Опубликовано в журнале Нева, номер 6, 2014
Нина
Федорова. Семья: Роман. СПб.: САТИСЪ, 2014. — 319 с.
Китай, Тянцзин. 1937 год. Семья
русских эмигрантов, обосновавшаяся в английской концессии. Бабушка, Мать, юная
дочь Лида, двое племянников, Петя и Дима. Членам Семьи от восьми до семидесяти
лет. Безденежье, нападение Японии на Китай, усугубившее тяжелое положение
Семьи, неясные перспективы будущей жизни детей — как дать образование, где
найти им работу? Пансионат, который они содержат, не приносит доходов:
поселяются в основном такие же безденежные люди, гонимые судьбой. Гадалка Милица, не имеющая достатка, потому что говорила только
правду, а правда неизменно сулила ее клиентам смерть, нищету, болезни. Чета
Черновых. Он известный профессор, имя которого знали все, кто занимался геологией,
но, отринув геологию, он занялся поисками Абсолюта, способного сделать мир
совершенным: направлял письма со своими предложениями Гитлеру, Сталину,
Муссолини, правительствам всего мира — «брату Каину» от Авеля. Его любящая
супруга, усомнившаяся в здравомыслии мужа. Загадочный китаец мистер Сун, тайный лидер партии свободы в Китае. Безликие
японцы-шпионы. Временная жена американского солдата, Ирина, дочь прежней
любимой подруги Матери. Вздорная, кичливая мадам
Климова. Состоятельны только эксцентричные англичанки: запойная миссис Парриш, неутомимая Доротея,
разыскивающая по всему Китаю русского гусара, который четверть века назад
отказался жениться на ней. Их много, удивительных людей с яркими, колоритными
характерами. И с каждым обитателем, с каждым посетителем жизнь пансиона
обогащается новыми впечатлениями, каждый привносит что-то свое. И Бабушка, и Мать (неизменно, символично, с прописной буквы, как и
Семья), прошедшие через все ужасы жизни — через войны, огонь, кровь, дым и
смерть, — готовы выслушать, понять каждого. И размышляет благополучная
миссис Парриш, почему один человек проживет долгую
жизнь, не сумев привязать к себе никого, а другой там же делается центром
всеобщей любви, как магнит, притягивает всех, и все делятся с ним радостью и
горем — всей жизнью? «Такой была Бабушка и сейчас становится Мать. Мне чужда
эта сердечная открытость, эта доступность для всех». И богатая англичанка
приходит к выводу, что не деньги приносят любовь.Нина Федорова (настоящее имя — Антонина Федоровна Рязановская, 1895–1980) родилась в Полтавской губернии,
умерла в Сан-Франциско. Получив образование в Петрограде, Нина Федорова
переехала в Харбин, русский город в Китае. Там ее застала Октябрьская
революция. Вскоре все русские, жившие в Харбине, были лишены советского
гражданства. Те же, кто сразу переехал в Россию, погибли. В Харбине Нина
Федорова преподавала русский язык и литературу в местной гимназии, а с
переездом в США — в колледже штата Орегон. А. Рязановская
была женой выдающегося ученого-культуролога В. А. Рязановского и матерью двух
сыновей, которые стали учеными историками. Эмигрантскую жизнь, лишения она
знала не понаслышке. Роман «Семья» был написан на английском языке и в 1940
году опубликован в США, был переведен на двенадцать языков. В 1952 году Нина Федорова
выпустила в Нью-Йорке роман на русском языке. В нашей стране он издается
впервые. Роман — о Вере, Любви, Надежде, о неистребимой русскости,
о патриотизме, о подлинных семейных ценностях оказался удивительно
востребованным в наш век прагматизма и меркантильности. Об этом свидетельствуют
отзывы в Интернете. «Они аристократки и богачки, они красавицы. Мать и Бабушка.
Они рождены быть украшением в этой жизни. Когда Мать была молодой, ее даже не
называли по имени, только Авророй — за необыкновенную, божественную красоту. К
ней боялись подойти… А теперь ей снятся кошмары, в которых она смертельно
боится, но ворует уголь, потому, что впереди зима, а у Семьи совсем нет денег,
нет угля, нет теплой одежды. Они в Китае — без паспортов, без денег, без
поддержки, без мужчин… И трое детей на руках. А Китай воюет с Японией, а им
надо выжить. Об этом не написано учебников — как выжить семье без денег? Чем
завтра накормим детей, если в доме совсем нет продуктов? Как спать, если нет
даже спальных мест в пансионе? Как содержать пансион, если жильцы так бедны,
что не платят годами, и неизвестно еще кто кого кормит? У них только два
ежедневных вопроса: с кого заработать и как научиться обходиться без самого
необходимого… Они сами никогда не говорят о деньгах, они несут свою ношу, но
никогда не показывают, что она тяжела. Только из случайных обмолвок узнаете,
через что им пришлось пройти и чего им это все стоит сейчас. Да,
они настоящие аристократы — по происхождению, по воспитанию, по духу. Такими же
хотят вырасти детей. Пусть в полной нищете, но без духа нищеты. В Семье
не говорят о вере, не рассуждают о ней, не демонстрируют, она просто у них
есть. В ней они черпают мужество и силы. Только верой можно объяснить множество
маленьких └чудес“ в Семье: вот не было денег, а пришли. Вот тут все устроилось,
и здесь Бог не оставил… Герои словно и не замечают, привыкли… И не просят
чуда. Только сил. Сколько света, тепла, доброты исходит от них! Как тянутся к
ним люди, все эти подранки революций и войн. И судьбы, судьбы, судьбы…. Как хорошо с Семьей. Как не хочется, чтоб заканчивался
роман… Не бойтесь! Для всех слабых будет счастливый конец, для всех сильных
открытый финал — и, впервые в жизни, я этим довольна. Да, так и надо». «…она (Бабушка) умела говорить на всех
языках, потому что владела прекрасно одним — языком человеческого сердца. Она
имела — в высшем развитии — то качество, которое отличает именно русскую душу и
которое является причиной многих русских исторических успехов и неудач: слепая,
нерассуждающая человечность… Как уютно, как тепло,
как комфортно было в этой книге!.. Сколько заботы, взаимопонимания, людской
теплоты лилось со страниц повести… Книга-целительница. Быть может, заглянув в
дом Семьи, каждый сможет найти что-то важное и настоящее, что даст силы именно
ему». «Светлая. Это первое слово, которое приходит в голову после прочтения
этой книги. Она, действительно, светлая, несмотря ни на что. Жуткая нищета,
практически голод, нехватка самого необходимого. Но сколько же любви, доброты и
тепла на этих страницах. У каждого человека должно быть что-то незыблемое в
этом мире. И это Семья. И неважно насколько вы близки по крови, бывает и такое,
что чужие люди становятся родными и близкими. Семья — это там, где тебя любят и
ждут. Семья — это где тебя поймут и простят. Семья — это твой остров, где тебя
обязательно спасут. А у Нины Федоровой семья — это еще и маленький осколок
Родины, в которую невозможно вернуться, но и невозможно забыть». Эпиграфом к
книге стали строки Ф. Тютчева: «…Есть и нетленная краса». Красу человеческих
отношений сумели оценить наши современники.
Виталий
Аксёнов. Кто была Татьяной Лариной. СПб.: Издательский дом «Петрополис»,
2013. — 304 с.
Виталий Аксёнов, филолог и кинематографист, не претендует на
то, чтобы на его книге стоял гриф «научное исследование». Он просто
рассказывает, популярно и увлекательно, об одной из самых любимых героинь
Поэта, ссылаясь при этом на мнения самых разных исследователей и комментируя
их. Удивительно, но, несмотря на бессчетное количество научных книг, статей,
воспоминаний, никто точно не знает, кто была Татьяной Лариной, «та, с которой
образован Татьяны милый идеал». Ученые, писатели, просто пушкинисты судорожно
пытались разгадать эту интригующую тайну. Все были уверены, что прототип
Татьяны, конечно, существует, только следует получше
его поискать. Хотя такой известный литературовед, как Юрий Лотман, и пытался
отговорить исследователей от этого бессмысленного, по его мнению, занятия.
Споры ведутся не только о прототипе, но и о самой Татьяне уже почти два
столетия. Ей восхищались и ее презирали. Д. Писарев утверждал: «голова
несчастной девушки… засорена разной дрянью», А Ф.
Достоевский считал, что «Татьяна — тип женщины совершенно
русской, уберегшей себя от наносной лжи; ее счастье в высшей гармонии
духа». Споры ведутся и о самом Пушкине. А можно ли заниматься «поисками»
Татьяны Лариной, минуя самого поэта? И В. Аксёнов рассказывает, что
думали о Пушкине и его героях В. Белинский и Д. Писарев, И. Тургенев и Ф.
Достоевский, А. Ахматова и А. Блок, М. Цветаева и Ю. Тынянов, Д. Лихачев и
Ю. Лотман. А также многочисленные, так называемые пушкинисты, светила мировой,
региональной и местной науки. Он приводит обширные выдержки из книг и статей, в
том числе малоизвестное эссе Владимира Набокова «Пушкин, или Правда и
правдоподобие», написанное им к 100-летию со дня гибели поэта в 1937 году во
Франции. В. Аксёнов обращается к книге Андрея Синявского «Прогулки с Пушкиным»
и пробует понять, что в этой книге возмутило оппонентов Синявского, включая
Солженицына. Нестандартность мышления? В. Аксёнов помещает в свою книгу и
статью Валерии Новодворской об Андрее Синявском 2001 года. (А мало кто знает,
что Новодворская не только «пламенный революционер», но и филолог.) В. Аксёнов
представляет на суд широкой публике неизвестные ей (или малоизвестные)
материалы, сенсационные и явно сфабрикованные материалы. Кажется, что можно
сказать сенсационного о Пушкине? Все изучено. Ну, не так все просто, надо
учитывать времена и нравы. И вот уже некто Андрей Назаров, радикально
пересматривая версии всех известных пушкинистов, в своей статье утверждает, что
стихотворение «Я помню чудное мгновенье» посвящено Ивану Пущину, надо только
заменить одно слово: не «явилась», а «явился» — «передо мной явился ты». И
вот уже возникает версия об иной, «истинной» сексуальной ориентации поэта.
Ниспровергал Пушкина с «корабля современности» не только В. Маяковский,
ниспровергают его и в наши дни, свидетельством тому эпатажные выступления наших
современников в периодике, на телевидении. Даже памятник Пушкину (или «культ
памятника») подвергается критике со стороны тех, кому уж точно не соорудят
памятника на народные деньги. А может, действительно пора дать отдохнуть
Пушкину от нас, быть может, и Пушкин устал от нас, и устали мы от него? В.
Аксёнов рассказывает и о том, как менялось отношение к Пушкину на протяжении
двух веков, и сопоставляя конкретные публикации,
полярные взгляды, диаметрально противоположные оценки, рассказывает, как
использовали Пушкина в политическом контексте жизни страны, как и почему погибали
пушкинисты, чьи воззрения не соответствовали догматам эпохи. Одно из
свидетельств — статья Александра Лациса о странном преследовании пушкинистов. А
что ж Татьяна? Не забыл ли о ней автор, погружаясь в дебри «пушкинистики»
и «пушкинзма»? Нет, конечно. Он рассматривает
претензии многочисленных претенденток на роль Татьяны Лариной (а их 113, если
верить Петру Губеру, автору «Донжуанского списка
Пушкина», между прочим, погибшему в сталинских застенках). Естественно, в поле
зрения автора входят не все, и не только они. Среди тех, кто удостоился чести
стать кандидатурой на прототип Татьяны Лариной, Анета
Вульф, соседка по Михайловскому имению, жены декабристов Мария
Раевская-Волконская и Наталья Апухтина-Фонвизина,
Анна Керн, Елизавета Воронцова. А также сестра Пушкина — Ольга. По
воспоминаниям ее сына, Леонида Павлищева: «…она считала бесполезною тратой
времени все балы и рауты, к которым были так падки ее родители, и на которых
она против воли должна была присутствовать по приказанию Надежды Осиповны;
предпочитала она беседу с книгами, ставя выше всего, по ее выражению, жизнь
созерцательную, почерпая в красках природы, поэтических своих вдохновениях и
живописи самое высокое наслаждение». О том, как нелегко искать прототип,
красноречиво говорят хотя бы два факта: как много юных девушек по сговору
родителей выходили замуж за престарелых генералов; как моден в те годы был малиновый берет (картинки из модных журналов
представлены). И все-таки В. Аксёнов уверен, что ему удалось разгадать и
загадку Татьяны, и установить истинный адресат стихотворения «Я помню чудное
мгновенье». В его версии далеко не последняя роль отводится императрицам
Елизавете Алексеевне, супруге Александра Первого и
Александре Федоровне, супруге Николая Первого. Это оригинальное исследование
снабжено многочисленными фото, картинами, рисунками и портретами Поэта и
претенденток, а также иллюстрациями к роману «Евгений Онегин». Отдельные эссе —
с иллюстрациями — посвящены уникальным пушкинианам, созданным художницами
Надей Рушевой и Надей Шебуняевой.
Воспоминания
о Евгении Шварце / Составление, статья, подгот.
текстов и примеч. Е. М. Биневича. СПб.: ИД «Петрополис», 2014. — 526
с., ил.
В 1966 году к 70-летию Евгения Шварца (1896–1958) уже выходил
сборник воспоминаний о нем — «Мы знали Евгения Шварца». Но с тех пор минуло
почти полвека, и многие другие, «знавшие Евгения Шварца», опубликовали
воспоминания в своих мемуарных книгах. Среди них и И. Эренбург, и В. Каверин, и Г. Козинцев, Е. Юнгер, Э. Гарин, И. Шток, А. Райкин, Е. Калмановский…
Писатели, драматурги, театральные режиссеры и кинорежиссеры, актеры,
литературоведы… Те, с кем работал, дружил, был творчески связан остроумный,
глубокий, ироничный писатель и драматург, чьи произведения и сегодня живут
полнокровной жизнью. Его пьесы ставятся у нас и за границей, по ним
снимаются кинофильмы, создаются балеты и оперы, есть кукольные варианты.
Евгений Биневич начал собирать материалы о жизни и
творчестве Шварца еще в 1962 году. Он — автор первой
биографии замечательного сказочника, писателя, человека, чье имя стоит в одном
ряду с именами Перро, братьев Гримм, Андерсена («Евгений Шварц. Хроника жизни». 2008). Этот сборник воспоминаний является
логическим продолжением предыдущей работы. В нее включены и материалы
предшествующего сборника воспоминаний, и выдержки из позднейших мемуаров, и
публикации в периодике. Есть и воспоминания друзей детства и юности Е. Шварца,
с которыми довелось встречаться Е. Биневичу в
поездках в Майкоп и Ростов-на-Дону, тогда, в шестидесятые, он застал в здравии еще многих знавших и любивших Шварца, что-то
удалось записать… Что-то публикуется впервые, как, например, беседа с Геннадием
Гором о Евгении Шварце. Неожиданны воспоминания тех, кто, будучи ребенком,
«имел дела» с «толстым, веселым дядей Женей», который всегда рассказывал что-то
смешное. А это и М. Козаков, и Н. Чуковский, и А. Герман. «Каждый пишет и
рассказывает о своем Шварце. Некоторые пытаются дать оценку всего
творчества писателя. Есть, действительно, малоинтересные воспоминания. Но в
каждом находится мало- или вообще неизвестные эпизоды,
и из этого разнообразия и складываются более или менее достоверный портрет
писателя и человека», — пишет в предисловии Е. Биневич.
И это портрет на фоне эпохи — от начала века до конца пятидесятых, а это
революции и войны, творческая свобода двадцатых и крепкие цензурные тиски
предвоенных и послевоенных лет, это и времена, когда бесследно исчезали друзья,
знакомые, коллеги… Это когда в 1938 году жена Юрия
Германа, только что родившая сына, требовала, чтобы муж и Евгений Шварц каждый
вечер приходили к роддому, потому что если она не видела их воочию, то
терзалась, что кого-нибудь из них арестовали и от нее скрывают этот факт. И это
портрет в окружении творчески одаренных людей, составивших славу нашей
культуры, литературы. Они тоже вспоминают о нем — К. Чуковский, О. Форш, О. Берггольц, Е. Деммени, Н. Акимов, Л. Пантелеев, М. Слонимский…
Вспоминают, что этот писатель, обладавший абсолютным вкусом, был всегда
недоволен собой, неуверен в себе, считал себя гадким утенком среди своих
литературных единомышленников. Вспоминают как о человеке чести, доброты,
благородства. Вера Кетлинская,
соратница по литературном цеху, пишет, что Е. Шварца «отличали
жизнерадостность, веселость, вера в людей и добро. И казался он
человеком, живущим легко и даже бездумно. Но под этой легкостью была большая
глубина. И жил он совсем нелегко. Сколько мучительного
он пережил в те годы, когда мы работали вместе, и он казался таким беспечным».
Согласно Краткой литературной энциклопедии, Шварц прожил счастливую жизнь.
Пьесы, которые он писал, ставились, сказки печатались — те и другие имели
успех. На деле многие его пьесы были отклонены театрами или запрещены цензурой,
проза почти полностью оставалась в рукописях, а свои мемуары он не только не
пытался опубликовать, но в значительной части зашифровал. И все-таки Е. Шварц
оставался жизнерадостным. И ироничным — особая черта
характера, особый склад ума, что отмечают многие мемуаристы. «Ирония, которая
занимала в его литературной и жизненной позиции, может быть самое значительное
место. Он любил меткую остроту и сам был блестящим остряком. Он не прощал ни
подлости, ни лицемерия и подчас искусно прятал это под маской остроумца,
любителя шутливой болтовни» (В. Каверин). «В быту, как и в творчестве, его
стихией был не сарказм, но глубокая ирония, вытекающая из сознания силы и
немощи философии докихотства» (А. Райкин). Да, каждый
рассказывает о своем Шварце. Кто-то знал его в детстве и юности, с кем-то он
встречался эпизодически. С кем-то его связывали долгие дружеские отношения.
Вспоминают человека, размышляют о творчестве, анализируют его произведения,
рассказывают о том, как они появлялись и как складывалась
их судьба. Но прав Е. Биневич, быть может, самое
интересное, это именно эпизоды из жизни, ибо они характеризуют и время, и человека
в нем. Так, вспоминает блокаду Ленинграда В. Кетлинская.
Е. Шварца, у которого развивался тремор, не взяли ни в армию, ни на
оборонительные работы. И он вместе с женой дежурил на крыше писательского дома
на канале Грибоедова, работал на Ленинградском радио.
Он и его жена могли, имели право уехать с театром
комедии в эвакуацию. Он советовался, думал. А когда встретил Веру Кетлинскую, признался: «Знаете, Вера Казимировна,
оказывается, удивительно приятно чувствовать себя порядочным человеком. Вчера
мы с Катей окончательно решили остаться, и вот я второй день хожу с этим
приятным ощущением». Шварца эвакуировали, когда он уже опух и с трудом
передвигался. Каждый рассказывает о своем Шварце, и раскрывается бытие
неординарного человека, творца, достойно жившего в самые сложные времена. В
книге более полусотни очерков. Обширны комментарии, в которых устраняются и
некоторые неточности.
Мария
Залесская. Рихард Вагнер.
Запрещенный композитор. М.: Вече, 2014. — 256 с. —
(Человек-загадка).
Аннотация к книге: «Рихард Вагнер,
пожалуй, самый неординарный и неоднозначный композитор. До сих пор утихают
споры вокруг его творчества, у одних оно вызывает фанатичный восторг, а у
других стойкое неприятие. Несомненно одно — гений
Вагнера стоит в списке мирового музыкального наследия на одном из первых мест,
а его творчество составило целую эпоху в истории музыки. И в то же время в
адрес Вагнера-человека раздаются довольно серьезные обвинения. Он — ярый
революционер и одновременно патологический должник из-за своей неуемной любви к
роскоши. Он — чуть ли не идеолог Третьего рейха и
любимый композитор А. Гитлера. Он — олицетворение └черной неблагодарности“,
└разнузданности нравов“, └разрушения чужих семейных очагов“. Судьба сыграла с
ним злую шутку: после его смерти сама его жизнь превратилась в миф…» Вот с
этими антиисторическими мифами, казалось бы
практически неискоренимыми, и разбирается Мария Залесская.
Она предлагает без излишних эмоций вникнуть в факты, многие из которых либо
замалчиваются, либо извращаются. Она старается быть предельно объективной,
рассматривая самые распространенные и живучие мифы о Вагнере, касающиеся его
частной жизни и основных идей творчества и заслонившие истинный образ
композитора. Скрупулезно следуя биографической канве, М. Залесская
уделяет много внимания его взаимоотношениям с родными, друзьями, любимыми,
покровителями. И, прослеживая творческий путь композитора, его эволюцию,
утверждает, что нельзя рассматривать его произведения, как и целые периоды его
творчества, в антагонизме друг к другу. Высший идеал,
утверждает М. Залесская, за который всю жизнь
боролся Вагнер, было общечеловеческое искусство, способное раскрыть в человеке
то Божественное начало, которое стоит над всеми различиями культур и
национальностей и которое присуще лишь Человеку с большой буквы.
Впоследствии Вагнер определил это начало как Любовь Всеобъемлющую и Всеискупающую. Она показывает, как на протяжении всей жизни
Вагнер решал задачу, поставленную им себе: создать новое искусство, равное по
значимости древнегреческому, но на базе родного ему немецкого искусства. Так
можно ли упрекать его в национализме? Не более чем его современников, Глинку и
Мусоргского, обратившихся к национальным корням. Так какие же мифы развивает М.
Залесская? Был ли Вагнер незаконнорожденным? Нет. Был
ли он домашним тираном? Нет, другое дело, что они с женой не подходили друг
другу: он был погружен в творчество и великие замыслы, ее беспокоило положение
в обществе и деньги. Ситуация усугублялась материальными трудностями, изменами
жены, разрывами и воссоединениями. Был ли Вагнер развратником?
Жена, два-три платонических романа, чужая жена, жена друга, с которой его
связала любовь и которая стала потом его супругой. Другое дело, что разводы в
то время являлись предметом осуждения. Был ли Вагнер революционером? Каково его
истинное участие в дрезденских событиях 1848 года? Скорее он был наблюдателем,
вовремя увезшим свою семью из Дрездена. В революции деятельное участие
принимали его друзья — Бакунин и Рёкель, Вагнера
же больше интересовала революция в музыке, оперная реформа, свободное
искусство. Был ли Вагнер злым гением баварского короля? Нет, конечно. Сошлись
во взглядах на музыку и искусство два последних романтика Европы, юноша-король
и немолодой композитор, но объемы материальной поддержки, которую король
оказывал своему протеже, возмущали «мюнхенскую общественность». Дело
закончилось отъездом Вагнера из Мюнхена. Не был Вагнер виновен и в разрыве
отношений, так восторженно начавшихся, с Ницше. Их разделала разница в возрасте
в тридцать один год, и не Вагнер был ведомым, а Ницше. Самый живучий, злой миф
— антисемитизм Вагнера. На примере эволюции отношений двух музыкантов, Вагнера
и Мейербера, М. Залесская доказывает, что Вагнеру
изначально были абсолютно чужды любые проявления антисемитизма, что антисемитизм
Вагнера носил не идейный, а личностный, точеный характер. Он был направлен не
на нацию в целом, а на тех ее представителей, которым Вагнер не мог простить
нанесенные непосредственно ему обиды. Вагнера нельзя называть предтечей Третьего рейха. Не он был источником антисемитизма. А что
касается его статьи «Еврейство в музыке», на основании которой и строятся
обвинения Вагнера в антисемитизме, то фактически это вольная переработка статьи
К. Маркса «К еврейскому вопросу». И в своей статье Вагнер больше внимания
уделял не «еврейскому вопросу» как таковому, а давал субъективный анализ
творчества Мейербера и Мендельсона, причем к Мендельсону, создававшему не
оперную, а инструментальную музыку, относился мягче. Среди друзей Вагнера были
и евреи. И нельзя искусство Вагнера считать ксенофобским. «Он настаивал, —
пишет М. Залесская, — чтобы искусство нравственно
воздействовало на публику, а основным стержнем сюжетов служили глобальные
общечеловеческие идеи, которые можно найти лишь в древних мифах и мистериях. Но
впоследствии он был обвинен в том, что якобы оказался носителем
античеловеческой идеологии, что сама его жизнь — образец безнравственности и
циничного эгоизма. Титан добра был превращен в злобного карлика — олицетворение
зла». В книге воссоздается портрет композитора, который не был ни ангелом, ни
демоном, но гениальным человеком, с множеством различных тонов и полутонов в
характере и в поведении, а положительные, как и отрицательные стороны присущи
любому историческому событию и любой исторической личности. Другое дело, что
встает вопрос: ответствен ли художник за то, как используют его наследие
потомки?
Николай
Стариков. Национализация рубля — путь к свободе России. СПб.:
Питер, 2014. — 336 с.: ил.
Политические и военные баталии, разыгрываемые сегодня на мировой
сцене, — это лишь видимая часть айсберга, его верхушка, сам айсберг — это
битва за сохранение и упрочение современной финансовой системы. Магические
заклятия — ФРС, МВФ, МБРР, ВТО, ЦБ, золотовалютные резервы — мы, не
особенно вникая в их суть, ежедневно слышим с экранов телевизоров. Разве что
возмутимся в очередной раз, почему такое значение в нашей жизни приобрел Его
Величество Доллар, почему наши золотовалютные резервы лежат в США, почему мы не
можем пустить их на собственные нужды — деньги вроде бы и есть, но тратить их
на развитие собственной промышленности, сельского хозяйства, инфраструктуры мы
не можем. Николай Стариков и рассказывает, как эта самая современная финансовая
система устроена, как на деле выглядят золотовалютные резервы, лежащие в компьютерах
других государств, вложенные в облигации других государств, в основном в
облигации правительства США, почему мы так жестко привязаны к доллару, что не
имеем права эмитировать нужное нам количество рублей. Схема упрощенно такая:
продал, получил доллары, вложил в эти самые резервы, на эту сумму у себя
дома напечатал соответствующее вырученной сумме количество рублей. А
продаем мы то, что покупают — природные ресурсы, и оценивают нашу нефть
произвольно, по политической надобности. Рассказывает он и об особенностях и
противоречиях закона о Банке России, закрепленном Конституцией РФ, вследствие
чего золотовалютные резервы Банка России не принадлежат самой России. И живем
мы бедно не потому, что плохо работаем, а потому, что так устроены финансы
современного мира. А попали мы в эту кабалу — нетрудно догадаться — в роковые
девяностые, когда пошагово теряли свой государственный суверенитет —
дипломатический, экономический, политический, военный. Культурный,
считает Н. Стариков, мы стали терять еще раньше, при Хрущеве, когда на смену
нашим ценностям стали приходить чужие, западные. Беловежскую пущу он считает дном, на которое
опустилась великая держава. И вообще: «Чтобы в магазинах было сто сортов
колбасы, вовсе не обязательно поливать грязью свою страну и разрушать свои
вооруженные силы». Рубеж 1999–2000 годов — это начало поэтапного Полного
восстановления Государственного Суверенитета, на сегодня проблемным остается
экономический. Н. Стариков детально излагает историю создания современной
мировой финансовой системы, в которую Россия включилась в 1991 году на волне
всеобщего помешательства ее граждан. А начинается она с 1694 года, когда в
Англии по согласованию с королем Вильгельмом Третьим
частными лицами был основан Банк Англии, первая контора «делания денег из
ничего», получившая уникальную возможность давать больше «золотых расписок»,
чем имеется реального золота в хранилищах. Угроза существовала только одна —
если за своими деньгами придут все вкладчики разом. На тернистом пути к
могуществу неизвестной кучки банкиров гибли власть имущие или претендовавшие на
нее: темна история жизни и смерти самого Вильгельма Третьего
Оранского, странно умирали один за другим наследники Людовика Четырнадцатого.
Загадочно гибли президенты США, выступавшие против частной эмиссии доллара:
Авраам Линкольн (1861–1865), Джеймс Гарфилд (1881),
Мак-Кинли (1897–1901), Джон Кеннеди (1961–1963). Федеративная резервная система
США, не государственная, но частная структура была создана в 1913 году. Первая
мировая война уничтожила опасных соперников фунта и доллара — золотой рубль и
золотую германскую марку, ушли в небытие и валюты Австро-Венгерской и Османской
империй. После Второй мировой войны предполагалось,
что свой суверенитет утратят все страны, все основные запасы золота оказались в
США. В июле 1944 года на американском курорте Бреттон-Вудс
в ходе международной конференции фунт передал первенство доллару. Отсюда
развернулось клонирование американской финансовой системы на весь мир, с
созданием в каждой стране филиала ФРС, через систему Центральных банков,
подчиненных мировому закулисью, а не правительствам
своей страны. Валюта каждого государства, ее ценность отныне гарантировались не
золотым запасом страны, а долларом, и количество эмитируемой каждой страной
валюты должно отныне точно соответствовать количеству имеющихся у этой страны
долларов. Сталин Бреттон-Вудское соглашение не
подписал, потому что его стране это было невыгодно. На пике «победоносной войны
англичан» против Гитлера ушел в отставку Черчилль, ибо Вторая
мировая война англосаксами была проиграна: создать единую финансовую систему не
удалось, запустить мировую «печатную машинку» мешал СССР. Отыграются в
девяностые годы века ХХ — в настоящее время США, Великобритания, Евросоюз,
Япония, Швейцария живут не по возможностям, а по потребностям, американцы в
неограниченном количестве выпускают свою валюту, направляя денег в свое
хозяйство, в том числе военное, столько, сколько хотят. И еще допечатывают
нужное количество валюты на экспорт. Н. Стариков умело рассказывает о, казалось
бы, недоступных непрофессионалу материях. Он переходит от сложного
к простому, приводит массу исторических фактов, включает в текст главы,
посвященные немаловажным участникам битв за финансы. Это не только Черчилль, но
и Муссолини, и Риббентроп, заключивший столь попираемый в наши дни, но важный
для СССР договор, типовой, кстати, для того времени. Это и «Чубайс Сталина»,
Максим Литвинов, агент английской службы, а в 1930–1939 годах — нарком по
иностранным делам СССР, «телефон» для Сталина, необходимый для связи с его
зарубежными хозяевами. (Такой же ролью «телефона» объясняет Н. Стариков и
непотопляемость Чубайса.) Это и Андрей Сахаров, гуманист и идеалист, которого
западные службы использовали в целях идеологической борьбы. Как всегда, важны и
содержательны сноски к тексту, например, вот эта: Рузвельт, едва став
президентом, издал в 1933 году указ, согласно которому население США должно
было сдать все свое золото в ФРС и получить взамен бумажные доллары, что
привело к подмене золота долларом сначала в масштабе Штатов, а после Второй мировой — и в мировом масштабе. И конечно, нельзя
обойти вниманием главу о роли снайперов в мировой истории (и истории
финансовой): Киргизия, 2010, Иран, июнь 2009, Таиланд, май 2010, Румыния,
декабрь 1989, Москва, октябрь 1993, Петроград, июль 1917, Петроград, февраль
1917 года. (Книга подписана в печать в сентябре 2013 года, за пять месяцев до
снайперской стрельбы в Киеве.) При нынешней системе, считает Н. Стариков,
Россия обречена на отставание. Здравый смысл подсказывает то, чем
руководствуются и владельцы резервных валют: денег надо эмитировать столько,
сколько требуется для собственной экономики. И тезисно
он намечает путь, который приведет к выходу из кабальной системы: отвязка рубля
от мировых резервных валют, выход России из МВФ и других структур, призванных
держать весь мир в кабале; национализация ЦБ и изменение законодательства,
которое регулирует его функции и задачи; торговля российскими товарами только
за рубли; сильное снижение цен на российские природные ресурсы для всех, кто
будет развивать промышленное производство России. Кратчайший и простой путь к
полной конвертации и укреплению рубля Н. Стариков видит в его
национализации. Отслеживая новостные программы, заглядывая в Интернет, мы и
видим, как и какая идет борьба за возвращение нашей экономической свободы.
Российские
экспедиции в Центральную Азию: Организация, полевые исследования, коллекции.
1870–1920-е гг.: Сборник статей / Под ред. А. И.
Андреева. СПб.: Нестор-История, 2013. — 332с., ил.
Центральная Азия, которую изучали российские экспедиции в XIX
— начале XX века, — это, строго говоря, Китайская Центральная Азия — западный, застенный
Китай: Монголия (Внешняя и Внутренняя), Китайский Туркестан, или Синьцзян, и
соседние с Синьцзяном провинции Цинхай и Ганьсу, а также Тибет, который до 1911 года являлся
вассалом Цинской империи и был практически
недоступным для европейцев. Вплоть до 70-х годов XIX века знания о Центральной Азии как в России, так и в Европе были весьма скудными и
фрагментарными, а изображавшие рельеф этого региона карты — крайне
схематичными, со многими белыми пятнами неисследованных пространств. Благодаря
русским экспедициям конца XIX — начала XX века был открыт и подробно описан
огромный и дотоле неведомый мир в центре азиатского материка с его пустынями,
горными системами и уникальными ландшафтами, а руководители экспедиций — Н.
Пржевальский, Г. Потанин, М. Певцов, П. Козлов и другие — по праву стяжали
славу героев-первопроходцев. Научные задачи, стоявшие перед исследователями,
увязывались с насущными политическими, экономическими и военно-стратегическими
интересами России в Центральной Азии. Россия преследовала две цели: расширение
русского влияния в регионе, в том числе экономического, торгового, но без
территориальных захватов, и противодействие английской экспансии, а именно: в
конце XIX века в этом регионе столкнулись геополитические интересы России и
Англии, и резко обострилось их соперничество. Не случайно организация и
снаряжение экспедиций Географического общества проходили при активном
содействии Главного штаба — высшего органа военного управления России. Сами
путешественники являлись в большинстве своем кадровыми офицерами российской
армии, прошедшими хорошую научную подготовку, умевшими пользоваться научными
достижениями своего времени — приборами, методиками. Сведения политического и
экономического характера содействовали развитию русско-монгольской и
русско-китайской торговли, сыграли немаловажную роль в налаживании культурно-цивилизационного диалога России и Китая. Но самое
существенное, наверное, то, что в течение трех десятилетий (1870–1900)
благодаря деятельности небольшой группы путешественников-энтузиастов России
удалось научно освоить огромнейшую территорию, равную по размерам Западной
Европе и стать во главе стран-исследовательниц Центральной Азии. Велик,
неоценим вклад этих экспедиций в науку. Специальные
исследования российских путешественников и собранные ими многочисленные
коллекции существенно обогатили новыми знаниями такие науки, как зоология,
ботаника, орнитология, геология, метеорология, климатология, гидрология,
археология, палеонтология, этнография. Русское географическое общество
тесно сотрудничало и взаимодействовало не только с Главным штабом (в лице
Военно-ученого комитета и Военно-топографического отдела), но и рядом
крупнейших академических учреждений Санкт-Петербурга, таких, как Главная
физическая обсерватория, Пулковская астрономическая обсерватория, Зоологический
институт, Ботанический сад. В сборнике помешены статьи, освещающие в первую
очередь научные достижения российских экспедиций в Центральную (Внутреннюю)
Азию, организованных Русским географическим обществом в конце XIX — начале XX
века. Специальные статьи посвящены разнообразным полевым исследованиям, таким,
как топографическая съемка, астрономические наблюдения и магнитные наблюдения,
барометрические определения высот, фотографии. А также этнографическим
исследованиям и коллекциям — зоологическим, ботаническим, геологическим и
палеонтологическим. Подробно рассматриваются различные аспекты организации и
снаряжения экспедиций, их быт, транспорт, отношения с центральными и местными
властями, формальные и неформальные. Экспедиции российских путешественников в
Центральную Азию конца XIX — начала XX века — одна из блестящих
страниц в истории Русского географического общества. Цель настоящей работы —
подвергнуть всестороннему рассмотрению многообразную деятельность этих
«экспедиций пионеров» и дать ей оценку с позиции нашего времени, когда на земле
практически не осталось белых пятен.
Публикация подготовлена
Еленой Зиновьевой
Редакция благодарит за
предоставленные книги Санкт-Петербургский Дом книги (Дом Зингера)
(Санкт-Петербург, Невский пр., 28,
т. 448-23-55, www.spbdk.ru)