Фрагменты дневника. Ленинград, лето–осень 1952 года
Публикация, вступление, комментарии Ирины Розиной и Марии Рыбиной
Опубликовано в журнале Нева, номер 6, 2014
В последние два
десятилетия мы переживаем настоящий бум дневниковых и мемуарных публикаций.
Дневник — это всегда очень личный взгляд и голос, письмо к самому себе,
которое предполагает максимальную степень искренности. И в этом качестве он
является как документом эпохи, фиксирующим хронологию событий, так и опытом ее
осмысления, интерпретации. Из звучащих по-разному голосов и складывается
«история повседневности», дополняющая, уточняющая и/или отклоняющаяся от
официальной («Большой») Истории.
Если
электронное письмо в какой-то мере возродило эпистолярный жанр после эпохи
«телефонных звонков», то практика открытого пространства социальных сетей и блогов повлияла на восприятие дневников. Считавшийся еще
недавно «уходящей натурой», он вновь стал актуальным, хотя и с серьезным
сдвигом по шкале «интимности-публичности», так как «классический» дневник ведут
«для себя». Установка на интимность подразумевается даже в тех случаях, когда
эту форму принимают записи, рассчитанные на публикацию, например, писательские
дневники или мемуары. В блогах же дневник с самого
начала ориентирован на более или менее широкую аудиторию.
Предлагаемые
читателю записи относятся к лету–осени 1952 года. Временная дистанция более чем
в 60 лет уже делает их историческим документом. Автору, Ромэну
Гафановичу Назирову
(1934–2004), будущему литературоведу, известному исследователю творчества
Ф. М. Достоевского, доктору филологических наук, профессору, на тот
момент исполнилось только 18 лет.
«Дневник
молодого человека» динамично развивается как сюжет «романа карьеры»: приезд
молодого провинциала в столицу, интерес к истории Французской революции и
«наполеоновские» планы. На то, что это моделирование отчасти сознательное,
указывает девиз Растиньяка «Parvenir!»
(запись от 2 июля 1952 года). Однако бальзаковский миф «большого Города»
сложно переплетается с реалиями совсем другой эпохи. Это противоречие еще не
ощущается остро, но подготавливает для читателя центральный конфликт, ту самую
поразившую героя «хохму судьбы», и, наконец, развязку в духе «Утраченных
иллюзий».
«Ленинградская
тетрадь» воспринимается и как «портрет ученого в юности». Еще не может быть и
речи о Достоевском, да и сама мысль о филологии не приходит в голову. Тем
любопытнее отметить тот факт, что уже в дневнике мы обнаруживаем круг тем,
хорошо знакомых по последующим работам ученого: соотношение мифа, легенды с
реальными фактами в восприятии исторических личностей, интерес к переломным
эпохам (Иван Грозный, Петр I, Испанский XVII век, Французская революция,
Наполеон). Приведем лишь одну цитату из дневника: «Вот такие книги,
политические карикатуры, реалии, мемуары, сатиры и памфлеты, статуи, картины,
уличные песенки и здания того времени дают чувствовать дух эпохи, что для меня
необходимо» (запись от 13 сентября 1952 года). В научных работах Назирова позднее появится термин «мифология повседневного
существования».
Нам
хотелось бы завершить предисловие цитатой из монографии Р. Г. Назирова «Становления мифа», которантябряя
могла бы стать как эпиграфом, так и эпилогом дневника: «Величайшие усилия
приводят не к тем итогам, о которых мы смолоду мечтали. Никто не достигает
цели, которой посвятил свою жизнь. То, что мыслилось как путь к высшей цели,
само составляет содержание гениальной жизни. Идя несколько далее, можно
признать, что ставить недостижимые цели человечно».
10
июля.
Ленинград
‹…›
Так начался Ленинград. Светлым солнечным вечером мы вышли в город, взяли авто и
через мост лейтенанта Шмидта добрались до квартиры: В. О., 2-я линия, 41,
кв. 2. Здесь я пишу эти строки по прошествии двух дней
и трех ночей. Ленинград! Город-музей, город живой истории, героический город,
красивейший город Союза, пуп земли.
Я
смотрел «Тарзана» в кинотеатре «Художественный экран»
на Невском, я ходил над Невой по мосту лейтенанта Шмидта, над Фонтанкой по
Аничкову мосту, где дыбятся кони барона Клодта,
который, по преданию, застрелился, т. к. забыл сделать им языки1. Я сидел над Невой между двух египетских
сфинксов в священных «уреях»; эти сфинксы перевезены
из Фив
Долго
описывать виденное, я там еще буду не раз.
Сегодня
я был у Нарвских ворот, в Кировском универмаге. Завтра я иду в пединститут
имени Герцена6, поступаю на истфак.
Казанский
собор, Исаакиевский собор, Адмиралтейство, Русский музей, Зимний. ‹…›
21
июля. Записался в библиотеку им. Салтыкова-Щедрина, в
Публичку7. Готовлюсь к экзаменам (повесть
временно запрятал на самое дно ящика). Много наблюдаю.
‹…›
27
июля.
Был сегодня в Эрмитаже и зря (воскресный день): тьмы народу, толком ничего не
видел, однако, кое-что прибавилось. Видел восковое изображение Петра Великого:
великан ростом в
28
июля.
Я был прерван, продолжаю ! руки юноши связаны за
спиной, одна нога согнута, а другая плотно подогнута под себя — огромное
напряжение, движение, достойное Микель-Анджело; а
отец безжалостной рукой оттягивает назад подбородок юноши; открывая беспомощное
горло удару ножа. «Блудный сын» — замечательный колорит, но краски сильно
потемнели, фигуры заднего плана сливаются с фоном; я подошел поближе,
любопытствуя относительно техники Рембрандта; босая нога сына, смелые резкие
мазки, грубые и энергичные; я вспомнил его изречение: «Картины пишутся не для
того, чтобы их обнюхивать: запах масла вреден».
Да,
вчера я открыл в Эрмитаже Рейнольдса. Рейнольдс — это имя я раньше только слышал, теперь буду знать и любить его. Джошуа Рейнольдс (1723–1792 гг.) — идеолог, а также
крупнейший представитель англ‹ийского› искусства во вторую половину 18 в., стремившийся
героизировать «золотой век» победившей буржуазии. Он творчески сочетал колорит
венецианцев, светотень Рембрандта, бурную динамику итальянцев 17 в. и черты
реалистического наблюдения. Главное его достоинство — сила характеристик и
высокое мастерство исполнения, лучшая сторона которого есть его колорит, теплый
и сочный.
Меня
сразу поразила его картина «Воздержание Сципиона
Африканского». У меня сердце зашлось, когда я увидел девушку в центре
картины: она очень похожа на Эльвиру. Я потом еще и еще возвращался к этому
большому полотну и не уставал разглядывать его.
Вот
история картины и сюжет. Императрица Екатерина и Григорий Потемкин заказали Рейнольдсу по картине: для царицы он написал «Младенца
Геракла, удушающего змей», причем в Геракле символически изобразил Россию. Для светлейшего он во вторую очередь написал картину, на мой
взгляд, гораздо более сильную: «Великодушие Сципиона
Африканского», в которой пытался уподобить заказчика римскому полководцу,
который вернул жениху дочь побежденного царя, по законам войны считавшуюся его
добычей. Незачем говорить, что подобное великодушие нисколько не в жанре князя
Тавриды, о котором история донесла похабнейшие
рассказы, и сознание этого несколько отравляет мне чистую радость картины.
Колорит
ее я про себя называю мягким и смирным. Он и в самом деле таков; на этом фоне
выделяется лишь, всплывая из мягких переходов, более светлая фигура девушки; ее
лицо так мучительно знакомо, этот нежный румянец живой кожи, отсвет зари, так
хорошо изученные губы, нос; но белая шея и плечи, по которым ниспадают темные
спирали завитых в трубку волос, и целомудренная грудь, которая словно
просвечивает сквозь одежды, и вся фигура уже незнакомы мне. Она еще на свету,
под лучами солнца, и ей противополагается фигура славного римлянина, сидящего в
знойной тени своего шатра. Поза его выражает кроткую силу и доброту, надвинутый
шлем прячет взгляд; его чувство выражается лишь руками, изящными и мужественно
благородными, которые спокойно покоятся на коленях, отрицательно отвечая, тем
самым, людям, подводящим к нему невесту. Такой драматический сюжет — и такое
истолкование, сдержанное, величественное. Прекрасно! Во всей картине одно сильное
движение — воина или раба, который, подняв вверх голову, закидывает полу шатра.
Фигуры и лица женщин, которые держат под руку девушку, изумлены. Особенно лицо
на первом плане: темные углубления, в которых блещут страстные глаза, прямой
тонкий нос, слегка полуоткрытый рот, из которого, кажется, вырывается жаркое
дыхание. Мне знакома эта линия губ, когда короткая верхняя губа поддернута
вверх и рот все время слегка приоткрыт, что придает лицу выражение хищное,
тревожное, томное.
Эту
картину я буду еще смотреть много раз.
‹…›
Среди
несметного множества гобеленов видел гобелен с вытканной картиной Лебрена: «Александр входит в палатку Дария».
Снизу выткана латинская надпись. Краски всех гобеленов очень сильно поблекли, а
реставрировать их невозможно. Гобелены ждет трагическая гибель от выцветания.
В
залах французской революции очень мало интересного: почти одни гравюры,
севрский фарфор, фаянс. Единственный подлинник Давида — «Сафо и Фаон». Эта большая картина, написанная им в зрелый период,
содержит все его недостатки и почти ни одного достоинства. Я
уважал Давида, peintre de
Любопытно
оружие времен революции: пистолеты, кремневые ружья, тесаки, шпаги. На лезвие
одной шпаги я прочел надпись: «Je sacrifie
ma vie pour
la patrie» («Я жертвую мою
жизнь Отечеству»)8. Любопытен фаянс эпохи Революции. Вот три
желтоватые, грубо расписанные тарелки. На дне первой нарисована корона на щите
с лилиями и надпись: «Union force».
«Единение — сила». На второй тарелке: «W les bons citoyens». W — не дубль-вэ, это сокращенное «vivent»
(да здравствуют!) На третьей тарелке: вверху лавровый венок, внизу барабан, за
ним скрещиваются два знамени и ружье со шпагой: «W la
nation la loi et le
roi» [Да здравствуют народ, закон и король — прим. публ.]. Без единого знака препинания. Потом
начинаются фригийские колпаки, издевательство над попами в стихах, глядь — уже
«W
Был
в малахитовом зале: зеленые с золотом колонны, потолок весь сверкает, окна на
Неву. В небольшой комнатке по соседству было арестовано Временное
правительство. ‹…›
31
июля. Завтра, в 4 часа дня, на Мойке, 48, корп. 6,
шестнадцатая аудитория на втором этаже пишу сочинение на конкурсный экзамен. «To be or
not to be?»
Институт Герцена или холодильный институт? Если все будет хорошо — жизнь в Ленинграде,
Эрмитаж и Русский музей, исторические памятники, свободные занятия литературой,
впоследствии, быть может, карьера писателя. Возвращаюсь к идее исторической
новеллы.
‹…›
1
авг.
Вечером. Написал сочинение. Ничего, мне понравилось. Могут поставить отлично.‹…›
В
понедельник, 4-го, устная литература. Как сдам?
‹…›
4
августа. ‹…›Того же дня вечером. Сдал, гора с плеч. Вез
домой экзаменационный билет, заложив его в брошюру, чтобы не мялся, и дорогою
поглядывал, на месте ли драгоценный листок. В двух первых графах: «Русский язык
и литература. Письменно. Суздальский9. Отл.» и «Русский язык и литература. Устно. Суздальский. Отл.» Оба
экзамена принимал один и тот же преподаватель, сравнительно моложавый, чисто
выбритый, корректный, сдержанный, un vrai gentleman, un homme comme
il faut, с гладко
зализанной лысинкой, приятными глазами, утомленный,
но доброй повадки, спокойные манеры. Он мало спрашивал по билету,
свернул на Уота Уитмэна, к‹оторо ›го я цитировал в сочинении, спросил кстати о
Лонгфелло («еще какого Вы знаете крупного американск‹ого› поэта?»), потом о «Саге о Нибелунгах»,
я помянул их в сочинении; я ответил ему. Он, видимо, проверял мое общее
развитие: «Какие Вы знаете произведения использующие Песнь о Нибелунгах?» Я стал в тупик. «В музыке… — наводил он. —
Опера Рихарда Вагнера «Лоэнгрин»,
— но оказалось, что у Вагнера трилогия о Нибелунгах.
И в самом деле, думаю, разве я не знаю о «Тангейзере». Словом, он остался
доволен: «Сочинение у вас прекрасное [этак тихонько и холодновато]. Почему вы
не пошли на литературный?» Я пробормотал, что история
меня больше привлекает. Наконец, уже ставя эти два «отл.»,
«отл.» он с вежливой брезгливостью высоко
цивилизованного европейца спросил меня: «Вы по национальности башкир?» —
«Татарин». Я встал: «Можно?» — Он оглянулся: «Да, пожалуйста». — «До
свидания». — «До свидания». Он внушил мне симпатию, вероятно, потому, что
поставил две пятерки.
Посмотрим,
что будет дальше.
Послал
маме телеграмму с известием. ‹…›
5
августа. Вчера я позорно солгал этому Суздальскому, что
«очень мало» читал Уота Уитмена: я его вовсе не
читал, я был знаком лишь с выдержками из его произведений, но с выдержками
прекрасными: «Мы живы, кипит наша алая кровь огнем неистраченных сил». «Земля,
ты чего-то ждешь от меня, скажи, старый друг, чего тебе нужно?» А в сочинении я
процитировал:
«Да
скроется сумрак, да здравствует свет!
Мы
вестники новых времен.
Весна
молодая идет нам вослед
Под
сенью несчетных знамен»10.
Так
вот, заглаживая свою вину, я пошел сегодня в Публичку
и взял Уота Уитмэна11. Его книга стихов
называется «Листья травы», стихи его написаны почти все без соблюдения рифмы и
размера, ибо рифму он презирал. Огромная сила образов! Очень
своеобразный, даже странный, но великий поэт. Я никогда не видел, не
слышал, не знал ничего подобного, огромная новизна и сила впечатления так
поразили меня, эстетическое удовольствие было так велико, что я смеялся от
радости, от счастья познавать такое. Изумительное воображение, просто
беспредельное, космическое, выражаясь его стилем. Замечательный
гуманизм, беспредельное и совершенно первобытное
человеколюбие.
‹…›
10
августа. Воскресенье. ‹…› В девять часов я был в институте
и, сев в коридоре у окна, прилежно читал историю партии. Так прошло пять часов,
затем преподаватель Копачева объявила перерыв. Я
поехал домой покушать; еще утром с Республиканского моста я увидел в
покрывавшем Неву тумане мачты и палубы; теперь я видел между Республиканским
мостом и мостом лейтенанта Шмидта небольшие боевые корабли, пришедшие для
парада из Кронштадта. Вскоре я уже вновь ехал в институт; там Копачева предложила желающим придти сдавать в воскресенье.
Это было мне на руку. Я крепко выспался и сегодня утром в третий раз отправился
сдавать историю.
Передо
мной сдавали три девочки: одна получила «посредственно»,
две другие «неудовлетворительно». Тупы беспредельно. На их безрадостном фоне
мой ответ показался Копачевой чуть ли не блестящим. «Отл.» Там я приметил (в нашей же IV-й
группе) очень миленькую девочку из Витебска. Я хочу, чтобы она поступила.
На
обратном пути снова видел корабли. Выкрошенные в синюю краску под цвет моря,
они резко контрастируют со свинцовой Невой, пасмурным небом и золотым куполом Исаакия; от носа по мачтам к корме натянуты цветные флажки.
Когда мы переезжали Республиканский мост, под ним пронесся, высоко взбивая
кипучую пену, катер; на нем стройно белели кителя высших морских офицеров. Они
объезжали корабли перед парадом, и мы издали слышали матросское «ура».
‹…›
13
августа. Вечером.
Утром
пошел сдавать географию. Не знал ни черта! В голову лезли мрачные мысли: если
сдать на тройку, стипендии не будет. А что если не «посредственно»,
а «неудовлетворительно»? Тогда лучше сразу ногу за перила, и в Мойку — бух!
Нет, чересчур грязна, от моего трупа будет страшно вонять.
Вышел
отвечать с чувством спокойной обреченности. Взяв в руку указку, хладнокровно
поглядывал на карту и во все время рассказа ни разу к ней не прикоснулся.
Выезжал на общем культурном уровне, исключительно. Второй вопрос, однако
(«Грузинская ССР»), я ответил почти чудом. В моей памяти внезапно всплыли уроки
нашего любимого географа, Александра Арсеньевича Заваргина,
конспекты этих уроков, картинка, изображающая сбор чая близ Чаквы в нашем
школьном учебнике, — и я рассказал довольно сносно. Он поставил мне «отлично».
Итак,
в моем листке четыре «отлично». Послезавтра, в пятницу, в 10 часов, будет
зачисление на истфак.
Мне
все кажется, что моя победа — результат забавного стечения обстоятельств,
чудовищное везение, дикая случайность.
Теперь
мне нужно пройти рентген, выписать новые очки, два раза сходить в Эрмитаж (я
решил ходить в него дважды в месяц), раз в Русский Музей, прочесть в Публичке монографию о Рубенсе, добить книгу Олара12
«История французской революции» («Происхождение и развитие демократии и
республики»), из которой я делаю кой-какие выписки.
15
августа.
Дикая
нелепость, злая хохма, отвратительная насмешка судьбы! Нужно было сдать
экзаменационный билет, а я этого не сделал. Я набрал 20 баллов из 20 возможных,
но истфак укомплектован без меня. Мой билет уже у них, они его все же сегодня
приняли, но меня не вызвали даже. Передо мной приняли человека, который тоже не
подавал экзаменационный (таких было человек 20), но его вызвали, а меня нет. Я
пошел на прием к Суздальскому, он велел мне оставить у него заявление, может
быть мне разрешат пойти на факультет иностранных языков. Горе! Это странное
соединение отвратительного фарса с возвышенной трагедией. Завтра к двум часам я
отправлюсь к Суздальскому. Вероятно, ничего не будет.
Теряю год. Каково маме?
‹…›
19
августа. Да, я не попал в Герцена не только из-за
собственной глупости, но и из-за принятого ранее решения меня не брать: из-за
отца. Тупые людишки! Они продолжают искажать и
перегибать политическую линию партии большевиков. Ну, я припомню этим совбюрократам!
Первый
хороший щелчок по носу дала мне жизнь. Я поступаю в институт Покровского на
иностранный факультет, на французское отделение. Впереди угроза трех лет учительствования, но этого думаю избежать: в институте
начну писать, по выходе что-нибудь дам, это поможет освободиться.
Профессия
педагога, несмотря на ее благородство, не привлекает меня.
‹…›
22
августа. Сдал немецкий на «отлично»
в институте им. Покровского. Вероятно, прошел в институт.
‹…›
28
авг.
В Покровский не зачислен. Подлое, грязное дело! Из-за
отца. Встает вопрос о возвращении домой. 30-го буду говорить с мамой. Был в ГК
ВЛКСМ. Сегодня буду в ГК партии. Как жалко покидать Ленинград! Я уже свыкся с
ним.
30
авг.
Поговорил с мамой. Хочет, чтобы я остался учиться заочно. В горкомах ни черта
не добился. Не знаю, смогу ли прописаться в Ленинграде.
‹…›
31
авг. Воскр. Побывал в Русском
музее. Музей сильный, хотя несколько уступает Эрмитажу. ‹…› В этом зале —
Орловский, романтический автопортрет в кавказском бешмете, с саблей и кинжалом;
Кипренский, несколько прекрасных полотен, в их числе знаменитый портрет
Давыдова, в вольной позе, в белых лосинах и алом гусарском доломане; на лбу его
не изображен знаменитый белый локон13, о котором писал, кажется,
Вяземский: «Наш поэт чернокудрявый, с белым локоном на лбу»14. В
соседней зале знаменитые статуи: «Игра в свайку», стремительно шагнувший юноша,
«Игра в бабки», и «Русский Сцевола», Демута-Малиновского:
русский мужик отрубает себе палец ради освобождения от рекрутчины.
‹…›
Дальше.
У входа в следующий зал мне понравилась нимфа, разуваемая сатиром, мрамор;
сатир глядит снизу вверх верными собачьими глазами и, положив ногу нимфы на
свое козлиное колено, развязывает шнурки сандалий; она же полупрезрительно
улыбается ему сверху.
Направо
от входа — «Последний день Помпеи» и целая стена Брюллова, налево —
«Девятый вал». У Брюллова мне больше понравились «Сестры Шишмаревы»,
автопортрет, «Римский полдень» и «Смерть Инессы де Кастро». Эта Инесса 10 лет состояла
в тайном браке с наследником португальского престола и была убита с согласия
короля из опасения ее влияния, в ее собственной опочивальне. Она на коленях,
простирает руки к кому-то величественному и неумолимому; двое детей жмутся в
ужасе к ней, вцепившись в ночную рубашку; по сторонам убийцы приготовились
поразить ее кинжалами по первому знаку.
‹…›
Внизу
интереснее всего Репин, Суриков, пейзажи Левитана, Венецианов, Поленов,
Федотов. Статуи Антокольского.
Репин
«Садко». В полумраке подводного царства стоит Садко в русской одежде, опираясь
на свои гусли; кругом колышутся широкие ленты водорослей, тянутся пучки морской
травы, по дну ползают водяные гады, пластаются морские
звезды. Перед Садко в
феерическом, дрожащем освещении проплывает строй морских див и красавиц, гологрудых, хвостатых; вверху синяя толща воды, порхают
рыбки, из илистого дна непрерывно восходят пузыри газа, написанные Репиным
изумительно реально. Красавицы косятся на Садко,
заглядывают ему в глаза, но он не обращает на них
внимания; голова его в отороченном мехом колпаке поднята вверх, он с глубокой
тоской смотрит туда, где осталось солнышко и белый свет. Прекрасно!
Васнецов
«Битва русских со скифами». По нынешним историческим понятиям название нелепо и
ошибочно; но картина хороша. Еще лучше — рядом: «Боян».
Под суровым небом, на зеленом холме, опершись на оружие, присела и разместилась
небольшая русская дружина; блещут шишаки, белеют из-под них кудри иных старых
воинов. Боян с гуслями на коленях, вдохновенно
закинув голову и на миг взметнув руку, сказывает
былину. Его борода еще темна, но на голове ветер развеял длинные белые кудри.
Никто не глядит на сказителя, и это особенно сильно. Васнецова же «Витязь на
распутье», богатырь задумался у камня с надписью: «Прямо ехати
— живу не быти, нет пути ни проезжему, ни прохожему,
ни пролетному». Богатырь на белом коне низко наклонил копье; рядом с камнем
лежат два гладких черепа, конский и человечий, за камнем вьется низко ворон,
другой сидит на земле. Лаконично, мрачно, мужественно и сурово. Тема картины —
своеобразный вариант вопроса «Что делать?» Мучительное раздумье.
Каменский,
«Первый шаг», замечательно!
Паленов,
«Христос и прелюбодейная жена»; иначе называется «Кто без греха?» Озверелые
люди тащат к сидящему Иисусу упирающуюся женщину; один из них уже засучивает
рукав на правой руке, в которой зажат камень (обычное наказание за неверность —
побивание камнями), но Христос смотрит на женщину
кротко и печально. Картина в строгих и усталых темных тонах, очень больших
размеров, писана тепло и человечно.
Помню,
заинтересовал меня большой парадный портрет Павла в короне; огромное репинское
полотно «Государственный совет», в центре его Плеве навытяжку докладывает
сидящему Николаю II. Напротив этой картины стоит огромный бронзовый «Петр» Антокольского, метра в четыре; величавый, грозный, прямой,
свободно опирающийся на палку, в треуголке, в преображенском
мундире с аршинными обшлагами, в тупоносых ботфортах со звездчатыми шпорами, со
шпагой на боку. Прекрасен «Христос перед судом народа»; тоже бронза, тоже Антокольского. Стягивающая его веревка придает собою
напряженную стройность фигуре; прекрасна голова, я ее узнал. Я видел эту голову
в Уфе в мраморе. «Летописец Нестор» Антокольского,
бронза же; наконец, Иван Грозный в кресле, на коленях забыта книга, голова в
тафье склонилась под гнетом тяжелой думы, отраженной на лице. И я думаю, он
страдает о судьбах Руси или обдумывает новое письмо к Курбскому.
Масса
эскизов Иванова к его знаменитому «Явлению Христа народу» окончательный эскиз
картины «Христос и Мария Магдалина» его же.
Ге,
«Петр I допрашивает царевича Алексея». В Монплезире
(Петергоф), в
Репин,
«Запорожцы».
‹…›
Многое
я проглядел мельком: нелегко осмотреть Русский за два часа. Помню портрет Льва
Толстого с руками, засунутыми за пояс, помню Ярошенко, Шишкина в шляпе,
опирающегося на палку. Единственная в своем роде картина — «Выход в
Гефсиманский сад»: неподражаемые лунные эффекты из черного и голубого цветов.
В
общем — сила.
7
сент. Но Русскому до Эрмитажа далеко.
Сегодня
воскресенье, в третий раз был в Эрмитаже.
Остановился
опять перед голландской картой «Tabula Russia Vulgo Moscovia».
Рассмотрел названия: «Bela More»
(«Mare Album»), «Casan», «Cargapolia», «Ograina» (Украина), «Bela Wolga», «Sibiria», к западу от
предполагаемого мною Урала, а к востоку от него же — вот смех! — «Lucomorye». Лукоморье, ну и хохма! Какой русский человек
потешался над дотошным расспрашивателем-голландцем?
Названия народов: «Mordowiti», «Kasakki»
(или «Casakki», не помню), «Tingoesi»,
помещенные где-то рядом с «Molgozeia» (Мангазея), к северу от Лукоморья. Лишь когда я вспомнил,
что в голландской фонетике дифтонг «oe»читается как
наше «у», я понял, что речь идет о тунгусах (tingoesi!)
В
этот раз я несколько поближе ознакомился с примитивами и Возрождением.
Примитивы отличаются тщательно и кропотливо, почти ювелирно разработанным
рисунком, чрезвычайно отчетливым и почти совершенно мертвым
(кажется, Алпатов употребил выражение «чеканная сухость примитивов»). Примитивы обнаруживают полное незнакомство с тем, что итальянцы
кватроченто назвали потом sfumato [ит. сфумато, нечеткий, размытый, расплывчатый. — Прим. публ.], никакого смягчения
линий. Живопись примитивов плоскостная, нереалистическая, представление
о светотени у примитивов примерно такое же, как у троглодитов о коротковолновом
передатчике. Некоторые фигуры в два раза меньше других: условность,
изобретенная еще египтянами, изображавшими людей мелюзгой
под ногами у огромных фараонов, как средневековые живописцы пишут смертных и
святых.
Уже
другое впечатление производит Рогир ван-дер-Вейден в его крупной картине «Евангелист Лука,
рисующий портрет св. Девы». Справа — евангелист; это прекрасный мужской
портрет, с передовыми техническими приемами исполнения; евангелист всею позой
изображает заботливое усердие, рука его висит в воздухе и глаза устремлены на
мадонну. Очертания фигуры не так резки. Мадонна тоже нарисована недурно, хотя
неподвижно, зато младенец, нелепый и худой, вызывает смех своей деревянной
позой и окостенелыми ступнями. Но я прекрасно сознаю, что тогда этот младенец
соответствовал религиозным чувствам и настроениям людей аскетической и
схоластической эпохи, тогда в Христе не видели и не
хотели видеть обычного живого ребенка; условности позы его у Рогира ван-дер-Вейдена придают
младенцу мертвую, статуарную торжественность: он похож на статую, положенную
наклонно.
Рисунок
уже не чеканный, но более мягкий; краски уже не безжизненны, как у примитивов;
на заднем плане, помнится, писан недурной пейзаж. Вполне понятно, что Рогир ван-дер-Вейден был велик
для своей эпохи.
Технически
недалек еще от примитивов Питер Брейгель старший15. Я остановил
сегодня внимание на двух копиях с него: на большой картине «Ярмарка с
театральным представлением» и на «Избиении младенцев» (небольшое по размерам
повторение гуашью на пергаменте). Первая особенно интересна: в ней содержится в
зародыше многие черты Рубенса, Теньера, Остаде и многих других. Фигуры несколько карикатурны,
композиция, на мой взгляд, хаотична или, проще говоря, отсутствует, колорит
груб и наивен (преобладают красные и коричневые тона), но сюжет весьма жизненен, исполнение проникнуто юмором и наблюдательностью:
тут закружился хоровод подгулявших баб и мужиков под музыку волынки, там
дерутся, тут, лежа на земле, блюет упившийся; пред помостом бродячих актеров собралась толпа народу, многие
влезли даже на деревья и крыши, занавес вот-вот откроется; на бочке ждет
игроков колода карт; рядом трое играют в какую-то народную игру, и один игрок
мечет биту; там за столом, уставленным кувшинами пива, двое пожимают друг другу
руки в знак заключения сделки, словом, ярмарка, ее же не пересказать!
Любопытно «Избиение младенцев»: фламандский средневековый город, готические
здания, узкие улицы-щели, презабавная Иудея! На площади отряд воинов Ирода,
верхом на конях, в латах и шлемах, целый лес копий, иные из них нацелили уже
копья на маленьких детей и пришпорили коней. Горожане реагируют по-разному:
большинство их разбегается, матери в ужасе прячут и уносят детей, иные отцы
ответно обнажают мечи. Так это ж картинка из средневекового социального быта, а
не религиозный сюжет!
За
одного блюющего мужика Брейгеля Мужицкого я не возму всю огромную коллекцию субтильных
диан и мягкозадых венерок, составленную Буше16.
Я
хотел бы увидеть что-нибудь Квинтена Матсиса (или Матсейса)17,
антверпенца, предшествовавшего Рубенсу, но Матсиса нет в Эрмитаже, а есть живописец его круга и
направления, Теодор Ромбоутс (1587–1637)18,
тоже работавший в Антверпене. Я видел этого Ромбоутса
«Игру в карты» и «Кухню», крупные портретные группы в реалистической и
свободной манере.
С
новым наслаждением обошел я зал Рубенса. Кроме его крупных полотен, я обратил
подробное внимание на то, что раньше осмотрел поверхностно. Между 1613-м и 1615
годами написано эрмитажное «Снятие с креста»; обращает на себя внимание
Магдалина — полнокровная, тугобедрая фламандская
красавица со светлыми волосами и высокой грудью.
‹…›
Итальянское
возрождение!
Rinascita!
Я
видел рафаэлевское «Святое семейство», его же «Мадонна Конестабиле».
Большие витрины итальянского фаянса (майолики), с портретами красавиц на
донышках тарелок. Некоторые майолики под различными углами зрения дают
восхитительную игру света, яркий перламутровый отблеск.
Корреджо,
«Мадонна с младенцем и ангелом». Две небольшие, но с недавнего юбилея широко
известные картины Леонардо, две мадонны — «Мадонна Литта»
и «Мадонна Бенуа»19. Авторство одной из них спорно, но, мне кажется,
рисунок типичен, о красках же судить не берусь. Настоящая флорентийская школа,
что сказывается в несколько сумрачном колорите одной из них; другая
восхитительна своеобразным леонардовским реализмом,
колорит светлее.
Видел
замечательную «Юдифь» Джорджоне, «Магдалину» Тициана и ряд других картин.
Обращает на себя внимание «Девушка в тюрбане» и «Юность Марии» Гвидо Рени, прелестные девичьи
головки, но в целом мало затрагивают зрителя.
Кстати,
«Распятие Петра» принадлежит не самому Караваджо, а кому-то из его школы.
Самого Караваджо в Эрмитаже всего одно полотно, к тому же мало
характерное для него — «Девушка с лютней»20, написанная около
1590 года. Караваджо (1573–1610) был смелым и порою грубым реалистом; на его
стороне находился Рубенс во время своего пребывания в Италии, когда шел
знаменитый диспут между Караваджо и школой Карраччи. «Девушка с лютней» —
прекрасный, но психологически неглубокий портрет. Освещение несколько
искусственно, свет падает слева и сверху; на шее девушки лежит мягкая тень,
между пухлыми чувственными губами видны зубы, черные глаза смотрят немного
вбок, т‹ак› ч‹то› когда
рассматриваешь картину немного со стороны, чтобы выиграть освещение, взгляд ее
глаз останавливается на тебе; на ней изящное неглиже цвета поспевающего яблока,
желтого с легкой исчезающей прозеленью, раскрытое глубоко, чуть не до пояса, на
середине груди; девушка перебирает струны лютни, перед нею раскрыты ноты, на
них лежит скрипка, поперек которой положен смычок; в левом углу картины
несколько плодов. Господствует сумеречный желтовато смуглый тон. Видно, что
девушка позирует. Впрочем, это уже приближается к реализму. Сказывается эпоха;
чувствуется, что время уже загрунтовало холст для
Рембрандта и Веласкеса.
В
венецианской школе есть один маловыдающийся художник, Джакопо
Пальма иль Веккио (Jacopo Palma il Vecchio,
1480–1528 гг., Пальма Старший). Мне он нравится. У него есть очень поэтичные
женские портреты. В Эрмитаже его кисть представлена портретом
молодого человека, красивого и благородного, как и все его модели, также как и
многие другие его фигуры, одетого в черное и поставленного в вполоборота, с
изогнутой шеей, с приподнятой головой (похоже на известный автопортрет
Рафаэля). У Пальмы Старшего есть красавицы
венецианки, спокойные светловолосые женщины с белой шеей и грудью, цвет которых
подчеркивает темная одежда.
‹…›
Я
забыл еще упомянуть о Тинторетто: «Рождение Иоанна Крестителя», где дамы в
венецианских нарядах столпились вокруг кормилицы, дающей грудь мальчику, и
«Святой Георгий», где Георгий-победоносец в боевых
доспехах, на ретивом коне, подавшись всем телом вперед, всаживает копье в пасть
дракона.
‹…›
Прошел
по французским залам 18-го века, века галантного и фривольного. Жалкий Буше! Ни одной живой краски, голубые и розовые тона,
крайне резки; правда, очень смелые и эффектные композиции. Декоратор он был
неплохой, правда.
Присматривался
к Андромеде Рубенса; это и есть Елена Фоурмен? Пышное
тело, румяное лицо, рыжие волосы, монументальные ноги, нельзя сказать, чтобы
она на этой картине блистала красотой, но, по правде говоря, entre nous, les
garзons, она должна быть
хороша в своем женском деле.
А
propos, мне стало известно, что в Москве есть
Рафаэль. Пока что для узкого круга лиц дозволен осмотр взятых в счет репараций
картин из Дрездена. Об этом почти никому пока не известно.
‹…›
15
‹сентября› Понед. Был опять у
Егорова. Он руками и ногами: знать не знаю, никого не отчислял, принять не
могу, мест нет. Ладно! Придется ждать ответа из Москвы.
‹…›
21
сентября. Только что из Эрмитажа, еще руки
Хотел
написать, что еще руки не отогрелись после холодного ветра, но меня прервали
‹…›
Вновь
пришел в зал Рубенса и с удовольствием обошел вокруг него.
Большая,
несколько удлиненная картина «Снятие с креста», написана между 1613 и 1615
годами. Замечательный колорит; в центре мертвенно бледное тело Христа, пробитые
ноги безжизненно повисли одна поверх другой; посинелая рука касается пышной
груди Марии Магдалины, которая, став на одно колено и запрокинув лицо,
принимает опускающееся тело; слева Мария, в тени, одетая в
черное, скромная, приниженная, этакая бедная родственница; печальная картина.
К
ней есть эскиз; фигуры на нем те же, но композиция иная, не так четко выражено
это знаменитое рубенсовское плавное скольжение тела
вниз по чуть наклонной вертикали.
Рубенс,
небольшое «Поклонение пастухов»; пастухи и Мария склонились над младенцем; я
долго не мог понять, откуда освещены фигуры в этом темном фоне; наконец, до
меня дошло — светится сам Иисус, он — единственный источник света на картине.
«Поклонение
волхвов». Сегодня я лишь обратил внимание на какой-то забавный анахронизм: у
одного царя край широкой мантии поддерживает паж.
Прелестная,
чувственная и хмельная «Пастушеская сцена» написана между 1636 и 1638 годами.
Бронзовый темный атлет, цветущий мужественной красотой, обнимает молодую
красавицу, белую и нежную; он перебросил свою смуглую ногу через ее колено, а
ее обнаженная блистающая ножка шаловливо легла поверх этой ноги. Но несмотря на эту волнующую близость, молодая женщина не
глядит на возлюбленного: взгляд ее устремлен на зрителя. Ее пленительное лицо
показалось мне знакомым; ну, да, я видел эти лукаво смеющиеся глаза, тонкий нос
и чуть печальные, сладострастные уста, лицо женщины, не знавшей испепеляющей
страсти, но лишь покорно позволявшей себя обожать человеку, годному ей в отцы.
Да, это была она, знаменитая Елена Фоурмен, женщина
Рубенса, последний алмаз в его короне.
Я
не ошибся, консультант подтвердил, что это действительно Елена Фоурмен. Теперь ясно, что она смотрит на мужа и, позируя,
улыбается ему. Какая ласковая и добрая жаль щемит сердце,
когда думаешь, что триста с лишнем лет назад молодая женщина, полуокутанная красной драпировкой, с голыми ногами, открыв
одну грудь, позировала и улыбалась уже стареющему человеку, страстно и нежно
любящему ее, человеку с осанкой принца; человеку, творческая сила которого
накладывала отпечаток на все его обличье. И умерли эти прекрасные, и
умерли, и истлели, а слава титана и воспетой им подруги нетленна. Ars longa, vita brevis
[латинское крылатое выражение восходит к афоризму Гиппократа. «Жизнь
коротка, а искусство длинно» (Сенека «О кратковременности жизни»). — Прим. публ.]. Я бы сказал: ars aeterna
[искусство вечно. — Прим. публ.].
Я
уже с первого раза отметил «Вакха»; хочу только сказать, что его замечательный
колорит и настроение выдают несомненно Рубенса. Это —
его, как «Снятие», как «Пастушеская сцена», эскизы, портрет камеристки и
портрет испанской королевской четы; «Пир у Симона-фарисея»
Рубенс писал вместе с Ван-Дейком. Очень хорош «Союз Земли и
Воды», тело Геи, как всегда у рубенсовских женщин,
писано изумительно, мягчайшие рефлексы, полутона; внизу тритон, закатив глаза,
раздувая щеки, трубит в раковину. Колорит волшебный! Хорош «Пейзаж с
радугой», написанный между 1632 и 1635 гг., с двойной радугой.
‹…›
У
Рейнольдса я сегодня не был. Зато я рассматривал
картины предшественников и спутников Рубенса. Ян Брейгель Старший прозванный
«Бархатным» (1568–1625 гг.) — друг Рубенса; это совершенно
различные художники. Рубенс — могучий мастер сильных ударов, смелых
размахов, широких полотен; Ян Брейгель более склонен к небольшим холстикам, он
поражает ювелирной разработкой деталей, выписывает каждый листочек, каждый
лепесток; у него очень мягкий колорит, за что он и получил свое прозвище. Мне
понравился его пейзаж с Дианой и Актеоном; бегущие
голые нимфы, в страхе и гневе закрывшая грудь Диана, из-за кустов поднялся Актеон, вытянув руку торжествующим, веселым и уличающим
жестом. Вероятно, эти фигуры написали для Брейгеля Рубенс или Хендрик-ван-Бален. Там есть еще большая картина Балена и Брейгеля.
Меня
заинтересовал большой пейзаж Тобиаса Ферхахта (Tobias Verchaecht, 1561–1631 гг.), первого учителя Рубенса:
«Евангелист Иоанн на острове Патмосе». Картина мало
примечательна; явление бога евангелисту в небесах изображено без всякой фантазии
и без малейшего движения. В этом смысле Тобиас Ферхахт нисколько не ушел от Рогира
ван-дер-Вейдена.
По
пути итальянского мастера Караваджо пошли фламандские живописцы Герард Сегерс и Теодор Ромбоутс. Весьма своеобразен Квинтен Матсис, но его в Эрмитаже
нет вовсе, а жаль! Сегерса есть картина «Отречение
апостола Петра» — мрачный колорит, красноватое освещение вырывает из сумрака
несколько лиц; это напоминает Караваджо. Сегерс был
современником Рубенса. Когда Рубенс умер, Герарду Сегерсу было 79 лет (1591–1651 гг.)
Кое-что
интересное я видел в галерее нидерландской живописи XV–XVI веков. Напротив
«Евангелиста Луки с мадонной» находится «Оплакивание
Христа» того же ван-дер-Вейдена; много еще от
примитивов, от их заученных традиций и поз; продолговатые капли крови текут
прямо вдоль лица Христа, хотя оно почти лежит, и кровь должна стекать поперек
тела. Немного дальше в этой галерее образ Провоста
«Мадонна во славе»; высокая дева с младенцем, голова ее окружена сиянием; в
воздухе летают ангелы, услаждая ее слух игрой на скрипке. Внизу у ног ее ряд
чисто бытовых, очень живых портретов; женщина читает какой-то свиток, видимо, с
восхвалениями мадонны. Через плечо ее заглядывает старик, надевая на переносицу
забавные старинные очки с зажимом. В той же галерее неподалеку обращает на себя
внимание большая картина Франса Флориса «Суд Париса».
Франс Флорис вернулся из Италии, пропитанный духом
маньеризма; он достиг некоторого уменья в эффектных манерных изображениях,
полных условностей и внешней красивости; будучи самым типичным маньеристом
(романистом), он, как говорят, оставил полтораста учеников. Против маньеризма
выступил Рубенс; да, Флорис, кажется, был антверпенец. Вот глядишь на его «Суд Париса» и думаешь:
зачем так, а не этак? Почему композиция такова? Никакой жизненности, позы
произвольны; картинно и бесчувственно, смешна Паллада, голая, но в шлеме;
Венера берет яблоко; Юнона и Афина делают какие-то странные знаки пальцами:
видимо, это их выражение протеста.
В
XVI в. Антверпен расцвел и разбогател; он ведет широкую торговлю, в нем
происходят торговые и денежные операции мирового масштаба. Некоторые слои антверпенского общества враждебно относились к
торгово-спекулятивной горячке, охватившей город, к ее носителям — алчным и
деятельным «рыцарям первоначального накопления». Этой враждой проникнута
картина Маринуса Роймервале
«Менялы»: один меняла, считая деньги, вписывает цифры в книгу, сжимая кошель,
смотрит на зрителя встревоженным взглядом; его слегка оскаленный рот показывает
острые мелкие зубы, видны два-три из его клыков.
После
Рубенса я вошел в зал Ван-Дейка. Все его знаменитые парадные и
аристократические портреты меня маловато трогают; я обратил внимание на портрет
банкира и коллекционера Эберхарда Ябаха.
Van Dyck написал этот
портрет между 1627 и 1632 годами; этот Эбехард Ябах скупил очень много картин Рубенса.
Потом
зал Иорданса и Снейдерса. Иорданс еще более, чем Рубенс, был
наследником великих традиций нидерландского искусства. Снейдерс
наиболее близкий к Рубенсу из его учеников, в своих картинах запечатлел
неисчерпаемое богатство и изобилие земли. Таковы его знаменитые «Лавки»,
украшавшие столовую какого-то епископа, полны драматизма и движения его охоты
(на кабанов, медведей), драки собак и проч.21
Я
задержался в небольшой комнате, где находятся полотна Тициана: «Даная», «Мария
с младенцем и Магдалиной», «Несение креста», «Кающаяся Магдалина» и др. В общем лица у Тициана мало выразительны, они словно пытаются
выразить, но не решаются. Зато какой блеск колорита! А
рядом «Оплакивание Христа» Паоло
Веронезе: сила; Христос полулежит на руках Марии, его пронзенная рука повернута
вверх ладонью и чуть согнута, как и пальцы ее; лицо с закрытыми глазами
спокойно и грустно; цвет его тела и лица бледный, землистый; холодный,
погребальный колорит; но выражения лиц спокойны и довольно безжизненны. Мне
кажется, всем венецианцам свойственна сила поз и колорита, драматизм (нет, это
уже не всем) и движение, но всем им чужда психологическая глубина,
выразительность, душевные переживания.
В
своей записной книжке я записал: «Ну и дрянь болонск‹ая› школа!» Таково мое чисто субъективное мнение: я
понимаю, нельзя рассматривать явление вне среды, вне эпохи, но мне претит ее
лживая красота, ее слезливая набожность, тусклое смирение. Картина Джулио Чезаре Прокаччини
«Обручение св. Екатерины» (болонская школа). Екатерина розовенькая,
конфетная, приторно возводящая глазки к небу, с красными губками, сладенькими и
пухленькими; исусик жирненький и неприятный; с
лицемерным и ханжески стыдливым усердием живописец постарался обойти небожественное, изобразив у младенца член в виде крохотной
красноватой горошины.
Помню
еще автопортрет Сальваторе Розы, фрески школы Рафаэля, бюст Аретино
(P. Aretinus), Тинторетто, Бордонне, Карраччи…
В
следующий раз навещу Рейнольдса, залы французской
революции и Рибейру. Испанское искусство я до сих пор
оставлял без внимания.
Во
вторник я хочу подать заявление ученому секретарю Эрмитажа: примите в
библиотеку Эрмитажа. Хорошую биографию Рубенса.
23
сент. Вторник. Как же, так меня и приняли в библиотеку
Эрмитажа! Туда в лаптях не пускают.
Немного
побыл сегодня в Эрмитаже. Видел «Поклонение волхвов», скопированное Питером
Брейгелем Младшим с Питера Брейгеля Старшего. Это типичная нидерландская зима,
снег на крышах и деревьях, по зеленоватому льду замерзшего канала катается
мальчик в салазках, по улице, мимо обычных нидерландских домов, идут пестро
одетые фламандцы; еле заметил слева убогий хлев, около него и уже в нем царей и
свиту.
В
той же галерее замечательный портрет мужчины с гвоздикой, maОtre inconnu du XVIe siе1cle [фр.
неизвестный мастер XVI века. — Прим. публ.].
Вновь присматривался к Провосту, образ «Мадонна во
славе», в нижних углах святые в епископских одеяниях, с посохами, лица еще
напоминают несколько примитивы, но техника и краски выше «кватроченто»
Фландрии; правда, фигуры прямы, спокойны, ни одна ни
выходит из плоскости тела ни поворотом головы, ни жестом руки в сторону; все
глядят перед собой и несколько вниз, писаны они вполоборота, как у ван-дер-Вейдена. Провост —
консервативный живописец начала XVI в. Хемскерк22 — кто это? Позор,
я ничего о нем не знаю. Небольшой (сравнительно) образ (кажется, триптих) —
«Распятие». По-моему, это и есть маньеризм (он же романизм). Особенно
характерна для стиля картины отчаянно напряженная фигура распятого слева
разбойника. Если Хемскерк не романист, значит, я
ничему не научился и остался круглым дураком.
Прошел
по залам, к‹ото›рым раньше уделял недостаточно
внимания. Аннибале Карраччи, Доменикино;
среди них заметно выделяется большая картина Тициана «Бегство в Египет».
‹…›
Я
вошел в испанский зал. Снизу справа от входа — El Greco (Теотокопули, кажется, его
настоящее имя)23, два какие-то святых: удлиненные лица и большие
темные глаза, повышенная эмоциональность образов; ну, это не
ново для византийской живописи, это восходит к канонам византийской иконописи:
изможденные лица, вытянутые в длину фигуры, большие черные глаза и т. д. Но для
Испании Греко говорил новое слово, он оживил творческим дыханием остывшие
каноны, он скрестил их с испанскими традициями, он обмакнул греческую кисть в
кастильские краски. — Хосе де Рибера
(1590–1652 гг.) работал в Валенсии и Неаполе. В составе коллекции Рубенса были
картины Риберы. Рядом с двумя святыми Греко находится
картина Риберы «святой Онуфрий».
Суровый старик с исхудалым, обнаженным по пояс телом, с глубокими человеческими
глазами и прекрасной головой, поднятой вверх: вот где я понял, в чем маленькая
разница между религиозными живописцами и болонскими ханжами. У
старых мастеров, которые действительно глубоко верят, молящиеся или мученики,
подвижники, святые поднимают голову, чтобы прямо взглянуть в глаза небесам, а
на картинах болонцев розовощекие святые чуть отклонят
голову, пригнут к плечу и подкатывают глаза под лоб, бросая на небо слабый и
мутный взгляд; в этом сказывается лживость, картинная показная набожность,
неискренняя религиозность упадочной болонской школы. — «Святой Онуфрий» молится, сложив костлявые руки; на одну из них
нацеплены четки; перед ним череп, корона и скипетр24.
Что
это значит? Нужно посмотреть в Брокг‹аузе›. и Эфр‹оне›,
там есть легенды о всех святых. По другую сторону от
входа в зал другая картина Риберы: «Святой Иероним, внимающий звуку небесной трубы». Очень живое,
прислушавшееся лицо, простое, но красивое благодаря загоревшемуся внутреннему
огню.
Большое
удовольствие доставил мне Velasquez25. Этот по мне, он мне близок. Я
представляю его себе добрым человеком, чьи дни омрачает какая-нибудь тяжелая
болезнь; он хмурится и злится на себя и весь мир из-за физических страданий,
они унижают его, но стоит ему увидеть милое, простое, человечное, как душа его
просияет и улыбнется, из-под нахмуренных бровей тепло глянут мохнатые сердитые
глазки. Его портрет Оливареса26 — одна сторона —
(и висит на одной стене залы; «Завтрак» — другая сторона его творчества и висит
на противоположной стороне. Случайное разделение соответствует истине.
«Завтрак» хорош; хлебец румяный, спелый разрезанный гранат, в котором видны
красные зернышки, вино, слева слепой старик с напряженным сморщенным лбом и
высоко вздетыми бровями — такое прислушивающееся выражение; в середине забавный
коротыш с редкими зубами поднимает, торжествуя и смеясь, скляницу вина; справа
особо любопытный тип, лицо, которое, мне, кажется, я встречал в жизни, неглупый
и бывалый человек, остряк, знающий себе цену, хладнокровный и веселый скептик, picaro в отставке, словом человек народа, славный и дельный
испанский парнюга, Санчо Панса пятнадцать лет спустя, спустивший весь свой жирок.
Bartolomeo
Esteban Murillo27. Тоже известное имя. К
сожалению, жанровые картины, его слава и гордость, почти не представлены в
Эрмитаже: есть большие его произведения, но все религиозные, в которых он
слабоват. Но тоже есть интересные «Иоанн Креститель с
агнцем» — прелестный малыш, наивный и чудный человеческий детеныш, а к нему
доверчиво жмется белый овечий детеныш. «Изведение Петра из темницы» — ангел,
схватив святого за руку, взмахнул крыльями и сейчас взовьется. «Мальчик с
собакой» — некрасивый мальчуган в потертой одежде, с прорехой на локтях, нежно,
умиленно улыбается жалкой и робкой собаченьке, которая, подняв нос, осторожно
принюхивается к нему. «Вознесение мадонны» — толпа усердных крылатых амуров, в
которых превратились у Мурильо ангелы во многих
картинах, облепив густую и черную тучу, стремительно возносят на ней Мадонну к
престолу Саваофа. Мадонна стоит неподвижно, боясь
шевельнуться: так скоро движение; ее взор устремлен ввысь — что она там видит?
Под картиной можно подписать: «Excelsior»
[лат. Все выше. — Прим публ.].
Движение захватывающее, хотя совершенно плавное и
ровное. Но почему я написал «хотя»? Именно потому и захватывающее. «Отдых на
пути в Египет», очень хорош спящий Иисус, такой славный мальчишка, ‹…›
«Распятие» довольно ерундовое. Возмутила меня «Смерть инквизитора Педро Арбуэса» — кого вздумал восхвалять!28 Эту собаку убили на улице за жестокость, убийцы были
преданы лютой смерти, а Мурильо делает из него
мученика: «злодеи» всаживают в него меч, а в небесах показался ангел.
Следующий
раз посвящу все время гравюрам de
28
сент. Видимо, скоро вернусь в Уфу, несолоно хлебавши. Доживая последние дни в Ленинграде, тороплюсь его
использовать. Надо побывать на Мойке, в доме Пушкина, в
Мариинском театре. На завтра заказана мною редкая
книга из фонда в Публичке. Сейчас только из Эрмитажа,
где побывал шестой раз.
Фаянс
Революции29. Тарелка с карикатурой на монаха:
жирная рожа в бородавках, la mine
chanoine [цветущий вид от фр. «chanoine» — каноник. — Прим. публ.], как говорят французы. Надпись над рожей: «Pelisson qui a laissе2 sa
religion pour advancer ses affaires»
[Пелиссон (мужское имя и разновидность свободной
одежды на меху с длинными широкими рукавами, напоминающей сутану), который
отказался от религии, чтобы преуспеть в делах], надпись под рожей
в стихах:
«Hipocrite a1 l’е2glise aussi bien qua
je me ris de
Si je pе2che par la contre ma connaissance
Nimporte je me mest par la sur le bon tour»30. (Апострофы тогда еще не
были выдум‹аны›31.)
Карикатуры
на духовенство с каламбурами: гнусный старикашка в
сутане, на двух костылях и деревянной ноге, подпись под картинкой: «L’abbе2 — Quille: Ventre bleu! je suis
revenue d’une belle…» В имени этого старикашки
заключена игра слов: l’abbе2 Quille — la bequille (бекиль
— костыль). Другая карикатура: «l’abbе2 Vue» — «la bйvue»
(промах, ошибка). Большая цветная карикатура: «Le Ci devant Grand
Couvert de Gargantua Moderne en famille». — «Прежнее пиршество
современного Гаргантюа и его семьи». Посреди стола сидит огромный и жирный «Гаргантюа
модерн», отправляющий в рот полкабана на вилке; по правую руку от него в синем
фраке сидит генерал Буше, виновник кровавых событий в Нанси 31 августа
‹…›
Я
еще раз схожу для этих карикатур. Есть гравюры с изображением
знамен и униформ национальной гвардии, Лафайет, много портретов, ассигнаты, на
иных портреты короля, медные монетки по 20 су, медали, на к-рых
выбиты Бальи, Лафайет, Шалье, Марат, Лепелетье, Баррат, Виаля; интересна медаль с изображением Робеспьера и Цецилии Рено, но я не разобрал
надпись: как будто, в термидорианском духе, не знаю. Цветн‹ая›
гравюра — проект храма Свободы на развалинах Бастилии, архитектура Приера32
(«temple dediе2 a1 la-libertе2»).
Сегодня
я видел небольшие статуи Родена, они меня поразили, до сих пор я видел лишь
фотографии его работ. Там «Ромео и Джульетта», «Вечная весна».
какая страсть и сила! Эти небольшие группы будят во
мне зависть творить; его молоток и резец мне недоступны, но есть перо…
Остальное
допишу завтра после Публички. ‹…›
29
сентября. Вечером. Дописываю про вчерашнее посещение
Эрмитажа. Фаянс Революции. На тарелке грубо намалевана пушка, два синих
знамени, надетых вместо древка на копья. Желтый барабан, вверху синий колпак с желтым околышком; синий и желтый —
цвета волонтеров республики. Внизу надпись: «a1 зa ira» (т. е. «ah, зa ira!»)
Большая
картина Муайена «Битва Энея с Диомедом».
‹…›
Видел
в залах 19 в. картины Ренуара. Клод Моне «Стог сена» и «Поле маков»;это удивительно по силе зрительной иллюзии, но это уже не
живое искусство. Это фокусы, это трюк, но идей уже нет, это уже мертво. Не
живопись, а хитрая механика красок.
Хочу
еще отметить триптих «Исцеление слепого» Лукаса ван-Лейдена; венецианец Паоло Фаринати (1522–1606), «Поклонение младенцу»; младенец
глядит на мать, и это очень человечно. Картина из мастерской Рубенса
«Поклонение мадонне»; две рясы, две тонзуры. Люди не могли себе представить
мира без монахов, но все ж забавно: монахи до возникновения церкви христовой.
Хосе
де Рибера, «Христос в терновом венце». Реализм? Очень своеобразный. Реализм в религиозн.
живописи.
30
сентября. Вторник. Сейчас из Эрмитажа (седьмой раз).
Опять
потешался карикатурами революции. Очень интересные и живые. Вот
на одной приплясывает лихой молодец в башмаках, распахнутой куртке, штанах до
колен; один чулок у него спустился, в правой руке он поднимает бутылку, в левой
держит большой бокал вина и чокается с простолюдинкой; за плечами ее высокая
корзина, она держит бокал вина. Вверху надпись: «J’somm’
du Tier-Etat» (Мы из
третьего сословия). Вот на одной карикатуре крестьянка, согнутая в три
погибели, везет на себе монахиню и аристократку в высоченной шляпе, обвитой
цветочными гирляндами, украшенной пышным султаном (панашом);
подписано: «A faut esperer qu’en se jeu
‹…›
Много
сильного. Музей замечательный. Правда, нет
подлинников Ван-Эйка, Квинтена
Матсейса, плоховато представлены многие великие. (Корреджо, кажется, один, Рубенса 2–3 стоящих.)
Зато Рембрандт, венецианцы, болонцы, испанская школа,
фламандское искусство, — это хорошо. Франция 19 в.
представлена бедно. Лоджии очень любопытны. Скульптура богатая, особенно
поздняя. Канова, «Амур и Психея».
Хватит
на сегодня.
5
окт.
Воскресенье.
Мною
получен отрицательный ответ из Москвы. Я писал Сталину, письмо передано в министерство
высшего образования, в отдел педвузов. Чинуши,
формалисты из МВО ответили очень дипломатичным отказом. Я уже взял билет
до Уфы; 29-й поезд отходит в Москву в 40 минут ночи, с 9-го на 10-го.
‹…›
17
октября.
Итак,
я снова сижу за столом, покрытым синей клеенкой, под новой лампой в 100 ватт,
на улице Зенцова в городе Уфе. Последние обобщающие
записи.
‹…›
Историком
быть мне не суждено. Причины мандатно-бюрократического
свойства. Ленинградское правление испугано недавними пертурбациями и репрессиями,
произведенными среди руководства Ленинграда. Моя анкета привела в панику
руководителей педвузов. Я писал в центр, но не был принят. ‹…›
8
ноября.
Восемнадцать
лет… Порог жизни. Молодость, неопределенность. Резец слабо лишь наметил будущие
формы. Мы будем чем-то. Чего ради? Чего ради хочу быть я большим и многотворным?
Взглядываю и ищу ответа на дне черного колодца, именуемого человеческой душой:
чего ради хочу быть им? — Чтобы им быть!
Публикация, вступление, комментарии
Ирины Розиной и Марии Рыбиной
__________________________
1 Клодт
Петр Карлович (1805–1867), российский скульптор и литейный мастер. Четыре
группы укротителей коней на Аничковом мосту в
Санкт-Петербурге созданы в 1830-е гг., установлены в 1849–1850 гг. Автор
упоминает одну из легенд о художнике. В действительности Петр Клодт скоропостижно скончался в своем имении на мызе Халала (Финляндия) 8 (20) ноября
2 Струве Василий
Васильевич (1889–1965), востоковед, академик АН СССР, автор трудов по истории и
теории культуры Египта, Двуречья, Ирана, Закавказья,
Средней Азии. Владел всеми видами египетского иероглифического письма; первая
работа ученого в области египтологии (монография «Петербургские сфинксы») вышла
в
3 Рембрандт Харменс ван Рейн (1606–1669),
голландский живописец, рисовальщик, офортист. Картины из коллекции Эрмитажа
«Даная» (1636–1647) и «Жертвоприношение Авраама» (1635).
4 Караваджо
(Микеланджело Меризи да Караваджо) (1573–1610),
итальянский живописец. Картина «Распятие апостола Петра» (1600) находится
в Риме (капелла Чезаре церкви Санта Мария дель Пополо). Далее автор
оговаривает, что увиденная им картина принадлежит кому-то из школы Караваджо
(запись от 7 сентября).
5 Йорданс
Якоб (1593–1678), фламандский живописец. Картина
«Бобовый король» (1638). Праздник Бобового Короля — популярная тема во
Фландрии. По традиции в крещенский вечер семья собиралась за ужином.
Кульминацией праздника был пирог, в который запекалась фасолина:
тот, кто ее находил, и становился королем праздника, усаживался во главе стола
и распоряжался дальнейшим ходом торжества.
6 Государственный
педагогический институт им. А. И. Герцена. Ныне Государственный
педагогический университет им. А. И. Герцена.
7 Государственная
публичная библиотека им. М. Е. Салтыкова-Щедрина. С
8 Здесь и далее, кроме случаев, отмеченных особо, перевод
принадлежит Р. Г. Назирову.
9 Суздальский Юрий
Павлович (1919–1974) — историк, преподаватель Ленинградского педагогического
института им. А. И. Герцена, читал курсы античной истории и
литературы, в частности, на филологическом факультете ЛПГИ
им. А. И. Герцена. Один из авторов книги «На семи холмах: очерки
культуры древнего Рима» (1960).
10 Финальная строфа
стихотворения «Не скорбным, бессильным, остывшим бойцам…» (1899)
В. Г. Тан-Богораза (наст.
имя; псевдонимы Н. А. Тан,
В. Г. Тан; 1865–1936). Стихотворение было опубликовано в журнале
«Начало». 1899. № 3. С. 209 под заголовком «Из Уолта Уитмена. Перевод
с английского». По свидетельству Тана, ссылка на Уитмена является фиктивной
(Архив АН СССР). Неоднократно перепечатывалось в революционных изданиях как
перевод из Уитмена. См. подробнее: Поэты-демократы 1870–1880-х годов.
Библиотека поэта. Большая серия. 2-е изд. Л.: Советский писатель, 1968 /
Биографические справки, подготовка текста и примечания В. Г. Базанова, Б. Л. Бессонова и А. М. Бихтера/.
11 Возможно,
Р. Г. Назиров пользовался следующими
изданиями: Уитмен У. Избранные стихотворения и проза. Пер., прим. и вст. ст. К. Чуковского. М.: Гослитиздат,
1944. 216 с. и Уитмен У.
Листья травы. — Проза. Пер. и предисл.
К. Чуковского. Пг.: Гос. изд-во, 1922. 260 с. (Всемирная
литература. Америка. Избр. соч. Уота Уитмэна,
Walt Whitman, 1819–1892).
12 Олар, Альфонс. Политическая история французской революции.
Происхождение и развитие демократии и республики (1789–1804) / А. Олар. Пер. с фр. Н. Кончевской. С
1902-го по
13 Романтически-возвышенный
живописный портрет, созданный художником еще в 1809 году, давно превратился в
эталон образа героя эпохи 1812 года. Портрет гусарского полковника долгое время
считался изображением героя-партизана Дениса Давыдова. Так, например, известный
исследователь искусства, художник Александр Бенуа в классическом исследовании
развития русской живописи XIX века, анализируя творчество О. Кипренского,
пишет: «…наиболее хорош Денис Давыдов, являющийся теперь во всем Музее
императора Александра III наиболее совершенною по живописи краскам вещью. ‹…›
Денис Давыдов у Кипренского — кокетливый танцор, отважный воин, но нигде и
ничто не намекает на то, что это поэт. Все пожертвовано для
внешнего эффекта, для какой-то чисто гусарской нарядности, но нужно отдать справедливость,
что этот внешний эффект, эта нарядность настолько хороши, что, глядя на этот
портрет, забываешь, наоборот, подумать о том, выражена ли в нем душа» (Бенуа
А. Н. История русской живописи в XIX веке. С.
50–51). Как портрет Евграфа Давыдова картина атрибутирована
лишь в 1962 году сотрудниками Государственного Русского музея.
14 Вяземский П. А.
Письмо Пушкину А. С., 22 января
15 Брейгель Питер
(Старший или Мужицкий) (ок. 1525–1569), нидерландский
живописец и график Северного Возрождения, отец художников Питера Брейгеля
Младшего и Яна Брейгеля Старшего.
16 Буше Франсуа ( 1703–1770), французский живописец, гравер, декоратор,
мастер стиля рококо. Живописный и декоративный дар художника ценили
современники, но неоднозначно оценивали потомки. Картины в собрании Эрмитажа
«Туалет Венеры» (1751), «Пастушеская сцена» (нач.
1730-х) относятся ко времени расцвета творчества Ф. Буше.
17 Массейс Квентин (Квинтен) (1465/66–1530), фламандский живописец, оказавший
влияние на нидерландских и немецких мастеров XVI в.
18 Автор ошибся в
датировке: Ромбоутс Теодор (1597–1637).
19 Леонардо да Винчи
(1452–1519). Картины «Мадонна с младенцем» (1490–1491) и «Мадонна с цветком»
(около 1478) или «Мадонна Бенуа». Традиционные названия по имени владельца, у
которого картина была приобретена музеем. «Мадонна с младенцем» — одна из
четырех картин, приобретенных для Эрмитажа в
20 Караваджо «Юноша
с лютней» (ок. 1595). Находясь на службе у
кардинала дель Монте в
Риме, художник написал несколько картин, изображающих музыкантов; до нашего
времени сохранились две. Одно из полотен ныне хранится в музее «Метрополитен»
(Нью-Йорк), а другая картина из коллекции кардинала дель
Монте перешла в собрание семьи Джустиниани,
у которой в
21 Одной из известных работ Франса Снейдерса
(1579–1657) является серия четырех монументальных картин «Лавки». Согласно
свидетельствам авторов XVIII века, заказчиком был епископ Антоний Трист. Полотна предназначались для украшения парадной
столовой в его дворце.
22 Хемскерк Мартен Ван (урожденный Мартен ван
Вен) (1498–1574), нидерландский художник эпохи Возрождения.
23 Эль Греко
(настоящее имя ДомемникосТеотокомпулос) (1541–1614),
испанский художник. По происхождению грек.
24 Картина «Святой Онуфрий» (1637) изображает христианского отшельника. Перед Онуфрием корона и жезл, напоминающие о том, что он был
принцем, а череп (символ неминуемой смерти) — частый атрибут образа отшельника.
См.: Иванова Е. В. Великие мастера европейской живописи. М.:
ОЛМА-ПРЕСС, 2006. С. 541.
25 Веласкес Диего
(1599–1660), испанский художник.
26 Диего Веласкес. Портрет
графа-герцога Оливареса (1638). Дон Гаспаро де Гусман, граф Оливарес,
герцог Сан-Лукар де Барракудо,
главный министр двора короля Филиппа IV.
27 Мурильо Бартоломе Эстебан (1617–1682), испанский живописец.
28 Педро де Арбуэс (1441/42–1485), испанский инквизитор. Был назначен
Торквемадой инквизитором Арагона, организовывал аутодафе, осуществлял приговоры
с сожжением и конфискацией имущества. В историю вошел как истребитель еретиков,
изобретатель страшной казни, «живых шахмат». В результате заговора 17 сентября
29 Разновидность
«агитационного искусства», произведения из фаянса — тарелки, блюда, кувшины,
кружки с росписью на актуальные политические темы и сюжеты, выпускали во
Франции в период революции, в 1789–1794 гг. Города Марсель и Невер, где
действовали старинные мануфактуры, были главными центрами производства.
30 «Лицемер перед
Церковью и перед двором, / я смеюсь над муками совести. / Если этим я грешу
против истины — / Наплевать, тем самым я извлекаю выгоду для себя».
31 Апострофы, как и
другие знаки французской диакритики, появляются в печатных текстах после
32 Ж.-Л. Приер (фр. Prieur, Jean-Louis, 1759–1795), французский гравер, автор проекта
храма, посвященного Свободе, на развалинах Бастилии (Temple
dе2diй а la libertе2,
1792). Эстамп, хранящийся в Национальной библиотеке Франции, датируется
1789–1791 гг. Temple de2die2
а la liberte2 [Image fixe]: projettе2 sur les ruines de