Опубликовано в журнале Нева, номер 7, 2014
Калерия Константиновна
Соколова
родилась в 1992 году в Санкт-Петербурге. Публиковалась в журналах «Нева»,
«Звезда», «Зинзивер», «Северная Аврора», «Аврора» и
других. Лауреат премии журнала «Звезда» за первую публикацию в 2011 году. Автор
двух стихотворных сборников. С 2014 года — член Союза писателей
Санкт-Петербурга.
* * *
Еще
раз подумай:
зачем
я
тебе
нужна?
Я
буду плохая мать, плохая жена,
Целованная
не одним десятком губ,
Не
любящая — рубящая: не люб.
Подумай:
привычная клятвам, моя рука
Трофеи
брала — слезы летчика, моряка,
Затем,
чтобы лучшие души нести в горсти
И
чувствами этими лучшими мир спасти.
Но
если однажды без ног приползу, без рук,
Без
рта, что был нежен, без стана, что был упруг,
Без
локонов этих, без совести, без крыла
К
тебе, — ты один не скажешь:
зачем
пришла?
* * *
Пока
ты вернешься, я выучу три языка,
Плутарха
дочту, философией нос запылю,
Я
Грига всего разыграю и весь ХТК,
Я
стану умнее тебя — и тогда разлюблю.
Пока
ты вернешься, я восемь десятков подряд
Отжаться
от пола на пальцах однажды смогу,
Бежать
марафонскую так, словно черт мне не брат,
Я
буду сильней — и от этой любви убегу.
Пока
ты вернешься, я стану добрей и мудрей,
Я
нищенкой сделаюсь в наинищайшей стране —
Пока
ты придешь из-за трижды проклятых морей.
Я
стану пророком, пока ты вернешься ко мне.
Пока
ты вернешься, я даже, пожалуй, умру.
Когда
же вернешься, в наш Зеленогорск загляни,
Ты
незачем мне, но постой пять минут на ветру —
Кудрявую
ель на могиле плечом заслони.
К ЧЕРТУ
Нет
смысла ждать, и догонять — нет смысла.
Я
больше не готовлюсь к февралю.
С
другими провожу
семнадцатые
числа.
Целую
всех: пусть думают — люблю.
По-холостяцки
запросто милуюсь,
Беснуюсь
без ветрил и без руля,
Шлю
к бесу профиль твой
и лица наших
улиц,
Семнадцатое
— к бесу — февраля.
Не
жду, не догоняю, не надеюсь,
Не
бьюсь в божбе, не верю ворожбе.
Я
думала послать
все к черту, а на деле —
Ты
дьявол сам. Пошли меня к себе.
* * *
Нож
с тобой — и мой срок подытожен.
Два
десятка едва
Отстучали
— явился Рогожин.
Но
зачем, я не зва…
Нет,
звала. Оттого обомлела:
Что
за взор, что за стать!
Захотела
надменное тело
Расклевать,
растерзать.
И
подумала: кто из нас Авель? —
Под
глиссандо и трель.
И
смычком, словно скальпелем, Кнайфель
Резал
виолончель.
И
с тех пор, хоть и гордо, и статно,
Но
летим под уклон,
В
преисподню. Уже непонятно —
Кто
Н. Ф., кто Парфён.
Нож
с тобой. Думал, я без кинжала?
Мы
друг друга съедим,
Мы
— одно. Идиотов немало,
Но
Рогожин един.
Потому
и сдаюсь, замирая,
Предвкушая
захват.
Мышкин
милый, не нужно мне рая.
Соглашаюсь
на ад.
КРАСАВИЦЕ
Тебе
под силу жизни их ломать —
Тех,
что в сердцах оружием бряцали.
Но
ты, как бессердечный дипломат,
Жонглируешь
сраженными сердцами.
И
каждый ходит легок и лучист,
И
празднует свое единовластье.
А
ты, жестокий логик и логист,
Для
всякого найдешь и час, и счастье.
Как
бабочек, прокалываешь, жжешь
И
сушишь. Без возможности реванша
Играешь
с ними в длительную ложь,
Азартная
скупая донжуанша.
А
бабочки слетелись на ловца
И
сохнут на игле в лучах светила.
Зачем
тебе их мертвые тельца,
Когда
ты и живых-то не любила?
* * *
Поссорились
так глупо, из-за быта.
И
будь неладна — раз неладно сшита —
Моя
с тобою жизнь! Гнездо не свито —
Течет,
как сито,
Сырым
осенним днем. А что — в метели?
В
другую жизнь из птичьей мы влетели,
Где
вместе нам не выжить в черном теле.
Скажи,
не все ли
Я
способы создания уюта
Перебрала,
но стынет почему-то
Очаг
наш, и сквозит ночами люто.
И
я бегу
С
седьмого неба — до седьмого пота.
Не
спеться птицам разного полета:
Тебе
бы лебединого кого-то,
А
мне — ку-ку.