Опубликовано в журнале Нева, номер 5, 2014
Русские поэты Америки. Первая волна
эмиграции. Антология. Т. 1 и 2,
Charles Schlacks, Publisher, Idyllwild, CA, 2013. Составитель,
автор предисловия и комментариев Вадим Крейд.
Революция и Гражданская война вымели из России огромный пласт образованных людей — дворян, творческую интеллигенцию, военных, духовенство, чиновничество, — ставших эмигрантами. Они обретали кров в разных городах Европы и Азии — Константинополе и Белграде, Харбине и Шанхае, Берлине и Праге, Париже и Риге. Вторая мировая война заставила многих из тех, кто осел в Европе или Китае, перебраться в Соединенные Штаты. Так получилось, что для большого числа представителей первой эмиграции Америка стала «последней главой» в их «одиссеях». Если это были люди пишущие, они не бросали писать и здесь, несмотря на все сложности своей материальной жизни. В антологии, составленной Вадимом Крейдом, можно познакомиться с поэтическими образцами, принадлежащими русским поэтам первой волны, поселившимся в Америке.
Рассмотрим же эту антологию.
И первое, что бросается в глаза: она весьма представительна, ибо включает 61 имя (для сравнения: в сборник «Содружество», составленном Татьяной Фесенко, вошли 26 поэтов первой волны, проживавшие в Америке).
В обширном предисловии говорится, что русская поэтическая диаспора первой волны в США по численности уступала лишь французской. Фашистская оккупация Парижа вынудила некоторых поэтов «парижской ноты» переместиться в Нью-Йорк, и два бывших «парижанина» Марк Алданов и Михаил Цетлин основали в американской столице до сих пор существующий «Новый журнал» (с 1942 года), ставший законным преемником наиболее авторитетного парижского эмигрантского издания «Современные записки» (1920–1940). И уже во второй половине ХХ века «в Америке вышло больше русских поэтических сборников, чем в любой стране зарубежья».
Автор антологии Вадим Крейд в течение 11 лет был главным редактором «Нового журнала». Американская русская диаспора, в особенности ее первая волна, богатая поэтическими дарованиями, на протяжении многих лет оставалась в сфере его внимания, исследователь по крупицам собрал биографические сведения о включенных в сборник авторах.
Двухтомник, им составленный, показал многообразие ликов русской музы в Америке, здесь, как верно замечено в предисловии, нет однотонности тем и звучаний, то есть того, что можно назвать «одной нотой», хотя бы и «парижской».
Все поэты прожили непростые жизни, все были выбиты из колеи потерей родины и странничеством. Биографии некоторых потрясают.
Начну с первого (поэты в антологии идут по алфавиту).
Иван Акимов, сын главврача Петербургской Евгеньевской больницы сестер милосердия. После революции всю семью арестовали, отец погиб, брата расстреляли, подросток Иван с матерью бежали в Финляндию, потом были переезд в Ригу и работа в Латвийском посольстве, а в 1939 году, когда посольство было закрыто (в связи с входом в Прибалтику Красной армии), перебрался в США, где раскрылся его талант художника-карикатуриста, автора политических шаржей.
Александр Браиловский. Его детские стихи понравились Брюсову, ему известное стихотворение, начинающееся строчкой «Юноша гордый со взором горящим». За революционную деятельность был дважды приговорен к повешению, сумел убежать из камеры смертников, жил в Швейцарии, Италии, Франции, а затем разочаровался в марксизме — и в 1917 году покинул Россию, обосновавшись в США, здесь он был членом Объединения русских писателей в Нью-Йорке, занимался переводами зарубежной классики, активно сотрудничал с «Новым журналом»…
Борис Волков. Участник Первой мировой войны, георгиевский кавалер, затем — участник Белого движения. В 1919 году ушел из России через монгольскую границу, скитался по странам Востока, был в Иране и арабских странах, жил в Японии и Китае. В 1920-х годах переехав в Калифорнию, работал грузчиком в порту Сан-Франциско, был он, по мнению В. Крейда, «самым одаренным поэтом» в Литературно-художественном кружке на Западном берегу.
Елена Грот. В разгар Первой мировой, в 1916 году, вместе с мужем, военным инспектором, прибыла в США, в Гражданскую войну сопровождала мужа, отправившегося в армию Колчака, в 1921 году, когда Белое движение было разгромлено, вернулась в Америку. Именно ее гостиная в Сан-Франциско стала прибежищем Литературно-художественного кружка, возникшего в 1921 году и объединявшего таких поэтов, как Борис Волков, Ольга Ильина, Наталия Дудорова, Алексей Масаинов, в более поздние годы Глеб Струве, Иоанн Сан-Францисский (Странник), Ольга Скопиченко.
Князь Николай Кудашев, внук декабриста, в ранней юности участвовал в Добровольческом движении, затем были военный лагерь в Словении, где он жил вместе с товарищами по кадетскому корпусу, служба пограничником в Югославии, в 1941 году он стал добровольцем русского Белого корпуса, служил в армии Власова, попал в плен… В Америке, куда он эмигрировал в 1949 году, долгие годы работал на пищеперерабатывающем комбинате…
Это, конечно, не «доить коров в Аргентине» (Маяковский), но, принимая во внимание княжеское достоинство, где-то рядом.
Кудашеву, уже старому и больному, посвящены трагически светлые лирические строки Ольги Анстей, поэтессы послевоенной волны эмиграции, первой жены поэта Ивана Елагина.
Эти биографии можно продолжать и продолжать: у всех поэтов двухтомника позади годы скитаний; мужчины, как правило, сражались против Красной армии, некоторые, такие, как Сергей Войцеховский (1900–1984), до конца жизни остались «белогвардейцами», пронесли в душе отсвет тех апокалиптических дней.
Из любопытных фактов.
Только двое остались сегодня из участников антологии — самая младшая представительница поколения первой волны Ираида Легкая и Михаил Ротов.
Две поэтессы, авторы сборника, умерли в Москве, это Христина Кроткова (1904–1965), чья жизнь оборвалась во время экскурсионной поездки в российскую столицу, и Лидия Нелидова-Фивейская (1894–1978), в 1956 году вернувшаяся на родину и закончившая дни в московском Доме ветеранов сцены на шоссе Энтузиастов.
Лидия Нелидова-Фивейская, жена композитора М. Фивейского, была балериной, встречалась со многими знаменитостями из мира музыки, о чем оставила до сих пор не опубликованные записки. Музыкантами были и такие поэты, как Владимир Дукельский (1903–1969), Александр Корона (189?–1967), Всеволод Пастухов (1894–1967).
Калифорнийские поэтессы Наталия Дудорова и Ольга Ильина приходились правнучками поэту Евгению Баратынскому. Ильина к тому же внучка Федора Тютчева (см. стихотворение «Буду старой старухой»), что неудивительно, если вспомнить, что подмосковное Мураново — мемориальный музей обоих поэтов, чьи потомки породнились.
Среди участников сборника есть и совсем необычный персонаж, скрывшийся за псевдонимом Странник, это архиепископ Иоанн Сан-Францисский, в миру князь Дмитрий Шаховской (1902–1989), в своих стихах признающийся в любви к ставшей для него родной Калифорнии.
Первая волна эмиграции богата большими поэтами, достаточно назвать такие имена, как Марина Цветаева, Владислав Ходасевич, Георгий Иванов.
Американский извод уступает в этом смысле французскому. Но «имена» есть и в двухтомнике Вадима Крейда, это Нина Берберова и Владимир Набоков, Амари (Михаил Цетлин) и Аргус (Михаил Айзенштадт), Давид Бурлюк, Глеб Струве, Юрий Иваск, Борис Нарциссов, Игорь Чиннов…
Корифеи, оказавшись в Америке, «стране чистогана», как кажется, стали писать жестче, беспощаднее. Наиболее непримирим к американским реалиям был Давид Бурлюк, но и Набоков в подборке, почерпнутой из «Нового журнала» 1940–1950-х годов, весьма жесток и ироничен, а еще — что весьма отличает его от «европейского» — склонен к игре с ритмом и рифмой.
Нина Берберова, прибыв в Америку, как кажется, впервые после юности взялась за стихи, причем стихи, ни на что прежнее не похожие — безрифменные или с нерегулярной рифмовкой верлибры, — пропитанные «горечью и злостью» («Кассандра», «Я остаюсь», 1959, «Ни о вазе…», 1961).
Мы не удались, как не удалось
многое,
Например, вся мировая история
И, как я слышала, сама вселенная,
Но как мы шуршали, носясь по ветру!
(«Я остаюсь»)
Подборка Берберовой в антологии неожиданна и свежа, она открывает в ней интересного, очень современного поэта. Оригинальна, насыщена редкими по звукописи, по игре со словом, рифмами и ритмом стихами подборка Игоря Чинного, названного в предисловии «возможно, лучшим русским поэтом США». О Чиннове Крейд пишет с восхищением: он сочетал в себе «утонченное эстетическое чувство, прихотливую религиозность, житейский гедонизм, горечь от ума и прикрытый иронией трагизм».
Если в стихах большинства поэтов сборника сквозит жалоба на жизнь, одиночество, потерю родины, то Чиннов восхваляет бытие, откликается на красоту во всех ее проявлениях — в природе, поэзии, музыке. Он может позволить себе закончить стихотворение лермонтовской строкой «За все, за все тебя благодарю я», открыто противопоставляя свой «позитивный» взгляд на мир «безбожным» инвективам Лермонтова. Что ж, среди океана стенаний поэзия Чиннова выглядит островком «чистого искусства», образчиком поэтического мастерства и вкуса.
Хороша подборка стихов Аргуса (Михаил Айзенштадт), 40 лет писавшего очень смешные фельетоны для «Нового русского слова», ежедневной нью-йоркской газеты, основанной в 1910 году и не так давно, увы, прекратившей свое существование. Стихи же Аргуса далеки от веселости. В их названиях часто встречаем императив: «Не спрашивай…», «Замолчи…», «Не грусти…». Стихи обращены к верной и чуткой подруге, с кем поэт делит «невменяемую тяжесть тупой, неповоротливой судьбы». Конец одного из стихотворений трагически парадоксален: «И молить, упрашивать Бога,/Чтобы Он позабыл про нас». Не потому ли оставленность Богом воспринимается как благо, что из-за выпавших на долю горестей возникает желание уйти из-под наблюдения, спрятаться даже от Всевышнего, тем более что он «не спас», как сказала поэтесса, оставшаяся по ту сторону занавеса?
Еще одно стихотворение Аргуса называется «В Петрограде»:
Сон приснился: по колейке узкой
Беспричинно как-то, невзначай
Мчался ржавый, тряский, чисто русский,
Громыхая на весь мир, трамвай.
Любители поэзии сразу поймут ассоциацию, вспомнив гениальный гумилевский «Заблудившийся трамвай» (1919), с его надрывным призывом: «Остановите, вагоновожатый,/ Остановите сейчас вагон». Страшный сон Гумилева, как мы знаем, оказался вещим. О том, что стихотворение Аргуса посвящено расстрелянному в 1921 году поэту, говорят и последние две строчки об Африке, «где в судорогах смерти корчился изысканный жираф».
В комментариях Крейд указывает, что последняя строчка — аллюзия к строке «Изысканный бродит жираф» в стихотворении Н. С. Гумилева «Жираф». Но, как видим, здесь даже не одна аллюзия, связанная с Гумилевым, а две, и обе отражают реакцию на смерть поэта. Прекрасно представлена в сборнике поэтесса Лидия Алексеева (наст. фамилия Девель, в замужестве Иванникова, 1909–1989), чей первый сборник «Лесное солнце» вышел, когда автору было уже 54 года. Будучи двоюродной племянницей Анны Ахматовой, Лидия Алексеева никогда не ссылалась на это родство; стихи ее не похожи на ахматовские. В них какая-то особая прозрачность и напевность, благословение жизни во всем ее многоцветном спектре:
Из норки бурундук метнулся и
исчез,
По небу облако переползло спокойно.
Нет, жизнь не только боль — она и этот лес,
Она и этот блеск, и этот шорох хвойный.
Вот шишка под ногой подсохшая
хрустит.
Вот рыжики во мху и капли в паутине…
Нет, жизнь не только боль, не только ложь и стыд,
Она — и этот день благословенно синий.
Чтобы собрать эту удивительно гармоничную «антологическую» подборку, составитель, судя по указанным в конце тома источникам, кроме публикаций в «Новом журнале», должен был внимательно «прочесать» четыре книги поэтессы, опубликованные в зарубежье.
Большое место уделено в антологии (как и в предисловии) трем поэтам: Владимиру Ильяшенко, Георгию Голохвастову и Дмитрию Магуле. Все трое попали в Америку еще до революции, совместно с поэтессой Е. Христиани выпустили в 1924 году первый сборник русско-американских поэтов «Из Америки». В дальнейшем ими же был создан «Кружок русских поэтов в Нью-Йорке» (1939), к десятилетию которого вышел сборник «Четырнадцать» — по числу участников.
Соглашусь с Крейдом в его характеристике творчества этих трех «старейшин» нью-йоркского русского Парнаса: «сторонники строгой формы, приверженцы традиций», не соблазнившиеся модернизмом.
Из трех поэтов наиболее значительным представляется Георгий Голохвастов. Стремлением докопаться до метафизических пружин бытия, архаически приподнятой лексикой напоминает он Баратынского, оба поэта отринули «железный век» перед ликом Природы, перед тайной Вселенной. Читаешь голохвастовскую «Первобытность» — и даже размер этого стихотворения перекликается с «Последним поэтом» Баратынского. Но есть и различие. Поэт «сумерек», Евгений Баратынский горевал, прозревая наступление «железного века», но он не утрачивал родины и не смирялся с этой потерей. Выпускник Пажеского корпуса, бывший гвардеец, Георгий Голохвастов ощущает себя «Иваном, не помнящим родства»:
Он родины лишен. Ее не предал он
И не свершал по ней в душе последней тризны,
Но пережил ее; любовь прошла, как сон,
В нем сердце не дрожит при имени отчизны.
(«Он родины лишен»)
С энтузиазмом пишет Вадим Крейд о философско-эзотерической поэме Голохвастова «Гибель Атлантиды», называя ее «подлинно выдающейся» (в 1938 году она была издана автором тиражом 300 экземпляров). Не прочитав всей поэмы, судить о ней трудно, отрывки, найденные мною в Интернете, говорят о блестящем владении формой, причем стихотворный размер поэмы не умещается в рамках традиционной силлаботоники.
В грозе и буре возникла Гора,
Качнуло землю паденье болида;
Прияла гостя тогда Атлантида,
Посланцу неба родная сестра.
(«Гибель Атлантиды»)
В предисловии составитель антологии Вадим Крейд чрезвычайно подробно пишет о том, как формировалась среда русских поэтов на Восточном и Западном берегу, перечисляет все литературные группы, их участников, сборники, ими изданные; отмечает он и периодические издания, появившиеся на американской земле. Для предисловия к сборнику стихов все это, возможно, лишнее, но в качестве путеводителя по русской американской поэзии дает исчерпыващий и достоверный материал. Снабжен двухтомник и краткими биографическими справками, добытыми подчас у последних оставшихся в живых родственников, а также включает указания, из каких книг, журналов или даже рукописей, как в случае с очень мне понравившимися стихами «харбинки» Марии Визи, почерпнуто стихотворение, что, увы, редко встречаешь в современных изданиях подобного рода. Есть и комментарий к отдельным местам стихотворений, в основном к встречающимся там именам и названиям. Комментарий хотелось бы расширить, что, полагаю, будет сделано при переизданиях антологии.
Поясню, что имею в виду, двумя примерами. В прекрасном стихотворении «Год1937-й» уже упомянутой Марии Визи читаем о душной шанхайской ночи, о прогулке двух влюбленных над рекой, сменившейся внезапным воздушным налетом:
А потом посыпались бомбы,
люди прятались в катакомбы,
напоилась кровью земля…
И нельзя мне простить сегодня,
что вошла без тебя на сходни
отходившего корабля.
Читатель может не понять, о чем здесь идет речь, если не знает о японо-китайской войне 1937–1945 годов. В 1937 году случилось самое кровопролитное столкновение этой войны — битва при Шанхае и реке Сучжоухе. Мне кажется, этот комментарий к стихотворению необходим.
Или такое. У Александры Васильковской есть стихотворение с названием «Остовки». В содержании оно ошибочно названо «Островки», что неудивительно: смысл слова «остовки» нуждается в пояснении. Произошло оно от «остарбайтера» — термин Геринга, назвавшего так «принудительных работников с Востока», живших в особых охраняемых бараках и носивших нашивку со знаком OST. Васильковская посвятила свое стихотворение женщинам-остовкам, увезенным в основном с Украины:
Колокольные звоны не плакали,
Только дождь отшумел над бараками
О бездомных, как листья развеянных,
Об умерших, по свету рассеянных…
(«Остовки»)
Современным читателям неплохо бы пояснить, что Герман и Доротея, упомянутые Евгением Раичем, — персонажи поэмы-идиллии Гёте, «подушка цвета Монтраше» в стихотворении Всеволода Пастухова имеет бледно-зеленые или зеленовато-желтые тона, как и названный сорт французского вина, что «гаолян» у Марии Визи — это злак, возделываемый в Китае, что Шаста в стихах Странника — вулкан в Калифорнии, а «магарани» у Юстины Крузенштерн-Петерец в переводе с санскрита означает «жена магараджи».
Есть у меня претензии и к полиграфии сборника.
Но все это, в сущности, мелочи в сравнении с работой, которая проделана. Хочу напомнить, что выходившие до сих пор поэтические сборники, такие, как «На Западе» (1953) Юрия Иваска, четырехтомник двух первых волн эмиграции (1994–1997) Евгения Витковского, включают поэтов всего русского зарубежья.
Двухтомнмк Вадима Крейда — первая попытка собрать все поэтическое богатство, созданное русской музой в Америке. И как я понимаю, вслед за стихами первой эмиграции должны последовать сборники второй и третьей волны.
Работа проделана весьма трудоемкая: многие книги, из которых взяты стихи, давно уже стали библиографической редкостью: авторы издавали себя сами, за свой счет, крошечными тиражами, в дешевых типографиях, принадлежащих таким издателям-энтузиастам, как вашингтонский Виктор Камкин. Некоторые книги были изданы в Европе, в Париже или Берлине. Их тоже приходилось разыскивать. Чтобы составить антологию, нужно было перетряхнуть подшивки «Нового журнала», поэтических ежегодников «Перекрестки» и «Встречи», выпуски коллективных сборников…
Поэтесса из Вильно, прошедшая свою дорогу изгнания и ставшая в итоге нью-йоркской жительницей и членом «Кружка русских поэтов в Нью-Йорке», Зинаида Троцкая писала:
И расставшись с последней
главою,
Эпилог разбирая с трудом,
Мы увидим не Рим, не Савойю,
Не Нью-Йорк, а отеческий дом.
Под этими строчками могли бы подписаться многие ее собратья по ремеслу, чьи фамилии значатся под одной с ней обложкой. По воле судьбы «последняя глава» жизни этих поэтов пришлась на Америку, но писали они на русском языке и для русских читателей, и по-настоящему эту антологию следовало бы переиздать в России. Богатства, которые она содержит, того стоят.
Ирина Чайковская