Опубликовано в журнале Нева, номер 9, 2014
Ольга Юрьевна Ведёхина родилась в 1971 году в Минске. Окончила
Минское музыкальное училище, Санкт-Петербургскую консерваторию. По образованию балетовед. Живет в Санкт-Петербурге.
Дрожат и плещут…
дрожат и плещут белой чешуей,
резвятся в родниковом ветре листья.
танцуют тени. золотой корой
мерцая, что-то шепчет, шепчет быстро
осина, чья судьба — всегда звучать
вполголоса и оживлять пространство.
отвергнута молвой. особой касты.
серебряная звонкая свеча.
Марка
Марка
обречена стать маркой,
приняв на свое лицо
черным клеймом кольцо
штемпеля — прямо
на щеку румяную.
ни кружевной чепец перфорации,
ни сияние глянца
не спасут красну-девицу:
с четкой отметиной
в душном вагоне, в трюме ли
средь конвертов, груженных думами,
вынуждена целоваться, дышать в затылок
в сутолоке, тесноте свальной,
где кто-то всегда слишком пылок,
пылен, нахален,
тереться висками, лбами;
сверкнуть под солнечными лучами,
не думая о предстоящем,
глотнуть кислород мгновение —
и в гроб почтового ящика
попасть, ожидая тления.
Позапрошлый век
Вот «Красное и черное». К нему
стремится с каждым днем все меньше рук,
и юный карьерист едва поверит,
что повторяет шаткий путь Сореля.
Пылятся книги. Позапрошлый век.
Кареты, сюртуки из казинета…
Все медленно, живут без Интернета,
и описаний долгие листы
читателю скучны до тошноты.
Пришпоривая визуальный ряд,
бегущий взгляд от строк отвлечься рад.
Измена глаз и смена темпоритма.
Лихое время втягивает в битву,
где гибнут, утопая в париках,
испытывая самый страшный страх
забвения, далекие герои.
Нечтение — их злое поле боя.
Отвергнуты — естественно, легко
за то, что бесконечно далеко,
за то, что и драгуны, и ливреи
давным-давно в истории истлели.
Какой-нибудь Гобсек или Зарема
не ближе, чем Гомеров Агамемнон.
Кто выживет, а кто, наоборот,
за одами Державина уйдет?..
Дож
северновенецианский дож
неторопливый дождь
по городу шествует и
вот уже нет земли
множество новых каналов
свеженаполненных луж
труб водосточных каллы
тихо звенят туш
каждый простой чел
тонет в его парче
как же устал работать веслом
дом
Мариинка
линии,
заставленные танцевать.
лилии,
которым не суждено прясть.
Элизиум,
выпустивший в свет тени.
коллизии
травмированных коленей.
лизинг
душ и тел до тридцати шести лет.
вызов —
покинуть кордебалет.
призом —
сквозь воздух тугой полет.
призван
Терпсихоре служить Дон Кихот.
стразы
преломляют лучи софитов.
фразой,
на пуантах пропетой, пальцы сбиты
в кровь,
но стопа небо вновь проколет.
кров
на покатой сцене лишен покоя.
клоны
арабесковых статуй, оживших фресок.
сонный
за кулисами ослик в пассажах presto.
потом
орошенное поле цветет мазуркой.
ноты
здесь лишь повод плясать фигуркам.
жестом
управляется все от любви до смерти.
место,
где рука человеком вертит,
маги
звенья тел замыкают в кольца,
шагом
измеряется путь до солнца.
Долгушину
Он был Альберт, но танец
любил до задыханья, как Жизель.
Доколь Клото пряла свою кудель,
знал лучше Мирты каждый шаг виллис.
Для жизни неизбежно иностранец —
кто исполинский хор немых кулис
привык спиной вбирать ежеминутно,
кто ухом стоп все вокализы сцены
прослушивал и камень драгоценный
софитного огня хранил в зрачке,
кто вихрь пассажей сделать мог попутным,
держа все па на интеллект-крючке.
Он платье роли знал от тех времен,
когда шумел еще не тканный лен.
Среди теней, что летних дней белей,
творил тела бесчисленных ролей
и для себя, и для учеников,
трудясь над наполнением голов
пошаговым живейшим бытием
Армид, Петрушек, принцев Дезире —
сам вечный принц, кто эльсинорский яд
нес в жилах до Борисовых палат.
Тяни носок, луч северного солнца,
пусть белой ночи длится гран плие
в том городе, где небу достается
держать пуантов шпилей острие.