Надя Делаланд окончила филологический факультет Ростовского госуниверситета (ныне ЮФУ), кандидат филологических наук. С 2006-го по 2009 год — сотрудник ЮФУ, преподаватель латинского языка, курса введение в языкознание и спецкурса по языку М. Цветаевой. Докторант СПбГУ. Автор семи поэтических книг.

 

 

* * *

Вестибулярный снег осваивает круг,
пощупав за лицо узбека от лопаты,
он кружится вовсю и презирает труд,
ложится и лежит, идет и будет падать.
В блестящей толчее почти не разобрать,
как нёбный язычок дрожит из подворотни,
не бойся, я своя и ко всему добра,
пусть это не пароль, зато бесповоротно.
Шарф скроет или нет, как здесь пустует речь,
шепча и бормоча, таращась воровато.
Ребячество — вот так идти, лететь и лечь,
и навзничь на сугроб. Так вроде — старовата.
Вся оптика моя — смотреть сквозь микроскоп
снежинки на простор, с которым нужно слиться,
кружиться головой, удариться виском,
проспендить выходной на даче с мертвой птицей
за изгородью. Вот, проснувшись лет шести,
я снова от нее перо найду в кровати,
снег тужится забыть, и память — замести
весь ужас небытья. Мы складывали в вату
стеклянные шары и шишки, мишуру,
гирлянды и звезду и прятали коробки.
Так глупо, если снег, и если я умру,
но если снег, то как все правильно и просто.

* * *

хочу быть крепкой старухой
сухощавой девяностолетней бабкой
благословляющей Бога
сходившей утром к колодцу
сварившей правнуку каши
прилегшей вздремнуть на лежанку…
на окнах сквозняк ловит ситец
весна задыхается в небе
мурлыкает кошка под боком
старушечьим мертвым но добрым

* * *

Окрестности дождя в сиянии и ново
ты выглядишь водой звучащею объят
древесный и чужой одной ногой слоновой
стоящий в небеса ощупавший края
ветвями головы ужасный и ужастый
ну что же ничего я выучу и сей
урок небытия — окаменеть и сжаться
и падать и в груди и в воздухе висеть
я памятник тебя из темноты смотрящий
на изваянье на
движение плода
я кто-то за стеклом мисс трикстер мисс обманщик
сама себе тебя попробуй передать.

* * *

хожу пасмурная ноябрьская режу плоть
воздуха скрюченною рукой
виртуальность реальности не побороть
хрустом и запахом — никакой
нет этой осени в общем куда ни ткни
все рассыпается на ничто никогда
не процарапать лапой куриной дни
ни оставить в них своего следа
мокрые залежи бедной реки во рву
времени лужицы небо сморгнут и тьма
шею потрогает разворошит траву
тише и ниже воды и травы зима
осенью наземь сойдет шестью семь один
молча проглотит дома зачерпнет людей
ненастоящее — трогаешь погляди
ненастоящее длящееся весь день

* * *

Смеющихся громко, бегущих под ливнем,
смеющихся тихо и прячущих слезы,
совсем одиноких, безумно счастливых,
больных и здоровых, смешных и серьезных,
кричащих с балкона, поющих под домом,
роняющих папки с листами доклада,
стоящих у лестницы, пьющих боржоми,
нарзаном измученных, тех, что украдкой
смотрели, и тех, что не прятали взгляда,
идущих не в ногу и рядом бегущих,
правдивых и этих — скрывающих правду,
и лгущих, и мало- и многоимущих,
летающих, ползающих, земноводных,
рыб, раков, тельцов, козерогов и прочих
живых и умерших, все их переводы
и подлинники, и подстрочник,
дорогу в ромашках, котов, попугаев,
настольные лампы, детей, стариков и
тритонов, спаси, сохрани, не ругай их,
им больно.

* * *

Одино и непонима. Отвернуться, закрыв глаза,
прижимая посредством век все, что мыслимо здесь извлечь.
Ковш глазниц зачерпнул и пей эту песню, уральный залп
всех побед и одно теперь — одино остается — речь.
Лечь и речь одино и то, повторяясь самой собой,
умножаясь (не без, of course, по нужде разрешил Оккам),
я стою у тебя в глазах, я в слезах, я из слез, я боль,
ты сморгни меня, не ищи, понима по черновикам.
Целевая аудито — никого, бормочу под нос,
заворачиваюсь в себя, станет бабочкой барбичок,
бормочу и лечу туда, где пребудет стрекоз и ос,
где ничто не прейдет, куда — меня музыка извлечет.

* * *

Не дари ты их мне — ни живых, ни мертвых,
ни в тюремных горшках, распустивших нюни,
ни в торжественных похоронных свертках,
подари мне поле цветов в июне.
А слабо — все поле? Чтоб днем и ночью
стрекотало, пело, жужжало рядом,
семантическое, ага, в цветочек,
в мотылек, в кузнечик, в листок дырявый.
Я бы этим полем твоим владела,
любовалась, глаз с него б не сводила,
и вдыхала запах бы, и балдела,
и бродила, и хоровод водила.

* * *

тайно мерцая в сутолоке дня
Бог посетил снегопадом меня —
внятно и вдумчиво молча бело
весь черновик занесло замело
смыло и свежестью и молоком
пахнет сквозь щели дышать на балкон
так бы весь воздух вдохнуть и лететь
есть и похрипывать смерть или снедь
снег одному ему снегу во сне
снится в себя углубившийся снег
горы сугробы река берега
снЕга снегА надо мной и — ага
там где нога и ступала и не —
там он вдвойне

* * *

Какая графика хорошая!
И тень моя идет, скукожена,
и лужа клёво заморожена
на самом сумраке двора.

Ей-богу, лучше б не придумала
морозность ночи, как иду ее
в 3D, веселая — угрюмую,
как фонари ее горят.

Замерзнут руки, нос отвалится
практически, совсем красавица
я стану, но внутри останется
прозрачной радости тепло.

Снег падает ошеломительно
в ведерко синенькое Митино —
«Со лба щекотное мне вытери», —
сверкающий потянет лоб,

как было утром. Ночь рассеется
сияньем северным. Расселина
во времени срастется семенем,
сложу у времени края.

Войду в подъезд и стану старая,
волшебный филин вздрогнет фарами
последний раз. Игра непарная
заканчивается моя.

* * *

Становится прозрачнее. Дома
подняли брови. Солнце где-то рядом.
Оно грядет. Зеркальная вода
предрассветенья глубока, озерна.

Сейчас бы спать, но я не сплю во сне
под клекоты пластинки патефонной,
сулящей повторяемость всего —
всего, всего. Как минимум — всего.

Февраль уходит, бормоча, весенний.
Мотивчик отступает в темноту,
струятся тени ввысь, растут растенья,
и я стою и, кажется, расту.