Опубликовано в журнале Нева, номер 5, 2014
Дмитрий Артис (Дмитрий
Юрьевич Краснов-Немарский) родился в 1973 году в г.
Королев Московской области. Окончил Российскую академию театрального искусства
и Литературный институт им. А. М. Горького. По его пьесам поставлены спектакли более
чем в двадцати театрах по всей России и ближнему зарубежью. Печатался в
периодических изданиях: «Другие берега», «Современная поэзия», «Российский
колокол», «Литературная газета», «Дети Ра», «Зинзивер»
и др. Книги стихотворений: «Мандариновый сад» (Из-во
«Геликон+», 2006), «Ко всему прочему» (Из-во «Русский двор», 2010), «Закрытая книга» (Из-во «Авторская книга», 2013). Живет в Санкт-Петербурге.
1.
Только любовь, Марина, и никакого бренди,
молча войди, разденься, свет погаси в передней,
дверь посади на цепи, а полумрак — на царство.
Сердцу необходимо замкнутое пространство.
Здесь: ни стола, ни стула, сорванные обои
и на железной койке место для нас обоих.
Но это много больше, но это много шире
неба — в своем размахе,
солнца — в своей вершине.
2.
Ночь (или что-то вроде этого), спи, Марина,
страсть к перемене родин даже меня сморила.
Будто уселись в сани, катим от дома к дому:
то к одному пристанем, то прирастем к другому.
Стылое чувство долга не намотать на палец,
видимо, слишком долго жили, не высыпаясь.
Что же теперь согреет в этой ли, в той отчизне?
Спи, засыпай скорее, сон мудренее жизни.
* * *
Тяжелее всего начинать. Досчитаешь до ста,
не решаясь наполнить пространство пустого листа.
Доброй ночи тебе! Мои боги уснули немного
на широкой груди своего ненадежного бога —
так они называют меня. Я вздыхаю чуток,
и считаю до ста, и смотрю, как дурак, в потолок.
Баю-баю-баю, баю-баю-баю, баю-баю,
не смеюсь над собой, но слегка сам себя улыбаю.
Мои боги — я так называю три года подряд
золотого ребенка и мать его — вроде бы спят.
Можно встать, и писать, и печататься в собственном блоге:
«Доброй ночи, Господь, и спасибо, что счастливы боги».
* * *
Еще немного — и песчаным ливнем
накроет Рим, последний, третий Рим,
и мы с тобой об этом говорим,
а надо бы о чем-нибудь наивном.
Допустим, о бессмертии вселенной,
но мы упрямо говорим о не-
избежности: об атомной войне,
о том, что все умрут и мы — со всеми.
А надо бы о чем-нибудь попроще:
об ангелах на маковке сосны…
Украсили рождественские сны
освоенную в бункере жилплощадь.
Уже ничто не будет повторимо,
уже никто не будет повторим,
и мы с тобой о Риме говорим,
но Рима нет, не будет больше Рима.
* * *
Я тоже умею играть на трубе,
за правое дело погибнуть в борьбе.
Во поле широком врага настигая,
умею прославить себя, дорогая.
Камнями шугая дворовых собак,
и в церковь умею ходить, и в кабак,
и, даже камнями собак не шугая,
умею туда же ходить, дорогая.
И холод, и голод, и каторжный труд
за краткое время любого согнут.
Ничто не кляня, никого не ругая,
умею согнуться и я, дорогая.
Умею в тебя не войти, но упасть,
с лихвой ублажая животную страсть,
кончаясь, потея, слюной истекая —
все это умею, моя дорогая.
Умею убиться, остаться живым,
умею считаться навеки твоим,
и жемчуг метать, и нести ахинею,
но делать счастливой тебя не умею.
* * *
Не ложись к ней в постель, никогда не ложись, никогда,
даже если метель за окном и в груди холода,
даже если один и конца одиночеству нет,
сам себе господин — сам себе неизвестный поэт,
не ложись к ней в постель, никогда-никогда не ложись —
это больше, чем цель, на которую тратится жизнь,
это больше, чем жизнь, при которой немыслима смерть:
никогда не ложись и не думай такое посметь,
никогда, никогда, потому что не надо, нельзя,
и не чувствуй стыда, уползая, на брюхе скользя
по неровным полам, по стене, потолку — все равно,
пусть уже пополам разрывает желание, но
не ложись к ней в постель, как занюханный поц, не мельчи,
даже если модель отношений иного не чтит,
даже если нагой, тебе некуда деться в ночи,
к ней в постель — ни ногой, ни рукой, упирайся, кричи,
потому что нельзя, потому что не нужно тебе,
эта всячина вся, эта женщина с богом в ребре
не твоя параллель, не твоя, не твоя благодать,
не ложись к ней в постель, я ведь знаю, ты ляжешь опять.
* * *
Так явственна природа тишины,
когда ни друга рядом, ни жены,
и занят сын великими делами,
и между мной и небом — между нами
зияющие бездны не видны —
я сам есть небо, полное луны.