Роман
Опубликовано в журнале Нева, номер 4, 2014
Кирилл Викторович Рябов родился в Ленинграде в 1983 году. Печатался в журналах и альманахах «Нева», «Октябрь», «Сеанс»,
«Молодой Петербург», «Северная Аврора», «Медвежьи песни», «Парадный подъезд»,
«Флорида» (США), «Второй Петербург», «Другие люди», «Аврора», «Rasskazy: New Fiction from a
New Russia». Лауреат
конференции молодых писателей Северо-Запада. Книги:
«Стрельба из настоящего оружия» (2009); сборник избранной прозы (фонд «Дорога
жизни», 2010). Лауреат премии «Молодой Петербург». Лауреат литературного
конкурса «Факультет» (2010). Живет в Санкт-Петербурге.
Филипп вернулся с чеченской войны в конце октября и привез с собой целую сумку фотографий. Поезд прибыл в восемь вечера. У вокзала суетились и переругивались небритые таксисты. Старушки в старых пальто предлагали ночлег. Курили менты в серых армяках, сонно глядя на привокзальную жизнь.
Даня оставил на стоянке свою «пятерку» и зашел в здание вокзала. Поезд как раз подъезжал к перрону. Встречающих было немного. Даня прошел вперед, встал под табло с номером пути и закурил. Руки немного дрожали. Он нервничал. У табачного киоска две пожилые проститутки старательно пересчитывали мелочь. Неподалеку на туристическом рюкзаке сидел бородатый мужик и, задрав штанину, осматривал бледную ногу.
Увидев Филиппа в толпе приезжих, Даня бросил сигарету в коробку из-под бананов и пошел навстречу. За два года Филипп изменился: похудел и вырос. Черты лица огрубели, взгляд стал колючим. Даня махнул рукой, но Филипп уже сам его увидел и шел навстречу, не сдерживая улыбку. Они смущенно обнялись, похлопав друг друга между лопаток.
— Ну как ты? — спросил Филипп.
Даня на секунду замешкался. Он сам собирался задать тот же вопрос.
— Ничего, нормально. А ты?
— А я хорошо, — сказал Филипп.
Они вышли из вокзала на улицу. Даня подвел его к машине.
— Тачку взял? — спросил Филипп.
Даня рассмеялся.
— Ты что, не узнаешь? Это же папашина. Он мне ее год назад отдал. Грехи все замаливает, как может.
— А сам на чем теперь ездит?
— А себе он «ауди» купил. Правда, уже бил два раза по пьянке, но не сильно.
— Ясно.
Филипп залез в салон, бросил на заднее сиденье вещмешок и сумку.
— А мама как?
— Твоя или моя? — спросил Даня, садясь за руль.
— Твоя.
— Нормально. Собаку недавно купила.
— А моя?
— Сам сейчас увидишь.
Даня вырулил со стоянки. Филипп снял с головы вязаную шапочку, и от этого черты его лица как будто разгладились.
— Бомбишь? — спросил он.
— Постоянно, — ответил Даня. — Что еще остается?
— А работа?
— С работой глухо пока.
— Чего к отцу не пойдешь? Он тебе живо место в фирме найдет.
— Мне и бомбить нравится, — отозвался Даня.
Через пару кварталов Филипп попросил остановиться у круглосуточного магазина.
— Надо же взять что-то, правда? — сказал он, открывая дверь.
— Брось, мама твоя все взяла. Я сам ее сегодня возил на рынок.
— Да? А гостей позвала?
— Ну, всех ваших родственников, соседей, училку твою…
— Вот мне этого только и не хватало! — сказал Филипп. — Может, поедем в парк и напьемся вдвоем?
Даня засмеялся.
— Да шучу я, ты что! Никого она не звала. Никаких гостей.
— Да? Ну, ладно.
Филипп прикрыл дверь.
— Посильнее хлопни, — попросил Даня. — Там защелка заедает…
* * *
Мама Филиппа, Катерина Сергеевна, стояла у двери парадной. Заворачивая во двор, Даня осветил ее фарами. Она прикрыла глаза рукой.
— Вот и прибыли, — сказал Филипп, забирая вещмешок и сумку.
— Вот и прибыли, — повторил Даня.
Они вылезли из машины. Катерина Сергеевна обняла Филиппа. А потом Даню. Хотя они виделись всего два часа назад.
— Кушать сильно хочешь? — спросила она сына.
— Хочу, — ответил Филипп.
— Я тебе курочку пожарила… И салат. Купила сырокопченой колбаски.
— Здорово, — сказал Филипп.
Они поднялись в квартиру. Катерина Сергеевна ушла на кухню. Филипп скинул сапоги, стащил бушлат. Даня снял куртку и кроссовки.
— «Абибас», — прочитал Филипп на кроссовках.
— На «Адидас» еще не заработал, — ответил Даня.
Из кухни выглянула Катерина Сергеевна.
— Что ты говоришь, я не расслышала.
— Я говорю, что хочу помыться, — ответил Филипп. — Горячая вода есть?
Он ушел в ванную. Даня вышел в кухню. Катерина Сергеевна разогревала на медленном огне курицу. На столе стояли салатницы, тарелки с нарезками, бутылка коньяка, бутылка вина и бутылка шампанского. Все по-русски просто и мило.
— Чем-то помочь? — спросил Даня.
— Нет, присядь. Может, тебе супчику разогреть?
— Спасибо, я не хочу, — сказал Даня.
— Не хочешь? Вообще не хочешь есть?
— Нет, почему, я поем, конечно.
— Ладно, — успокоилась Катерина Сергеевна. — Ты, если хочется, кури. А то я даже соскучилась по табачному дыму. Раньше отца его ругала все время. А как он умер… Потом Филипп начал дымить, я его ругала. Ушел в армию, и я сама чуть не начала курить.
— Я лучше не буду, — сказал Даня.
Вышел Филипп, завернутый в полотенце.
— Как ты быстро! — сказала Катерина Сергеевна.
— Приучился, — ответил Филипп, разглядывая стол.
— Погоди, я тебе домашнее принесу.
Она принесла ему старую клетчатую рубашку, треники и семейные трусы. Филипп ушел в ванную и переоделся.
— Ты видел? — прошептала Катерина Сергеевна.
— Что? — спросил Даня.
— У него шрам на плече.
— Шрам? Так это же еще в двенадцать лет… Ну, когда он на рыбалке в речку упал. Забыли?
— Да, точно, — сказала Катерина Сергеевна. — Забыла.
* * *
Они выпили. Даня и Филипп по стопке коньяка, а Катерина Сергеевна несколько глотков вина. Поели салат и картошку с курицей.
— Ты тут не женился? — спросил Филипп.
— Нет, — ответил Даня. — Куда мне жениться? Даже жить негде… Не к матери же вести. А если и к матери, не на кухне же вдвоем ютиться.
— Может, отец поможет?
— Отец? — сказал Даня. — У него же своих двое маленьких детей.
— Двое уже? Ого! Ну, а вообще, у тебя есть кто-то?
— Есть. Ты ее не знаешь.
— У нее тоже с жильем голяк? Чем занимается хоть? Учится?
Даня отвел взгляд, полез зачем-то в карман, нащупал там платок и вытер им сухой нос. Глядя прямо перед собой, прочистил горло.
— Ну, да.
— Что да?
— С жильем у нее голяк, да.
— А занимается чем?
— Ну, работает. Все как у всех.
— Ясно, — сказал Филипп. — Еще по одной?
Они выпили по второй стопке. Коньяк был плохой. От него жгло в желудке.
— А сам, значит, без работы?
— Пока без работы.
— Мне вот тоже придется что-то думать, — сказал Филипп.
— Тебе о работе рано думать, — сказала мама. — Тебе надо в себя прийти.
— А я из себя и не выходил, — пожал плечами Филипп. — Ладно, сейчас принесу кое-что. Хочу показать.
Он принес из комнаты сумку и достал фотографии. Даня немного разволновался. Но на снимках не было ничего ужасного. Обычные солдатские будни. Пейзажи рыже-бурого цвета. Вот Филипп в замызганном бушлате сидит на броне БТР, свесив ноги в облепленных глиной сапогах. А на другой фотографии изображение получилось смазанным, но все-таки можно различить вертолет на бреющем полете. Вот разрушенный кирпичный дом, а напротив маленький чеченский мальчик гонит прутиком тощего, как щепка, теленка. Вот танк перемалывает гусеницами жирную, склизкую землю. На стволе надпись «Мир вашему дому». А здесь Филипп и несколько незнакомых солдат сфотографировались на фоне проржавевшего остова сожженного БПМ. Какой-то старик в пиджаке и папахе. На лице странная блаженная улыбка, будто только что хорошо пообедал.
— Махмуд, — сказал Филипп. — Душевнобольной. Жил в подвале от нас недалеко.
Мохнатая среднеазиатская овчарка вывалила длинный розовый язык, достающий чуть ли не до середины груди.
— Брюс Уиллис, — засмеялся Филипп. — Серьезно, кличка такая.
— А что он там делал? — спросила Катерина Сергеевна.
— Мины искал, — догадался Даня.
— Точно, — кивнул Филипп. — Но в основном искал, чтобы сожрать.
Дальше чуть ли не десяток снимков, на которых Филипп был запечатлен с каким-то невысоким пареньком в ушанке. Он едва доставал Филиппу до плеча. У парня было маленькое кукольное личико, азиатские скулы, узкие глаза и нос, как кнопка.
— Это Мелкий, — ласково улыбаясь, сказал Филипп. — Мой лучший друг.
— Это у него фамилия такая? — спросил Даня, чувствуя неуместную ревность.
— Кличка. Видишь, какой маленький? И глаза узкие. Он манси по матери.
Филипп снял со среднего пальца серебряное колечко «Спаси и сохрани» и положил на стол.
— Вот, спасало меня и хранило. — Он хмыкнул.
— Это вам выдавали, что ли? — спросила Катерина Сергеевна.
— Да это так, на память.
— А откуда у тебя фотоаппарат там взялся? — спросил Даня.
— Да выменял у одного чечена на рынке. У него их целая коробка была. И продавал и менял направо и налево. А это Толик, контрабас.
С фотографии смотрел мрачный мужик лет сорока, небритый, в резиновых сапогах, вязаной шапочке, с автоматом на груди.
— Их к нам на усиление пригнали. Толик вообще деревенский. У него дом, корова, овцы. Типа фермера, короче.
— А чего он туда поехал? — спросил Даня, показав глазами на фотографию.
— У него жена начала гулять. Причем с каким-то бывшим зэком. Толик жене морду набил, а потом пошел и сжег дом ее хахаля. Через два дня собрался и ушел на войну.
— А этот Толик жив? — спросила Катерина Сергеевна.
— Вроде бы жив, — сказал Филипп. — Это вот наш КШМ. Увидели бы, что я фотографирую, прибили бы.
— Что такое КШМ?
— Командно-штабная машина, — перевел Даня.
— Она самая, — подтвердил Филипп. — Ну что, коньяк есть еще?
— Есть.
Даня разлил.
— За тебя! — сказал он.
— Лучше за ребят, — ответил Филипп.
Они выпили за ребят.
* * *
Даня вернулся домой в начале четвертого утра. Ехать пришлось медленно. Он был пьян. Не очень сильно. Но рисковать не хотелось. Даня зашел в прихожую, закрыл дверь, стараясь не шуметь. Потом принюхался сам к себе. Показалось, что перегаром не воняет. В этот момент из комнаты вышла мама. Зажмурилась от яркого света.
— Привет, — буркнул Даня в сторону и начал стаскивать кроссовки.
— Ты пьяный, — сказала мама. — Ты пьяный сел за руль.
Никаких вопросительных ноток в голосе. Сплошной укор.
— Совсем чуть-чуть, — сказал Даня.
Он вдруг заметил, что мама держит на руках свою маленькую собачку. И собачка тоже смешно жмурится. Мама дала ей имя Матильда.
— Привет, — сказал ей Даня.
— Понятно все, — ответила мама.
— Филипп вернулся, вот мы немного и отметили.
— Немного? От тебя разит за километр. И ты сел пьяный за руль.
— Ты права, да. Но я был осторожен. Больше не сяду.
— Хочешь, как папаша? — спросила неожиданно мама.
— Что как папаша? — сказал Даня, пытаясь повесить куртку. Петелька никак не могла зацепиться за крючок. Он уронил куртку на пол. Посыпалась мелочь из кармана.
Мама не ответила.
— Что как папаша? — повторил Даня. Ему и правда стало интересно.
Папаша ушел к другой женщине восемь лет назад. Это был его главный поступок из всех.
— Помолчи, — сказала мама. — Я хочу, чтобы ты молчал.
— Я молчу. Но что, как папаша?
Мама внимательно смотрела на него, уже не жмурясь.
— Налакался, как свинья, и за руль сел, — сказала она.
— Да, сел. Ну что, что? Что?! При чем тут папаша?
Его качнуло. Мама молчала.
— Филипп вернулся, — повторил Даня.
— Передай ему мои поздравления.
Мама развернулась и ушла в комнату. Аккуратно закрыла дверь, но громко защелкнула шпингалет.
— И не смей стучать! — крикнула она. — У меня завтра три контрольные.
Даня повесил куртку. Вышел в кухню, разобрал кресло, кое-как постелил и лег. Во дворе лаяла собака. Потом вдруг перестала. Даня встал и подошел к окну. Над крышами соседних домов могучими столбами возвышались из темноты фабричные трубы. Он открыл форточку и закурил. Высунул язык, убрал. Стало смешно.
* * *
В шесть утра мама его разбудила, включив в кухне свет. Даня накрыл лицо одеялом. Слышно было, как мама наливает воду в чайник, зажигает газ на плите. Это почти не мешало. Он привык. Каждое утро рабочего дня она включала в кухне свет и готовила себе завтрак. Бывало, что она делала это очень громко. Зависело от ее настроения. Сегодня она все делала громко. Она была еще молода. И у нее давно не было мужчины. Иногда Даня думал об этом. Но не знал, как к этому относиться. Такие мысли его смущали. Все равно что подглядывать за матерью, когда она переодевается или моется.
Мама сдернула одеяло с его лица. Даня зажмурился и закрыл глаза ладонью.
— Тебе не спрятаться, — сказала мама.
Даня сел, открыл глаза и тут же снова зажмурился.
— Отец однажды чуть не захлебнулся рвотой во сне, — сказала мама. — Я его спасла.
— Можно мне поспать? — спросил Даня.
— Спи, сколько влезет. Если работу не можешь найти.
— Замечательно!
Он повалился на спину и снова накрыл лицо одеялом. Мама ушла в ванную. Даня услышал, как она что-то бормочет. Достаточно громко, чтобы он это слышал. Но не настолько, чтобы смог разобрать слова. Даня стал засыпать. Проснулся от свиста чайника. Мама все еще была в ванной. Даня вылез из-под одеяла и погасил огонь. Выглянул в окно. Ветер раскачивал голые деревья. Хотелось попить чего-нибудь сладкого. Даня заглянул в холодильник. Попил воды из-под крана. Вышла мама. Она успела причесаться и накраситься.
— Ты встал?
— Я встал выключить чайник.
— Раз встал, сходи погуляй с собакой.
Даня сунул в рот сигарету. Мама схватила ее и бросила в раковину.
— Я просила не курить при мне.
Он лег, повернулся спиной. В голову пришла дурацкая мысль, что мама сейчас возьмет чайник и польет ему на голову кипятком.
— Ты поедешь сегодня заниматься извозом? — спросила она.
Ей не нравилось слово «бомбить».
— Поеду, — сказал Даня. — Немного посплю и поеду.
— Если напьешься опять, я тебя не пущу в квартиру.
Даня откинул одеяло и сел.
— Когда я последний раз напивался?!
— Вчера. То есть даже сегодня.
— А до этого? — спросил он.
— Я же не могу за тобой следить постоянно.
Она налила себе кофе и ушла в комнату. Свет не выключила. Даня опять лег и накрыл лицо одеялом. Слышно было, как работает телевизор в ее комнате. Шли утренние новости. В Чечне что-то сожгли… Сбили? Даня не расслышал. Мама переключила канал.
* * *
Звонил телефон. Даня выбрался из-под одеяла, дошел до прихожей и снял трубку. Это был отец.
— Ты дома? — спросил он.
— Дома, как видишь, — сказал Даня.
Посмотрел на часы. Начало одиннадцатого.
— А я с похмелья. Думал перетерпеть, но что-то сердце трепыхается, — признался отец. — Мать тоже дома?
— В школе, — ответил Даня.
— Ну да, точно. Что у тебя нового?
— Ничего. Все по-старому. Филипп вернулся.
— Погоди, голова плохо соображает. Это, с которым вы на бокс ходили?
— Ну, не только на бокс…
— А он что, сидел разве?
— Он из армии вернулся. Он в Чечне воевал.
Отец издал странный звук, что-то вроде бульканья, прямо в трубку.
— Дань, может, привезешь мне шкалик? Я до вечера буду тянуть по глоточку…
— А сам не можешь сходить?
— Меня Валя в квартире закрыла! Мне не выбраться.
Валя была его женой. Второй по счету после матери. Моложе отца на четырнадцать лет. Или шестнадцать. Даня точно не помнил.
— Мне на работу надо, — сказал Даня.
— Ладно, извини, что попросил!
Отец бросил трубку. Даня вернулся в постель. Через минуту телефон зазвонил опять. Даня откинул одеяло, пошел в прихожую.
Отец был на взводе.
— Я сижу с петлей на шее, — сказал он. — Я взял бельевую веревку…
Даня молчал. Старая песня. Он ее знал наизусть.
— Ты слышишь, сынок? Я повешусь. Привези мне водки. Я не хочу подыхать от инсульта или еще чего-то, мне лучше сразу… Я уже затягиваю веревку.
— Прекрати, — сказал Даня. — Скоро придет Валя, ее будешь пугать.
— Она ушла на весь день, точно говорю!
— А дети где?
— В садике дети, в садике! Ты везешь? Тебе тут пять минут ехать. Я тебе вообще зачем машину отдал?!
— Можешь ее назад забрать, — сказал Даня.
— Привези, — сказал отец устало. — Возьми литр. Посидим вместе, как отец с сыном.
— Лечись, — ответил Даня. — Потеряешь и семью, и фирму. Выкинут за шесть секунд. Будешь у вокзала стрелять мелочь на боярышник.
— Ты привезешь или нет?! — закричал отец.
Даня повесил трубку. Немного подождал у телефона. Пошел в ванную и долго умывался холодной водой. Телефон зазвонил, когда он собрался чистить зубы.
Это был Филипп.
— Ты как вчера добрался? — спросил он.
— Отлично, — сказал Даня.
— Я чего-то сглупил. Не надо было тебя отпускать за руль. Остался бы здесь ночевать.
— Все нормально, — ответил Даня.
— Какие планы?
— Думаю побомбить немного.
— Сейчас или вечером? Возьми меня с собой. Хочу осмотреться.
— Ладно. Я заеду через час, — сказал Даня.
— Хорошо, до связи. Пока.
— Пока.
Даня повесил трубку. Немного подумал и набрал номер отца. Тот подошел сразу.
— Ну что, приедешь? — спросил отец.
— Нет. Выходи уже из запоя.
— Я сейчас в окно выпрыгну!
Даня повесил трубку. По телефонному проводу бежал паук. Захотелось дотронуться пальцем до его мерзкого тельца. Даня вышел в кухню, зажег газ, поставил на огонь чайник. Сонливость не проходила. Даня лег и закрыл глаза. От окна сквозило. Прямо в лицо. Даня накрылся одеялом. Через несколько минут чайник засвистел. Пришлось вставать.
* * *
Филипп немного мучился с похмелья.
— Я ночью за добавкой ходил, как ты уехал, — сказал он. — Взял водки и пива. А ты как?
— Хорошо, — сказал Даня. — Я так не особо перебрал. А тебе надо было похмелиться.
Они катались по улицам. Моросил мелкий дождик. Людей было мало. Никто, похоже, не собирался ловить такси.
— Деньги закончились, — ответил Филипп. — Надо работу искать. Что делать? А хочется огня. Понимаешь?
— Понимаю. Только сильно не увлекайся.
— Зуб еще болит, — сказал Филипп. — Вон мужик рукой машет.
На остановке стоял мужчина в светлом плаще, с букетиком цветов. Они остановились. Мужчина заглянул в салон.
— Ребята, на север отвезете?
— Садитесь, — кивнул Даня.
— А вы не убийцы? Не порежете меня на части?
Мужчина был пьян.
— Нос только отрежем, — сказал Филипп.
— Ладно.
Он забрался в салон.
— А что, парни, музыка у вас есть?
Даня заглянул в бардачок. Там лежали несколько кассет. Он взял наугад, вставил в магнитолу. Оказалась «Sepultura».
— Это то, что надо, — сказал пассажир. — Люблю такую музыку, чтоб кишки выжигала.
— Хорошо, — сказал Даня.
— Я к жене еду. Неделю бродяжничал. Купил вот ей гвоздик…
Даня подумал об отце. Мужчина достал флягу, глотнул из нее.
— Хотите?
Филипп взял флягу и немного отпил.
— А ты? — спросил пассажир у Дани.
— Я за рулем.
— Глоток-другой тебе только куражу добавит.
— Не надо, — сказал Даня.
— Как хочешь. Сделай погромче.
— И так нормально.
— Бе-бе-бе, — сказал пассажир. — Бе-бе-бе. А ты что, демобилизовался недавно?
Филипп засмеялся.
— Я вообще не служил. Откосил.
— Чего гонишь? У меня глаз наметанный. Я сам из-под Кандалакши. А служил в Туркмении. Артдивизионом командовал.
Через пару минут он уснул, свесив голову на грудь.
— Может, ограбим его? — спросил Филипп громко и засмеялся.
Они приехали на северную окраину. Даня потряс мужчину за плечо.
— Конечная.
— Конечная, — повторил пассажир. Достал из кармана мятые купюры, отсчитал и вылез. Двинулся через пустырь к панельной девятиэтажке.
— Цветы оставил, — сказал Филипп.
Даня посигналил. Пассажир остановился и оглянулся. Даня высунулся из салона.
— Цветы! — крикнул Даня.
— Кандалакша, — ответил пассажир. — Все нормально, ребята!
Развернулся и пошел дальше.
* * *
Они завернули на заправку, встали в очередь за «газелью». Почему-то работала всего одна колонка.
— У тебя в аптечке обезболивающие есть? — спросил Филипп.
— Вроде там анальгин есть, — ответил Даня. — А что?
— Зуб болит.
— Все еще болит?
— А куда он денется?
Филипп порылся в аптечке, нашел упаковку анальгина, выковырнул сразу пять штук.
— Вредно так много, — сказал Даня.
— Ерунда это все, — ответил Филипп и закинул таблетки в рот.
— Погоди, а запить?
— Не надо.
Он спокойно разжевал таблетки.
— Думал, вернусь, буду первое время спать две недели без просыпу, — сказал Филипп. — А вот и спать не хочется совсем.
— А чего хочется? — спросил Даня.
— Не знаю. Даже близко. Вернее, знаю. Бабу. Но это не то.
Даня порылся в карманах, достал деньги, пересчитал. Набралось шестьсот рублей. Протянул Филиппу три сотки.
— Сходи в клуб, снимешь там кого-нибудь.
— В клубе? За триста рублей?
— В этом как раз и дело, — засмеялся Даня. — Купишь ей коктейль, этого достаточно.
— Хорошо. Мне нравится.
Филипп взял деньги, сунул в карман бушлата.
Подошла их очередь. Даня заправил машину. Когда садился за руль, в кармане запищал пейджер. Даня прочитал сообщение: «Буду в твоих краях через сорок минут. Позвони мне на сотовый. В.».
— Кто это? — спросил Филипп.
— А? Ошиблись, похоже.
Он стер сообщение, убрал пейджер в карман. Потом вырулил на трассу и разогнался до восьмидесяти. Филипп что-то спросил. Даня не услышал. Он думал о В.
— Далеко, говорю, собрался? — сказал Филипп.
— Что?
— Ты смотри, куда едем. Город там.
Он кивнул назад.
— Фу ты, черт!
С одной стороны шоссе лежало голое поле, а с другой был лес. Даня сбросил скорость, пропустил бензовоз и развернулся.
— Может, на вокзал поедем? Там наверняка кого-то подберем, — сказал Филипп.
— Там своя мафия. Сунемся, и нас прямо там прирежут местные водилы. Одному дурачку весной голову кастетом пробили и колеса проткнули.
— А менты?
— Менты этой мафией управляют.
— Я как раз и хотел это уточнить, — сказал Филипп.
Они немного поездили по городу. Впустую.
— Неудачный день сегодня, — сказал Даня.
— И жизнь, — отозвался Филипп.
— Брось.
— Да я шучу. На самом деле мне все нравится. Высади меня, пойду домой. Подготовлюсь.
— К чему?
— Вечером пойду в клуб.
— Ну вот, развеешься немного.
— Я и так развеян, — засмеялся Филипп.
— Я тебя подкину до дома, — сказал Даня.
— Тут недалеко. Хочу пройтись.
Даня высадил его у автобусной остановки, немного покатался по округе и тоже поехал домой. Мамы еще не было. Матильда крутилась под ногами и тихонько скулила.
— Ладно, — сказал Даня. — Пойдем погуляем.
Прицепил к ее ошейнику поводок и вывел из квартиры.
* * *
Прошло три дня. Даня лежал в кровати. Было утро. Мама недавно ушла на работу. Вчера он никуда не ездил. Позавчера тоже. Пару раз ему звонил Филипп. Рассказывал про клуб. Филиппу не повезло. Он спустил почти все деньги на одну девицу, а когда собрался увести, появился ее хахаль. Дошло до небольшой драки. Потом пришли охранники и выгнали Филиппа.
— Я думаю, это был развод, — сказал он. — Они так выпивку продают. Подсылают тебе кралю, ты ее поишь, а когда собираешься увести, появляется какой-то тип и качает права.
— Жаль, — сказал Даня. — Гады они, конечно.
Филипп перезвонил через несколько часов и опять стал рассказывать про клуб. Говорил он с трудом, язык еле ворочался.
— Я их сожгу, веришь? — сказал он.
— Лучше не стоит, — ответил Даня.
— Да, наверное, не стоит.
Через некоторое время Даня сам набрал его номер, но к телефону никто не подошел. Он перезванивал еще два раза. Результат тот же — длинные гудки.
Даня встал и включил чайник. Часы показывали начало двенадцатого. Зазвонил телефон. Даня снял трубку.
— Отцу плохо. — Это была Валентина. — Можешь приехать?
— Что с ним? — спросил Даня.
— А сам не знаешь? Он пьет уже шестой день.
— Знаю.
— Приезжай. Это серьезно.
— Что я сделаю? Вызови «скорую».
— Приезжай, — сказала Валентина и положила трубку.
Засвистел чайник. Даня выключил его и набрал номер отца. Валентина ответила сразу.
— Ты едешь или как?
— Ладно, еду. Господи!..
— Хорошо.
Он оделся и вышел из квартиры. Выехал со двора. Через три квартала Даня увидел на обочине парочку. Парень голосовал, а девушка висела у него на шее и смеялась. Даня, ругнувшись, проехал мимо.
Валентина открыла дверь и запустила его в квартиру. Она была в коротком халате и пушистых тапочках. Злое, чуть опухшее лицо, растрепанные волосы. В руке Валентина держала сигарету. В прихожей крепко пахло перегаром.
— Что с ним? — спросил Даня.
— Сам посмотри. Он в комнате.
— В какой из трех?
— Гостиной.
Даня зашел в гостиную. Отец лежал на полу, лицом вниз. Из-под его головы вытекла небольшая лужица крови.
— Черт! — крикнул Даня. — Что ты стоишь?!
Валентина молча посмотрела на него, развернулась и ушла в кухню. Даня осторожно перевернул отца на спину. Нос у него оказался разбит и как будто даже слегка расплющен, в остальном был полный порядок. Отец приоткрыл один глаз, второй склеился.
— Я обмочился, — сказал он. — Помоги встать.
Даня схватил его под мышки и кое-как поставил на ноги. Отца качало. Он улыбался.
— Ты приехал? Славно. Погоди, а у меня выпивка есть еще?
— Детей бы пожалел, — сказал Даня равнодушно. Эта фраза давно потеряла силу.
— Дети сыты.
— Давай ты ляжешь, хорошо?
Даня отпустил его только на секунду, но этого хватило. Отец вдруг попятился и врезался спиной в шкаф. Сверху посыпались ему на голову книги.
— Вот так, — сказал отец и сел, вытянув ноги в носках. Очень медленно ощупал карманы дорогого пиджака. — Дань, сигарету дай мне.
— Пошел ты!
Даня вышел в кухню. Валентина сидела у окна, закинув ногу на ногу. Ее колени так и сверкали, занимали собой все пространство.
— Зачем ты мне позвонила? Я это все двести миллионов раз видел, — сказал Даня.
— А что мне остается делать? — ответила она тихо. — Что мне еще делать?
Валя подошла к нему вплотную.
— Ты чего от меня прячешься?
— Я не прячусь, — прошептал Даня.
— Почему не позвонил тогда?
— Когда?
— Я тебе на пейджер сообщение кидала.
— Я человека отвозил за город. Вернулся поздно.
— Не ври.
— Я не вру.
— Ты маленький трусишка и врун, — сказала Валя, глядя ему в глаза.
Глаза у нее были карие. У Дани зеленые.
— Может, тебе сотовый подарить?
— Мне нужно ехать.
В комнате что-то упало. Даня пошел и заглянул. Отец лежал на боку, вцепившись руками в ножку стола. Сверху падали бутылки из-под пива, вилки, консервные банки. Повсюду валялись окурки, а голова отца была осыпана сигаретным пеплом.
— Я вызывала ему врача вчера, — сказала сзади Валя. — Тот ему сделал капельницу и дал феназепам. Он ночь спал, а утром побежал пить.
— Что мне сделать? — спросил Даня.
Отец был похож на жука, проколотого булавкой; шевелил ногами, поднимал и опускал голову.
— Давай уедем, — ответила Валя.
— Куда?
— Не знаю. Просто сядем и поедем.
— Мне пора идти.
— Испугался? Не бойся, мы покатаемся и вернемся.
— У меня дела.
Даня пошел к выходу.
— Не ври, нет у тебя никаких дел! — крикнула Валя.
* * *
Она догнала его на улице. Даня как раз садился в машину. Валентина все еще была в халате и пушистых тапочках.
— Ты чего? — Даня вылез из машины.
— Ничего, — ответила Валя. — Я с тобой поеду.
— Прекрати.
— Я с тобой.
Мимо прошла женщина. Долго смотрела на них, повернув голову, потом споткнулась и стала громко ругаться, так, что закаркали вороны на деревьях.
— Давай я тебя отведу.
Даня обошел машину, взял Валентину за руку. Она вырвалась. Сейчас заплачет, подумал Даня тоскливо.
— Ладно, — сказал он. — Садись.
Она залезла в машину. Он тоже залез.
— У тебя сигареты есть? — спросила Валентина.
Он дал ей сигарету. Некоторое время она сидела с незажженной сигаретой во рту и смотрела прямо перед собой. Потом попросила зажигалку. Даня дал ей прикурить.
— Что мне-то делать? — спросила Валя.
— Я не знаю.
— Что делать?
— Я не знаю, — повторил Даня тихо.
— Сволочь! — сказала она. — Сволочь, сволочь, сволочь!
Валя стала его бить своими маленькими кулачками. Он неловко закрывался. Удары получались слабыми. Она быстро обмякла, откинулась на спинку и уставилась в одну точку.
— Прости, — сказал он.
— Давай просто поедем, — ответила Валя.
Даня запустил двигатель и выехал со двора. Они поехали по улице. Валя молча смотрела в окно. Голова ее равномерно покачивалась на подголовнике. Сигарета дымилась. Дане хотелось остановить машину и выйти. Пойти куда глаза глядят, а ее оставить.
— Мне вчера сон приснился, что Саша умер, — сказала она.
Саша был ее сыном. Братом Дани по отцу. Очень милый, вежливый мальчик. Даня боялся с ним встречаться. Когда это происходило, ему становилось не по себе. Хотелось задушить себя.
— Если приснилось, что умер, значит, долго проживет, — сказал Даня.
Она не ответила. Затянулась сигаретой, которая почти уже истлела, и расплющила окурок в пепельнице.
— Ладно, — сказала Валя. — Отвези меня назад.
Даня стал разворачиваться.
— У тебя там сзади засохшие цветы лежат.
— Да, это пассажир забыл один. Пьяный был совсем.
Валя вздохнула.
— Я бы к отцу поехала с детьми, но там тоже сложно все.
— А отец у тебя где? — спросил Даня.
— В Питере. Выброси.
— Что? В смысле?
— Выброси этот букет на фиг, — сказала Валя.
— Хорошо, — ответил он. — Выброшу.
* * *
Филипп открыл дверь и запустил Даню в квартиру. Он был в старом отцовском костюме, который несколько лет назад надевал на выпускной.
— Привет, — сказал Филипп. — Чаю хочешь? Я чай заварил как раз.
— Я звонил тебе тут, — ответил Даня, снимая кроссовки.
— Да? Когда?
— Вчера, позавчера тоже.
— Я спал, может? — пожал плечами Филипп. — Идем, попьем чаю…
Они пошли на кухню. Филипп налил чай в две чашки, поставил сахарницу, достал из холодильника банку варенья и тарелку с заветренными бутербродами.
— А ты чего такой весь при параде? — спросил Даня.
Филипп дотронулся до лацкана пиджака.
— Да это… Я же в школу ходил, только что пришел. В школу, да. Мне позвонили из нашей школы два дня назад, чтобы я выступил.
— Да ты что?
— Вот так. Я с похмелья еще. Пришел, как дурак. Там класс, какие-то старшеклассники сидят, завуч… Зачем вообще пошел? Меня тошнит, а эта… Ну, классная моя бывшая говорит: вот перед вами наш ученик, он вернулся с войны, защищал Отчизну… Так и сказала: Отчизну. Все молчат. Я молчу. А что говорить-то? Она: может, ребята, у вас вопросы есть какие-то? А у ребят ни вопросов, ничего. Смотрят на меня, как на обезьяну в зоопарке. Я аж вспотел весь. Думаю, ну его все это! Зуб еще не проходит…
Филипп наклонился и открыл рот.
— Посмотри, что там?
Даня заглянул ему в рот.
— Не вижу. Какой болит?
— Ладно, черт с ним! — Филипп закрыл рот и потер щеку. — Бутерброд хочешь? Мама мне на завтрак делает…
— А где она сейчас? — спросил Даня.
— Ну, на работе. Где?! А завуч спрашивает: сколько у вас наград? Почему вы не надели медали? Какие медали!
— А ты что?
Филипп пожал плечами.
— Ну, я встал и вышел.
— Вышел?
— Да, вышел и пошел домой.
— Понятно, — сказал Даня.
— А ты как?
— Нормально. К отцу ездил. Он в запое сейчас. Жуткое состояние. Жена нервничает.
— Ага. — Филипп выглянул в окно. — Дела, дела… Пойду переоденусь.
Он ушел в комнату. Даня положил в чашку три ложки сахара, размешал. Вернулся Филипп в армейских штанах и черной футболке с надписью «Metallica».
— Я тут тоже пил немного. Мама нервничает, конечно…
Он сел, тут же встал, подошел к окну.
— И с бабами не клеится… Познакомился с одной. Поговорили, погуляли. Она вроде и не против. А я уже в стельку был. Да, мы в парке были. Я в кусты отошел…
Филипп снова сел, взял бутерброд, повертел в руке и положил.
— А выхожу, ее нет. Потом смотрю, это другая дорожка, не туда вышел. Стал искать, заблудился. Там какие-то придурки стали петарды взрывать, а меня спьяну накрыло, лег на землю и пополз. Ползал там два часа, пока не стемнело, весь в грязи домой пришел, кольцо еще чуть не потерял… Слушай, а отца подшить, может?
Даня пожал плечами.
— Сначала ему надо из запоя выйти.
— Худо дело, худо. А я тут еще знакомых встретил. Из СОБРа пацаны. Они как-то ночевали у нас на блокпосту, и оказалось, что земляки наши. В общаге живут недалеко. Знаешь ментовскую общагу? Тоже с ними пил вчера… или когда? Сегодня суббота?
— Пятница, — сказал Даня.
— Пятница. Да, мама же на работе… У тебя корвалол есть?
— Вроде есть в аптечке, в машине.
— Дашь, ладно? А то меня что-то колотит! Все эта школа!
Даня встал.
— Сейчас принесу.
— Да ты сиди, потом. Давай чаю попьем.
— Ладно.
Даня сел.
— Чего бутерброды не ешь? — спросил Филипп. — У тебя какие планы вообще?
— Сегодня? Ну, вечером хочу побомбить. По пятницам обычно хорошо с клиентами. По субботам тоже. Ночью много народу.
— Понятно, — сказал Филипп. — Надо работу искать. Не знаю куда, чего… Пацаны в СОБР позвали. Да ну. У них скоро опять командировка в Чечню… Отоспаться надо, вот что.
Он потер лицо ладонями.
— Отоспаться и подумать. Ешь бутерброды…
* * *
Клиентов не было. Даня ездил по пустым улицам, поглядывая на редких прохожих. Доехал до центральной площади, остановился у памятника Ленину. Обычно здесь встречались парочки, но сегодня никого не оказалось. Немного постояв, Даня поехал домой. Часы показывали начало первого ночи. Через пару кварталов он снова остановился, добежал до телефона-автомата и набрал номер. Трубку сняли после четвертого гудка.
— Разбудил? — спросил Даня.
— Нет, я не сплю, — ответила Валентина.
— А что делаешь?
— Ничего не делаю, — сказала она. — Ты что хочешь?
— Хотел узнать, как дела. Чего ты злишься?
Несколько секунд она молчала.
— Я не злюсь. Сам все знаешь…
Теперь молчал он. Потом спросил:
— Что нам делать?
— Что делать? Снять штаны и бегать! Что делать?!
Даня достал из кармана сигареты, но прикурить не получилось, спички были влажными.
— Отец что делает?
— Его нет. Ушел шляться. Надел костюм, взял деньги из сейфа, вызвал такси…
— Можно я приеду? — сказал Даня, чувствуя, как становится жарко.
— Приезжай, — ответила Валентина.
— Хорошо, тогда я сейчас приеду.
Он вернулся в машину, подпалил от прикуривателя сигарету. Опять это случилось. Наваждение. Безумие.
Через десять минут он подъехал к ее дому, поднялся в квартиру. Она обняла его в дверях. Даню немного трясло.
— Ты мокрый весь, — сказала Валентина. — Пойдем в комнату.
Они пошли в комнату. На полу еще были заметны бледные следы крови. Валя вытерла, но нетщательно.
— У тебя выпить есть? — спросил он.
— Ты еще тут будешь! — хмыкнула она.
— Боюсь простудиться.
Валя достала из-за шкафа плоскую фляжку с водкой. Даня сделал из горлышка несколько глотков.
— Может, есть хочешь?
— Нет.
— Давай поешь.
— Ладно. Нет, стой.
Он обнял ее, стал целовать. Чувствовал, как начинает пьянеть. Где папаша шляется? Может, в казино или борделе? Он ей изменял когда-нибудь? Конечно, изменял. Можно не сомневаться. Такие мысли успокаивали. Даня начинал себя чувствовать безнаказанным. Потом вспоминал о детях, и становилось тошно. Хорошие и плохие мысли мешали друг другу.
Они легли на кровать. Валя распахнула халат. Под ним ничего не было. Некоторое время они целовались.
— Как от тебя водкой несет теперь, — сказала Валя.
— Он к тебе тоже пьяный лезет? — спросил Даня.
— Нет. Когда он пьет, его только пьянка и интересует.
— Раньше он к маме всегда приставал, — сказал Даня зачем-то.
— Теперь он не в том возрасте, чтобы совмещать.
Даня лег на спину. Валентина стала его гладить. Даня смотрел в потолок. Наваждение вдруг прошло. Ему захотелось уйти. Он повернул голову, увидел на стене фотографию в рамке. Отец, Валя и дети. Даня сел.
— Стой, не надо.
— Ладно, — сказала Валентина.
Натянула на плечи халат.
— Извини, — сказал Даня.
Она внимательно смотрела на него, но так ничего и не сказала. Из коридора раздался резкий грохот. Они оба вздрогнули. Даня подскочил, натянул трусы и штаны. Валя, завязывая на ходу пояс халата, выбежала из комнаты. Даня выскочил следом. Отец лежал на полу, закрыв глаза. Куртка и брюки были измазаны грязью и кровью.
— Ну вот, — сказала Валя и вернулась в комнату.
Даня присел на корточки, похлопал отца по щеке. Он приоткрыл глаза.
— Любишь папку, сынок?
* * *
— Скоро зима, — сказал Филипп, поглядев на небо.
Даня тоже поглядел на небо.
— Да вроде еще не скоро.
— Нет, скоро. Я чувствую. Воздух пахнет зимой.
Даня принюхался. Пахло гниющими листьями. Они гуляли по парку. Было воскресенье. Даня держал на руках собачку.
— Мамина? — спросил Филипп.
— Да. Попросила заодно выгулять.
— А отец как?
— Не знаю. Пьет. Я в пятницу заезжал к ней… к нему, он там валялся, в стельку, короче…
— А это что за порода? — спросил Филипп.
Даня оглядел собачку.
— Тойтерьер вроде. Мама знает.
— Ты пусти его на травку, чего ты его мнешь?
— Боюсь, убежит. Я поводок забыл.
Филипп закурил.
— Зуб болит.
— Чего к врачу не сходишь? — спросил Даня.
— Денег нет.
— Тебе в районной поликлинике бесплатно выдерут.
— А вылечить?
— Ну, этого я не знаю. Это точно небесплатно.
— Вот видишь! Надо что-то с работой решить.
Мимо них проехали всадники на лошадях. Одна лошадь на ходу навалила несколько зеленоватых куч.
— У нас один пацан за ЦСКА болел, — сказал Филипп задумчиво. — Может, в Москву или Ленинград рвануть? Помнишь, на экскурсию с классом ездили, в Эрмитаж ходили? Мне понравилось, красиво.
Метров через сто они увидели небольшую компанию. Трое чернявых в кожаных куртках и спортивных штанах стояли на дорожке и что-то вяло обсуждали. Двое курили, а третий грыз семечки и сплевывал шелуху под ноги.
— Что это за ишаки? — спросил Филипп.
— Откуда мне знать?! — пожал плечами Даня.
Филипп подошел к ним и стал молча разглядывать. Они умолкли.
— Чего ты вылупился? — спросил тот, что грыз семечки. Кавказский акцент был едва уловим.
— А чего ты тут плюешься?! — сказал Филипп.
Даня почувствовал, что на него тоже смотрят. С комнатной собачкой на руках он выглядел как дурак.
— Эй, а ты что, дворник?
— А ты верблюд?
Семечки полетели на землю. От первого удара Филипп увернулся, но все равно его быстро сбили с ног.
* * *
Майор завел их в кабинет и снял наручники. Сел за стол и еще раз пролистал военный билет Филиппа.
— Ну и чего ты к этим черным пристал? — спросил майор.
Филипп, беззаботно улыбаясь, пожал плечами. У него была разбита нижняя губа, а на правой скуле осталась сочная ссадина. У Дани болела грудь, куда пришелся первый удар, болела спина, предплечье слушалось плохо. Один из них оказался борцом, живо повалил его и попытался оторвать руку.
— Да так, слово за слово… Чего я, молчать должен?
Майор отложил военник.
— А чего ты соглашаешься, что это ты к ним пристал, а не они к тебе?
— Так, а чего? — глупо улыбался Филипп.
— На зону захотел? Они на тебя и друга твоего живо телегу накатают!
Майор немного помолчал. Слышно было, как он дышит. Майор был толстый. Страдал одышкой.
— У них у всех ножи были. Скажи спасибо, что там конный патруль оказался рядом, они бы вас обоих зарезали.
— Ну не зарезали же, — вмешался Даня.
Майор прищурился.
— Смелый, да?
— Сослуживец мой, — сказал Филипп, оглянувшись на Даню.
— Сослуживец? И я теперь должен заплакать от счастья? А документы где, сослуживец?
— Военник дома оставил. Чего таскать-то? — Филипп пожал плечами.
— Я не тебя спрашивал, — сказал майор и встал из-за стола. — Сейчас вот вызову дознавателя, и по пятнашке вам гарантировано.
— Пятнадцать лет? — вырвалось у Дани.
Майор посмотрел на него, как на идиота.
— Суток. Это в советское время вам бы впаяли по трехе, а сейчас… В постовые не хотите? — спросил он внезапно. — У нас общежитие есть, кстати.
— Подумать надо, еще не огляделись толком, — сказал Филипп.
— Да, ты подумаешь! — разозлился вдруг майор. — Знаю я все. Идем за мной.
Он взял со стола военный билет и неожиданно вывел их из отделения на улицу.
— Валите, — сказал майор.
— А они? — спросил Филипп.
— До утра посидят. Потом тоже уйдут. Ножи у них — китайское барахло. Не потянет на холодное оружие.
— Голову можно и таким отрезать, — сказал Филипп, забрал у майора военник и спустился по ступенькам.
— Спасибо, — пробормотал Даня и побежал догонять друга.
Майор сказал вдогонку:
— У меня в девяносто шестом была командировка. Чуть не подорвался на фугасе.
— Извини, — сказал Филипп. — Глупо получилось. Может, водки возьмем?
— Давай сначала пса моего найдем, — ответил Даня. — Я пса потерял.
* * *
Они вернулись в парк. Даня ходил по кустам. Где-то поблизости призывно свистел Филипп. Потом на дорожке появился пожилой дядька с таксой на поводке. Даня кинулся к нему, продираясь сквозь ветки.
— Стойте, стойте! Молодой человек… Мужчина!
Дядька подхватил таксу и прижал к груди. Судя по глазам, начал прощаться с жизнью.
— Не бойтесь, вы тут собачку маленькую нигде не видели?
— Нет, — ответил он. — Нет.
— Собачку потерял, — сказал Даня, улыбаясь.
— Нет, — сказал дядька в третий раз и пошел дальше, оглядываясь.
— Что там?! — крикнул откуда-то Филипп. То ли слева, то ли справа. Или даже сверху.
— Ничего, — ответил Даня. — Потеряли собаку!
Филипп выбрался из кустов, отряхивая ладони.
— Слушай, давай найдем то место, может, он там где-то?
Они долго ходили по парку, но найти место драки никак не получалось. Появились всадники на лошадях.
— Сейчас опять заберут, — сказал Филипп мрачно.
Всадники проскакали мимо.
Даня снова полез в кусты. Упрямо пошел вперед, раздвигая ветки. Кусты быстро закончились, и началось редколесье. Даня двинулся дальше и вдруг услышал, что Филипп на дороге начал петь.
— Ты чего там поешь? — крикнул Даня.
— А?
— Чего поешь?
— Ну, так, от тоски. Нету?
— Нету.
Даня вернулся назад.
— Похоже, забрал его кто-то, — сказал Филипп. — Пес-то породистый. Так что жив наверняка.
— Так-то так. Но что я маме скажу? — прозвучало жалковато, и Даня смутился.
— Объясни. Не поймет, что ли?
Даня промолчал.
— Ладно, давай дальше искать. Пока совсем не стемнело, — сказал Филипп.
— Что толку?!
Они пошли по дорожке. Даня думал, как придет сейчас домой. Ты где шлялся? Ну, немного задержался, погода хорошая такая, решил воздухом подышать. Так, а где Матильда? Что ты говоришь, мам? Матильда? Слушай, тут такая смешная история…
Филипп дернул его за рукав.
— Гляди-ка…
У выхода из парка стояла тощая женщина с банкой пива в руке, а перед ней девочка лет восьми. Девочка прижимала к себе перепуганную Матильду.
— Поверить не могу! — выдохнул Даня.
Женщина кричала на девочку:
— Ты откуда эту крысу притащила? Я ее в дом не пущу! Мне только блох не хватало.
— Она моя! Моя! Мне ее подарили!
— Не ври! Кто тебе ее подарил-то?
— Здрасьте! — оборвал их Даня.
— Тебе чего, убогий? — спросила женщина почти равнодушно.
У нее был мутный взгляд. Некрасивое, узкое лицо с опухшими сиреневыми губами. Мужские руки, с широкими ладонями и толстыми пальцами.
— Это моя собака, у вашей девочки, — сказал Даня.
Филипп в этот момент безучастно прикуривал сигарету, закрыв огонек зажигалки ладонями.
— А? — она повернулась к нему. — Тебе чего надо?
— Собака у девочки, — сказал Даня растерянно.
— Тебе чего надо? Чего пристал? Вали отсюда.
— Время теряем, — подал голос Филипп. Подошел к девочке и спокойно забрал собачку.
— Эй! — дернулась алкоголичка.
— Идем отсюда, — сказал Филипп.
Даня заметил, что девочка внимательно смотрит на него, и в глазах у нее столько ненависти, сколько он никогда в жизни не видел.
— Идем, — повторил Филипп. — Темно уже.
* * *
Даня запустил собачку в квартиру, закрыл дверь и стал спускаться по лестнице. Вышла мама.
— Ты куда? — спросила она.
— Хочу прогуляться, — сказал Даня.
— Ты и так почти шесть часов гулял. Ты опять пьяный?
— Нет, не пьяный.
— Не ври, я вижу.
— Дыхнуть тебе?
— Это не обязательно. С дружком своим опять?
— Если так, то что?
Мама молча оглядела его с ног до головы.
— Ничего. Ты взрослый. Хочешь пить — пей. Только я предупреждала.
— О чем? — спросил Даня.
— Пьяного не пущу.
— Я трезвый.
Даня спустился по ступенькам вниз и вышел на улицу. Филипп ждал у парадной.
— Как?
— Нормально.
— Давай водки возьмем?
Даня похлопал по карманам.
— Денег нет. Менты выгребли все. Хотя там и было-то немного.
— Жаль.
— Можно бомбануть попробовать, — сказал Даня. — На водку хватит.
Они сели в машину, выехали со двора. Немного покатались по округе и двинулись в центр. Даня закурил и закашлялся. Дышать вдруг стало больно. И рука, которую чуть не оторвали, стала неметь.
— Плохо что-то, — сказал Даня. — Здорово он мне врезал.
— Я одному тоже качественно припечатал, — ответил Филипп. — Слушай, давай рок-группу создадим?
— Я петь не умею.
— Петь буду я. А ты на гитаре.
— Я на гитаре плохо играю.
— Тогда на басу. Там просто дергай одну струну и башкой качай.
— Ладно. А как назовем?
— Водка.
— Водка?
— Да. Хорошее название, всем понятно. Даже эскимосам.
— Я не против, — сказал Даня. — А кто будет барабанщиком и гитаристом?
— К черту барабанщика и гитариста. Будет только бас, — сказал Филипп. — Вон, гляди, девушка голосует.
Они остановились. На вид ей было лет двадцать. Девушка оглядела салон.
— Нет, я не поеду с вами.
Она прошла мимо машины.
— Хорошо, что не поехала, — сказал Филипп. — Слишком красивая.
— И что?
— Я бы не выдержал. Глаза бы себе выцарапал.
Через пару кварталов им повезло. В машину залезла парочка — парень и девушка. На вид им было лет по восемнадцать. Оба пьяные. Парень назвал адрес.
— Там клуб, старина. Знаешь такой, старина?
— Знаю, — ответил Филипп. — Я его сжечь пытался.
— Ты крут, старина, ты очень крут.
Даню стало тошнить. Рука совсем перестала слушаться. Он остановился, вылез из машины, немного постоял, пытаясь отдышаться. Дышать было больно.
— Что с тобой, старина? — спросил парень. — Ты на винте, что ли? Это плохо, старина. Мой брат умер.
Даня сунул в рот два пальца. Ничего не получилось. Он сел за руль и поехал дальше.
— Как? — спросил Филипп.
— Не знаю, что-то мне хреново, — ответил Даня.
— А паника есть? — спросил парень.
— Куда он нас везет? — подала голос девушка.
— Забыла?
— Я туда не хочу. Поехали лучше в «Грозный». Эй, шофер, везите нас в «Грозный».
— Что это за Грозный? — спросил Филипп.
— Ты что, старина? Это клуб в бывшем бомбоубежище. Там тир есть, можно пострелять.
— Ерунда какая-то, — сказал Филипп.
— Ладно, в «Передок» тогда.
Даня отвез их в «Передок». Парень дал двести рублей.
— Бросай эту гадость, старина. Лучше пить. Мой брат повесился от этого, — и вылез из машины следом за своей девушкой.
* * *
— Ты что-то и правда выглядишь плохо, — сказал Филипп. — Бледный весь и мокрый.
Они зашли в ночной магазин. Филипп рассматривал бутылки за спиной продавщицы. Даня искал, куда тут можно прислониться. Дышать он уже не мог. Рука висела, как дохлая змея.
— Может, портвейн возьмем? — сказал Филипп. — Тут есть хороший крымский портвейн. Как раз хватит на две бутылки.
— Как хочешь, — ответил Даня.
— А можно взять «три топора», восемь бутылок…
— Мне все равно.
— Есть «льдинка», — сказала продавщица. — Берите ящик.
— Хочешь, чтобы мы ослепли? — сказал Филипп.
— Я на воздух, — сказал Даня и вышел на улицу.
Его опять стало тошнить. Слышался странный шум, но Даня не мог понять, откуда он доносится. Потом догадался, что шум — в его голове. Стало жарко. Даня расстегнул куртку и оттянул ворот свитера. Пошевелил покалеченной рукой. Боль была слабая, но рука слушалась совсем плохо.
Вышел Филипп. В руках он держал по бутылке портвейна.
— Взял все-таки крымский. Ты чего?
— Ничего, — сказал Даня. — Куда поедем?
— Ко мне, куда же еще, — ответил Филипп.
— А мама?
— Ну, мы тихо сядем в комнате, ничего страшного.
Даня доковылял до машины, сел за руль.
— Сейчас выпьешь, легче станет, — беззаботно сказал Филипп, забираясь на заднее сиденье.
Они приехали к Филиппу. Катерина Сергеевна уже спала. Свет в квартире не горел. Тихо разделись и прошли в комнату. Даня сел на диван. Филипп принес стаканы, содрал с горлышка целлофан и шариковой ручкой протолкнул пробку внутрь бутылки.
— Можно я полежу? — сказал Даня.
— Ну да, конечно, — ответил Филипп, разливая.
Даня осторожно лег, придерживая руку.
— Ты пить-то будешь? Нет?
— Да, буду, конечно. Погоди…
Выпить он не успел. Боль в груди стала вдруг нестерпимой. Даня кашлянул и почувствовал, как внутри что-то оторвалось.
— Ой!
Филипп поставил стаканы и присел перед ним на корточки.
— Что? Больно?
— Нет, щекотно.
— Надо в больницу. Еще помрешь.
— Дай-ка мне выпить.
Филипп взял стаканы.
— Ладно, давай, туда проскочит, там как хочет.
Он лихо опрокинул полный стакан. Даня сделал полтора глотка и натужно стал кашлять, разбрызгивая вино.
— Короче, я в «Скорую» звоню, — сказал Филипп, забирая стакан.
За дверью послышались шаги, и в комнату заглянула Катерина Сергеевна.
— Ну, вот что это такое! — сказала она. — Ты пить думаешь заканчивать или нет?
Дане захотелось превратиться в клопа и спрятаться в диване.
— Все нормально, — сказал Филипп. — Надо «скорую» вызвать.
— Кому? — спросила мама.
— Даня, похоже, помирать собрался.
— Глупости не говори!
— Ладно, иди спать, — сказал Филипп.
Катерина Сергеевна посмотрела на Даню.
— Что с тобой такое?
— Все хорошо, — ответил Даня.
— А почему ты такой синий?
— Я не синий. Разве синий?
— И правда синий, — сказал Филипп.
— Я домой поеду, — сказал Даня, слезая с дивана.
— Точно?
— Да, все нормально.
— Нет, я вижу, что ненормально. Сиди.
Филипп вышел из комнаты. Катерина Сергеевна немного постояла в дверях и тоже ушла. Потом вернулась.
— Он в «Скорую» звонит.
Даня молчал. Сидеть было тяжело. Он снова лег. Из коридора слышался голос Филиппа.
— Не знаю, его избили, короче. Ну, не очень сильно. Что? Двадцать два. Я? Друг его. У кого голос пьяный? А что, теперь можно не ехать, если даже у меня голос пьяный?
— О, господи, — сказала Катерина Сергеевна и снова ушла.
— Какая милиция? — раздавался голос Филиппа. — Почему я в милицию должен звонить? Может, мне еще в пожарную позвонить? Что? Да пошла ты!
Он вернулся в комнату.
— В общем, помощи от них не дождешься, самим придется ехать.
— В больницу? Ладно, я отлежусь немного, нормально все.
— Как бы на кладбище не пришлось отлеживаться, — сказал Филипп. — Поехали.
Даня встал и вышел вслед за Филиппом из комнаты.
* * *
Они вышли к машине.
— Вести сможешь? — спросил Филипп.
— Попробую, — ответил Даня, открывая дверь со стороны водителя.
Филипп оглядел его.
— Ты не сможешь. Выглядишь так, будто гнилой чебурек сожрал. Я поведу.
Он сел за руль. Даня залез на заднее сиденье. Филипп повозился с зажиганием и сдал так резко, что Даню бросило вперед.
— Полегче, полегче, — простонал он.
Филипп выехал со двора, попутно зацепив крыло старенькой «Волги». Завопила сигнализация. Даня прилег, попробовал расправить плечи и вытянуть ноги. Сделать это было сложно, не хватало места. Все-таки ему удалось устроиться более-менее удобно. В этот момент Филипп заложил крутой вираж, и Даня свалился между сиденьями.
— Да ты убьешь нас! — крикнул он, выбираясь.
— Спокойно, я еще никого не убил.
— Ладно.
Даня сел, достал сигареты. Подумал, что надо кому-то позвонить. Только кому? Вале? Убрал сигареты в карман. Воздуха и так не хватало.
Улица была пуста. Филипп гнал, не обращая внимания на светофоры. Они остановились у больничных ворот. Из будки вышел охранник, оглядел машину и дернул, как лошадь головой: чего надо?
— Ворота открой, — сказал Филипп. — Человеку плохо.
— Кому там плохо? — заглянул в салон охранник. — Тебе?
Дане захотелось показать ему средний палец.
Филипп выбрался из машины.
— Ворота будешь открывать? Ворота…
— Пропуск нужен для въезда, — сказал охранник. — Понимаешь, брат? Пропуск.
— Я тебе сейчас ворота снесу, — сказал Филипп.
— А я милицию вызову, — пожал плечами охранник. — Хотите попасть внутрь, давайте ножками, через проходную. Только въезд освободите, — и вернулся в будку.
— Вот же гад, — сказал Филипп, садясь за руль.
Он сдал назад, освободив въезд. Остановился напротив проходной.
— Идти сможешь?
— Могу и пробежаться, — ответил Даня.
Вахтерша на проходной не стала их задерживать. Подсказала, куда идти. Они вышли во двор. Там было четыре строения. Филипп взял Даню под руку и повел. Регистратура находилась на первом этаже главного корпуса. Людей там не было. За стеклянной витриной с маленьким окошком сидела симпатичная девушка в белом халате. Даня присел на металлическое сиденье.
— Человеку плохо, — сказал Филипп в окошко.
— Что с ним? — устало спросила девушка.
— Его избили. Не знаю, похоже, отбили что-то.
Она привстала и посмотрела на Даню сквозь окошко.
— Пьяный, что ли?
— Трезвый. Вызовите врача, пожалуйста, — сказал Филипп.
— Вам надо ехать в травму. Понятно? Если что-то серьезное, там дежурный врач вызовет «скорую помощь».
Она говорила равнодушно.
— Какая травма? — сказал Филипп. — Он умрет, пока до травмы доедет.
— Да не похоже, что он умирать собирается, — сказала она.
Филипп зло рассмеялся.
— Ну, я даже не знаю, что вам сказать на это.
— Пойдем отсюда, — сказал Даня.
Ему было все равно.
— Ладно, — сказала девушка. — Ждите, сейчас врача вызову.
Врач появился через двадцать минут.
* * *
В палате лежали шесть человек. Дане досталась койка у входа. Из-под двери ощутимо сквозило. Соседом был пожилой дяденька в тельняшке. Рядом с его кроватью стоял ножной протез, похожий на ногу манекена. Дяденьку звали Павел Алексеевич.
Дане сделали УЗИ, сделали повязку на руке и ключице, дали каких-то таблеток. Вскоре ему стало лучше. Он мог свободно дышать, боль в груди постепенно проходила. Филипп позвонил его матери, и на следующий день она приехала.
— Я тебя предупреждала, — сказала она.
— О чем? — спросил Даня.
— Ты сам все знаешь.
— Нет, не знаю, — сказал он.
— Ночные пьянки и гулянки — вот что. Ты закончишь, как твой папаша.
— А как он закончил?
— Скоро закончит. Я звонила ему. Он пьяный в стельку. Жену свою, дуру, выгнал.
— Как выгнал? — Даня привстал.
— А вот так, взял и выгнал. Выставил за порог. Теперь никто не будет мешать пропивать добро.
— Ты это откуда все знаешь?
— А он сам сказал. Меня стал звать, придурок.
— И ты что? — спросил Даня.
— А я что?! Одну жизнь он мне испортил. А второй у меня нет.
Даня отвернулся. Стал думать о Вале. Было грустно и противно. Хотелось уйти отсюда. Он слышал, как рядом ровно дышит одноногий сосед.
— Пойду, с врачом поговорю, — сказала мама.
Она вышла из палаты и больше не вернулась. Вместо нее в палату вошел мужичок в черном халате, поддатый и облезлый, будто полинявший пес.
— Покойники есть? — спросил он шепеляво.
— Иди отсюда, — ответили ему.
Он вышел.
— Это санитар из морга, — сказал Павел Алексеевич. — Придурок.
Даня встал и вышел из палаты. Дежурная медсестра куда-то ушла с поста. Даня снял телефонную трубку и набрал отцовский номер. Долго слушал длинные гудки. Никто так и не ответил. Он повесил трубку, хотел перезвонить, но тут появилась медсестра.
— А звонить кто разрешал? — спросила она.
— Вам жалко, что ли? — отозвался Даня.
— Десять рублей давай.
— За что? За звонок?
— За звенек, за звенек, — раздраженно передразнила она.
Денег у него не было. Даня вернулся в палату.
Вечером пришел Филипп. Он был трезвый. В своем армейском бушлате Филипп был почему-то похож на какого-нибудь охранника с автостоянки.
— Соскучился? — спросил Даня.
— Конечно. А ты сомневался?
— Яблоки мне принес?
— Принес кое-что.
Вместо яблок он достал из сумки два пакета сока и упаковку печенья.
— Что нового? — спросил Даня.
— Ну, что нового?! Ты так спрашиваешь, будто год прошел. Ничего нового. Портвейн наш я выпил, кстати.
— Вот и молодец.
— Знал, что ты одобришь, — засмеялся Филипп. — Черт, худо дело. Предложили тут склад посторожить. Я вот думаю. Там оргтехника и дверь из фанеры. Даже собаки нет.
— Слушай, — сказал Даня. — Ты не можешь отцу моему позвонить?
— Могу. Что сказать?
— Да ничего. Просто узнай, как дела.
— Узнаю, ладно.
Даня записал номер телефона.
Когда Филипп ушел, сосед вдруг спросил:
— Это твой друг?
— Друг, да, — ответил Даня.
— Воевал?
— Воевал, да. В Чечне. А откуда вы знаете?
— Я не знаю. Знал бы, не спрашивал.
— А почему спросили?
— Ну, просто спросил. На взводе он.
— Это как?
— Ну, как. На взводе. Я по глазам вижу. Не в себе парень.
— Да ну, вряд ли, — сказал Даня. — По-моему, ничего такого. Я же его знаю.
— Хорошо, если так.
— А вы тоже воевали?
— Да, было, — ответил Павел Алексеевич. — Много чего было.
Он повернулся на бок, спиной к Дане и больше ничего не говорил.
* * *
Следующие несколько дней Даню никто не навещал. Мама прислала на пейджер сообщение, что до выходных будет занята. Филипп пропал. Пришел врач, пожилой, одутловатый, рыжий мужчина. Он ощупал Даню холодными пальцами.
— Повязку надо поменять, зайдите потом в перевязочную.
— Хорошо, — сказал Даня.
— Голова кружится?
— Немного.
— Тошнит?
— Чуть-чуть.
— Хорошо бы сделать энцефалограмму, — сказал врач.
— Я не против, — ответил Даня.
— Да я тоже не против. Аппарат не работает, вот что.
Он ушел.
— А друг-то твой где? — спросил сосед.
Даня пожал плечами.
— Ходит где-то.
— Понятно. Не хочешь в шахматы поиграть? — предложил Павел Алексеевич.
— Я не умею. То есть знаю, что как ходит, но всех этих тактик не знаю.
— Да кто их знает? — засмеялся сосед. — Я сам играю как попало.
Он достал из тумбочки коробочку с карманными шахматами, снял крышку. Даня присел на край его кровати.
— Ты какими будешь?
— Мне все равно.
— Ну, давай белыми. Белые начинают и выигрывают, слышал такое?
Они начали играть. Даня машинально переставлял фигуры. Сосед чесался, кряхтел и посмеивался.
— Зажал ты меня, зажал. А говорит, не умею, не умею…
Дане стало скучно. Он видел, что Павел Алексеевич играет в полсилы. Несколько раз Даня нарочно подставлял фигуры, но сосед их почему-то не трогал. Он отступал. Даня убрал всю защиту, король остался в одиночестве. Подставил ферзя под ладью, и наконец Павел Алексеевич радостно ее «слопал».
— Умеем, умеем еще, — сказал он. — Ну а что ж ты так невнимательно? Ну, ничего, быстро привыкнешь.
Он перешел в наступление, убрал несколько Даниных фигур. Двинул вперед коней и совершил ошибку. Даня переместил слона и поставил мат. Король Павла Алексеевича с двух сторон оказался зажат собственными фигурами, отступать было некуда.
— Фу ты, черт! Как так? — сказал Павел Алексеевич. — Ну, это дудки! Реванш, реванш!
— Мне в туалет надо, — сказал Даня.
Он вышел из палаты. Медсестры на посту не было. Даня снял трубку, набрал отцовский номер. Никто не отвечал. Он услышал шаги за углом, положил трубку и зашел в туалет. У окна курил незнакомый парень с повязкой на глазу.
— Сигарету можно? — сказал Даня.
Парень дал сигарету.
— Как Кутузов теперь, — засмеялся он. — А ты?
— Не знаю. У меня рука. Еще ушибы и вроде сотрясение небольшое.
— Тогда, может, как Чапаев? — сказал парень. — Вроде его фашисты замучили?
— Он утонул, — сказал Даня.
— А кого замучили?
— Не знаю. Карбышева. Зою Космодемьянскую еще…
Он вернулся в палату. На кровати сидел отец.
— Гости к тебе, — успел сказать Павел Алексеевич.
— Привет, — сказал Даня.
Отец был поддатый, но не сильно. Лицо у него опухло, глаза слезились. Сальные волосы он зачесал назад.
— Привет, — буркнул отец. — Давай выйдем.
— Ладно.
Они вышли в коридор. Отец двинулся к лестнице. Даня шел сзади и смотрел на его сутулую спину.
— Мать была? — спросил отец, не оглядываясь.
— Была.
— Хорошо.
Они вышли на лестницу черного хода. Отец придвинулся вплотную.
— С Валькой у тебя что было? — спросил он в упор.
От отца пахло спиртным, корвалолом и куревом.
— Что было? — повторил Даня растерянно.
— Не ври. Я знаю, что было.
Даня молчал. Соврать не получалось.
— Ты ее выгнал? — спросил Даня.
— Она у своей мамаши.
— Что дальше?
Отец плюнул в него. Плевок шлепнулся на губы, и Даня нервно вытер их рукавом.
— Скотина! — сказал отец.
— А ты?
— Скотина. Ты мне не сын больше.
— А раньше я был им? — спросил Даня.
— Тварь, мразь…
Отец схватил его за пижаму, но повалить не смог. Даня вырвался. Отец вдруг обхватил его руками за пояс и попытался бросить. Даня оттолкнул его. Они тяжело дышали и смотрели друг на друга.
— Прости, — сказал Даня. — Все это дурдом какой-то. Она не виновата. Я виноват.
— Паскуда!
Отец еще раз плюнул, но промахнулся.
Даня вернулся в палату. Лег на кровать и закрыл глаза. Боялся, что сосед начнет что-то спрашивать или лезть со своими шахматами, но он молчал. Скрипнула дверь, кто-то вошел. И тут же на голову Дани упало что-то тяжелое. Стало темно, он не мог вздохнуть и пошевелиться. Хватал ногтями простыню и хрипел. Откуда-то издалека слышались крики. И тут же все закончилось. Даня открыл глаза и поднялся. Увидел, как двое соседей по палате оттаскивают к двери отца. В руках отец держал подушку, с синим штампиком на наволочке.
— Милицию надо, — раздался за спиной голос Павла Алексеевича. — Охрану…
Отец обмяк, бросил подушку на пол.
— Отпустите, — попросил Даня.
* * *
Врач снял повязку, ощупал грудь.
— Так больно?
Он был молодой, доброжелательный, с теплыми руками.
— Нет, — сказал Даня.
— Что, совсем не больно?
— Если только чуть-чуть.
— Ну вот, чуть-чуть все-таки больно. А говорите, нет.
Врач послушал его, надев фонендоскоп.
— Дышите глубоко. Так, хорошо, повернитесь.
Он закончил, записал что-то в медкарту.
— В принципе можно выписывать домой.
— Хорошо, — сказал Даня.
— Но чтобы у меня не было сомнений, давайте еще денька три полежим?
— Давайте полежим, — согласился Даня. — Можно и полежать.
«Говорю, как старик какой-нибудь», — подумал он.
Вечером приехала мама. Заглянула в палату.
— Давай выйдем, — сказала она.
Даня вышел. На этот раз не пришлось идти на лестницу. В коридоре никого не было.
— Я все знаю, — прошептала мама, глядя ему в глаза.
— Что знаешь? — спросил Даня.
— Мне звонил твой отец два дня назад.
— Вот оно что.
— Я все могу понять, но это?! — шептала мама. — Знаешь, как это зовется? То, что ты мужчина, ничего не значит.
Даня заметил вдруг, какие у матери тонкие злые губы.
— Ладно, — сказал он. — И что теперь делать со всем этим?
Мама мяла в руках носовой платок, будто собиралась разорвать его на клочки.
— Ты взрослый человек, Даниил. Совершеннолетний. Ты должен уйти. Я не хочу жить рядом с тем, кого презираю.
Даня молчал.
— То, что ты повторишь своего отца, я подозревала. Его мне не жалко. Но сам факт — мерзостный. Выйдешь из больницы, забирай вещи и уходи. Куда хочешь. К бабе своей.
— Хорошо, — сказал Даня. — Я тебя понял.
— И все? Больше сказать нечего?
— Больше нечего.
— Так ты уйдешь? — спросила мама.
— Уйду, не переживай.
— Надеюсь, ты будешь благоразумен.
— Постараюсь, — сказал Даня.
Плакать ему не хотелось. Ничего не хотелось. Мама уходила по коридору. Он глядел ей вслед. Из соседней палаты вышел шепелявый санитар морга.
— Ты тсего тут без дела сатаесся? — спросил он.
— А вам что? — спросил Даня.
— Нитего, помоть надо.
Они зашли в соседнюю палату. На койке у двери лежал человек, накрытый простыней. Живые занимались своими делами.
— Надо отнести, — сказал санитар. — Каталка сломалась, колесо отвалилось.
Рядом с койкой стояли носилки.
— Давай, ты за ноги, я за плетси.
Даня взялся за щиколотки. Они оказались гладкие и теплые.
— Он теплый.
— Недавно преставилась, не остыла есе, — ответил санитар. — Взяяалли!
Они опустили тело на носилки.
— Давай, я вперед, ты сзади.
— Ладно.
Тело оказалось легким. Это женщина, подумал Даня. Захотелось заглянуть под простыню, увидеть ее лицо.
Они зашли в грузовой лифт, поставили носилки на пол. Санитар задвинул решетку. Кабина вздрогнула и поползла вниз.
— Это женщина, — сказал Даня.
— Кто? А, она? — кивнул на носилки санитар. — Так и есть, так и есть.
— Что с ней случилось? — спросил Даня.
— Мне-то откуда знать? Померла вот.
Через двор они отнесли ее в здание морга.
— Спирту хочешь? — спросил санитар.
— Нет, спасибо.
Ему хотелось поскорее уйти. Разболелась грудь. Даня вернулся в палату, лег. Кто-то, шаркая, прошел по коридору.
— Женщина умерла, — подал голос Павел Алексеевич.
— Да, я знаю, — сказал Даня.
* * *
Через несколько дней его выписали. Даня сложил постель, сдал белье и пижаму, получил свою одежду. Никаких вещей у него не было. Но он зашел в палату, попрощаться с соседями.
— Возьми на память, — сказал Павел Алексеевич и протянул шахматы.
— Вам-то нужнее, — ответил Даня. — И потом, говорят, нельзя ничего брать, чтобы потом опять не вернуться. Примета.
— Ты выиграл, значит, твои. А примета другая. Оставлять ничего нельзя. Да и то в тюрьме.
— Ладно, спасибо.
Даня положил коробочку с шахматами в карман куртки, пожал соседям руки и вышел из палаты. На улице было пасмурно, сыпал мелкий снежок. Воздух показался непривычно свежим и вкусным, хотелось им дышать и дышать. Он прошел по двору, мимо корпусов, глядя на окна. Кто-то там умирал, кто-то, наоборот, оживал.
За проходной он увидел Филиппа. Тот курил рядом с будкой охранника. Он был небрит. В своем потасканном бушлате и вязаной шапочке был теперь похож не на охранника, а на самого себя полугодичной давности — русского солдата на чеченской войне.
— А ты откуда взялся? — спросил Даня. — И куда пропал?
Филипп пожал плечами.
— Ну, так… Я звонил вчера, узнал, что тебя выписывают. У меня же ключи от тачки.
Машина стояла тут же. Они забрались в салон. Даня сел за руль.
— Извини, что не приходил больше, так получилось, — сказал Филипп.
— Да ладно, меня навещали. Все нормально.
— Домой сейчас?
— Да, домой.
Можно побыть там несколько часов, пока мать не вернется с работы. К тому же она могла передумать за эти дни и оставить его. Хотя Даню это мало беспокоило.
— А у тебя как дела? — спросил он, выруливая на дорогу.
— Я дома сейчас не живу, — сказал Филипп.
— Да ты что!
— Ага. Пока в общаге с «собрами» тусуюсь.
— Мама? — спросил Даня.
— Что — мама?
— Ну, выгнала?
— С ума сошел? — засмеялся Филипп. — Нет, дело в другом. Потом расскажу.
— Ладно. Тебя подбросить куда?
— Не надо. Я доберусь. Можешь высадить меня где-нибудь. Так-то я тебе тачку пригнал, заодно встретил тебя вот. Только подарка нет.
— Я тебе все равно очень рад.
Они подъехали к дому Дани.
— Зайдешь? Или все-таки отвезти тебя? — спросил Даня.
— Отдыхай, — ответил Филипп. — Как оклемаешься, надо будет встретиться.
— Хорошо.
— Я тебе на днях позвоню.
Он вышел из машины.
— Погоди. — Даня тоже вышел и запер дверь. — Тут это… Меня дома может не оказаться. Я уеду, наверное.
— Куда? — спросил Филипп.
— Пока не знаю. Так получилось, в общем.
— А как быть тогда? Стой, сейчас.
Филипп порылся в карманах, достал записную книжку. Полистал и вырвал страницу.
— Это номер сотового. Если что, звони на него, спросишь меня. Если меня не будет, скажи, что это ты, а мне передадут.
Даня взял листок с номером телефона.
— Чей это?
— Ну, пацанов этих, собровцев, — сказал Филипп. — У них там один на троих.
— Понятно, — ответил Даня. — Так, а чего ты с ними-то?
— Ну, вот так вот пока что. Зуб болит, не проходит, — сказал Филипп на прощание.
* * *
Даня зашел в квартиру. Положил ключи на тумбочку и снял кроссовки. Из комнаты, скрипнув дверью, выглянула мама. Несколько секунд они молча смотрели друг на друга.
— Привет, — сказал Даня.
— Здравствуй, — ответила мама.
— Ты дома?
— Как видишь.
— Понятно.
— Каникулы начались, — сказала мама.
— Да? Точно, я и забыл, — сказал Даня растерянно.
Первым делом он собирался позвонить Вале на мобильник. Номер был записан на старой трехрублевке советских лет. Купюра лежала в книжке Марии Семеновой «Волкодав». Теперь позвонить из дома не получалось.
— Почему не предупредил, что выписываешься? — спросила мама.
— Какая разница? — пожал он плечами.
— Что делать собираешься?
— В каком смысле?
— Ты помнишь наш последний разговор в больнице? Он в силе.
— Я и не сомневался, — сказал Даня.
— Не ерничай. Ты сам виноват.
— Может, больше не будем об этом говорить? Я все понял. Я ухожу. Вещи можно взять?
— Можно, — сказала мама.
— Вот и спасибо.
Он зашел в ванную, пустил воду. Долго умывался. Казалось, мама стоит за дверью и чего-то ждет. Выходить не хотелось. Даня почистил зубы. В больнице он был без щетки. Приходилось полоскать рот содой, которую брал у соседа. В прихожей зазвонил телефон. Послышался голос мамы. Она говорила быстро и как-то напряженно. Слов было не разобрать. Может, Валя позвонила? Бред, конечно. После того, что выплыло, какой смысл ей сюда звонить? Даня выплюнул пасту, ополоснул рот и вдруг увидел, что почистил зубы чужой щеткой. Его собственная, слегка подсохшая, стояла в стаканчике на полке. В этом же стаканчике стояла мамина щетка. У мамы была красная. У него зеленая. А эта оказалась синяя.
Даня вернул ее на место и вышел из ванной. Мама как раз положила трубку.
— Кто это? — спросил он.
— Не тебе, — ответила мама.
— Ладно. Я соберу вещи и пойду.
Он вышел на кухню. Книги лежали в тумбочке. Но на некоторое время Даня про них забыл. На подоконнике он заметил пачку красного «Мальборо», а рядом стояло чайное блюдце со следами пепла. Даня не курил «Мальборо», а пепел всегда стряхивал в раковину или форточку. Тем более из этого блюдца он обычно ел варенье. Почему-то стало смешно. Но веселье быстро исчезло. Он достал книги и увидел, что нескольких нет. В том числе и «Волкодава». Даня обошел кухню, заглядывая в шкафчики. Перетряхнул постельное белье. Заглянул под стол и под холодильник. Хотя и так все уже было понятно. Взял сигареты, брезгливо оглядел и положил на место. Выглянул в окно. Снег пошел сильнее; сыпал густыми, мокрыми хлопьями. В кроссовках уже не побегаешь.
Вышла мама, но ничего не сказала. Даня оглянулся. Она стояла у двери и смотрела на него. Во взгляде пустота. И еще что-то… Ожидание, когда он наконец-то уйдет?
— Где мои книги? — спросил Даня.
— Какие книги? Книги? А что? В чем дело?
Он пожал плечами.
— Ни в чем. Где книги? «Волкодав»…
Он не помнил, каких книг еще не хватало. Это было и неважно.
— Я дала их почитать, — сказала мама каким-то суетливым голосом. — Ты против? Я думала, ты сам их уже прочитал.
Даня показал ей сигаретную пачку.
— Ему дала?
Мама стала краснеть. Раньше он такого никогда не видел. Это было поразительно.
— А щетка в ванной тоже его? — продолжал Даня.
Мама ответила не сразу.
— Что тебе надо? — спросила она.
Не дав ему ничего сказать, убежала в комнату и вернулась с кошельком.
— Сколько? Сколько эти твои книги стоят?
Она вытаскивала купюры, уткнувшись носом в кошелек. Дане опять стало смешно. И снова ненадолго.
— Хватит, прекрати.
— Что? Что ты про меня думаешь? — спросила она, задыхаясь.
— Ничего, — ответил Даня. — Тебя это так волнует, что я думаю?
Он прошел мимо нее. В прихожей открыл шкафчик и достал ботинки. Они оказались пыльные, но чистить было лень.
— Почему? Почему я еще и виноватой должна себя чувствовать? — крикнула мама с кухни.
— А я разве заставляю?
Он вытряхнул из ботинок комки старых газет. Пришла мама. Она продолжала держать кошелек и деньги, будто забыв о них. Даня надел ботинки. Поднял на маму взгляд и увидел растерянность в ее глазах. Еще одно неожиданное проявление чувств. И стало вдруг неловко.
— Ты все, уже уходишь? — спросила она. Вроде бы немного взяла себя в руки.
— Да, ухожу.
Он завязал шнурки, выпрямился.
— Постой. Тебе есть куда пойти? Я не хочу, чтобы ты ночевал на теплотрассе какой-нибудь. Или в машине. Может, ты сначала найдешь жилье, а потом…
— Я у Филиппа буду жить, — сказал Даня.
— У какого Филиппа?
Она так и держала деньги в руках.
— Друга моего. Который с Чечни вернулся.
— А вещи?
— Потом заберу как-нибудь.
Он открыл дверь.
— Все неправильно как-то, — сказала мама.
— Обычное дело, — пожал плечами Даня.
Садясь в машину, он посмотрел на свои окна и увидел маму. Она тоже смотрела на него. Махать друг другу они не стали. Даня захлопнул дверь, завел двигатель, немного погрел и тронулся.
* * *
Проехав два квартала, Даня остановился у телефона-автомата. Снег продолжал валить. Было два часа дня. Даня зашел в кабинку, вставил карточку и набрал номер, который оставил Филипп. Ответили сразу. Мужской голос и, кажется, немного пьяный. На заднем плане слышались и другие голоса, а еще смех, музыка и звяканье посуды.
— Филипп вышел, — ответил мужчина. — Я не знаю куда. Где-то шляется вот.
— Ладно, — сказал Даня. — Я потом еще позвоню.
— Только не ночью.
Он вернулся в машину, но поехал не сразу. Некоторое время сидел, курил и смотрел на стеклоочистители, смахивающие снег с лобового стекла. Ничего интересного в этом не было. Нужно было что-то решить. И он решил поехать к матери Вали. Она жила в панельной девятиэтажке на другом конце города. Даня был там раза три или четыре вместе с Валей, когда ее матери не было дома. Последний раз — два месяца назад. Это была бедная однокомнатная квартира. Маленькая, как чулан.
До окраины Даня добрался за двадцать минут. В такую погоду машин было мало. Выбравшись из салона, он тут же провалился по щиколотку в снег, зачерпнул немного в ботинки. На двери подъезда не было ни домофона, ни кодового замка. Заходи кто пожелает. Даня зашел. Квартира была на третьем этаже. Даня поднялся по лестнице и позвонил. В соседней квартире залаяла собака. В этой было тихо. Он прислушался. Потом наклонился, прижал ухо к двери. И тут же раздался женский голос:
— Вам кого?
Даня выпрямился и ответил, глядя в дверной глазок:
— Мне нужна Валя.
— А вы кто?
Ну, какое тебе дело, господи, подумал он. И тут же придумал безотказный ответ:
— Хочу ей долг вернуть. Я должен ей денег, хочу вернуть.
— А много? Можете их мне вернуть, я передам.
Дверь почти сразу открылась. На пороге стояла женщина лет пятидесяти, помятая и непричесанная; волосы торчали, как разоренное птичье гнездо. Перегаром пахло довольно сильно, и Даня вспомнил, как Валя говорила, что ее мама любит поддавать.
— Лучше я ей отдам, — сказал Даня.
Женщина схватила его за рукав.
— Да я мать ее, мать. Давай я передам.
— Она сама когда будет?
— Я не знаю. Она уехала в Ленинград. Не знаю, насовсем, наверное. Взяла детей и уехала.
— Когда уехала? К кому? — спросил Даня.
— К папаше своему. Там ее папаша живет. Вот к нему она и уехала. Куда ей еще деваться, этот ее выгнал…
— Муж, в смысле?
— Ты долг отдашь или как? — сказала женщина, закатывая слезящиеся глаза.
— Отдам, отдам, — сказал Даня и сунул руку в пустой карман. — И что, вещи забрала?
— Забрала, забрала, все забрала.
— А вы, это, ее адрес не знаете в Лениграде? — спросил Даня.
Женщина захохотала.
— Ты ей туда хочешь долг отвезти?
— Нет, просто… А телефон у вас есть ее?
Женщина захлопнула дверь прямо перед носом. Но через несколько секунд открыла и сунула Дане листок бумаги.
— Вот номер, звони сам, если надо.
— Это мобильный?
— Это ее папаши. Там код города. Дурак, что ли?
— Спасибо, — сказал Даня.
— Так что, долг отдашь или как? — спросила женщина.
— Денег нет, — пожал он плечами.
Женщина опустила голову.
— Ну и прохиндей же ты!
И тут Даня увидел у нее на ногах тяжелые резиновые сапоги. Неудивительно, что Валя рванула за несколько тысяч километров, в другой город.
* * *
Даня немного покатался по городу и даже подвез двух человек. Это вышло случайно. Он не собирался бомбить, но увидев голосующих у обочины, не смог проехать мимо. Первый пассажир — солидный дядька в дорогом пальто — дал сто рублей. Второй был старик, весь седой и скрюченный, к тому же с какими-то ведрами и огромным рюкзаком. Он приехал из деревни к родственникам и заблудился. Даня подвез его бесплатно, помог выгрузить ведра. Старик стал вытаскивать из кармана мелочь, мятые банкноты, складывать вместе, но Даня махнул рукой и уехал.
Из телефона-автомата он снова набрал оставленный Филиппом номер. Минуты на карточке заканчивались. Осталось три или четыре. Ответил тот же голос. Но гораздо более пьяный.
— Филиппа? А кто спрашивает?
— Я звонил пару часов назад, — сказал Даня.
— Звонил? Что-то не помню. Ладно.
Филипп взял трубку.
— Приехать хочешь? — спросил он.
— Хочу, — ответил Даня.
— Ладно. Тебе сколько ехать? Я спущусь вниз, встречу тебя.
— Минут двадцать, думаю. Напомни только, где это.
— Бывшее общежитие швейной фабрики. У въезда в промзону. Увидишь заброшенную фабрику, а общежитие в стороне на полкилометра.
— Понял, я еду, — сказал Даня.
Он доехал за десять минут. Снег к этому времени почти прекратился. Вместо тяжелых, мокрых блямб с неба падали редкие, аккуратные снежинки. Стало холоднее.
Общежитие было пятиэтажным кирпичным зданием с единственным подъездом. Фасад напоминал старый, кариозный зуб. Мутные стекла окон равнодушно таращились на пустырь. Напротив торца была небольшая площадка, на которой стояли несколько машин: два «Урала», два пазика и «буханка» со спущенными шинами. Свою машину Даня оставил напротив входа. Рядом с дверью висела табличка «Общежитие МВД № 2». Даня зашел. За дверью оказался небольшой вестибюль, по стенам висели стенды с объявлениями. На вахте сидел насупленный мужик в сером армяке и ушанке. Тут было холодно.
— К кому? — спросил мужик, и изо рта у него пошел пар.
— В гости, — ответил Даня.
— А чего с пустыми руками?
Филипп спустился минут через пять.
— Я ничего не принес, — сказал Даня.
— А должен был?
— Ну, мало ли…
— Идем.
Они прошли мимо вахты и поднялись по лестнице на последний этаж. Тут оказалось намного теплее, чем внизу. В коридоре было темно. Люминесцентные лампы, большая часть из которых не горели, а только гудели и время от времени вспыхивали, чтобы тут же погаснуть, давали мало света.
— Они как-то на блокпосту у нас ночевали, — сказал Филипп. — Ну вот, а оказалось, что из одного города. Такая штука.
— Да, ты говорил.
— Говорил? Ладно, все равно скоро расставаться. Уезжать собираюсь.
— Куда? — удивился Даня. — Случайно, не в Питер?
— Да нет, чего мне там делать. Вот здесь…
Филипп открыл дверь, они вошли. Комната была маленькая, без прихожей. Почти все пространство занимали три койки и стол у единственного окна. Пахло старыми окурками, перегаром, потом, сырой шерстью и чем-то жженым. За столом сидели двое. Один был в камуфляжных штанах и тельняшке, лысый и бородатый. Другой, совсем молодой парень, в трусах и разгрузке на голое тело. Оба были босиком.
— Кого привел? — спросил лысый бородач.
— Даня, друг мой, — ответил Филипп.
Даня подошел, пожал им руки. Лысый назвался Олегом, а парень в разгрузке — Сергеем. Они пили водку.
— Садитесь, не маячьте. Сейчас Одуван придет.
Даня сел и закурил.
— Пить будешь? — спросил Олег.
— А поесть ничего нет? — спросил Даня.
— Достань там, — сказал Олег.
Сергей пошарил рукой под столом и достал банку килек в томате. На стене Даня увидел портрет Ельцина с торчащими из щек, глаз и лба дротиками. Рядом висел разворот из порножурнала — огромная, черная, волосатая вагина. Сергей вскрыл банку ножом, отрезал кусок хлеба.
— Ешь. Ты чего такой худой и бледный?
— Из больницы только, — ответил Даня.
Нашел на столе среди бутылок, сигаретных пачек, тарелок с объедками упаковку с пластмассовыми вилками, вытянул одну и стал есть.
— Рак, что ли? — спросил Сергей.
— Почему рак?
— Анекдот про рак знаете? — сказал Олег. — Врач, значит, говорит больному: у вас рак, рак.
— И что смешного?
— Ну, там еще что-то было. А, он вспомнить не мог, как болезнь называется.
— Что за ерунда? — сказал Сергей.
Филипп плеснул в стакан водки и выпил. Даня дал ему закусить своей килькой и хлебом.
— Даниил, да? — сказал Олег. — Ухо видел?
— Что за ухо?
Даня посмотрел на уши Олега. Они были небольшие, слегка оттопыренные. Олег сунул руку под стол, достал пол-литровую банку с этикеткой «Повидло яблочное», наполненную водой. Поставил прямо перед Даней. В банке плавало нечто, похожее на размякший кусок сыра.
— Смотри внимательно.
Даня стал смотреть на это расползшееся ухо.
— Ну что?
— Что? — сказал Даня.
— Ай, ничего ты не понимаешь!
Он убрал банку назад под стол, при этом немного расплескав из нее.
— Ты просто со своим ухом всех достал уже, — сказал Сергей. — Я его когда-нибудь выкину или псам скормлю. Псам, понял?
— Я тебя самого скормлю, — ответил Олег.
Они встали друг напротив друга, сжимая кулаки и покачивая звякающий стол. Даня испуганно смотрел то на одного, то на другого. Представил, как стол сейчас отлетит в сторону, прямо на него, а они, сцепившись, будут кататься по комнате.
— Пойдем выйдем, — сказал Филипп тихо.
— А они? — показал глазами Даня.
— Сейчас успокоятся. Поговорить надо.
В дверях они столкнулись с высоким парнем, который нес в руках пакеты с бутылками. Парень был в камуфляже, но внешне напоминал студента-гуманитария. У него были пышные, сильно вьющиеся волосы.
— Одуванчик, ты где ходишь? — закричал Олег.
— А ты мне деньги давал, чтобы права качать? — спокойно ответил Одуванчик.
— Идем, — подтолкнул Даню Филипп.
* * *
— А чье это ухо? — спросил Даня в коридоре.
— Что за ухо?
— В банке, — сказал Даня.
— Снайпера вроде бы.
Филипп закурил, выпустил большое облако дыма и разогнал его рукой.
— Что случилось? — Даня перешел на шепот.
— Со снайпером?
— С тобой.
— Ну, так вот, я говорил уже тебе, что уезжать собираюсь. Только твоя помощь нужна. Отвезешь меня за город? Я на вокзал не хочу соваться, сяду там на электричку.
— Почему на вокзал не хочешь соваться?
— Рискованно. Могут прихватить там.
Даня тоже закурил.
— Кто? Это с теми из парка связано?
— Нет. Хуже. На меня завели уголовное дело. Это из Чечни хвосты. Там одна история случилась, думал, не всплывет, а вышло иначе. В общем, я сейчас в розыске вроде как, поэтому и дома не появляюсь. Могут взять. Отвезешь?
— Отвезу, конечно. Я, в общем, и сам собирался уезжать. А ты куда ехать хочешь?
— К Мелкому, другу моему, в деревню. Помнишь, я говорил про него?
Даня вспомнил фотографию, на которой был невысокий паренек с азиатскими скулами.
— Это манси, который?
— Ну да, по матери, — сказал Филипп и улыбнулся. — Короче, пересижу с ним, там не найдут. А ты куда собрался?
— В Питер, — сказал Даня.
— А что в Питере?
— Эрмитаж, Нева еще течет.
— Ясно, — сказал Филипп. — Потом расскажешь, если захочешь. А нет, так нет.
— Когда едем?
— Да хоть сейчас. Правда, хорошо бы отдохнуть перед дорогой. Может, с утра? Переночуем здесь. Тут есть комната пустая. Только спать на полу придется. Но там матрасы есть.
— Не страшно.
Они вернулись в комнату. Сергей лежал на кровати, вытянув ноги в проход. Олег и Одуванчик сидели за столом. Олег держал в руке круглую гранату и пальцем тянул кольцо.
— Ну что, будем умирать?
— Мне нельзя умирать, — вздохнул Одуванчик. — У меня Катя есть.
— Придется!
Филипп спокойно сел за стол. А Даня застыл на месте. Ноги вдруг перестали подчиняться. Он смотрел на гранату и палец, тянущий кольцо.
— Уезжаю завтра, — сказал Филипп. — Убери гранату.
Олег не шевельнулся.
— Я не могу, понимаешь?
— Успокойся.
— Ты видел ухо?
— Сто раз.
— Вот все, что у меня есть. Ухо и это. — Он кивнул на гранату. — Не будет их, не будет и меня.
Он рванул кольцо. Даня увидел, как Одуванчик двумя руками схватился за кулак Олега. Филипп вдруг в один миг переместился ему за спину и сжал голову и шею. Все закрутилось. Сергей слез с нар и стал бить его по голове. Со стола упала и расплескалась по полу банка килек.
— Я твоей матери позвоню…
В этой толкотне Даня не видел, куда подевалась граната. Он стоял на месте и зачем-то считал про себя. Потом рядом с ним оказался Одуванчик, что-то сжимающий двумя руками.
— Где чека? — спросил он.
Даня испуганно пожал плечами.
— На пальце у этого урода, не снять никак, — ответил Сергей.
— Да ладно. Пойду в овраг кину.
Он вышел. Олега отпустили. Все тяжело дышали и не смотрели друг на друга. Даже Даня тяжело дышал, будто взбежал на горку.
— Трусы вы! — засмеялся Олег.
— Иди ты! — равнодушно ответил Сергей и вернулся на нары.
Олег налил водку в стакан.
— Значит, уезжаешь?
— Да, утром.
— Хорошо. Я бы тоже хотел. Куда только?
* * *
Даня долго не мог заснуть. Ворочался на старом, прожженном сигаретами матрасе, думал о Вале. Решил, будь что будет. Приедет в Питер и позвонит по номеру, который дала ее мать. Все равно деваться некуда. Рядом ровно посапывал Филипп. В комнате было пусто. Батарея грела слабо. Несколько раз Даня вставал и выходил в коридор покурить. Прислушивался к голосам в соседней комнате. Слов не мог разобрать. Потом сообразил, что это работает телевизор.
Под утро он все же уснул, и довольно крепко, но почти сразу проснулся от криков. Кричали где-то за стенкой. Даня подскочил с колотящимся сердцем. В голове был туман. Но он сразу вспомнил про гранату. Успокоился, услышав голос Филиппа из темноты:
— Это Сереге кошмары опять снятся. Сейчас успокоится.
Спустя несколько секунд стало тихо.
— Он чуть не сгорел, — сказал Филипп. — Спи. Рано еще.
Даня повалился на матрас.
Утром опять шел сильный снег. Они зашли в комнату к приятелям Филиппа и попрощались. Одуванчика не было. Сергей лежал на кровати и курил. Олег кипятил чайник.
Филипп достал из-под кровати сумку. Порылся в ней и вытащил фотографию. Бросил на стол.
— На память, пацаны.
— Гуляй! — махнул рукой Олег.
— Пока, — сказал Сергей. — Не обижай никого.
— Счастливо, — сказал Даня.
Машина была на месте. Филипп бросил сумку на заднее сиденье, а сам сел спереди. Пристегиваться не стал.
— Зуб болит, никак не проходит, — сказал он, потирая щеку. — Ладно. Это меня, наверное, Бог наказал за что-то.
Даня кое-как смахнул рукой снег с лобового стекла, с капота, с крыши. Снег был мокрый и тяжелый. Руке стало холодно. Даня вытер ладонь о штаны и сел за руль.
— Нормально? — спросил Филипп.
— Что?
— Все.
— Да вроде как.
Минут через десять они выехали на пригородное шоссе. По нему нужно было проехать через область, потом вырулить на федеральную трассу. Даня прикинул, что это больше тысячи километров. Ехал он медленно. Снег мешал как следует разогнаться.
Филипп некоторое время смотрел в окно, на проносящиеся кусты и деревья, потом опустил стекло и закурил. С улицы стало задувать, залетело несколько снежинок.
— Мы в Ведено стояли, — сказал он. — Там менты рядом, комендатура. Грязища такая, что впору на вездеходах ездить. Бани не было. Зато дом Басаева рядом, его взорвали потом. Обстреливали нас постоянно. Местные ходили, косились. Потом одного пацана увезли с рынка, он пошел зам по тылу подарок покупать на день рождения. Искали его, короче… Так и не нашли. Рынок вверх дном перевернули, никто ничего не знает, ага, конечно. Его через неделю где-то на блокпост соседям подкинули в сумке. Ну, сам понимаешь, нецелого уже. Даже уши отдельно лежали.
Да, в мае, кажется, мы уже готовились, собирались, смену ждали… Так вот, там какому-то шишке пришла в голову мысль собрать из местных чеченцев батальон ополчения. Ты прикинь?! Они все только перед нашим приходом бороды сбрили, да и то не все, и автоматы попрятали. Встречаешь такого, он готов взглядом тебя убить. Шакалы! Но зато у всех российские паспорта, не прикопаешься. И вот пришел приказ вооружить их и привести к присяге. Мы обалдели просто! Что это такое?! А им уже на «Уралах» вооружение и форму подвозят. И не какое-то, не мушкеты и не винтовки Мосина, а тяжелое вооружение. АГСы, минометы, эрпэгэшки, «утесы». Это такой пулемет, который дом насквозь прошивает. Они там ходили и чуть ли не в голос над нами ржали. В общем, началась канитель. Обстреливать стали в три раза чаще. Главное, этих не обстреливают, а нам вдохнуть не дают. Понимаешь, да?
— Понимаю, — ответил Даня машинально.
Филипп высунул в окно руку и щелчком отправил окурок в полет.
— Они там ездят по округе, как хозяева, нам же грозят. Никто их толком не контролирует. Обнаглели вконец! Подловили одного старлея, говорят: плати за то, что на нашей земле. Пьяные были. По радио с утра до вечера только и разговоров, как нас караваями встречают местные и переходят на нашу сторону. А на деле… Вот, например, менты привезут с зачистки какого-нибудь бородача, через пять минут все это войско уже окружает комендатуру: выпускайте, а то сами заберем. Комендант с мокрыми штанами бежит их уговаривать разойтись. Они его толкают и говорят: скажи спасибо, что мы вас тут еще не разнесли к чертовой матери. Вот так. Постоянно это было. Ну, и вот… Дня за три до нашей отправки эти обезьяны подъезжают к блокпосту на «Урале». Подъехали задом, повыпрыгивали, а из кузова два ПКМ торчат, прямо в нас. Там часовым стоял Равиль, казанский пацан. Эти ему говорят: зови командира вашего. А их человек двадцать, наверное, ну, все с автоматами, с подствольниками, так вот, короче. Вышел наш летеха, а он пиджак, с военной кафедры, олух такой же, как мы. Что делать, не знаем. А эти уже на блокпост заходят, толкаться начинают. Глаза бешеные, то ли обкололись, то ли обкурились! Ополчение! Я тогда в очередной раз наш генералитет проклял. В общем, главный их говорит, что, типа, на днях БТР женщину задавил в Октябрьском, а они ищут, кто это сделал. Летеха наш — Минин фамилия — руки трясутся, говорит: я ничего, у нас БТРов даже нет тут, может, это ОМОН? Ну, от страха совсем мозги потерял. Ему эта обезьяна говорит, типа, раз так, платите. Деньги есть? Давай плати. Вы на нашей земле, убиваете наших женщин, давите их, вы все! А с вашим ОМОНом мы отдельно разберемся. Такие вот пироги.
Филипп замолчал, и Даня догадался по его лицу, что он остановился в шаге от самого главного.
— А дальше что было? — спросил Даня.
— Вышел прапор наш, сам он хохол, но он был из Ингушетии, родился там и так далее. Короче, начал их убалтывать. Хитрый мужик. Стал лапшу какую-то вешать, он же их все нравы хорошо знает, наплел чего-то, короче. Они вроде немного успокоились. И тут вылетает прямо на них Брюс Уиллис наш. Где он там до этого сидел, никто не знает. А он злой был. Вернее, была. Это на самом деле сука была. И мины она не искала никакие, как ты думал. Это местный чеченский пес. Мы его нашли в одном дворе на цепи, он там уже от голода ходить не мог. Взяли к себе. Короче, вылетает он с лаем, и тут этот козел, который с нами, так сказать, переговоры вел, вскидывает автомат, ну и влепил нашему Брюсу короткую очередь. Того аж на две части перерубило. Равиль, он чуть в стороне стоял, так что «Урал» был к нему немного боком. Никто и шевельнуться не успел, он как засадил по нему из ПКМ, там брезент, кровища, во все стороны полетели. Это же Равиль пса нашел, кормил там, хотел даже домой забрать. Ну и мы тут все, кто стояли, начали по ним долбить с автоматов. За минуту все и закончилось.
Филипп замолчал. Потом, скривив лицо, посмотрел на Даню.
— Все, больше не могу! Тормози.
— Что? Что такое?
— Тормози, говорю!
Даня съехал на обочину.
* * *
Справа было поле, слева овраг и небольшая грязная речка внизу. Филипп достал из сумки бутылку водки, открутил крышку и присосался.
— Что с тобой? — испуганно спросил Даня.
— Зуб, не могу больше, — ответил он. — У тебя кусачки есть?
— Какие кусачки?
— Кусачки или что-то такое, — сказал Филипп и сделал еще несколько крутых глотков. — Хочу его вырвать.
— Зуб?
— Ну.
Даня открыл багажник, в сумке с инструментами отыскал небольшие грязные кусачки.
— Так, сейчас, — сказал Филипп, тяжело дыша. — Ладно.
Он быстро и сильно опьянел.
— Есть фонарик? Свети мне в рот!
Фонарик лежал в бардачке. Филипп разинул рот и, тараща глаза, уставился в зеркало заднего вида. Засунул в рот кусачки и стал цеплять больной зуб. Во рту у него хлюпало и щелкало, по подбородку текли прозрачные слюни, несло водкой и чем-то гнилым. Даня то и дело отводил глаза.
— Нет, слушай, — сказал Филипп, — я сам не могу. Давай ты!
— Я? — спросил Даня. — Я не умею же.
— А я умею? Давай хватай и тащи. А то я загнусь от боли.
Даня опустил фонарик. Кусачки оказались у него в руке.
— Погоди, может, дальше поедем? Там какая-нибудь больница будет? Или аптека?
— Тащи! — сказал Филипп, хлебнув. — Только не ковыряй, а дергай со всей силы.
— Ладно, — ответил Даня, смахнув пот, которого и не было.
Филипп опять открыл рот. Даня схватился за зуб, сжал и дернул изо всей силы. Кусачки соскочили и ткнули Филиппу в нёбо.
— С…! — выкрикнул он шепеляво.
— Извини, — выдохнул Даня. — Стой, сейчас.
Мимо них проехал тарахтящий ЗИЛ, водила, навалившись на руль, таращился на то, что они делают.
— Пересядь на мое место, — сказал Даня. — А я с улицы буду тащить, а то так неудобно.
Филипп, отпив еще, пересел на водительское место. Даня держался за кусачки двумя руками и медленно тянул. Потом вспомнил, что тянуть нельзя, и резко дернул. Опять соскочило.
— Ну все, хватит, дай передохнуть, — махнул рукой Филипп. — Ну и стоматолог из тебя…
Даня немного отдышался. Захотелось выпить. Филипп его опередил. В бутылке было еще больше половины.
— Выкручивай, — сказал он. — Не дергай, а ухватись и выкручивай его. Против часовой стрелки.
Даня примерился.
— Мне против часовой неудобно.
— Ну, тогда по часовой.
— Дай мне глотнуть.
— Сначала выдери, потом дам.
Даня поглядел на кусачки. Надо было их водкой полить. Хотя Филипп и так все хорошо себе продезинфицировал. Снег пошел сильнее. Даня сжал кусачками зуб, прижал голову Филиппа к сиденью и резко повернул. От громкого хруста ему стало дурно. Филипп невнятно промычал, высунулся из салона и сплюнул на дорогу кровь.
Проехало несколько машин. Водители молча смотрели и уезжали дальше. Потом притормозил старый уазик, водитель на ходу открыл дверь.
— Ты его там чего, пытаешь? — спросил он весело.
— Уже закончил пытать, — ответил Даня устало.
Филипп махнул водителю рукой. Протянул бутылку.
— Только много не пей, тебе еще ехать.
— Не надо, я потом.
Передохнув, Даня сел за руль, тронулся. Ехал медленно. Его потряхивало.
— Мне хорошо и плохо одновременно, — сказал Филипп, моргая сонными глазами.
— А чего больше, хорошего или плохого? — спросил Даня.
— Пока хорошего. Только немного с души воротит. И есть хочется. Я уже неделю нормально не питался. Не ел горячего.
— Может, кафешка какая попадется? — сказал Даня.
— А у тебя деньги есть? — спросил Филипп.
— Рублей сто с мелочью. И все.
— Ладно, разберемся как-нибудь со всем. Главное, не останавливаться.
Вскоре Филипп уснул. Рот у него был измазан кровью.
* * *
Он проснулся через час, откашлялся, достал сигареты. За это время они проехали несколько безлюдных деревень и большой поселок под названием Лермонтовский. На обочине стоял указатель.
— Ну как? — спросил Даня. — Нормально?
— Хорошо, — ответил Филипп с отвращением. Повертел в руке пачку, но закуривать так и не стал. — Где мы сейчас?
— Проехали недавно Лермонтовский.
— Лермонтовский, говоришь? — сказал Филипп. — А Лермонтов же в Чечне погиб?
— Где-то там, — пожал плечами Даня. — А Чапаев?
— Чапаев в России. Все герои всегда гибли в России.
— А Чечня — не Россия? — спросил Даня.
Филипп устало посмотрел на него.
— Отстань со своими умными вопросами, ладно? У меня и без этого башка гудит и во рту стреляет.
Филипп достал бутылку и сделал глоточек.
— Но все равно легче.
Он немного помолчал.
— Машину мы сожгли, — сказал Филипп.
Даня чуть не спросил, какую машину, но быстро сообразил.
— Закинули в кузов, тех, кто вывалился… Хохол наш, прапор Тимченко залез за руль, с ним поехали: я, Равиль, Мелкий, Коля Спиридонов из Питера и один пацан из Тюмени, отогнали этот «Урал» и в лесополосе сожгли. Облили соляркой и сожгли.
Филипп смотрел на дорогу.
— Тимченко говорит, что надо контрольные сделать, если кто-то жив. Ну, чтобы живьем не жечь. Пожалел, что ли… А Равиль говорит, еще в кузов лезть и в крови пачкаться. Кинул туда гранату. Потом подожгли. Когда вернулись на блокпост, там, короче, летеха наш на стреме весь: что делать? Решили ничего пока не делать. Пса вон закопали, да и все.
— А дальше что было? — спросил Даня.
— Вечером комбат приехал. Короче, Минин рассказал ему. Так и так, замочили ополченцев. Комбат отвечает: никаких ополченцев. Была попытка прорыва боевиков, вы их обстреляли, они укатили, а что с ними было дальше — одному Богу известно. Нас на другой день там уже не было. Отправили в Ханкалу, мы там немного поторчали — и домой, дослуживать. Ну, конечно, там быстро узнали, что кто-то ополченцев пострелял. Нас по частям раскидали служить. Меня вообще под Магадан отправили. Ну, там нормально, мне полгода всего оставалось, к тому же на войне был, так что я там королем ходил. Потом летом меня вызывает полкан наш и говорит, мол, надо написать объясниловку о том, что происходило с такого по такое-то число. Ну, это как раз, когда мы на блокпосту были. Я написал вначале, что все тихо-спокойно. Вспомнил, что комбат говорил, ну и добавил, что было ЧП, попытка прорыва боевиков, мы их обстреляли, и они скрылись. Так вот. Зря, конечно. Надо было написать, что ничего не было. А так сам себя и закопал, получается. Но я же не знал, что все уже всплыло, да и посоветоваться было не с кем.
Филипп отпил еще немного, потряс головой, морщась, и убрал бутылку в сумку. А оттуда достал фотографии.
— Сейчас я тебе покажу. Вот смотри, это как раз Брюс Уиллис…
— Я видел уже, — сказал Даня, глянув на мохнатого пса.
— Ну посмотри еще раз, — ответил Филипп беззлобно.
— Ладно.
— Так. Это у нас что?
Фотография была вверх ногами. Филипп ее перевернул.
— А, это Сушко, из Тюмени. Он по контракту, говорят, остался и вроде как погиб. Точно не знаю. Так. Вот как раз Тимченко.
На фотографии был тощий, морщинистый мужик лет сорока пяти. В черной от грязи руке он держал старое, простреленное ведро. На сапогах наросли куски глины. За спиной застыла длинная гусеничная машина, но без башни и пушки.
— Тут мы с пацанами, а вот Равиль, это тот, который из Татарстана. Или из Башкирии. Не помню.
Равиль был щуплым пареньком, с маленькой головой на тонкой гусиной шее.
— Это мы как раз у той сгоревшей бээмпэшки, тут местные чеченцы… Это Коля, из Питера. А тут Коля, я и Мелкий.
Они проехали дорожный указатель с надписью «Коммунизм». Впереди показались постройки, среди которых было несколько хрущевок.
— Сворачивай в коммунизм, — сказал Филипп. — Может, кафешка какая есть? А то выворачивает уже с голодухи.
Даня свернул на проселок. Машину стало потряхивать.
— О, а вот и Мелкий! — Филипп, улыбаясь, крутил колечко на пальце. — Посмотри…
Даня посмотрел. Мелкий спал, и на его круглом монгольском лице было выражение полного счастья.
* * *
Они проехали мимо хрущевок, заброшенной автобусной остановки и встали напротив деревянной изгороди, за которой темнела избушка с заколоченными окнами. Чуть дальше стояли и другие избушки, некоторые совсем развалившиеся. Людей на улице не было, но где-то вдали лаяла басом собака.
— Вряд ли тут что-то есть, — сказал Даня, оглядевшись. — Может, магазин где-то? Купим там.
— Сейчас узнаю, — ответил Филипп.
Он убрал фотографии в карман и вылез из машины. Прошел немного вперед, оставляя на снегу свежие следы. Даня тоже вылез. Собака все лаяла, а люди не появлялись.
— Вперед проедем или вернемся? — спросил Даня.
Филипп смахнул с волос снежинки, достал из кармана вязаную шапочку и надел.
— А вот гляди-ка…
Он потянул шапку за края и полностью натянул на лицо. Шапочка превратилась в маску с прорезями для глаз.
— Как?
Даня показал большой палец.
— А так?
Филипп достал из-за пояса пистолет, навел на избушку. Даня подошел к нему.
— Это что, настоящий?
— Пострелять хочешь? Можно потом в лес зайти и попалить немного.
Даня взял пистолет, повертел в руках. Он был тяжелый, внушительный, рукоять удобно садилась в ладонь. Раньше Даня никогда не держал в руках настоящее оружие.
— Не знаю. Можно пострелять. А откуда он?
— От верблюда.
— Из Чечни?
— Да. Но только не я его привез. Ладно.
Филипп сунул пистолет за пояс. Тут из-за машины вышла старушка в синем ватнике и шерстяном платке на голове. Она опиралась на длинную палку.
— Сейчас спрошу, — сказал Филипп.
— Маску сними!
Он быстро закатал края, и маска снова стала обычной вязаной шапочкой.
— Здрасьте, а у вас тут нет какого-нибудь кафе или столовой? — спросил Филипп.
Старушка посмотрела на него.
— Кафе?
— Кафе, — кивнул Филипп. — Горячего хотим поесть.
— Тут есть столовая для железнодорожников. В конце поселка, рядом со станцией.
Старушка показала палкой вперед.
— Километра два прямиком.
— Ага, спасибо, — сказал Филипп.
— Только она закрыта уже лет восемь, — добавила старушка.
— Вот оно как! Ладно, бог с ним тогда.
— Есть хотите, — сказала она. — Ну, идемте со мной. Я вам дам чего-нибудь.
— Да не стоит, что вы, — вмешался Даня. — Мы поедем, может, дальше что-то есть…
Филипп молчал. Старушка пошла вперед.
— Идете или будете ворон считать?
— Идем, идем, — сказал Филипп. — Конечно, спасибо. А далеко?
— Ну, тоже два километра. Я как раз у станции живу.
— Давайте хоть отвезем вас тогда, — сказал Даня.
Старушка забралась на заднее сиденье, пристроила палку. Даня медленно тронулся с места.
— А вы не боитесь незнакомых людей звать? — спросил Филипп.
— Вы же есть хотите, — ответила она. — А брать у меня нечего. Грабить бесполезно.
Они проехали через деревню и остановились у скособоченного деревянного забора, за которым был небольшой одноэтажный домик. Старушка открыла скрипучую калитку. Первым вошел Филипп. У входа стояла собачья будка, но пса видно не было.
— Не бойтесь, он уже не кусается, — сказала старушка.
В доме было чисто, прохладно и пахло сеном. Из окошка открывался вид на небольшой заснеженный огородик. Они сели за стол. Старушка достала из холодильника эмалированную кастрюлю и поставила на плиту. Зажгла газ.
— Супом вас покормлю, — сказала она. — Щи. Только мяса там нет, но я туда сосиски покрошила.
Даня увидел на стене черно-белую фотографию в рамке. Парень лет двадцати, в камуфляже и берете. Филипп тоже посмотрел на фотографию.
Старушка налила суп в три миски, по очереди поставила на стол. Принесла хлеб, достала из холодильника сметану, луковицу. Села вместе с ними.
— Спасибо, — сказал Даня смущенно.
— Ешь, — ответила старушка.
Даня зачерпнул ложкой и отправил ее в рот. Оказалось вполне съедобно, горячо. Ему понравилось. Старушка смешно жевала маленьким сморщенным ртом и смотрела все время мимо них, как будто стесняясь встретиться глазами.
— А что-то у вас нежарко, — сказал Филипп.
— Я не топила, — ответила старушка. — Дров мало, берегу, когда мороз ударит.
— А это сын ваш? — Филипп кивнул в сторону фотографии на стене.
Старушка оглянулась на нее.
— Нет, это внук мой, Митенька. На войне погиб. Хороший был мальчик, добрый. Хотел ветеринаром стать. Животных очень любил.
— В Чечне? — спросил Даня.
— Нет, в Афганистане еще. Давно. В восемьдесят втором году. Помню, пришла похоронка на него, а на следующий день объявили, что Брежнев умер.
— Одна живете? — спросил Филипп.
— Одна, — сказала старушка. — Дед умер шесть лет назад. Раньше скотину держала, но теперь сил нет. Да и содержать ее не на что. Так что вот…
Даня доел первым и отодвинул тарелку. Поглядел на Филиппа. Тот тоже не спеша заканчивал.
— Слушайте, — сказал Даня, — а может, вам дров привезти?
— Откуда?
— Ну, не знаю. Они же продаются тут где-то?
— Да не надо, — ответила старушка. — Зачем? Я все равно зиму не переживу, а пока мне хватит.
— Почему не переживете? — спросил Филипп.
— Ну, я чувствую. Да и пора уже. Не могу же я вечно жить. Я и так уже столько живу, что перед людьми стыдно.
Они молчали. Филипп доел и отодвинул тарелку.
— Спасибо вам, — сказал он.
Даня спохватился.
— Да, спасибо.
— Не за что, ребятки, — ответила старушка. — Я хочу у вас кое-что попросить. Можете сделать?
— Конечно, — ответил Филипп. — Что надо?
— Собаку мою убейте, — ответила старушка.
* * *
Они стояли рядом с будкой и молча на нее смотрели. В будке кто-то лежал, но чтобы его увидеть, надо было присесть на корточки и заглянуть в небольшое окошко. Из окошка лишь торчал поводок, который крепился к деревянному столбику, вкопанному в землю.
— Он уже не ест давно, иногда только выйдет воды попить, — сказала старушка. — Стонет постоянно. Худой стал, как хворостина. И ноги совсем не держат. Как и меня.
Даня посмотрел на Филиппа. Эти слова его нисколько не мотивировали. Было страшно и противно.
— У него рак, — сказала старушка. — Рак. Не хочу, чтобы он дальше мучился. Лучше уж сразу…
Даня присел и заглянул в окошко. В будке было темно. Там кто-то тяжело дышал. И смотрел в ответ. Так ему показалось.
— Жалко, но уж так он стонет, так страдает. Это Митя его принес, когда школу заканчивал.
— Митя? — спросил Филипп. — Это сколько же ему лет?
— Ну да, старый. Наверное, уже больше двадцати. Надо посчитать.
Даня выпрямился.
— Что делать будем? — спросил шепотом.
— А что остается?! — ответил Филипп.
— Я не знаю, я не смогу.
— Так как? — спросила старушка. — У меня веревка есть, задушить можно. Или молотком по голове.
Даню передернуло. Он отошел в сторону и стал смотреть на снег, который продолжал падать.
— Не надо этого, — сказал Филипп. — Так справимся.
«Ну спасибо», — подумал Даня.
— Сейчас. Вы будете смотреть?
— Нет, нет, что ты, — ответила старушка. — Я в дом пойду. Вы позовите, когда закончите.
Она ушла в дом.
— Ну, — сказал Филипп.
— Что ну? — повернулся Даня.
— Надо делать. Отблагодарить за доброту.
— Ничего себе благодарность, — злобно хмыкнул Даня. — Знал бы, ни в жизнь не поехал. Да я бы лучше с голоду помер, чем такое…
— Теперь поздно, — ответил Филипп. — Ладно, если не хочешь, иди в машину. Я сам справлюсь как-нибудь.
Прозвучало почти презрительно. Даня сплюнул, подошел к будке и потянул за поводок. Внутри что-то сдвинулось с места и послышалось слабое ворчание. Злая решительность тут же исчезла, и вернулись страх, отвращение и жалость. Он отпустил поводок.
— Дай я.
Филипп поднял поводок, попятился и вытянул из будки тощего седого пса. Пес даже не попытался встать. Так и лежал у них под ногами, положив голову на землю и глядя перед собой.
— С… — сказал Даня.
— Ему так лучше будет, — сказал Филипп.
— Ты-то откуда знаешь?
— Сам не видишь? Вон у него ребра как торчат.
Филипп достал пистолет.
— Вот и пригодился!
— Нет, погоди, — остановил Даня. — Не здесь тогда. Кровищи будет…
— А где?
— В лес отведем.
— Правильно. И там и оставим.
Лес начинался метрах в пятистах за домом.
— Сейчас скажу ей…
Филипп зашел в дом. Даня присел перед псом на корточки и потрепал между ушей. Пес посмотрел на него, приподняв брови.
— И зачем мы сюда поехали? — спросил Даня у пса.
Вышел Филипп.
— Надо дом обойти, а там через поле.
— Ладно.
Даня выпрямился, потянул за ошейник. Пес приподнял голову.
— Он же не ходит! Так, что ли, волочь?
— Она сказала, его Анзор зовут.
— Мне-то что с этого? — сказал Даня. — Может, еще расскажет, как он любил лизать ей руки и бегать за бабочками? Чтобы нам легче было его убивать…
Вернулась старушка.
— Ребятки, там за домом сарайчик, в нем санки есть. Вы его на санки положите…
Филипп ушел за дом и вскоре вернулся со старыми детскими саночками. Даня отвязал поводок. Хотел схватить пса за шерсть и быстро бросить на санки, но решил, что это будет чересчур. Взял его на руки, как ребенка, и положил. Пес оказался совсем легкий. Он никак не реагировал на происходящее. Только смотрел.
— До свидания, милый, — сказала старушка.
«Ну, вот еще, — подумал Даня. — Этого не хватало».
Они обошли дом. Филипп тащил санки. Даня шел следом и смотрел, чтобы пес не свалился. За домом сразу начиналось поле, и они пошли по нему к лесу. Санки переваливались с одного бока на другой; земля была вся перекопана и к тому же подмерзла. Пару раз Даня споткнулся, и это разозлило его окончательно. Он стал материться, проклиная все на свете; себя, дорогу, Филиппа, бабку с ее псом. Еще этот ее внук на стене, погибший, когда они только родились. Зачем нужно было все это узнать и увидеть?
— У тебя хлебнуть есть? — спросил Даня.
— Водка в машине осталась, — ответил Филипп. — Потом хлебнешь.
— Потом мне не надо…
Они как раз прошли половину поля. Даня оглянулся на дом. Интересно, старуха смотрит за ними?
— Слушай, давай здесь. Чего в лес переться? Его и так снегом присыплет.
— Лучше в лесу, — ответил Филипп. — Идти-то осталось… Ты если хочешь, возвращайся, я один справлюсь.
Даня закурил, затянулся колючим дымом, потряс головой.
— Ладно, идем.
На окраине леса они остановились. Даня выбросил окурок и осторожно переложил костистое собачье тело на землю. Филипп достал пистолет, снял с предохранителя.
— Прощальных речей не будет?
— Иди ты! — ответил Даня.
Но в голову ему вдруг пришла одна фраза, которую он постеснялся сказать. Филипп наклонился. Пес стал постанывать и попытался подняться на лапы. Филипп выстрелил. Даня успел отвернуться. Выстрел раскатисто унесся в лес.
— Ну, все, все, — сказал Филипп.
— Ступай к хозяину, — сказал Даня, поборов стеснение.
— Идем.
Они вернулись к дому. И тут поняли, что санки остались в лесу.
— Вернемся? — спросил Филипп.
Даня посмотрел на лес.
— Ну их! Поехали отсюда.
* * *
Стало темнеть, когда они выбрались на шоссе. Филипп задумчиво глядел в окно. Щека у него немного опухла.
— Нам ночлег понадобится, — сказал Даня. — Я не смогу еще и всю ночь ехать.
— Я поведу, — ответил Филипп.
— Да я видел, как ты водишь. Первый же самосвал будет наш.
— Ну, тогда ночлег найдем, — пожал плечами Филипп.
— Где мы тут ночлег найдем? Если спать в машине, к утру околеем. А еще заправляться надо. Денег хватит?
— Да нормально все, — сказал Филипп. — Можно было у этой бабуси остаться, но рано еще.
— Нет уж! Остались, а она бы утром попросила нас еще кого-нибудь убить.
Филипп засмеялся.
— Короче говоря, вызывают меня в военкомат, — сказал он. — Ты как раз в больницу лег. А там уже следователь из военной прокуратуры сидит в кабинете военкома. Так и так, сознавайся. Может, пойдешь как свидетель. Это мне следователь говорит. Давай, говорит, шевели извилинами. Тимченко ваш арестован, летеха арестован тоже. Сидят сейчас в следственном изоляторе в Ростове, показания дают. Не будь дураком, зря ты рожу кривишь. Расскажешь, как было, на суде расскажешь, ничего тебе не будет. Ты же не виноват? Тебе приказали.
Филипп закурил.
— Хочешь?
Даня взял сигарету.
— Я ему начал пургу гнать, про боевиков и прочее. Ну, он послушал, конечно, посмеялся. Говорит, ну вам комбат, конечно, хорошую байку придумал, но это ты своей бабе расскажешь, когда она тебя будет расспрашивать о подвигах. Комбат ваш сдал вас, все рассказал. Как вы ополченцев замочили и сожгли. Там железное доказательство. Их сразу установили по оружию. В общем, понятно стало, что попал я. Деваться некуда. Ну, либо сдать наших и как-то выкрутиться, этот же сказал, что можно пройти свидетелем. Либо корчить из себя Зою Космодемьянскую и получить по полной. Десятка — минимум. Вот так.
— А что дальше? — спросил Даня.
— Говорю: можно мне в туалет выйти? У меня после контузии недержание. Можно, конечно, отвечает, но давай сначала по-быстренькому показания твои запишем. Кто отдал приказ открыть огонь? Тимченко или Минин? Я говорю: Путин Владимир Владимирович, верховный главнокомандующий. Вы не знали? Он мне: ты чего придуриваешься? Ветеран! Хочешь, чтобы я тебе еще статей подкинул? Я свидетелей быстро найду, как ты патроны менял на водку и над сослуживцами издевался.
— А ты?
— Заехал ему, сам от себя не ожидал, столом придавил и в окно выпрыгнул. Военкомат же, решеток нет, первый этаж к тому же. Сам Бог велел. Немного помыкался, потом к собрам поехал. Боялся. Что дома ждать будут. Матери позвонил, сказал, что уезжаю. Вот и вся история.
Даня закурил, но в этот раз сигарета пошла плохо. Он выкинул ее в окно и с отвращением плюнул вдогонку.
— Скажешь что-нибудь? — спросил Филипп.
— Я не знаю, что сказать. Понятия просто не имею.
— Ну и хорошо. Оставим все как есть. Лучше об этом не думать.
— Как же можно об этом не думать? Тебе теперь всю жизнь, что ли, бегать и прятаться?
Филипп не ответил.
— А если твоего друга тоже арестовали? Он ведь с вами был?
— Мелкого? Это вряд ли. Его они точно не достанут.
— Ну, хорошо, если так. Будете на пару прятаться. Все веселей, чем одному.
— Ну да, — сказал Филипп задумчиво. — Так и есть.
На повороте машину стало заносить в кювет, но скорость была небольшая, и Даня сумел вырулить.
— Резина летняя, — сказал он. — Что-то все валит и валит. Как бы не застрять!
Впереди показались огни очередного поселка. Они проехали указатель с названием. Там было написано «Москва».
— Класс! — сказал Филипп. — Хоть в Москве побываю.
Даня свернул на подъездную дорогу. Машину стало трясти, и он сбросил скорость. Проехал мимо хрущевки. За ней стояли какие-то бараки, обнесенные невысоким забором. Этот поселок был практически точной копией того, в котором они убили собаку.
— Красота! — вздохнул Филипп.
Даня заметил кирпичную одноэтажку с вывеской «Почта». В окнах горел свет. Он остановился напротив входа. Тут же стоял засыпанный снегом мотоцикл с коляской.
— Пойду узнаю, — сказал Даня.
— Что? Насчет чего?
— Может, тут переночевать где-то можно?
— Ага. Думаю, тут точно есть отель, — хмыкнул Филипп. — Отель «Калифорния».
— Я сейчас.
Он вошел в здание почты. Посетителей там не было. В пустой комнате за прилавком со стеклянной витриной сидела пожилая женщина в синем переднике. Пахло сургучом и свежими газетами. Женщина дремала, скрестив руки на массивной груди и наклонив голову.
Даня поздоровался. Женщина в ответ широко позевала, не прикрыв рот.
— От вас можно позвонить?
— Кому?
— А какая разница?
Она молча смотрела на него.
— Жене, — сказал Даня. — Хочу жене позвонить.
— Загулял, а?
— С чего вы взяли?
Женщина поставила на прилавок старый желтый аппарат с диском. На трубке кто-то написал фломастером: «Генке не давать».
— Какой номер?
— А можно я сам наберу? — спросил Даня.
— Какой номер?
Даня заглянул в листок и продиктовал номер. Женщина презрительно посмотрела на него и убрала телефон назад под прилавок.
— Дураков нашел, по межгороду звонить? А платить я потом буду?
— Ладно, — сказал Даня и вышел на улицу.
Снег не прекращался. Даня подошел к машине и увидел, что в салоне никого нет.
* * *
Он зачем-то вернулся в здание почты. Женщина сидела на месте, а больше никого не было.
— Забыл что-то? — спросила она, потягиваясь.
— Нет, ничего.
Даня вышел на улицу. Постоял у машины, глядя на быстрые снежинки в свете фар. Потом залез в салон. Сумка Филиппа лежала на заднем сиденье, и из нее торчала бутылка. «И что делать?» — подумал Даня.
Минут через пять он догадался посигналить. Но на звук клаксона выглянула лишь работница почты, огляделась и ушла. Потом мимо пробежали три бездомные собаки, одна за другой. Он включил радио, тут же выключил. Непонятно было, что там играет. То ли новая песня, то ли реклама презервативов. И бензина осталось не так уж много.
Надо заправляться. А где ближайшая заправка? За последние пятьдесят с лишним километров им не попалась ни одна. А дальше? И снег валит и валит. Похоже, будет идти всю ночь. И если так, то можно увязнуть.
Филипп появился неожиданно. Открыл дверь и заглянул в салон.
— Ну, где ты ходишь? — спросил Даня.
— Тут за домом магазин, — ответил Филипп. — За сигаретами решил сходить.
— Мог бы и меня предупредить.
— Я-то думал, успею. Ладно.
— Едем?
— Погоди. Тут такое дело…
— Какое дело? — спросил Даня.
— Помнишь, ты про ночлег говорил? В магазине я встретил одну женщину, она в соседней деревне живет. Короче, я с ней разговорился, если мы ее подвезем, она нас пустит на ночь.
— Серьезно?
— Ну да. Это по пути, километров тридцать.
— Так, а что? — сказал Даня. — Ты моего совета спрашиваешь, что ли? Раз так все, я не против, конечно. Выбора-то нет. А нам и правда надо где-то поспать ночь.
— О, вот и славно! Идем, она там, в магазине.
Даня продолжал сидеть на месте.
— А что же ты ее сразу не привел? — спросил он.
— Просто надо еще кое-что сделать. Она попросила. Идем.
Даня вылез из машины и пошел с Филиппом.
— А что? Что сделать? Опять убить кого-то?
— Да нет, — засмеялся Филипп. — Вещи ее надо забрать, только и всего.
Они обошли хрущевку. Прямо за ней стоял металлический контейнер, на стене которого черной краской было написано «Магазин». Одна створка была закрыта, другая распахнута настежь. Им навстречу вышла женщина. На вид ей было лет тридцать; рыжие волосы, убранные в хвост, бледное лицо, большие карие глаза. На ней были короткий белый пуховик и черная юбка, значительно выше колен. У нее на ногах Даня увидел потрепанные мужские тапки. В руке она держала бутылку пива. На дне плескалось чуть-чуть.
— Ира, это мой друг, — сказал Филипп.
— Ага, — ответила Ира равнодушно.
Тут Даня заметил небольшую татуировку в виде цветка у нее на среднем пальце.
— Здрасьте, — сказал Даня негромко.
— Ну, так что, куда идти? — спросил Филипп.
— Да вон там, на третьем этаже. — Ира показала бутылкой на хрущевку.
— Ну идем тогда, покажешь.
Они зашли в подъезд. У входа стояла детская коляска. Ира допила и поставила бутылку на батарею. Потом стала подниматься по лестнице. «Сейчас нас убьют, чтобы машину забрать», — подумал Даня почти равнодушно.
На третьем этаже Ира остановилась у ободранной двери; дерматин свисал с нее короткими и длинными лоскутами, из щелей торчали клоки грязной ваты. Вместо звонка из стена торчали два проводка.
Ира достала из кармана зажигалку и постучала ею о дверной косяк. Филипп отошел в сторону. Даня остался стоять на ступеньках лестницы. Дверь долго не открывалась. Ира стучала несколько раз. Наконец послышалось какое-то движение, щелкнул замок. Филипп отодвинул Иру и распахнул дверь. Навстречу им выкатился мужчина в инвалидной коляске. На вид ему было лет сорок, он был небрит и всклокочен.
— Вот так, — сказал Филипп и поглядел на Даню.
Тот пожал плечами.
— Андрей, я ухожу, — сказала Ира.
— Опять? — спросил Андрей, глядя на нее снизу вверх.
— Теперь все, я еду домой. Я хочу забрать вещи.
— Ладно, — сказал Андрей и дал задний ход.
Они вошли в прихожую.
— А вы кто такие?
— Это мои друзья. Они меня отвезут.
— Делайте что хотите.
Андрей развернулся и укатил в комнату. Даня растерянно смотрел ему вслед. Филипп тоже. Ира открыла шкафчик рядом с вешалкой и достала большую спортивную сумку. Принесла из ванной зубную щетку, пару лифчиков, странного вида панталоны. Из комнаты вышел толстый рыжий кот, сел и стал смотреть.
— Киса, — сказал Филипп. — Тоже твой?
— Нет, его.
В комнате что-то громко стукнуло. Потом еще раз. Филипп пошел посмотреть. Чуть помедлив, Даня двинулся следом. Андрей катался по комнате и расшвыривал вещи вокруг себя.
— Эй, — сказал Филипп. — Ты чего? Успокойся.
Андрей подкатил к столу. На нем были несколько пивных баллонов, сушеная рыба, пепельница, заполненная шелухой от семечек вперемешку с окурками.
— Пива хотите? — спросил Андрей.
— Можно, — сказал Филипп и подошел.
Вошла Ира с сумкой, бросила ее на диван и стала доставать из шкафа одежду. Даня чувствовал себя так, будто пришел сюда с обыском.
— За победу! — сказал Андрей, поднимая стакан с пивом.
— За какую победу? — спросил Филипп.
— Ну, за какую-нибудь!
Они выпили по стакану. Андрей налил еще по одному.
— Эй, а ты будешь?
— Я? Нет, — ответил Даня. — Я за рулем.
Ира сложила на кровати несколько юбок, халат, джинсы, рубашку, пару футболок. Добавила шарф, какую-то книгу, расческу. Села и стала аккуратно складывать в сумку.
— Эй! — Андрей показал на нее пальцем. — Это мамин шерстяной платок.
— Ты мне его подарил. Забыл, что ли? — ответила Ира.
— Подарил, а теперь забираю назад.
— Ладно, пожалуйста, очень надо!
Она отложила платок в сторону. Андрей внимательно смотрел на нее. Потом разлил по третьему стакану. Филипп и не думал отказываться. Дане все это не нравилось. Он нетерпеливо топтался у входа. Хотел поскорее отсюда уйти.
— Я хочу, чтобы ты взяла платок, — сказал Андрей.
— Нет, ты у меня его уже отобрал. Оставь себе. Отнесешь на могилу маме.
Ира сказала это без злобы и ехидства. Прозвучало даже трогательно. Даня рассмотрел этот платок, лежащий на диване в стороне от других вещей. Он был старый, облезлый, серый.
— Возьми платок, он твой, — сказал Андрей и выкатился на середину комнаты. — Без платка я тебя отсюда не выпущу!
Даня сделал Филиппу знак и изобразил двумя пальцами шагающего человечка. Но Филипп в ответ поднял указательный палец — погоди.
— Хорошо, — сказала Ира.
— И мамины зимние сапоги. Они в прихожей, в шкафу, — сказал Андрей.
— Сапоги мне малы.
— Без сапог я тебя не выпущу.
— Ладно, и сапоги я возьму.
— А хочешь, я уеду с ними? — спросил Андрей.
— С чего бы?
— Я дарю тебе квартиру. Оставайся. Я уеду.
Даня вышел из комнаты. Рыжий кот по-прежнему сидел в прихожей. На кухне повсюду стояли пустые бутылки из-под пива и вина. В раковине лежала грязная посуда. Даня попил воды из-под крана и выглянул в окно. Снег там валил густыми хлопьями.
Зашел Филипп.
— Ладно, пойдем отсюда, — сказал он.
Они вышли из квартиры.
* * *
Стало совсем темно, и Даня включил дальний свет. Филипп, нахохлившись, глядел в окно. Правой рукой он придерживал нижнюю челюсть, а в левой была бутылка с остатками водки.
— Слушай, — сказал Даня. — Я вспомнил, у меня в аптечке анальгин есть. Только посмотри, чтобы не просроченный был.
Филипп достал аптечку, порылся в ней.
— Фигня! — сказал он.
Потом забросил в рот сразу четыре таблетки и запил водкой.
— Это не опасно? — спросил Даня.
— Что?
— Запивать лекарство алкоголем.
— Не знаю, — сказал Филипп.
Дорога была прямая и практически свободная, встречные машины попадались редко. Но из-за снега Даня ехал медленно. Километров через пять они увидели указатель «Пос. Союзный», свернули на проселочную дорогу и через пятьсот метров выехали на окраину деревни. Никакого уличного освещения тут не было. Только в некоторых домах горел свет. Окна отчетливо светились в темноте. Даня насчитал семь огней, а домов тут было несколько десятков.
— Далеко не езди, — сказал Филипп. — Вон там останови.
Даня притормозил у покосившегося забора, за которым стояла аккуратная, небольшая избушка. Некоторое время они сидели и смотрели, будет ли в доме какое-то движение.
— Занавесок нет, — сказал Филипп. — Пойду проверю.
— Как проверишь?
— Постучусь. Как еще?
Он вышел из машины, открыл калитку и двинулся к дому. Даня заметил, что Филипп проваливается в снег почти по щиколотку. У дома следов не было. Даня вылез и подошел к калитке. Вокруг была непроглядная темень. Выключи фары, и окажешься в космосе. Он огляделся. Филипп забрался на завалинку и заглянул в одно из окон. Некоторое время так и стоял. Потом переместился к другому окну. Еще несколько минут рассматривал, что там внутри происходит. Потом постучался в стекло. Тишина. Свет в доме не загорелся.
— Пусто, — сказал Филипп.
У дома была небольшая пристройка вроде веранды. Филипп дернул дверь, и она открылась.
— Э, да тут даже не заперто.
— Может, хозяева вышли? — сказал Даня.
— Куда они вышли? Брось! Нет тут никого.
— Ладно. Я фонарик возьму.
Он сходил к машине и взял из бардачка фонарик. Филипп уже зашел внутрь пристройки. И тут же раздались грохот и звон, что-то покатилось по полу. Даня посветил фонариком внутрь веранды. Луч был узенький и блеклый, садились батарейки. Там был навален разный хлам: старые половики, стопки книг, кухонная утварь, тазы. На полу лежало большое цинковое ведро. Филипп раздраженно пнул его, и оно укатилось в темноту.
— Идем, — сказал Филипп.
Через веранду они вошли в дом и оказались в небольшом помещении. В углу стояла газовая плита, у стены обеденный стол. Даня поводил лучом фонарика, разыскивая выключатель; увидел мусорное ведро под столом и галоши. Они стояли посередине кухни.
— Жить можно, — шепнул Филипп, шаря рукой по стене.
— Погоди, — остановил Даня. И спросил громко: — Есть кто?
— Нет тут никого, — повторил Филипп и щелкнул выключателем.
Свет не загорелся. Он еще немного пощелкал и прошелся по кухне. На полу остались грязные следы. Даня посветил на свои ботинки. С них тоже сползали ошметки грязного снега. Филипп заглянул в шкафчик, подсветил себе зажигалкой.
— Тут есть кофейный напиток. Можно сварить.
Даня пожал плечами.
— А плита работает?
— Сейчас проверим.
Филипп открыл конфорку, поднес огонек зажигалки. Конфорка не вспыхнула.
— Газ, наверное, закончился, — сказал Даня.
— Или газовый баллон сперли. Ладно, пойдем комнату посмотрим.
В доме были две небольшие комнаты — гостиная и спальня. Из кухни они попали в гостиную. Тут стояли диван, шкаф, стол и тумбочка с телевизором. Стол был накрыт белой скатертью, а диван — старым покрывалом. Печь была вмурована в стену рядом с диваном. На полу лежали несколько поленьев.
— Можно немного погреться, — сказал Филипп.
Он ушел в соседнюю комнату, а Даня нашел выключатель и попробовал зажечь свет. Снова ничего не вышло.
— Похоже, электричества нет, — сказал он в сторону спальни.
Филипп не ответил. Слышно было, как чиркает зажигалка. Потом он вышел.
— Там мертвый дед на кровати, — сказал Филипп.
— Дед? — спросил Даня.
Он не испугался.
— Да. Совсем старый, как мумия. Похоже, лежит не так давно.
— Уйдем? — сказал Даня.
— Куда?
— Поищем другой дом.
— Да вот еще! Ты что, боишься?
— Нет, просто… Как-то неудобно, что ли.
— Что неудобного? Поспим тут, и все. Утром уйдем.
Даня сел на диван. Филипп открыл дверцу печи и заглянул внутрь, светя зажигалкой.
— Может, не будем топить? — сказал Даня.
— Холод же собачий, ты что?! Дров, правда, с гулькин хрен… А можно стул еще сжечь. И там, на веранде, полно книг.
— Не знаю. Как-то это…
— Ну что?! — спросил Филипп.
— На мародерство похоже, — ответил Даня. — Или на разорение могилы.
Филипп спокойно засунул в печь поленья.
— Хочешь, я его в погреб унесу? Здесь есть погреб?
Даня пожал плечами. Фонарик стал угасать. Он нажал кнопку и выключил его.
— Не надо.
— Ты в шкаф заглядывал? Там есть чем укрыться?
— Нет, не заглядывал.
Глаза быстро привыкли к темноте. Даня видел силуэт друга, сидящего на корточках у печи.
— Надо сообщить кому-то.
— Что? — спросил Филипп.
— Что он здесь лежит.
— Завтра утром. Кому-нибудь из соседей скажем.
Филипп подошел к шкафу и открыл дверцу. Чиркнул зажигалкой.
— Тут есть одеяла и подушки. А еще костюм висит. Отлично.
Он вытащил две подушки, два одеяла и положил на стол.
— Раздвинем диван и ляжем вместе, — сказал Даня. Глаза у него слипались.
— Это не обязательно. Я могу и там лечь. Положу его на пол.
— Ты что, серьезно?
— Ну, а что? — пожал плечами Филипп. — Ему все равно. Утром положу его на место.
Он отнес подушку и одеяло в соседнюю комнату. Даня слышал, как Филипп с легким стуком опустил тело на пол. Голова стукнулась, догадался Даня.
Филипп сходил на веранду и принес стопку книг. Вырвал и смял страницы, быстро разжег огонь в печи. Даня раздумывал, снимать ли обувь. Из печи повалил дым. Филипп разгонял его изодранной книгой, потом спохватился:
— Заслонку забыл открыть! Включи фонарик.
Даня включил. Луч света плавно угасал. Но Филипп быстро отыскал заслонку и выдвинул ее.
— Ты ботинки будешь снимать? — спросил Даня.
— Буду, — ответил Филипп.
* * *
Даня проснулся от холода. Было утро. Печь давно погасла и остыла. Часы показывали половину одиннадцатого. Он встал, надел промерзшие, будто бы даже отсыревшие за ночь ботинки и пошел искать туалет. Покосившаяся маленькая будка обнаружилась за домом. Внутри нее был постамент, сколоченный из досок, с круглым отверстием. Рядом лежала стопка мятых газет.
Вернувшись, Даня увидел, что Филипп тоже проснулся.
— Нужник на улице, — сказал Даня.
— Знаю, я ходил под утро. В лесу волк выл.
— Правда? Я не слышал.
— Ты спал, — сказал Филипп. — Надо бы тут шмон устроить.
— В смысле? Зачем? — спросил Даня.
Филипп выдвинул ящик комода и стал вытаскивать все, что там лежало: какие-то коробочки, книжечки, документы и бумаги.
— Что ищешь? — спросил Даня.
— Деньги, — сказал Филипп. — Иначе мы не доедем. О, гляди-ка!
Он показал какую-то коробочку.
— Тут медаль ветерана труда. Так, посмотрим… В восемьдесят седьмом получил.
— Прекрати, — поморщился Даня.
Филипп отложил коробочку с медалью.
— Так, тут фотографии… Паспорт. Знаешь, как его звали? Пономарев Александр Петрович, двадцать пятого года рождения, ни фига себе, в Москве родился… А хотя, может, это та Москва, где мы с тобой вчера останавливались…
Даня схватил его за плечи и отпихнул от комода.
— Хватит, говорю тебе!
— Нам бензин нужен, — сказал Филипп спокойно. — Ты на что его покупать собрался? Мы через двадцать километров застрянем и никуда не доедем.
— У меня есть немного денег, — сказал Даня.
— Сотка твоя? Нам пилить еще несколько тысяч километров.
— В крайнем случае можно на поезд пересесть.
— Ага. А за билет ты натурой расплатишься?
— Ты же сам собирался на поезде ехать сначала.
— Дурак потому что. Да и где тут станция поблизости?
Филипп вернулся к комоду.
— Не нравится смотреть, иди на улицу. Мне все равно.
— Это уже точно мародерство, — сказал Даня.
— Дурак! Что ты вообще понимаешь? Я что, у него коронки золотые выдираю или кальсоны снимаю?! Иди и не зли меня!
Даня остался стоять. Филипп повернулся к нему.
— Не надо этот гуманизм, пацифизм или что еще тут разводить, ладно? Старику все равно уже. А деньги рано или поздно кто-нибудь стибрит. Вместе с его медалью.
— Ладно, — сказал Даня. — Делай как хочешь. Мне все равно.
— Все равно, значит?
Филипп внимательно рассматривал его.
— То есть вот так, да?
— Что?
— Ну, вот так, да? Ты такой хороший, честный, а я, значит, мразь и мародер, найду сейчас дедовы бабки…
Даня не удержался и хмыкнул. Филипп, сообразив, что сказал, засмеялся.
— Да ладно… В общем, давай не будем, хорошо? Берем ровно на необходимые нужды, не трогаем вещи, не снимаем шерстяные носки с него… Берем на бензин и жратву.
— Если есть, — сказал Даня.
— Должно быть, — ответил Филипп. — Тут никто, кроме нас, не успел пошакалить. Наверняка у него где-то припрятано…
Даня открыл шкаф. С отвращением к себе запустил руки в стопки простыней, наволочек и пододеяльников. Собственные руки казались чужими. Он остановился, закрыл дверцу и стал смотреть в окно.
— Черт, где же? — бормотал Филипп. — Куда же спрятал? Нам ведь много не надо. И не трогаем ничего… А у него там, кстати, под кроватью склад болгарских сигарет. Наверное, лет десять назад делал запасы.
— Что за сигареты? — спросил Даня, вспомнив вдруг, как сам в детстве таскал у отца «Опал» и «Вегу».
— «Стюардесса», — ответил Филипп и неожиданно тихо запел противным голоском: — Стюардесса по имени Жанна, обожаема ты и желанна… Есть!
Даня посмотрел на него. Филипп держал в руке коробочку из-под какой-то мази.
— У меня бабушка тоже в таблетки прятала деньги.
Он вытянул двумя пальцами из коробочки плотную трубочку новых пятисотрублевок.
— Аж самому тошно стало, — сказал Филипп. — Наверное, смертные деньги-то.
— На похороны?
— Ну…
Даня молча вышел из дома. Залез в машину, закурил. Филипп появился через минуту, опустился на пассажирское сиденье и тоже закурил.
— Что теперь делать?!
Даня пожал плечами. Хотелось отхлестать себя по щекам.
— Вот так вот, Пономарев Александр Петрович, ветеран труда, двадцать пятого года рождения, — сказал Филипп. — Вот и нет ничего.
— Ты его назад на кровать положил? — спросил Даня.
— Тьфу, твою мать!
Филипп вылез и пошел обратно в дом.
* * *
Километров через десять машина встала. Они вылезли и столкнули ее на обочину.
— Вот и пригодились деньги, — сказал Даня.
Вокруг был лес.
— Погоди, — ответил Филипп. — Сейчас кто-нибудь на буксир возьмет.
— Кто? Ты тут много кого видел?
За эти десять километров им попались только две встречные машины. А попутных — ни одной. Даня достал пачку сигарет, заглянул в нее и раздраженно кинул в канаву.
— Есть курить?
— Нет, я пустой, — ответил Филипп.
— Надо было хоть сигарет у старика взять.
Филипп засмеялся.
— А говоришь, что я — мародер.
— Что делать-то будем? — спросил Даня.
— Ждать, пока кто-то поедет. Что остается?
Снег падал редкий, почти незаметный. Они стояли на обочине и смотрели на дорогу.
— В Питер надолго собрался? — спросил Филипп.
— Не знаю, как получится. Может, надолго, может, нет.
— Ну а правда, зачем туда?
Даня вздохнул.
— Женщина там.
— Любишь ее?
— Да вроде люблю.
— Вроде — у бабки в огороде, — хмыкнул Филипп.
— Сам не знаю. Раньше казалось, люблю. Хотя иногда видеть ее не мог. А теперь… Наверное, люблю. Просто…
— Что?
Даня махнул рукой. Не хотелось об этом думать. Становилось страшно. До этого момента он не задавался вопросом, поехал бы он к Вале, если бы мать не выгнала из дома. И вот спросил себя об этом. Но однозначного ответа не было.
— Понимаешь, — медленно начал Даня. — Я…
— Подожди, — остановил Филипп. — Вон тачка едет.
Даня посмотрел. Машина была далеко.
— А не остановится? — сказал Даня.
— Куда он денется?!
Когда до машины осталось метров сто, Филипп сунул руки в карманы и вышел на середину дороги.
— Собьет еще, — сказал Даня.
— Не собьет.
Это была старая белая «Волга». Даня не мог разглядеть, кто там сидит за рулем. Но водитель задолго до сближения начал давить клаксон.
— Может, в воздух пальнуть? — сказал Филипп.
— Тогда точно собьет, — ответил Даня.
«Волга» остановилась в десяти метрах от них. Постояла немного и подъехала ближе. Даня рассмотрел за рулем пожилого дядьку в кепке, с испуганным, бабьим лицом. Он выскочил на дорогу и оказался маленьким, толстеньким, в нелепых широких и коротких брюках. В руке дядька держал увесистый гаечный ключ.
— Вижу, договоримся, — засмеялся Филипп.
— Чего надо? — спросил дядька. И добавил: — Друзья.
Он нервно переминался и оглядывался по сторонам.
— Помочь надо, — сказал Филипп. — Тачка встала, видите?
Дядька покосился на их машину.
— Так, ну…
— На буксир возьмете? До бензоколонки. Далеко до нее, кстати, не знаете?
— Да не очень, — ответил дядька. — Это… Короче, это… Там у переезда «Юкос» есть…
Он махнул рукой вперед.
— Там это, есть, да… Километров пять не доехали…
— Поможете? — спросил Филипп. — Возьмете на буксир?
— Да я бы взял, чего уж, — вздохнул дядька. — Троса нет. Лопнул трос. Соседа вытаскивал, он в косогор съехал… Вот так.
Филипп поглядел на Даню.
— У тебя есть что?
— Сейчас…
Он был почти уверен, что ничего подходящего у него в багажнике нет. Но открыл, чтобы проверить, все-таки была надежда, что где-нибудь под запаской завалился трос. И оказался прав. Ничего там не было.
— Пусто, — сказал Даня.
— Точно?
Филипп подошел к нему и тоже заглянул в багажник. В этот момент дядька резво запрыгнул в свою «Волгу» и газанул. Они посмотрели ему вслед.
— Наверно, решил, что это какой-то подвох, — сказал Даня.
— Козел. Наверняка насвистел насчет троса…
— Или подумал, что мы у него бензина попросим слить.
— Ага. Он скорей подумал, что мы ему глотку перережем и заберем тарантас.
— Что делать будем? — спросил Даня. — Еще подождем?
— Холодно. Он сказал, километров пять… Дотолкаем?
— А что еще делать!
Толкать было тяжело, ноги разъезжались на мокром снегу, да и колеса у машины то и дело пробуксовывали. Филипп подгонял себя матюгами, но было видно, что он быстро устал. Метров через пятьсот выдохся и Даня. Пнул ногой по бамперу и опустился на корточки, прислонившись спиной к багажнику.
— Такими темпами, — сказал Даня, — мы до ночи будем толкать.
— Погоди, может, сейчас кто-то поедет.
Дорога была пуста. И снег не прекращался.
— Ладно, давай еще потолкаем, — выдохнул Филипп, снимая бушлат.
Даня толкал одной рукой в открытую дверь, другой рукой рулил. Дверь скрипела. Казалось, еще немного надавить, и она отвалится.
— Поесть надо обязательно, — сказал Даня. — Сколько там денег?
— Не считал, — отозвался Филипп. — Хватит, наверно, на какой-нибудь придорожный шалман.
— Горячего хочется.
Сзади послышался шум двигателя. Они остановились. Филипп не стал выходить на дорогу, только устало поднял руку. Это была красная «девятка». За рулем сидела женщина. Приблизившись, она вильнула в сторону и прибавила газу.
— Какие нам замечательные люди попадаются! — сказал Филипп и сплюнул. — Ладно, перекур.
— А есть что? — спросил Даня.
— Говорю же, нет. Так подышим.
С каждым разом они преодолевали расстояние меньше предыдущего, а перерывы становились все дольше. Даня прикинул, что пять километров они давно уже промучили, но вокруг по-прежнему был лес.
— Обманул этот хрен, — сказал Даня.
— В смысле?
— Я думаю, мы эти пять километров давно прошли.
— Пять? А он разве не пятнадцать сказал?
— Да ладно! Пять же…
— Главное, не пятьдесят.
— И не пятьсот.
— Ну, это вряд ли, — сказал Филипп. — Хотя кто его знает. Я не удивлюсь.
Они толкали дальше, иногда меняясь местами. Филипп вставал на руль, а Даня пихал сзади. Несколько раз он чуть не упал, когда дорога вдруг ускользала из-под ног. Иногда проезжали машины, и Филипп всякий раз поднимал руку, но никто не останавливался.
— Да и черт с вами, гады! Сами справимся. Правда?
— Правда, — ответил Даня. — Ты оденься, еще простудишься…
Филипп надел бушлат, но застегивать не стал.
— Мне бы сейчас девочку хоть какую, — сказал он. — Хоть самую тощую и страшную. Или жирную и страшную. Любую. Да просто обняться, больше ничего, плевать. Так и не нашел себе. Ни с кем не получилось.
Он сплюнул.
Через пару километров их нагнал трактор «Беларусь» и остановился. Из кабины высунулся парень в фуфайке.
— Ну чего, на буксир вас взять?
— Дело говоришь! — улыбнулся Филипп. — Только у нас троса нет.
— У меня есть.
Он спрыгнул на землю.
— Спасибо, — сказал Даня. — Нам до заправки.
— Далеко до нее, не знаешь? — спросил Филипп.
— Не очень, километров пятнадцать осталось, — ответил парень, немного подумав.
* * *
У въезда на заправку Даня увидел девушку в коротком пуховике и сапогах на шпильке. Она стояла на обочине, курила, ежась от холода, и время от времени оглядывалась по сторонам. Когда они проезжали мимо, девушка вдруг наклонилась и заглянула в салон. Даня успел заметить несколько сочных ссадин на бледном лице и опухшие, покрытые засохшей коркой губы.
— С клиентом не повезло, — пробормотал Филипп, оглянувшись.
— Похоже, не только с клиентом, — сказал Даня.
— А еще с чем?
— Да ни с чем, наверное, не повезло.
Тракторист остановился, отстегнул трос, махнул на прощание грязной рукавицей и укатил, тарахтя на всю округу выхлопной трубой. Других машин на заправке не было. Пока Филипп закупался в магазинчике, Даня залил полный бак, сел за руль и попробовал завестись. Получилось с третьей попытки. Он немного расслабился, включил магнитолу и печку. Ныла рука, но не сильно. Филипп все не появлялся. Даня почувствовал, что кто-то подошел сзади, посмотрел в боковое зеркало и увидел эту девушку. Он открыл дверь и высунулся из салона. Теперь он разглядел ее гораздо лучше. На вид ей было лет двадцать пять. Кроме разбитых губ и ссадин, у нее было небольшое рассечение над левой бровью.
— Зубы целы? — спросил Даня.
— Целы, — ответила она.
Вышел Филипп из магазина и с ходу включился в разговор.
— Кто это тебя так?
— Да один урод.
— Такой коротыш на «Волге», нет? — спросил Филипп. — Не он?
— Нет, этот на фуре. Водку в райцентр повез.
Филипп положил на заднее сиденье пакеты.
— Сигарет купил? — спросил Даня.
— Купил, купил. Что, подвезти? — посмотрел он на девушку.
— До райцентра, — ответила она. — Вы сами куда?
— Прямо, — ответил Даня. — До федеральной трассы.
— Ну вот, — обрадовалась девушка. — Вам по пути же. Тут всего-то километров сорок.
— Всего-то, — хмыкнул Даня. — Занесло тебя.
— Меня и не так заносило, — сказала она, забираясь на заднее сиденье.
Филипп сел на переднее, повернулся к ней.
— Как зовут?
— Меня? Света. У меня квартира в райцентре.
— Ого! Может, переночевать тогда пустишь? — сказал Филипп.
— Ну, посмотрим там, — пожала плечами Света. — Если очень надо…
Даня вырулил со стоянки.
— Едем, — сказал он и по-дурацки рассмеялся.
Никто не ответил. Снег снова повалил густыми, мокрыми хлопьями, похожими на плевки. Стало темнеть. Даня сбавил скорость и включил дальний свет. Время от времени он поглядывал в зеркало заднего вида. Света смотрела в окно. За ним проносилась очередная глухая деревня; контуры избушек в сумерках выглядели мрачно, будто надгробия на кладбище.
— Слушай, — сказал Филипп. — Ты замерзла, может? Выпить хочешь? Там водка есть в пакете.
— А водку ты зачем взял? — спросил Даня.
— Ну, как… Как не взять? Мало ли, — рассеянно ответил он.
— Я не хочу, — сказал Света. — Я вообще не пью, я бросила. Ни капли. Я лучше чаю дома попью.
— Бросила? Да ты что!
— Ага. И курить брошу. Надо бросить.
Филипп задумчиво посмотрел на нее и качнул головой.
— Ты чего, залетела?
Света ответила с обидой в голосе:
— Не залетела, а беременна, ясно?
— Ясно. И какой срок?
— Почти шесть.
— Решила оставить?
— Конечно! Ребеночек у меня будет.
— Зачем? — спросил Филипп.
— Вам-то что, — опять обиделась Света. — Не хотите везти, я выйду. Дойду пешком как-нибудь, если никто не остановится. Я в прошлом году двадцать километров шла по лесу, ничего.
— Да ну тебя! — сказал Филипп. — Не хотели бы везти, не повезли бы. Ой, достань там сигареты из пакета.
Света порылась в пакете, протянула ему пачку.
— Хотя ладно, раз такое дело, потом покурю.
— Курите, все равно я еще не бросила сама, так что…
— А отец кто? — спросил Филипп.
— Дед Пихто, — ответила Света. — Я сынка Андрюшей назову. Будет Андрей Пихтович.
Она вдруг засмеялась и долго не умолкала, тряся головой и морща маленький носик.
— Одна живешь? — спросил Филипп.
— Одна, одна. Пока одна.
— Так, а что? Переночевать пустишь? Мы заплатим, если надо. Отдохнуть хочется по-человечески, понимаешь?
— Чего непонятного, — сказала Света. — Если заплатите, можно не только переночевать.
Даня опустил стекло.
— Если что, живот я могу и подвязать, — продолжала Света. — А то не всем это нравится.
— Ладно, посмотрим, — пробормотал Филипп.
Даня посмотрел на него, но ничего не сказал.
Через полчаса они въехали в райцентр.
* * *
Света жила на окраине, в трехэтажном деревянном бараке за покосившимся забором. Они поднялись по скрипучей лестнице в ее крошечную квартирку. Там были одна комната, которая начиналась прямо от входной двери, и маленькая кухня.
— Одна живешь? — спросил Даня.
— Раньше с бабушкой, теперь одна, — ответила Света.
Она сняла сапоги, прошла в кухню и зажгла конфорку на газовой плите. Поставила чайник и села за стол. Филипп снял бушлат. Даня осмотрелся. В комнате стояли широкая кровать, шкаф, тумбочка и старый телевизор. Ничего особенного. Бедно и уныло. Старые обои выцвели, цветы на них размазались и стерлись.
— Поесть надо, помнишь? — сказал Филипп и тоже вышел на кухню.
— Есть раскладушка, но можно втроем на кровать лечь, поместимся, — сказала Света, глядя в окно. — Я раньше с бабушкой спала. А как-то ночью она умерла, а я так и спала с ней до утра.
— Весело ты живешь, — сказал Филипп, заглядывая в пакет.
— Чего веселого-то? — спросила Света.
— Да ничего, так. Выпить надо, а?
— Я не буду, — сказал Даня.
— Почему?
— Не хочу.
Он заглянул на кухню. Места там было совсем мало. Даня взял табуретку и сел в уголке. Они молчали, слушали, как шумит чайник.
— Ладно, — вздохнула Света. — Сейчас макароны сварю тогда. Хотите, телек посмотрите. Туалет в коридоре, если что.
— Один на всех, что ли? — спросил Даня.
— Ну, да. А что?
— Один на всех и все на одного, — сказал Филипп, открывая бутылку водки.
— Только не надо сильно пить, — сказала Света.
— Не бойся, — ответил Филипп.
Она ушла в комнату, переоделась в красный махровый халат и тапочки. Филипп налил в чашку и сразу же выпил.
— Как думаешь, когда доберемся? — спросил он.
— Если встанем рано, то днем, наверное, будем уже на трассе, — ответил Даня. — Налей и мне тоже.
Филипп налил. Даня выпил водку одним большим глотком. Из чашки воняло керосином.
— Если все нормально будет, вечером приедем к твоему другу.
— Хорошо, — улыбнулся Филипп. — Переночуешь там, а утром дальше поедешь.
— Утром дальше поеду, — отозвался Даня, прикрыв глаза.
— И сколько там тебе еще ехать?
— Несколько часов. Или больше.
Он открыл глаза. Вышла Света, достала кастрюлю.
— Что-то и есть расхотелось, — сказал Филипп. Он смотрел на Свету. — А? И есть, говорю, расхотелось.
— Ну, вы как хотите, а мне надо покушать, — ответила Света.
— Надо бы тебе лицо обработать.
— В смысле?
— Ну, ссадины чем-то помазать, что ли.
— И так пройдет, — отмахнулась она. — Первый раз, что ли?
Пока она варила макароны, Даня с Филиппом выпили полбутылки, ничем не закусывая, только выкуривая одну сигарету за другой. Вскоре Даню стало тошнить. Казалось, он весь пропитался этой керосиновой вонью. «Зря я пил, — подумалон. — Или не зря?» Голова закружилась, и он чуть не упал с табуретки. Послышался смех Филиппа.
— Ты чего скис? Давай макароны есть. А? Свет, макароны готовы?
Голос доносился издалека. Даня провел ладонью по лицу.
— Больше не буду, — сказал он.
— Что?
— Пить не буду. Давно не пил. Больше не буду.
— А есть?
— Тоже не буду.
Света откинула макароны на дуршлаг. Они были белые, жирные, как дождевые черви.
— Сыра нет, — сказала Света. — И масла тоже нет. Ой, посолить-то я тоже забыла.
— Ладно, — ответил Филипп. — Это не страшно. Бог с ним.
Даня кое-как встал, услышал, как стукнулась об пол табуретка.
— Ты спать? — спросил Филипп.
— Нет, я сейчас, — выговорил он и вышел из квартиры.
В коридоре было темно. Даня огляделся и пошел, держась за стену. Время от времени рука проваливалась в дверные проемы. Он дошел до конца коридора. Толкнул последнюю дверь и вошел. Очутился в прихожей. У входа стояли маленькие сапожки. Потом из комнаты вышел мальчик лет семи, веснушчатый, в шортах и колготках.
— А ты кто? — спросил мальчик.
Даня увидел, что мальчик держит в руке зеленый пластмассовый пистолет.
— Мама дома? — спросил Даня. — Почему дверь не заперта?
Мальчик молчал.
Даня вышел назад, пошел по коридору в обратную сторону, дергая двери, наконец одна открылась, и он очутился в узкой конуре с унитазом. На бачке лежала стопка старых газет, а на трубе стояла консервная банка, заполненная окурками. Даня склонился над унитазом и стал щипать себя за лицо. Глаза налились кровью, казалось, сейчас они выскочат и упадут в унитаз. Он дергал себя за кожу, выворачивал ее на щеках и скулах. Хотелось сорвать с себя лицо, как маску, бросить в воду и смыть. Кто-то прошел по коридору бодрым шагом. Открылась и закрылась дверь. Даню вырвало желчью, потом вырвало пеной. Умывальника тут не было. Даня скомкал газету и вытер ей лицо. Подождал, пока глазам станет легче и вернулся в квартиру.
Света и Филипп сидели за столом. Филипп показывал ей фотографии.
— А это дом Басаева, — сказал Филипп. — Потом его взорвали. А вот Мелкий, друг мой.
— Смотри, у меня такое же колечко, как у тебя, — ответила Света и показала палец. — Мне бабушка подарила.
— И что, спасает оно тебя? — спросил Филипп.
* * *
Утром его раздирало на части. Даня не помнил, как лег спать, проснувшись, обнаружил себя на раскладушке, накрытый старым пыльным покрывалом. Света спала на кровати. Филипп курил в открытую форточку на кухне.
— Ты ложился? — спросил Даня.
— Да, — ответил Филипп. — Что, едем?
— Уже? — простонал Даня.
— Ты ведь сам хотел пораньше. Плохо?
— Ну…
Он пошел в туалет, но там кто-то сидел, запершись изнутри. Даня спустился по лестнице, вышел на улицу и смог немного стравить за углом барака. Получилось слабо.
Утро было пасмурным. Снег не падал, а кружился в воздухе, не долетая до земли. Немного подышав сырым воздухом, Даня вернулся в квартиру.
— Может, похмелишься? — спросил Филипп.
— Этим бензином?! Ну уж нет! Я такой отравы никогда не пил.
— Ладно.
Филипп был какой-то задумчивый.
— Ты чего? — спросил Даня.
— Ничего. Пойдем.
— Хорошо.
Они быстро собрались. Филипп смущенно положил на стол несколько купюр.
— Надо отблагодарить все-таки, — сказал он.
— Да пожалуйста, я против, что ли?
Машину Даня оставил на соседней улице. Она была на месте, цела и невредима. Завелась сразу. Пока двигатель грелся, они смахнули снег с лобового и заднего стекол. Несколько раз Даня вытирал им лицо.
— Я вчера кафе заметил, когда ехали, — сказал Филипп. — Пивка тебе немного, а? Снять отходняк.
— А менты остановят?
— Менты только на трассе, а пока доедем, ты сто раз протрезвеешь. И потом, может, не остановят.
— Ладно, — сказал Даня.
Они сели в машину, поехали. Быстро вырулили на центральную улицу, застроенную хрущевками.
— Мы вчера трахнулись, — сказал Филипп.
— Кто? Мы с тобой?
— Дурак, что ли? Я со Светой. Два раза. Без резинки. Она сказала, что здорова.
— Все может быть, — пожал плечами Даня.
— Слышишь?
— Что?
— Она у меня первая.
Даня посмотрел на него.
— В смысле первая, как вернулся?
— Совсем первая. У меня так никого не было. Представляешь?
Он жалковато улыбнулся.
— И до армии никого?
— Говорю же.
— Ну, не знаю даже, — сказал Даня. — Поздравляю, что тут скажешь.
— Она хорошая. Нет, правда. Просто жизнь такая.
— Влюбился, что ли?
— Нет. Но я даже подумал, что, может, остаться с ней.
— Брось.
— Да бросил, это все бред, конечно. Но кто знает. Может, пересижу у Мелкого, вернусь к ней.
— Дело твое, — сказал Даня. — Сколько ты у него сидеть-то будешь?
— Ну, пока посижу, подумаю что и как. Всю жизнь сидеть не буду, конечно. Может, что-то изменится.
— А что изменится?
— Мало ли, — пожал плечами Филипп. — Амнистируют…
Судя по тону, он не особо в это верил. Даня тоже не верил. Но не стал ничего говорить.
Они подъехали к стекляшке с вывеской «Магнолия». Народу внутри было мало. Три мужика сидели за столом у окна и ели. Женщина у стойки пила кофе из пластикового стаканчика. Филипп попросил чай и пиво. Даня решил попробовать еще раз.
— Туалет где? — спросил он.
— Туалета нет, — сказала кассирша.
Он вышел на улицу, завернул за угол стекляшки. Немного постоял, согнувшись, глядя на чистый снег. Потом сунул в рот влажные пальцы, дотянулся до самой глотки и закашлялся. Облегчение не наступало. Кто-то хлопнул Даню по спине. Он вздрогнул, обернулся. Перед ним стоял милиционер, небритый, немного опухший мужик лет сорока. Выглядел он странно. Ушанка на голове сидела криво, серый армяк был помят и весь покрыт мелкими светлыми волосками, будто прошлой ночью на нем спала бездомная собака.
— Приезжий? — спросил милиционер. Он слегка шепелявил.
— Да, — сказал Даня.
— Я визу. Я всех здесь знаю.
Даня молчал. Ко всему прочему, у него стало крутить в животе.
— И что теперь? — спросил Даня.
Милиционер улыбался. У него не хватало зубов спереди.
— Как тебя зовут?
— Валера, — сказал Даня.
Он и сам не понял, зачем соврал.
— А документы есть, Валера? — спросил милиционер, продолжая глупо улыбаться.
Даня полез в карман. Там лежали паспорт и права, в которых было написано, что никакой он не Валера.
— Нет.
Он опустил руку.
— Что, совсем нет? — сказал милиционер. — Справка об освобождении, может?
— Какая справка? Вы что?
Даня наклонился, зачерпнул немного снега и вытер лицо. Пытался что-то придумать. Но соображалось плохо. Зачем про имя брякнул? — обругал он себя. Теперь точно докопается, когда увидит документы. Потащит в отделение, наверняка займется вымогательством. А деньги все у Филиппа. Но Филипп-то в розыске.
— Документы в машине, я тут в гости приехал, такие дела.
— Ладно, — сказал милиционер и хлопнул его по плечу. — Идем.
— Куда? — спросил Даня, не двигаясь.
— Идем, идем, — подтолкнул милиционер. — Пройдемся до машины, документы покажешь.
Они прошли мимо кафе. Милиционер подталкивал его в спину. Даня увидел Филиппа. Тот сидел за столиком у окна и смотрел на них через грязное стекло.
— Ничего, ничего, — сказал милиционер. — Успеешь похмелиться.
Он опять улыбнулся своим дырявым ртом. Даня огляделся. Этот милиционер был один. Они подошли к машине. Даня открыл дверь, сел за руль, сделал вид, что роется в бардачке. Милиционер стоял рядом и держал дверь.
— Ну что ты там? — спросил он.
— Сейчас, — ответил Даня. — Здесь лежат.
— Слышь-ка, если документов нет, в отделение надо пойти, — сказал милиционер. — А ты говоришь, Валера тебя зовут? Меня тоже Валерой зовут. Фамилия Моисеев.
Даня выглянул из машины. Что за чудик?
— Ну что, нашел? Нашел документы? — спросил Валера Моисеев.
Из кафе вышел Филипп со стаканчиком чая в руке. Остановился, закурил и стал за ними наблюдать. Даня протянул права и паспорт. Милиционер тут же вернул права назад.
— Я же не гаишник, — сказал он. — Я в этом вообще ничего не понимаю.
Он заглянул в паспорт. И сразу сказал:
— Э-э, а написано, что Даниил, никакой не Валера.
— По паспорту Даниил, а друзья зовут Валера, — сказал Даня. — Мама хотела Валерой назвать, а папа настоял на Данииле.
Милиционер положил паспорт в карман.
— Вот что, Даниил, — сказал он. — Запирай «мерседес», пойдем-ка в отделение. Тут близко.
— Зачем? — спросил Даня.
— Подозрительный ты человек, хитроглазый какой-то. Давай-давай, идем, проверим тебя по ориентировкам…
— Да какие ориентировки, — пробормотал Даня. — Что за дела-то? Мне вообще-то ехать надо бы…
— Не спорь, не спорь, — сказал милиционер. — Это в соседнем дворе. Если нет за тобой ничего криминального, отпустят.
Даня запер дверь, и они двинулись в сторону ближней пятиэтажки. Филипп кинул стакан в урну и пошел следом. Встретилась женщина с собачонкой на поводке.
— Что, Валера, опять бандита словил? — спросила она весело.
— Будем разбираться, — ответил он важно.
— Пора тебе уже звание давать какое-нибудь, — крикнула она вдогонку.
Даня поглядел на него и только тут заметил, что на бушлате отсутствуют погоны. Они свернули за угол пятиэтажки и оказались в небольшом заснеженном дворике. Там стояло одноэтажное кирпичное строение с висящим у входа триколором и одиноким уазиком на маленькой стоянке.
— А вы в каком звании? — спросил Даня, замедляя шаг.
Ответить этот странный мент не успел.
* * *
Филипп подбежал неожиданно и ударил сзади со всего маху. Звук был как при столкновении двух бильярдных шаров. Милиционер Валера дернулся всем телом, по инерции пробежал вперед и повалился на снег, который тут же стал покрываться красным вокруг его головы. Даня перевернул обмякшее туловище милиционера, обыскал карманы и достал паспорт. Валера приоткрыл глаза и захрипел.
— Что смотришь? — сказал Филипп. — Давай, ноги в руки, руки в ноги…
Быстрым шагом они вышли со двора. Филипп сунув руку с пистолетом в карман, то и дело оглядывался по сторонам.
— Этого не хватало… Сейчас надо будет гнать, понял? Лишь бы номер никто не срисовал.
Мимо прошла женщина с собачонкой, посмотрела на Даню и спросила:
— Что, освободил Валера?
— Быстро, быстро, — прошипел Филипп.
Почти сразу со двора послышался крик:
— Ой-ой-ой-ой!
Залаяла собачонка.
— Это не настоящий мент, — сказал Даня.
— Чего?!
— Какой-то дурачок просто. Может, контуженый или что-то еще. Я сразу не понял. Ты видел?
— Что?
— У него даже погоны оторваны. И он в спортивных штанах.
— Ну, мало ли… Может, за пивом вышел.
— Это обычный придурок, — сказал Даня.
— Не знаю, ладно, — сказал Филипп. — Все равно он тебя в ментовку вел, очухается, поумнеет…
— Очухается? — спросил Даня.
— Да очухается, очухается, здоровый лось…
До машины оставалось несколько метров, когда сзади послышался топот. Даня не успел оглянуться, кто-то толкнул его в спину, и он грохнулся на снег. Быстро перевернулся и увидел скачущего Филиппа, на котором повисла женщина.
— Гады, гады, гады, — повторяла она. — Гады, что он вам сделал?
Тут же прыгала собачонка, но не лаяла, а весело скулила. Даня поднялся, схватил женщину за шиворот и попытался отпихнуть. Она крепко вцепилась одной рукой в бушлат Филиппа, а другой рукой хватала его за лицо.
— Отстань ты, дура! — крикнул Даня.
Неожиданно Филипп сам освободился и вытащил пистолет. Женщина схватилась двумя руками за ствол и стала тянуть на себя. Даня растерянно смотрел. Потом шарахнул выстрел, и в воздухе завоняло сожженным порохом. Пуля ушла в землю, в сантиметре от ботинка Филиппа. Даня это видел. Но женщина вдруг отцепилась, свалилась на снег и поползла, смешно оттопырив зад. Собачонка продолжала скакать. Филипп вытер лицо рукавом, посмотрел на пистолет и сунул в карман. Женщина отползла на несколько метров, перевернулась на спину и стала смотреть на них.
— Отползай, отползай, — сказал Филипп неожиданно спокойно и достал сигареты.
Она продолжала лежать и смотреть. Рядом сидела ее собачонка.
— Ладно, идем, — сказал Даня и дернул друга за рукав.
В машине он тоже закурил, только потом завел двигатель. Все как-то неожиданно успокоилось. И Даня вдруг поймал себя на мысли, что ничуть не волнуется. Тетка эта так и валялась на снегу. Но больше ничего не происходило, никто не бегал, не кричал, не пытался их выволочь из машины, не звал милицию.
— А ты чего пошел-то с ним, — сказал Филипп, — с придурком?
— Сначала не понял, — ответил Даня, выруливая на дорогу. — А когда дошло, поздно было. Тут ты спикировал, как коршун.
Филипп засмеялся.
— Да уж, идиотизм какой…
— А он точно очухается?
— Да я не сильно и врезал-то, — сказал Филипп, достал пистолет и оглядел рукоятку. — Там кровищи больше…
— Ладно. А вообще… Я знаешь, что подумал?
— Чего?
— На тебя же ориентировки есть у ментов?
— Ну, может, есть. Есть, наверное. Откуда мне знать?
— Плохо. Если остановят…
— Ну, значит, не останавливайся, — сказал Филипп равнодушно.
— Не останавливаться?
— Тарань! Если что, тарань их!
Даня хмыкнул.
— Развалюхой этой?
Филипп молчал. Они выехали на шоссе. Проскочили дорожный указатель, на котором было написано, что до федеральной трассы осталось двести пятьдесят километров. За ними никто не гнался.
— Дань, а ты назад вернешься? — спросил Филипп.
— Куда назад?
— Ну, домой, куда же еще.
— Сам не знаю. Не думал даже. А что?
— Просто. Скоро прощаться. Смотри, двести с небольшим километров осталось.
— Ну, я же говорил, что к вечеру будем уже у твоего друга. Как, кстати, его поселок называется?
— Тупиково, — сказал Филипп.
— Тупиково?
— Так называется. Тупиково. Хотя это даже и не поселок, а деревня небольшая. Там с трассы должен быть съезд на проселок, и по нему еще ехать километров пять.
— А ты там был, что ли? — спросил Даня.
Филипп молча смотрел на дорогу. Потом повернул голову.
— Что?
— Я говорю: был там, что ли? — повторил Даня.
— Был, — сказал Филипп. — Когда домой возвращался, завернул. Тут же по пути все равно.
— Ясно. Ну, хорошо. Значит, не заблудимся.
Даня включил радио. Заиграла песня «Pet Shop Boys» — «It’s a Sin». Снег падал медленно.
* * *
Через несколько часов они выехали на федеральную трассу, и Филипп издал радостный клич. Хлопнул Даню по колену и прокричал в ухо:
— Едем, едем!
— Едем, — согласился Даня спокойно.
Движение здесь было оживленное. Они проехали пост ГАИ.
— Не, — сказал Филипп. — Не остановят. Им твоя колымага не интересна. Что с нас взять? Сразу видно, что нищеброды едут. А если остановят…
Он достал пистолет.
— Ты брось это, — покосился Даня. — С ума сошел?
— Да шучу я, шучу. К тому же там один патрон только остался.
Филипп убрал пистолет, опустил стекло, стянул шапку и высунул голову в окно. Снег летел ему прямо в лицо, но он лишь корчил рожи в ответ. Вскоре ему надоело, он чуть успокоился и вернулся в машину. Вытер шапкой влажное лицо.
— Как ее зовут? — спросил он.
— Кого? — повернулся Даня.
— Ту девушку из Питера. Как ее зовут?
— Валя. А что?
— Она ждет тебя?
— Надеюсь, — сказал Даня.
— Я думаю, ждет, — ответил Филипп. — Конечно, ждет.
— Сложно все.
— Это нормально. Всем сложно. У меня так вообще сплошные клинья. Куда ни кинь.
— Это да, — тихо согласился Даня.
Снегопад снова усилился. Даня включил стеклоочистители. Они проехали еще один пост ГАИ, потом заправочную станцию. Пейзаж за окном почти не менялся. По краям дороги лежали заснеженные поля. Когда они заканчивались, начинался лес. Потом из-за леса выползала очередная деревня, а дальше опять лес, поля, лес…
— Уже совсем близко, — сказал Филипп.
— Хорошо.
— Почти приехали.
— Ладно.
— Вот за тем мостом будет поворот. Перед ним проселок.
Они проехали мост, и у поворота Даня скатился на проселочную дорогу, уходящую в лес. Через полкилометра он остановился. Впереди все было занесено снегом.
— Застрянем, — сказал Даня.
Филипп вылез из машины, огляделся и пошел. Ноги проваливались выше щиколоток. Он остановился.
— Пойдем? — спросил Филипп. — Или прощаться будем?
Даня тоже вылез. Где-то среди верхушек деревьев закаркала ворона. Потом к ней присоединилась еще одна.
— Так что? — сказал Филипп.
— Идем, — ответил Даня.
— Хорошо. Тут километров пять, а может, даже меньше. Дойдем потихоньку.
Он забрал из салона сумку, Даня запер машину. Одна из ворон вдруг свалилась сверху и запрыгала по крыше, глухо стуча когтистыми лапками.
— Смотри, — сказал Даня. — Не боится.
— Жрать хочет, — ответил Филипп.
Порывшись в сумке, достал хлеб, оторвал кусок и бросил на крышу машины. Ворона подхватила хлеб и захлопала крыльями, унеслась и исчезла среди веток деревьев.
— Тачку охраняй, — крикнул ей Даня.
Они пошли. Снег прекратил падать, но было пасмурно и довольно холодно. Шли медленно, высоко поднимая ноги. Филипп достал из сумки бутылку.
— Будешь?
Даня помотал головой.
— До сих пор мутит от этой отравы, ты что.
Филипп сделал два глотка, занюхал рукавом бушлата.
— Собаку помнишь? — спросил он.
— Что за собака?
— Которую мы кончили. Старухину собаку.
— Помню, — сказал Даня. — А что?
— Приснилась мне ночью.
Даня вдруг провалился по колено, сделал шаг вперед, но там оказалось еще глубже. Он побрел вперед и остановился, снега стало по пояс.
— Там яма, похоже, — сказал Филипп. — Давай за мной.
Он обошел это место по обочине. Даня выбрался и двинулся за Филиппом, ступая в его следы. Но быстро утомился и пошел как попало. Ноги уже промокли, осторожничать не имело смысла. Долго шли молча. Потом Даня спросил:
— Так, а что собака?
— Собака?
— Ну, что за сон-то был?
— А, да ничего, просто стояла. Не помню.
Он оглянулся.
— А может, это был Брюс, чеченский наш пес. Я вот вдруг подумал, он же на Брюса похож был.
— На Брюса Уиллиса, — сказал Даня.
— Да, на Брюса Уиллиса, — согласился Филипп.
* * *
Деревня была совсем маленькая, глухая. Два десятка домов, разбросанных в поле. Они вышли к ней, когда стало темнеть. На окраине горел одинокий фонарь. Остановились под ним и закурили. Даня промерз насквозь и не чувствовал пальцы на ногах, будто их давным-давно отрезали. Филипп всю дорогу согревался водкой, но, судя по виду, толком не опьянел и совсем не согрелся.
— Ночь скоро, — сказал Филипп.
— Ага.
— Его дом там, на отшибе, у леса. Думаю, найдем.
— Жаль, фонарик сдох, — сказал Даня. — Надо было новый фонарик купить.
— Черт с ним. Теперь точно не заблудимся. Мы добрались.
— Добрались, — отозвался Даня, разглядывая башмаки. Они потемнели, размякли и как будто бы немного расползлись.
— Даже не верится. Ух, ладно, идем.
Он бросил сигарету и двинулся по узкой улочке. Даня зашагал следом.
— Он тебя оставит?
— Мелкий? Конечно, оставит. Мы же друзья. О чем речь? Я бы его никогда не прогнал. И он меня не прогонит. Он железный пацан.
— Ладно, — сказал Даня. — А у меня ботинки-то картонные, похоже, уже по швам трещат.
— Завтра я тебя провожу. Деньги забирай. Тебе нужнее будет.
— Поделим поровну, — ответил Даня.
Филипп промолчал. Они прошли через деревню и на окраине увидели небольшой домик, который стоял чуть в стороне. Свет в окнах не горел. А из забора кто-то выдрал чуть ли не половину штакетин.
— Этот? — спросил Даня. — Точно он?
— Точно, — ответил Филипп. — Идем же…
Калитка не открывалась, мешал снег. Филипп пролез через прореху в заборе, проваливаясь по колено, пробежал через маленький дворик и стал отчаянно колотить в дверь. Стук разнесся на всю округу. Но из дома никто не вышел.
— Стой, погоди, — крикнул Даня.
Он тоже пролез сквозь расщелину в заборе, догнал Филиппа.
— Погоди.
— Что такое? — повернулся Филипп.
Лицо у него было перекошено, глаза вытаращены. Таким его Даня еще никогда не видел.
— Ты чего? — сказал Даня.
— Чего?
— Погоди, там, по-моему, никого нет. Не колоти так, подожди.
— Ну, жду, и чего? — спросил Филипп.
— Свет не горит.
— Он, наверное, спать лег. Поздно уже.
— Еще и шести нет.
Даня подошел к двери и увидел большой навесной замок. Он был старый, покрытый ржавчиной. Филипп тоже смотрел на замок. Потом взялся за него двумя руками и что есть силы дернул. Дужка, лязгнув, отскочила. Филипп потянул дверь и зашел. Слышно было, как он ходит в доме и что-то бормочет. Даня зашел следом. Вспыхнул свет. Они стояли в маленькой прихожей. Филипп убрал руку от выключателя и ушел в комнату. Тут же вернулся.
— Нет? — спросил Даня.
— Никого.
— Уехал?
— Черт его знает. Может быть. Наверное. Раньше он тут с бабушкой жил, да она умерла, когда он в армии был. Правда, что ли, уехал?
Он снова ушел в комнату. На этот раз не выходил очень долго и вернулся весь поникший.
— Что делать? — спросил Даня.
Филипп пожал плечами.
— Здесь останемся?
Он кивнул.
— А потом? Утром?
Он снова пожал плечами.
— Ладно. Переночуем тут, а там он, может, вернется. Может, поехал в город…
— Я останусь, — сказал Филипп. — Буду ждать его.
— Тогда я с тобой останусь, — сказал Даня. — Вместе подождем.
— А если он только через две недели вернется? Ты что, тут будешь ждать?
— А ты?
— Я? Буду. Пусть две недели. Выхода нет.
— А если месяц?
— Выхода нет. Все равно я сюда ехал. Значит, буду ждать.
— А он вернется? — спросил Даня.
— Конечно. Это же его дом, где же ему еще жить?
— Хорошо.
— Надо бы печь затопить. Холодно, — сказал Филипп.
Дров в доме не было. А книги трогать не стали. Даня сходил на улицу и оторвал от забора несколько штакетин. Одна часть печи занимала половину кухни. Она была встроена прямо в стену. Другая часть выходила в комнату. Топить можно было и с той, и с другой стороны. Они решили топить со стороны кухни. Филипп сломал штакетины, расщепил кухонным ножом большие куски и сложил все в печь. Даня нашел старую газету для растопки. Когда плита раскочегарилась, поставили на нее банки с консервами. Даня снял ботинки и поставил сушиться. Носки положил на край плиты, и от них пошел вонючий пар. Он скинул их на пол.
— Выпить хочешь? — спросил Филипп.
— Ладно, немного выпью.
Даня выпил полстакана, а Филипп целый.
— Старика помнишь? — спросил Филипп.
— Старика? В смысле моего папашу? — спросил Даня.
— Нет, не папашу. Того мертвого старика.
— Помню, — сказал Даня. — А что?
— Надо было его закопать.
— Нам?
— Да. Нам надо было его закопать. Мы его обобрали мертвого, и оставили лежать. Это неправильно. Надо было похоронить его.
Филипп опьянел. Взгляд его стал тяжелым.
— Теперь поздно, — сказал Даня.
— Поздно?
— Ага.
— Деньги все забирай, мне не надо.
— А если он через месяц только вернется? Или через два?
— Я все равно останусь.
— Тогда и деньги тебе понадобятся. А может, дальше поедем?
— Я уже приехал, — сказал Филипп. — Дальше ты сам.
Он ушел в комнату. Даня ждал, когда Филипп вернется. Но он так и не вышел оттуда.
* * *
За ночь ботинки высохли и уродливо сморщились. Но это не имело особенного смысла. Предстоял обратный путь по снегу. Даня завязал шнурки и вышел из дома. День выдался теплый, светило солнце. На всем небе ни облачка. Филипп вышел следом, на ходу застегивая бушлат. Сумки при нем не было.
— Не передумал? — спросил Даня.
— А чего передумывать?
— Ладно. Будем прощаться?
— Успеем. Идем, я провожу до машины.
— Тут же топать и топать! — сказал Даня.
— А чем мне еще заняться? Все равно ждать неизвестно сколько.
— Может он приедет сегодня, — сказал Даня.
— Да, хорошо бы.
Они прошли через деревню, никого не встретив. Молчали. Солнце пригревало, и снег под ногами потихоньку таял.
— Просьба одна есть, — сказал Филипп.
— Говори.
— В Питере живет Коля Спиридонов. Помнишь, я говорил? Ну, он с нами был, в общем.
— Помню, — сказал Даня. — А что?
— Сможешь привет ему передать?
— А как я найду его?
Филипп протянул листок, вырванный из записной книжки. Там был номер телефона.
— Ладно, передам. А что сказать?
— Передай ему просто привет и вот еще…
Филипп дал фотографию. На ней трое солдат в грязных бушлатах и сапогах, с автоматами стояли у кирпичной стены, побитой пулями.
— Это он тут? — спросил Даня.
— Да. Я, Мелкий и он. Отдай ему на память.
Даня положил фотографию в карман.
Опять шли молча. Ботинки продержались недолго. Уже на полпути ноги намокли.
— Не знаю, как там у меня все получится, — сказал Даня. — Но, может быть, если не очень получится, я на обратном пути заеду к тебе.
— Как хочешь, — ответил Филипп. — Но лучше бы у тебя все получилось.
— Шансов мало. Мне что-то не по себе. Чем ближе к цели, тем больше не по себе.
Филипп молчал.
— Опять ботинки мокрые, — сказал Даня и засмеялся.
Машина стояла на месте. Все было в порядке, если не считать птичьего помета на лобовом стекле. Даня открыл дверь. Филипп легонько пнул ногой переднее колесо.
— Ну, все, езжай, — сказал он.
— Ага.
— Тьфу, черт, погоди…
— Что такое? — спросил Даня. Он почему-то испугался, что Филипп сейчас кинется обниматься на прощание.
— Деньги.
Он сунул их Дане в карман.
— Да оставил, оставил себе, — сказал Филипп. — Не переживай.
— Ладно.
— Про Колю не забудь.
— Шутишь?
— Ну, все тогда.
— Я, может, заеду, — повторил Даня.
— Как хочешь, — сказал Филипп. — Но лучше не надо.
— Не надо?
— Не стоит.
Филипп пошел прочь. Некоторое время Даня смотрел на его сутулую спину, потом сел за руль, включил дворники, чтобы счистить вороний помет с лобового стекла. Оно размазалось прямо по фигуре Филиппа. Даня открыл дверь, вылез. Через несколько шагов Филипп оглянулся и махнул рукой. Даня махнул в ответ. Потом зачерпнул снега и кинул на лобовое стекло. Подождал, пока оно станет чистым, сел в машину и резко сдал назад.
* * *
В Петербурге зимы не было. Моросил дождик. Все вокруг казалось недружелюбным: старые темные дома с облупившимися фасадами и большими окнами, мрачные прохожие, прятавшие лица под зонтами и капюшонами.
Даня ехал по оживленному проспекту, совершенно не представляя, как он называется и куда ведет. Может, Невский? Он свернул к тротуару, припарковался и вылез из машины. Прямо перед ним был обувной магазин, чуть дальше небольшое кафе. На доме висела табличка, и на ней было написано, что это Московский проспект. Постояв, он зашел в кафе. По виду это была обычная закусочная, без изысков. В его городе подобных забегаловок было навалом. Разве что цены были другие. Да и музыка тут играла совсем другая, похожая на шум моря. Даня взял кофе и пирожок с капустой, сел у входа, стал смотреть в окно. Часы показывали начало восьмого. Пора было кому-то позвонить. Он достал из одного кармана бумажку с номером телефона отца Вали, а из другого кармана листок с номером Коли Спиридонова и фотографию. Сомнений, в общем-то, не было. Даня положил листок и фотографию назад в карман, взял бумажку и подошел к стойке. Там стоял парень в белом переднике и белой шапочке.
— У вас есть телефон? — спросил Даня.
— Телефон только для клиентов, — ответил парень. — И туалет, кстати, тоже.
— А я кто?
— Кто?
— Я у вас только что купил кофе и пирог, — сказал Даня.
— Да? Ну, ладно.
Он достал из-под стойки телефон. Даня снял трубку и, глядя на бумажку, начал набирать номер.
— Зачем вы код города-то набираете? — сказал парень. — Код-то не нужен же.
Даня нажал рычаг и набрал номер без кода. Парень стоял прямо перед ним и слушал.
— Вы не могла бы уйти? — сказал Даня.
— Куда я должен уйти? — удивился он.
— Ладно, не надо.
Даня повернулся к нему спиной. В трубке шли длинные гудки. Никто не отвечал. Стало жарко. Старая алкоголичка обманула, дала другой номер. Черт. Ответили неожиданно, он уже собирался повесить трубку. Мужской голос:
— Минутку, я ботинки сниму.
Даня выдохнул. Сообразил вдруг, что совершенно не знает, что сказать. Что спросить. Почему-то был уверен, что трубку возьмет Валя.
— Я слушаю, — сказал тот же голос.
— Сняли ботинки? — сказал Даня.
— Ну да, снял. У меня ноги промокли. А вы кто?
— Вы же Валю знаете? — спросил Даня.
— Валю? Конечно, знаю. А кто это, кто говорит? Что надо?
— Валю, — сказал Даня.
— Что Валю?
— Вы можете позвать к телефону Валю?
Мужик ответил не сразу.
— Позвать-то мог бы, но только ее здесь нет.
— Уехала? — спросил Даня.
— Вообще-то, да. А вы кто?
— Знакомый, — сказал Даня тихо. — Ладно, уже не важно.
— Эй, эй, постой, — крикнул вдруг мужик. — Ты ее знакомый, значит?
— Ага.
— А ты далеко сейчас?
— Не знаю. А вы где?
— Я живу на Кронверкском. Ты сможешь сейчас приехать?
— А что такое? — удивился Даня. — Зачем?
— Тут такое дело… В общем, я попал в одну историю, неважно. Ты можешь сейчас, вот прямо сейчас, без лишних вопросов, купить водки и приехать?
— Могу, — сказал Даня.
— Хорошо. Тогда давай пиши адрес. Я жду.
Он повесил трубку. Даня посмотрел на парня в белом фартуке.
— Где тут у вас Кронверкский проспект?
Парень убрал телефон под стойку.
— Кронверкский проспект у нас на Петроградской.
— Ясно.
Даня вышел на улицу и у первого же прохожего спросил, как доехать до Петроградской. Прохожий, не останавливаясь, махнул рукой куда-то вперед.
— Так и ехать прямо? — крикнул Даня ему в спину.
Спина никак не отреагировала.
Даня залез в машину, завел и поехал прямо, высматривая указатели. Указателей нигде не было. У светофора он чуть не врезался в зад автобуса. Люди в салоне смотрели на него. Какая-то женщина, поймав Данин взгляд, покрутила пальцем у виска. Он дождался, пока движение тронется, и свернул направо. Это была узкая улица с односторонним движением. Даня проехал ее до конца, вырулил на более оживленную. Указателей не было и тут. Зато он увидел водочный магазин, притормозил, зашел в него и вышел с литром водки. Дождь пошел сильнее. Даня запрыгнул в машину. Снова колесил по незнакомым улицам, поворачивал наугад, пока не увидел голосующего на обочине парня. Он остановился напротив. Парень открыл дверь и заглянул в салон.
— До телецентра подкинешь?
— Забирайся, — кивнул Даня.
Парень забрался.
— На эфир опаздываю, — сказал он как бы невзначай.
— Хорошо, я тебя так отвезу. Только скажи мне, как добраться до Кронверкского проспекта.
— Так это же по пути! Рули, будем проезжать, я тебе пальцем ткну в Кронверкский, ты потом развернешься. Да там шесть секунд ехать-то.
— Ладно.
— Приезжий, значит?
— Приезжий, — сказал Даня.
— В Эрмитаже был? — спросил парень.
* * *
На пороге стоял седой, помятый, морщинистый мужик в зеленой военной рубашке и черных трениках с обвисшими коленками.
— Ты звонил? — спросил он.
Даня кивнул.
— Привез?
Даня вытащил из внутреннего кармана куртки бутылку.
— Вот, — обрадовался мужик. — Всю жизнь мечтал. Заходи.
Даня зашел в квартиру. Мужик трясущимися руками откручивал пробку.
— Сейчас сядем. Погоди. Открой-ка, руки не слушаются.
— Вы отец Вали? — спросил Даня, открутив пробку.
— Отец, отец, — ответил он. — Идем в комнату.
Они зашли в комнату. Мужик подтянул треники, достал рюмки и поставил на стол.
— Я на мели, — сказал он. — Денег — ни гроша. С утра трясет так, что прикурить не могу. Пошел на улицу, погулял чуток, думал, полегчает, чуть не помер тут на углу. Хорошо, у бабки одной валокордин оказался, я целый бутылек прямо и выпил, запустил мотор.
Даня молча смотрел на него.
— Пенсия только через четыре дня, в долг не дают. Давай.
Он налил и тут же махнул. Некоторое время молчал, глядя в одну точку. Потом немного отошел, проморгался и налил еще.
— А Валя где сейчас? — спросил Даня.
— Ты чего не пьешь?
— Я за рулем.
— Пей. Можешь тут заночевать.
Даня выпил залпом.
— Валя уехала, сказал же. Когда? Дня три, может.
— Куда уехала? — спросил Даня, хотя и так знал.
— Ну, домой вернулась. К мужу своему. Он ей тут названивал без конца и края. Забрала внуков и уехала. Моих внуков, не своих. Неудобно. Я как раз развязал, когда она приехала. Не вовремя, да. Но праздник! День Октябрьской социалистической… Ох, погоди, что-то тащит меня.
Он сел в старое кресло, откинулся и закатил глаза. Даня налил себе вторую и выпил.
— Тебя как звать? — спросил Валин отец.
— Даниил. А вас?
— Меня? Зови меня батя.
Даня хмыкнул.
— Я полком командовал. Мотострелки. Там чуток не дотянул до комдива, после Чечни списали. Меня все уважали, все звали батей. Понимаешь? Какого-нибудь батей звать не станут. Вот тебя как зовут?
— Даниил.
— А Валя села на самолет и уехала, — сказал батя. — Ей этот хлыщ ее перевод выслал. Но я внуков люблю, понимаешь? Два года их не видел же… А тут… Говорю, оставайся. Куда там! Как только деньги получила, так и поскакала, даже до свидания не сказала. Я что, ханурик какой-нибудь? Ну да, отметил чуток…
Он выпрямился, налил себе третью.
— Вот так хорошо. Это хорошая. — Он щелкнул ногтем по бутылке. — Вот смотри, бордель я тут не развел, мразь всякую не водил. Выпил-уснул, выпил-уснул. Что не сидится? Он же опять ее погонит. Опять ко мне прилетит. Я больше не пущу, точно говорю. В смысле отсюда не отпущу. Она же дочь мне, понимаешь? У меня никого нет.
— У меня тоже, — сказал Даня.
— Что тоже?
— Никого нет.
— Совсем никого?
— Вроде как совсем.
— Это плохо. Чего ты не пьешь? Хотя вообще гнать не будем. Включи телек, чего там хоть делается.
Даня включил телевизор. Шли новости. Показывали какого-то сонного мужика в генеральской форме. Батя скривился.
— Вот эта самая рожа мне говорит: в город входить не будем. Сам лично обещал. А потом приказ занимать город. У меня техника есть, есть. А пехоту я где возьму, технику прикрывать? Где я пехоту возьму? У меня голая техника, личного состава недокомплект. Половина офицеров — пиджаки. Технику жгут всю, а мне потом суд. Понимаешь, да? Выключи!
Даня выключил телевизор.
— А ты Вале кто? — спросил батя.
— Знакомый. Я же говорил.
— Понятно, какой ты знакомый. Из-за тебя, поди, ее этот олух и выгнал? Я не слепой и не дурак. У меня все рефлексы сохранились. Меня прямо сейчас посади в танк… Ага!
Он зажмурился, вытянул руки и стал шарить ими по воздуху.
— Так, тут у нас ручник подачи топлива, ага, тут рычаг управления, все помню, сцепление… Глаза во второе положение… Заводимся.
— Можно от вас позвонить? — спросил Даня.
— Валентине, что ли?
— Нет, у меня тут знакомый, надо передать ему кое-что. Хочу договориться. Сегодня, наверное, поздно уже. На завтра.
— Звони, вон на тумбочке телефон.
Батя налил себе очередную.
— Гоню, гоню, — пробормотал он. — Вот что губит…
Даня набрал номер. Ответили сразу. Женский голос.
— А Николай дома? — спросил Даня.
— Он на дежурстве.
— На дежурстве?
— Да, на сутках. А вы кто? Что вы хотели?
— Я знакомый, — сказал Даня.
— Слышь, а ты не вор на доверии? — крикнул батя. — Звонишь всем, знакомым прикидываешься.
Он сидел уже криво, голова склонилась к левому плечу, глаза плавали.
— Если он так нужен вам, он в восьмидесятом отделении, на дежурстве, — торопливо крикнул женский голос.
Потом раздались гудки.
— Где тут у вас восьмидесятое отделение? — спросил Даня.
— А что, зачем? — пробормотал батя. Потом вскинулся: — А ты чего, мусор, что ли? Ты красный, что ли? Я с ментом, что ли, хлеб делил?
— Тихо, тихо, — сказал Даня. — У меня там знакомый, говорю же.
Батя уронил голову на грудь, тут же поднял.
— Мне с человеком встретиться надо до зарезу, — сказал Даня. — Передать ему кое-что. Меня попросили.
— Давай еще выпьем, — попросил батя жалобно. — Смотри, тут еще половина почти.
Даня разлил. Это была третья его рюмка. Но пьяным он себя не чувствовал. Часы показывали начало десятого. Он выпил и поставил рюмку.
— Мне надо поехать. Знаете, где восьмидесятое отделение?
— Да вон в справочнике посмотри, — мотнул головой батя в сторону книжной полки. — Стой, я сам дам. А то уронишь еще…
Он встал, потянулся к полке, покачнулся и схватился за нее двумя руками. Книги посыпались ему на голову, одна ударила торцом прямо в макушку.
— Ой-ой! — Батя обхватил голову руками.
Даня усадил его в кресло. Среди разбросанных книг нашел толстый мятый справочник в желтой обложке. Батя, придерживая ушибленное место, наполнил две рюмки.
— Давай, надо обезболить.
— Я не буду, мне ехать надо.
Он снял трубку и набрал номер. Долго никто не отвечал, потом раздался сонный голос:
— Дежурная часть.
— Николая позовите, — сказал Даня.
— Кого? Ты куда звонишь, родной? Это милиция.
— Я знаю. Мне нужен Коля Спиридонов, он на дежурстве должен быть.
Батя сидел, откинув голову.
— Ментов ненавижу, меня, офицера, так на вокзале отметелили, еле уполз, еле уполз…
— Как до вас с Кронверкского проспекта доехать на машине? — спросил Даня.
— О, господи! — выдохнул милиционер. — Ну, зачем тебе сюда ехать, а?!
— Ладно. Сам найду.
Он повесил трубку. Открыл справочник на странице, где начиналась карта, долго листал туда и обратно, водил пальцем по линиям, отыскивая нужную улицу. Когда нашел, вырвал страницу и стал прикидывать, в какую сторону ехать. Чувствовал усталость, но решил не останавливаться.
— Сынок, помоги встать, — сказал отец Вали. — И лечь. Я все. Отдых.
Даня уложил его на кровать, накрыл одеялом и вышел из квартиры.
* * *
Отделение находилось в десяти минутах езды, но Даня колесил по улицам больше часа. Никак не мог разобраться в дурацкой карте. Наконец вырулил на нужную улицу и увидел на фасаде одного из домов обвисший триколор и милицейские машины напротив входа.
Дежурный посмотрел на него через окошко в стеклянной витрине.
— Спиридонов? Он сейчас на вызов уехал. Что у вас к нему?
— Кое-что передать надо, — сказал Даня.
— Информация?
— Нет. Просто он мой знакомый. Ничего особенного.
— Это не опасно для вас, то, что вы сюда пришли? — спросил дежурный. Непонятно было, шутит он или говорит всерьез.
— Можно мне подождать? — спросил Даня.
— Можете на лавочке посидеть.
Даня присел на лавочку под стендом с фотороботами. Почти сразу почувствовал себя неуютно и вышел на улицу. Решил ждать у входа. Прошло полчаса. Он выкурил три сигареты, замерз и вернулся назад в отделение. От скуки стал разглядывать фотороботы. Никого даже приблизительно похожего на Филиппа среди них не оказалось. В дежурке то и дело включалась рация, сквозь помехи слышались голоса. Дежурный кого-то куда-то отправлял, диктовал какие-то адреса, потом Даня услышал:
— Коль, вы там закончили с этими петухами? Не стали забирать? А заяву он накатал? Нет? Слушай, тебя тут какой-то пацан ждет в отделении. Да я не знаю, чего надо. Говорит, твой приятель. Ну, подъезжай, короче. Да русский вроде, а что? Ну, может, хохол, например, я не интересовался. Через сколько? Ладно, конец связи.
Даня опять вышел на улицу. От курева уже подташнивало, но он все равно сунул в рот сигарету, чтобы скоротать время. Хотелось поскорее закончить с этим. Правда, что делать потом, он не знал. Возвращаться домой? Кто его там ждет?
К отделению подъехал уазик, из салона вылезли два милиционера. Колю Спиридонова Даня определил по возрасту. Второму менту было под сорок. Потом вспомнил фотографию. Коля почти не изменился: такой же худой, стриженый, немного лопоухий и даже с автоматом, разве только другая форма.
— Коля, привет! — сказал Даня.
Коля остановился. Его напарник зашел в отделение, хлопнув дверью.
— Это вы спрашивали меня? — сказал Коля совсем не ментовским, командным тоном, а каким-то по-детски встревоженным.
— Да, меня просили тебе привет передать.
— Какой привет? — Он смотрел почему-то вниз, на Данины руки.
— Твой сослуживец, Филипп, помнишь? Вы же вместе воевали?
— Ну да, — сказал Коля. — Вместе. Конечно. А где он сейчас? В Питере?
— Да нет, он там кое-кого навестить поехал. Просил тебе фотку передать.
Даня протянул ему фотографию. Коля смотрел на нее, но как будто не видел.
— Это же ты тут? — сказал Даня.
— Я. А вот Филя. И Мелкий. Это под Ведено…
— Вот, ну хорошо. Ладно тогда. Это все, он меня только просил привет передать и фото.
Даня хлопнул его по плечу. Коля как будто и не заметил. Продолжал разглядывать фотографию.
— Пока, будь здоров.
Даня залез в машину, стал поворачивать ключ, но тут Коля будто очнулся, подошел и заглянул в салон.
— Как он вообще?
— Жив, здоров, — пожал плечами Даня.
— Увидишь его?
— Может быть, увижу.
— Ну, тоже там привет и все такое…
— Ладно.
Даня заметил у него на среднем пальце левой руки такое же, как у Филиппа, серебряное колечко «Спаси и сохрани».
— Откуда? — спросил он.
— Что? — не понял Коля. — А, это? Это перед отправкой священник приходил. Раздавал там крестики с иконками, а мне и Мелкому дал по колечку, крестиков не хватило. Мелкий еще смеялся, говорит, мне не надо, у меня предки шаманы.
Коля хмыкнул.
— У Филиппа такое же, — сказал Даня.
— Ну, так это Мелкого кольцо у него. Когда его на операцию увозили, он колечко снял, а я потом Филиппу передал. Они же друзья были.
— Стой, погоди, — сказал Даня. — Почему были? Мелкий этот где сейчас? Он уехал куда-то?
Коля кашлянул.
— Ну, как уехал… Он же умер в госпитале. Сразу после операции.
Даня молчал. Потом спросил:
— А Филипп знает?
— Ну а как же не знает-то? Шутишь, что ли? Друзья ведь были, говорю же. Я ему и колечко передал. На память, понимаешь? Вот…
Он достал из кармана фотографию.
— Это последняя. Мы как раз собирались и попали в засаду через два часа. Меня ранило, Мелкого ранило, там еще многих ранило и убило… Филю там контузило. Фугас взорвался, а он на броне сидел с другой стороны, его скинуло… Ты чего так смотришь?
— Ехать надо, — сказал Даня. — Извини.
— Надо так надо, — ответил Коля и отошел. — Давай, увидишь — передай там от меня что-нибудь на словах. Скажи, что я в менты пошел просто на время, так получилось. Ладно?
— Ладно. Передам.
Из отделения вышел напарник, раздраженно махнул рукой.
— Спиридонов, чего ты там языком машешь? Иди сюда.
— А что такое?
— Тебя начальник РУВД к телефону. Давай, живо, ты чего натворил, что он среди ночи названивает?
— Откуда я знаю?! — сказал Коля и отошел от машины. — Чего ты орешь вообще на меня?
У входа он остановился и помахал рукой. Даня машинально помахал в ответ. Потом просто сидел и смотрел по сторонам: на триколор, уазик, зарешеченные окна, фонарь над входом. Взгляд ни на чем не задерживался, соскальзывал, и мысли от этого путались еще сильнее.
* * *
Утром снег добрался до Петербурга. Сыпал без остановки сплошной стеной. Машин на улицах было мало, зато повсюду разъезжали, тарахтя, снегоуборщики. Даня выбрался из города, когда рассвело. Было начало одиннадцатого. Он переночевал в машине, заехав в какой-то тихий дворик. Печка работала, и никто его не беспокоил, но нормально поспать не получилось. Дремал урывками, потом просыпался и смотрел на темные окна дома. Болела голова, и противно кололо в носу — кажется, простудился. Но это беспокоило меньше всего.
Проехав сто с чем-то километров в обратную сторону, он свернул на бензоколонку и заправил полный бак. Неподалеку был небольшой кафетерий. Даня зашел в него, взял куриный суп и чай. До деревни оставалось ехать всего ничего — километров пятьдесят или семьдесят. Аппетита не было, но Даня съел суп и выпил чай. Потом просто сидел, курил и смотрел в окно. Здесь тоже падал снег, такой же густой, как в городе. Циклон накрыл большую территорию.
Подошел пожилой мужик в пуховике.
— Это твой там «жигуленок»?
— Мой, — ответил Даня. — А что?
— Резина-то летняя, ты что? Улетишь…
Даня не ответил. Мужик постоял и ушел. Неожиданно захотелось спать. Даня закурил еще одну сигарету и почувствовал, что еще немного, и он уронит голову прямо в тарелку из-под супа. Он подошел к стойке и попросил кофе. Работал телевизор, шли новости. В Чечне расстреляли колонну СОБРа. Было подозрение, что расстреляли свои же, по ошибке. В Подмосковье школьный завхоз изнасиловал двух восьмиклассниц. Потом одну задушил. Вторая смогла сбежать.
— Ужас, да? — сказала женщина за стойкой, наливая кофе.
— Да, кошмар, — согласился Даня.
— Хорошо, что у меня детей нет. Я даже рада. Или на войне убьют, или какая-нибудь мразь загубит, — продолжала женщина. На вид ей было лет сорок.
Новости шли дальше. Продолжался розыск неизвестных, убивших в областном райцентре участкового. В Петербурге сотрудниками военной прокуратуры задержан милиционер, бывший участник боевых действий в Чечне, которого подозревают в том, что он участвовал в расстреле мирных жителей. Показали фотографию Коли Спиридонова.
Даня расплатился, вышел на улицу и сел в машину. Сон вдруг ушел. Он выбросил стаканчик с кофе в окно и выехал на трассу. Включил радио, поймал волну с поп-музыкой. Дорога была свободна, машин мало. Он разогнался. Но потом сбавил, боясь проскочить поворот. Их было много по пути. Но тот, который был нужен, Даня запомнил хорошо. Дорога там шла слегка под горку, а в канаве лежала поваленная сосна.
Он проехал пятьдесят километров, семьдесят, девяносто, сто десять. Начинало темнеть. Даня сбросил скорость до тридцати, полз совсем тихо, врубив дальний свет и поминутно оглядываясь по сторонам. Проехал сто двадцать, сто тридцать, сто пятьдесят и наконец перед поворотом увидел съезд на проселок. Он свернул и погнал, не сбавляя вперед. «Жигуленок» с наскока прорвался на километр или полтора через снежный завал, потом увяз намертво. Даня пытался сдать назад, машина лишь визжала и разбрасывала снег из-под задних колес. Он вылез, стал толкать, пытался раскачать, но ничего не получалось. Машина не сдвинулась ни на сантиметр. Даня захлопнул дверь и пошел. Фары освещали путь. Почти сразу он провалился по пояс. Это было то самое место, где он провалился и вчера. Но теперь следов здесь не осталось, все ушло под снег.
Дверь оказалась не заперта. Даня вошел и сразу почувствовал запах горелого. Включил свет и увидел пепел на полу. Он был разбросан по всей кухне. Больше всего оказалось на столе. Среди пепла Даня разглядел несколько уцелевших фрагментов, наклонился и поднял — остатки фотографий. На одном из кусочков он разглядел лицо Коли Спиридонова, на другом танковую гусеницу, на третьем немного голубого неба. Больше ничего не осталось. Он бросил их и зашел в комнату. Свет включать не стал, достаточно было того, что шел с кухни. Филипп лежал на кровати, правая рука повисла над полом. Лицо было спокойное, но глаза оказались чуть приоткрыты. Кровь на груди подсохла, стала бурого цвета. Выстрелил в сердце, отдачей руку отбросило в сторону. Даня поискал пистолет. Он лежал на полу. Затвор застрял в заднем положении. Дотронулся до руки, холодная, но не твердая. Окоченение уже прошло? Или еще не наступило? Он не знал, через какое время оно обычно наступает. Вспомнил рассказы о том, что у покойников еще три дня после смерти растут волосы и ногти. Бесполезное какое-то воспоминание.
* * *
Остаток пути он добирался электричкой. Сел в нее на полустанке, куда его подвез пожилой дядька на КамАЗе. Народу в вагоне было мало. Из окон дуло ледяным сквозняком. Начинался декабрь. Стекла покрылись толстым инеем, не разглядеть, что снаружи. Даня задремал и проснулся, когда электричка уже стояла у вокзального перрона. Вышел и поглядел по сторонам. Ничего как будто не изменилось. Те же менты в серых армяках и ушанках, те же злые таксисты. Правда, на привокзальной площади появилась новогодняя елка.
На соседней улице Даня зашел в будку телефона-автомата, сунул карточку и набрал номер. Пока шли гудки, пытался угадать, кто возьмет трубку. Хотя это было не так важно. Он не собирался ничего говорить. Подошел отец. Голос был трезвый.
— Да, але, кто это? Кто говорит?
«Я не говорю, я молчу», — подумал Даня.
Потом услышал где-то вдалеке ее голос.
— Кого там?
— Да черт его знает, молчат…
— Ну, так вешай, если молчат, — сказала Валя.
Отец повесил.
Даня набрал свой домашний. Вдруг все-таки волнуется? Может, скажет, чтобы приезжал. И он приедет, конечно. Что еще остается? Но потом, чуть попозже. Ответил какой-то мужик. Голос был похож на отцовский. Он послушал немного и тоже повесил трубку.
Даня вышел из будки, вернулся на привокзальную площадь и сел в такси. Денег осталось мало, но должно было хватить, чтобы доехать.
— Праздник скоро, — вздохнул водитель. — Я вчера мужика вез — копия Жириновский. Так и подмывало спросить его… А ты что, освободился?
— Откуда освободился? — спросил Даня.
— С зоны, откуда же еще?
— Нет, с чего вы решили?
— Да так, вид у тебя такой…
— Устал, — сказал Даня.
Они заехали во двор. Даня расплатился и вышел из машины. Поглядел на окна. Свет горел. Он зашел в парадную, поднялся на этаж и позвонил. Катерина Сергеевна открыла сразу, будто ждала. Хотя, наверное, и правда ждала, только не его.
— Зайди, — сказала она.
Даня зашел.
— Что? Где он? — спросила она.
Даня достал из кармана платок, развернул и протянул ей кольцо «Спаси и сохрани». Катерина Сергеевна заплакала, закрыв лицо какой-то тряпкой, которой, должно быть, вытирала стол несколько минут назад.
— Я пойду, простите…
— Нет, стой, не уходи.
Она схватила его за рукав.
— Ну, подожди. Стой. Расскажи мне.
Она отвела его в комнату. Даня рассказывал. Получалось плохо, коряво. Ему было стыдно, что он сидит перед ней и бормочет.
— И что, он так и лежит там? — спросила Катерина Сергеевна.
— Я его в погреб отнес. Там холодно. Чтобы можно было вернуться. Забрать и похоронить нормально.
— Понятно, — сказала Катерина Сергеевна. — Понятно.
Она подошла к окну и долго ничего не говорила.
— Ты дорогу найдешь туда? — спросила наконец.
— Да, я все отлично запомнил, — сказал Даня. — Все отлично запомнил.
Катерина Сергеевна села рядом и взяла его за руку.
— Скажи, когда он решил?
— Я не знаю, — сказал Даня. — Наверное, с самого начала. Когда попросил отвезти туда. Уже все решил.
— Ты ничего не заподозрил?
Даня покачал головой.
— Если бы хоть что-то заподозрил, думаете, оставил бы его там одного?
Катерина Сергеевна снова заплакала, опустив голову. Продолжала держать его за руку. Даня осторожно высвободился.
— Мне нужно идти уже.
— Оставайся, — ответила она. — Куда ты пойдешь? Я звонила недавно твоей матери, думала узнать что-то. Я знаю, что она тебя выгнала.
Дане стало немного стыдно. Но возразить было нечего.
— Останься хоть ненадолго. Хочешь, прими ванну. Ты же грязный весь, — сказала Катерина Сергеевна. — Я тебе постелю в его комнате.
Даня зашел в ванную, пустил воду и стащил с себя одежду. Что-то вывалилось из кармана. Он поднял. Это был зуб. Даня положил его на край раковины и открыл краны. Сквозь шум воды было слышно, как она продолжает плакать в кухне.