, пожалуй, пророческие. Вампилов не был человеком религиозным (а мы держим в уме и сердце тот факт, что дед и прадед его — по материнской линии — были православными священниками, а по отцу, нам подсказывают, наличествуют буддистские корни). Но разве мы не узнаем в словах тогдашнего молодого человека Вампилова четко прописанный портрет большинства наших нынешних современников? И речь о том, что масса жвачных среди людей — растет.
Потому мне представляется, что высказывающаяся о «сибирском Чехове» Т. Жилкина точно определяет болевую точку, вампиловский нерв эпохи: «Говорято “театре Вампилова”, подчиненного особой эстетике, о “загадке” и тайне, которые он унес с собой в воды Байкала. Возник даже своеобразный термин — “восторженное непонимание Вампилова”… А на мой взгляд, он уже тогда предвидел нас, сегодняшних, подлецов и шутов одновременно, неверующих, опустошенных, полных удушающей лжи, одержимых безудержной погоней за земными благами, сменивших один флаг на другой, присовокупив к красному еще два, но по-пионерски “всегда готовых” к новому коммунистическому бреду; порой ненавидящих друг друга и рвущих “изо рта кусок”, презревших нетленные сокровища Духа, разучившихся делать добро, любить и прощать. Это был, я бы сказала, “провидческий драматизм будущего”. Едва ли не единственный из молодых писателей-шестидесятников, он воочию показал нам наше вырождение: куда мы зашли, гонимые ветром истории. И в то самое время, когда трудно стали различимы даже противоположности — любовь и измена, страсть и равнодушие, искренность и фальшь, свобода и порабощение, увидел в обретении вытравленных системой из народной души христианских заповедей, следуя которым Добро и Доверие совершают подлинные чудеса, выход из Тьмы и Хаоса нашего существования <…> ибо нет иного Света, чем тот, что зажегся две тысячи лет тому назад».
Вышеприведенные слова формулируют суть духовной работы, которая, как понимаем, вершилась в сердцах, душах и в советское, парадоксально безбожное время. То был внутренний труд по передаче русского духовного кода. Чуть позже про всех нас архимандрит Иоанн (Крестьянкин) скажет: «А как всех жалко! Как все изранены, искалечены».
* * *
Вот деревья, которые сажал Саша Вампилов с одноклассниками; библиотека и музей располагаются на улице Советской, центральной в поселке, прежде, при Вампилове, по ней проходил Московский тракт (это теперь он, широкий, асфальтовый, вынесен за пределы населенного пункта, и на Советской уже нет пылищи от проходящего транспорта), на другой стороне улицы — стела памяти посельчан, погибших в Великой Отечественной войне, потом постройки, зелень всхолмий, а надо всем — синее-пресинее небо с белыми облаками.
Нам повезло с погодой: она тоже частично объяснила нам, откуда, из какой необъятной сибирской шири явился этот чрезвычайно одаренный молодой человек. Который смог устами персонажей, а также в межстрочных паузах и придыханиях своих пьес сказать о современном человеке нечто важное, нужное, должное.
Здесь снова думаю о непостижимой тайне, как когда-то размышлял о своем друге: «Как Бог выбирает, метит художника? Какое сочетание небесных светил, дыхание злаков, движение земных пластов вызывает художника к жизни?» В самом деле, почему пророком становится именно этот мальчишка, как западают в него эти бугры, овраги, дерева, травы, космос? Как обретает он речь, становится глазами, устами и сердцем мира, свидетелем времени?
* * *
По бараку на четыре квартиры, где в 1950-е жила семья будущего драматурга, «дому Вампиловых», мы проходим, ведомые причастной рассказчицей Юлией Борисовной, — словно пытаясь высосать глазами некие соки из семейных и общих фотоснимков. Здесь видим сценические постановки вампиловского класса (одаренная, яркая была молодежь!), а тут — вампиловские черновики, рисунки-почеркушки, вот две его рубашки на плечиках, в самом деле он в них и ходил, вот старый утюг, а вот швейная машинка «Зингер», которой шила бабушка будущего драматурга, мамина мама, Александра Африкановна, воспитанница Иркутского епархиального училища. Почти вся мебель здесь подлинна и расставлена, как при жизни семьи, — по записанным воспоминаниям матери драматурга.
Есть и комната, где собраны вампиловские издания на разных языках мира, главным образом, конечно, посмертные, и театральные афиши из многих городов СССР, начиная со столицы. Юлии Борисовне — наш поклон. Это она, учившаяся в здешней школе на несколько классов позже Вампилова, у его матери стала спустя годы собирать материалы о земляке, фактически личную музейную коллекцию, в 1987 году получившую наконец государственный статус и, соответственно, поддержку.
Хочется задержаться здесь, в вампиловских комнатах, еще за что-то зацепиться взглядом, да хотя бы за вид из окна: таким ли он был, когда Саша мальчишкой глядел в этот бездонный проем?
Вампилов напишет спустя годы, приехав в Кутулик на недельку: «И вот уже поневоле я чувствую и сознаю здесь свое одиночество. Но, отдаляясь, не чаще ли я стал возвращаться сюда в своих мыслях? Я подхожу к дому, представляю себе летний вечер, каким он был здесь лет 20 назад: открытые настежь окна, в доме движение и голоса, горшки гераней, выставленные на завалинку, большую огуречную гряду, маки, подсолнухи в дальнем конце огорода, изгородь из осиновых тычек, в воздухе видимое глазами, струящееся от нагретой изгороди тепло и жужжание пчел…»
Под деревом глажу маленькую трехцветную кошечку Забаву, которая сопровождала нас в музейно-библиотечной прогулке, а потом терпеливо, как и полагается гостеприимному местному жителю, слушала стихи. Забава ложится, и кажется, что светлые пятна с ее шерстки разбегаются по траве, как солнечные зайчики.
Забавное, трогательное, теплое слово: «Ку-ту-лик». Пернатое какое-то, певчее. А то и котовое. Может, в этом все дело?