Опубликовано в журнале Нева, номер 2, 2014
Яков Гордин. Алексей Ермолов. Солдат и его
империя. В 2 т. СПб.: Вита Нова, 2012 (Жизнеописания).
Т. 1. — 656 с.: 205 ил.; Т. 2. — 592 с.: 140 ил.
Алексей Петрович Ермолов (1777–1861) — русский военачальник и государственный деятель, участник многих крупных войн, которые Российская империя вела с 1790-х по 1820-е. Генерал от инфантерии и генерал от артиллерии. Главнокомандующий на первом этапе кавказской войны. Для потомков имя Ермолова связано по преимуществу с Кавказом, но для своих современников он стал фигурой мифологической еще до своей кавказской эпопеи. В 1807 году 29-летний Алексей Ермолов вернулся в Россию с европейских фронтов, имея репутацию одного из первых артиллеристов русской армии. Во время войны 1812 года он несколько раз буквально спасал русскую армию. Он отличился при Бородине: когда французы прорвали центр русской позиции, батальон под руководством Ермолова отбил Курганную батарею и держался более двух часов, пока не подошло подкрепление. Именно Ермолов настоял на том, чтобы встретить Наполеона в Малоярославце, и после упорных боев французская армия свернула на старый, пройденный уже ею и разоренный путь, что привело ее к катастрофе. Звездный час Еромлова — битва при Кульме в 1813 году. «У нас такое представление, что Наполеон после 1812 года — не противник. Но в кампанию 1813 года Наполеон выиграл подряд три сражения и загнал русско-прусскую армию в ущелья Богемских гор. Если бы Ермолов с гвардейскими полками в многочасовом бою не обеспечил армии выход на равнину, сражаясь против более чем вдвое превосходящего противника, судьба Европы и Наполеона была бы другой», — утверждает Яков Гордин. Ермолов умел принимать самостоятельные решения. В 1816 году приказом Александра I он был назначен командиром Отдельного Грузинского корпуса, управляющим по гражданской части на Кавказе и в Астраханской губернии. Началась служба на Кавказе. Ермолов правил Кавказом почти полновластно, с холодным расчетом, планомерно, настойчиво и энергично осуществляя свой план замирения края. Он командовал боевыми действиями в Дагестане, воевал с чеченцами. Имя Ермолова стало грозою горцев, и кавказские женщины долго пугали им своих детей. Под его руководством русская армия вытеснила персов, вторгшихся в Закавказье с территории Ирана. При всей неоднозначности его политики на Кавказе, отзвуки которой, по мнению Я. Гордина, болезненно «аукаются» нам и сегодня, он много сделал для Кавказского края: модернизировал Военно-грузинскую дорогу и иные пути сообщения, устроил лечебные заведения при минеральных водах. Он содействовал притоку русских поселенцев, предоставил казакам землю по берегам Кубани и дал двухлетнюю отсрочку платы за нее. При нем были возведены крепости Внезапная и Грозная, основано укрепление Нальчик. Казалось бы, эта одна из самых крупных и загадочных фигур русского генералитета всех времен, его деяния могли бы стать предметом самого пристального внимания исследователей. Не стали. Он упоминался в исследованиях, посвященных наполеоновским войнам, Кавказу, александровской эпохе, другим героям своего времени. Фактически написанная в жанре документального романа книга Якова Гордина — первая такая подробная биография героя наполеоновских войн, «проконсула Кавказа», «русского Цезаря» Алексея Петровича Ермолова. В книге использованы «Записки», письма самого Ермолова, воспоминания и дневники современников, военные рапорты, дислокации. Текст сопровождается уникальным по широте охвата эпохи изобразительным рядом, впервые предпринята попытка представить полную иконографию А. Ермолова. Автор исследования, писатель, историк, публицист сопоставляет источники, находит разночтения, уточняет спорные позиции. Их немало, ведь даже точный год рождения героя его книги — 1772, 1776, 1777 — под вопросом. В уточнениях подчас нуждаются даже дипломатические, военные, геополитические реалии прошлого, в подробностях представленные не страницах книги. Тем более много непроясненного в запутанных ситуациях, связанных с продвижением Ермолова по службе, в его отношениях с государями российскими, с покровителями и недругами, с сослуживцами. Значительная часть книги посвящена особенностям кавказской войны и роли Ермолова в событиях на Кавказе тех лет. Судьба Ермолова была не проста, вся жизнь состояла из взлетов и падений. С юности он познал не только воинскую славу под командованием Суворова, но и каземат Петропавловской крепости, и ссылку (за участие в «заговоре против Павла I»). И упрямо двигался к высоким целям, без достижения которых жизнь казалась ему бессмысленной, крушение в его понятии — цепь вялых и холодных дней. Автор пристально исследует процесс формирования личности и мировидения Ермолова. Воспитанный на героических жизнеописаниях Плутарха, европейской рыцарской поэзии, Ермолов мечтал о лаврах Александра Македонского и Цезаря и выделялся среди своих соратников «необъятным честолюбием». Он сделал карьеру в александровское царствование, но оставался человеком другой эпохи. «По своим глубинным потенциям он сформировался в эпоху геополитического гигантизма Екатерины и Потемкина, во времена великого └Греческого проекта“, во времена персидского похода, продолжившего инерцию петровского рывка в └золотые страны востока“… Ермолов не был фанатиком служения государству, но его └необъятное честолюбие“ органично сочеталось с ведущей имперской идеей — расширением пространства. Идея эта пугала уже русских царей, видевших неимоверную сложность управления этим конгломератом многообразных территорий и народов. Но она не смущала значительную часть русской элиты — и не только военно-бюрократической». Ермолов рассматривал Кавказ как своеобразный плацдарм для завоевания Азии: «В Европе нам шагу не дадут ступить без боя, а в Азии целые царства к нашим услугам», — считал он. Не один Ермолов, многие тогда полагали, что истинные интересы русской политики находятся не на Западе, а на Востоке. В конечном счете, Ермолов мечтал прорваться на просторы Азии, и, разгромив Персию, дойти до Индии. Планам его не суждено было сбыться: в 1827 году Николай I отправил Ермолова в отставку. Причины отставки подробно разобраны в книге. «Он был не самым талантливым в полководческом деле, не был самым образованным, не был самым благородным… Его абсолютная уникальность заключалось в том, что своим жизненным деянием и своим жизненным крушением он предсказал будущность империи. В отличие от многих его друзей-современников, Ермолова нельзя назвать просто слугой или солдатом империи. Ему было тесно в этой роли. Он был носителем имперского духа более мощного, чем тот, что жил в общественном сознании и в сознании имперских верхов», — пишет о своем герое Я. Гордин. Но писатель поставил перед собою большую цель, чем создание жизнеописания одного, пусть и великого человека. В одном из своих выступлений Я. Гордин сказал: «И вот о механизме возникновения и крушения империй мне бы хотелось поговорить. Насколько я понимаю, это вопрос далеко не проясненный. Вот я сейчас писал, вышла у меня книга огромного размера об Алексее Петровиче Ермолове, и взялся я за эту книгу, и потратил на нее четыре года, никогда я так долго не писал ни одну свою книгу, именно пытаясь понять эти механизмы. Она называется └Ермолов: солдат и его империя“. Он для меня такой альтер эго Российской империи с ее мощью, с ее иллюзиями, с ее гибельными иллюзиями и ее трагедией».
Кирилл Ковальджи. Моя мозаика, или По следам кентавра.
М.: Союз писателей Москвы, Academia, 2013. — 472 с.
Кириллу Александровичу Ковальджи есть что вспомнить. Он родился в Бессарабии, еще румынской, куда русские (советские) пришли в конце июня сорокового года, потом война, оккупация, снова СССР. Первое стихотворение он сочинил в возрасте шести-семи лет по-румынски: в Бессарабии, где он начинал учиться, русских школ не было. Но стал русским поэтом. А еще прозаиком, литературным критиком, переводчиком. Окончив Литературный институт в Москве, К. Ковальджи работал в журналах и советских писательских организациях. Он хорошо знал Анастасию Цветаеву, и если в годы студенчества ее великая сестра Марина Цветаева казалась исторически удаленной, целой эпохой, то встречи с Анастасией Цветаевой, беседы с ней дали возможность ощутить преемственность времен и поэзии. Он еще застал в живых Веронику Полонскую, последнюю любовь Маяковского, и снова воочию прочувствовал связь времен. Кирилл Ковальджи помнит юных Беллу Ахмадулину и Римму Казакову, которым еще предстояло сказать свое слово в русской поэзии ХХ века. Он с теплом говорит о своих учителях и однокашниках, с которыми свела его судьба в Литературном институте: Константине Паустовском, Евгении Долматовском, Булате Окуджаве, Борисе Никольском и многих других. Настоящая его встреча с Паустовским, блистательным устным рассказчиком, состоялась уже после института, и в памяти запечатлелись его слова о том, что настоящий ориентир — не данное общество, а душа всей русской литературы, мировой культуры. Их много, кратких, выразительных портретов современников — писателей русских, молдавских, румынских. Но книга Кирилла Ковальджи — это не книга воспоминаний. В нее вошли короткие рассказы, страницы биографии, размышления о поэтах прошлого: Пушкине, Маяковском, Блоке, Есенине, краткие отзывы-реплики на газетные и журнальные статьи, на книги. И размышления: об искусстве, философии, религии, политике… И попытки выявить причинно-следственные связи, и роль случайности, и выразительные примеры бессилия логики перед случайностью. В хаотичности записей есть своя логика, свой смысл. «Не стану в └Мою мозаику“ заносить общеизвестные события. Детали важней. Они мои и только мои. Не сетуйте, что я, как правило, опускаю главное (например, значение того или иного поэта, того или иного факта), а выдаю на-гора какие-то байки. Общие оценки вы и без меня отыщете (да и я, кстати, написал немало статей и рецензий по всем правилам), а вот мое непосредственное восприятие — это единственное, что я могу принести от себя. Не мне судить, насколько это ценно, зато уж точно └из жизни“…» Жизнь состоит из мелочей, и порой эпизоды, яркие картинки, забавные случаи скажут об этой жизни больше, чем пространное «объективное» повествование. Можно забыть, чему была посвящена и как проходила в Ташкенте в 1968 году конференция писателей Азии и Африки, но не забыть курьезов, ее сопровождавших. И никак не изгнать из памяти судьбы девушек, чья жизнь была так страшно сломана войной. И помнить, что когда-то четырнадцатилетнего подростка трагедия Юлия Цезаря в изложении учителя истории, смерть Цезаря от руки Брута потрясла сильнее, чем события, которые где-то далеко разыгрывали современники — Сталин и Гитлер. Из деталей, из быта и будней проступают черты времен. У каждого времени свое мироощущение, мироощущение разных времен в своих коротких миниатюрах, эссе, рассказах и передает Кирилл Ковальджи. В его записях отразился и мир сегодняшний. И, быть может, если не главная, то великая боль его — поэзия современная. «Говорят о кризисе поэзии. Что с ней? Речь, конечно, не о сущности поэзии, а о ее воздействии, о ее реализации. Тут действительно разительные перемены. Если раньше, по слову Евтушенко, поэт был в России больше чем поэт, то теперь телеведущий больше чем поэт. Поэзия еще недавно была оазисом с живой водой посредине пустыни мертвой речи, поэзия была своеобразным └островом свободы“. Теперь — половодье свободы, не видно берегов, плыви куда глаза глядят, но — чур! — кругом болота и всякая муть. Сущность поэзии не изменилась, изменился менталитет общества. С одной стороны — соблазн развлекательности — телевидение, видео, компакт-диски, Интернет. С другой стороны — надо шустрить, устраиваться, добывать деньгу. Такая жесткая проза жизни, что не до стихов. Однако она, поэзия, └существует, и ни в зуб ногой“. Просто форма ее существования иная и останется иной. Вместо массовости — индивидуальный выбор. Читатель выбирает поэта. Поэт — читателя. Как при Пушкине. Правда, теперь вместо цензора — товаровед. Но никто не мешает с ним бороться!» Из маленьких камешков-воспоминаний, камешков-размышлений складывает свою мозаику поэт Кирилл Ковальджи, и общее впечатление от этой мозаики — светлое, теплое, как светел и тепел собственный внутренний мир автора.
Вспоминая счастливого человека. Виктор Андроникович
Мануйлов. СПб., 2012. — 60 с.: ил.
(Комитет по культуре Правительства Санкт-Петербурга. Межрайонная централизованная библиотечная система им.
М. Ю. Лермонтова).
Виктор Андроникович Мануйлов (1903–1987) — крупнейший российский литературовед, специалист по русской литературе XIX века. С его именем связана целая эпоха в лермонтоведении. Это он составил «Летопись жизни и творчества М. Ю. Лермонтова», подготовил двухтомник «Лермонтов в воспоминаниях современников», «Комментарий к └Герою нашего времени“», участвовал в «Литературном наследстве», написал либретто к опере «Маскарад» на музыку Д. А. Толстого. И он был вдохновителем, издателем и главным редактором Лермонтовской энциклопедии (1981), над созданием которой самоотверженно трудился в течение двадцати лет как частное лицо, и даже сам оплачивал труд своих учеников и сотрудников, готовивших статьи. А еще одновременно писал книги о Л. Толстом, Н. Гоголе, В. Белинском. А между сочинениями еще и стихи. Вклад его в литературоведение трудно переоценить. Но, как и большинство ученых-филологов, он, к сожалению, известен не многим читателям. Авторы настоящего издания попытались восстановить справедливость и рассказать о Викторе Андрониковиче Мануйлове, ВАМе, как называли его в близком круге. В сборник вошли отрывки и из ранее опубликованных воспоминаний, и из недавних, предназначенных именно для этого сборника. Вспоминают о Викторе Мануйлове те, кому посчастливилось с ним работать, у него учиться, с ним дружить. Среди учениц Мануйлова — Е. Белькинд, филолог, преподаватель английского языка; О. Миллер, научный сотрудник Пушкинского Дома; Т. Селезнева (Вацуро), научный сотрудник Российского института истории искусств; Н. Сафонова (Коротина), преподаватель русского языка; Н. Хуторная, учитель, экскурсовод. Они попали в сферу внимания ученого в разные годы — 50–60–70–80-е, и на протяжении всех этих лет не менялся спартанский быт ученого: две комнаты в коммуналке, заставленные книгами стеллажи под потолок — и гостеприимный хозяин, и наполненные смыслом встречи. На протяжении десятилетий широким оставался круг общения, в тесной комнатке место находилось всем. Свои воспоминания о серьезном ученом и светлом человеке оставил и заслуженный работник культуры РФ, член Союза композиторов Б. Розенфельд. О Мануйлове пишет и Ольга Берггольц в книге «Дневные звезды»: эпизод о посещении освобожденного Пушкина, когда получасовой рассказ Мануйлова о полуразрушенном домике Китаевой жадно и внимательно слушали солдаты. Д. Лихачев в статье, приуроченной к 80-летию Мануйлова, воздает должное деятельности ученого как уполномоченного президиума Академии наук СССР по Институту русской литературы (Пушкинский дом) в годы блокады. Именно Мануйлову мы во многом обязаны сохранением не только оставшихся в нем музейных и архивных ценностей, но и самого исторического здания Пушкинского Дома. Неожиданным покажется отрывок из книги Михаила Глинки «В. М. Глинка. Воспоминания. Архивы. Письма», где рассказывается, как в Коктебеле по руке балерины Галины Улановой Мануйлов читал ее жизнь. Но — неожиданной только тем, кто не знает, что профессиональный литературовед с юности страстно увлекался хиромантией. Жизнь Виктора Андрониковича Мануйлова — целая эпоха, сложная, противоречивая. И в эту эпоху жил человек, о котором его ученица Наталья Сафонова пишет: «Он никогда не был диссидентом в привычном смысле этого слова, но внутренне, безусловно, он был свободен просто потому, что оставался всегда человеком начала, а не конца ХХ века. Его интересовала тема внутренней свободы человека, что было чрезвычайно актуально для эпохи революций, сталинских репрессий, разрушения церквей и запрета настоящей литературы». Воспоминания фрагментарны, но они наполнены теплом и любовью, необычными, вроде бы мелкими, но такими значимыми подробностями — и ароматом времени, в которое жил и работал ученый.
Александр Корольков. Драма русского просвещения.
СПб.: Алетейя, 2013. — 332 с.
Философы нынче непопулярны, констатирует философ и писатель, академик Российской академии образования Александр Корольков. Он считает, что в настоящее время философия как одна из форм не элитарного, не профессионально-группового, а в первую очередь общественного сознания не обрела того места, какое ей уготовано было духовным развитием человечества. Этому есть причины: при знакомстве с современными философскими текстами часто обнаруживается, что ничего, кроме терминологической казуистики, в них нет, убогость мысли и нравственного чувства прикрыта фиговыми листками академизма. Одна из существенных причин падения престижа философии в нашем обществе — равнодушие к человеку. Стало расхожим странное убеждение, будто вопросы о конечном и бесконечном, эмпирическом и теоретическом, о соотношении языка и мышления, о роли формализации в научном познании — это достойные философии вопросы, а то, каким будет завтрашний мир, завтрашнее поколение, какие ценности оно унаследует и какие разрушит, какие нравственные принципы будет исповедовать, — это-де заботы газетной и журнальной публицистики или педагогики, слишком заземленный предмет для философии. Когда молчит философия, спасательную роль выполняют художественная литература и писательская публицистика. Писателей не заботят критерии, выработанные в связи с защитами философских диссертаций, а заботит их реальная духовная жизнь народа, сложнейшие вопросы социального бытия: «Что есть подлинная нравственность?», «Что с нами происходит?», «Куда мы идем?», «Где искать спасения человеческой души?». Эти вопросы волнуют и Александра Королькова. Его интересуют проблемы, которые связаны с сегодняшним движением России, русской мысли, русского образования. Русская философия, по его глубокому убеждению, это прежде всего философия духовная, нравственная, и оттого русские философы, как правило, были прекрасными стилистами, тонко описывающими душевный и духовный мир человека. В их трудах яркая литературная форма изложения сложных идей сочеталась с осмыслением глубинных процессов духовной жизни человека, с устремленностью к идеалам, к высокой духовности. В традиции русской философии: духовно-нравственные искания высшего назначения человека, постижение абсолютных координат человеческого бытия в сочетании с яркой, доступной формой — пишет и А. Корольков. «Я думаю, что если нет влюбленности, погруженности в предмет, который выражает собой русский дух, русскую культуру, русское видение предметов, русское отношение к жизни — вот без этого вчувствования, я полагаю, не стоит заниматься русской философией». Русскость — часто встречающееся в тексте слово, которого нет в словаре В. И. Даля, но понятное и без дополнительных пояснений… О нетождественности русского и российского А. Корольков высказывается неоднократно, решительно не принимая настойчивых устремлений дня сегодняшнего вытеснить русское российским. Русское не значит российское, русская культура — самостоятельная национальная культура, как и татарская, якутская, дагестанская… И все вместе есть достояние России. Не русские по духу Айтматов, Искандер — блестящие советские писатели, творившие на русском языке, — но у одного в книгах дух родной Киргизии, у другого — незабываемой Абхазии. Это не принижает их значимости, но, напротив, говорит об их неповторимости в культуре. Олицетворением русскости в словесности является В. Даль, немец по материнской линии, датчанин по отцовской, лютеранин, он только за год до смерти принял православие. Вопрос о русскости, считает А. Корольков, в значительной степени вопрос культурно-психологический, русскость — менее всего характеристика этническая. «└Записаться“ в русские может кто угодно, но воплощать в себе дух русской культуры, как и любой другой национальной культуры, способны только те, кто сформировались в этой культуре, напитались ею, не потеряли с возрастом причастности к ней, а напротив, расширяли постижение народной, религиозной, светской культуры своего народа, то есть не противопоставляли возрастание образованности преемству в родной культуре. Причем дух русской культуры выражали и выражают не только рожденные в Великороссии, но и в Малороссии, и в Белой Руси (если напомнить исторические наименования единого русского народа)». В своей книге А. Корольков размышляет о насущном: о культуре и антикультуре, о новом соблазне конца ХХ века — глобализме, о просвещении и образовании, о роли и значении научных школ и традиций. Для него философия права — органичный компонент русской культуры: со времен Великого Новгорода, Киевской Руси право в русском сознании являлось синонимом правоты, правды, а подчас и праведности; в западном же сознании право сближалось с законностью, формальными требованиями, упорядоченностью. Специфичность русской национальной правовой культуры сказалась даже в названии свода правовых установлений — «Русская правда». А. Корольков пишет о судьбе и творчестве Константина Леонтьева, который первым проник в тайны жизни государств, культур, наций; о жизненной драме Владимира Соловьева; о русском философе Иване Ильине и о парадоксальной душевности прозы Андрея Платонова; о философском романе С. Залыгина «После бури» и философской публицистике Валентина Распутина; о традициях русской духовной культуры в творчестве Георгия Свиридова и соборном чуде Санкт-Петербургской капеллы — концерте под руководством Владислава Чернушенко. Но о чем бы ни размышлял философ и писатель А. Корольков, он неизменно обращается к главной теме книги — к русскости. «Русскость убывает из всех сфер культуры, творчества. Если о философах, писателях, художниках, композиторах еще сравнительно недавнего прошлого можно говорить, и говорят как о национальных, о русских, то ныне попробуйте с такой же бесспорностью назвать подлинно национального современного писателя, композитора!.. оглянувшись чуть-чуть, вспомним Шукшина, Белова, Распутина, а рядом и Свиридова, Гаврилина, но это уже из ушедшего или уходящего поколения». Печально, считает он, что во власти нынче немного тех, кто сознает и чувствует значение духовности в стратегиях развития России. «Изобилие колбас на витринах магазинов создано; конечно, следует позаботиться и о том, чтобы эти колбасы были доступны по карману всем, кто в них нуждается, но никогда русский человек, если он остается истинно русским, не удовлетворится утробным смыслом бытия русского человека и русского народа. Если бы такой смысл реализовался, а он и реализовался в части населения (в данном случае — населения, а не народа!), то это бы означало духовную деградацию, исчезновение русского народа с его духовными качествами правдоискательства, праведности, совестливости, ответственности перед Отечеством, его прошлым и будущим». Русские не могут стать утилитаристами, не смогут жить только выгодой, наживой, сиюминутностью, ибо душа болит. Удержать в себе русскость, русскую душу, русские характеры, русскую культуру, русские исторические традиции и тем самым быть интересными и ценными другим народам, как были до сей поры ценны неиссякаемыми национальными гениями, талантами, — вот, по мысли философа, насущная задача сегодняшнего дня. Народы, нации, государства исчезали, растворялись, если отворачивались от своей культуры. К коренным исканиям русской нации в истории принадлежит русская идея, на протяжении веков менялись ее смыслы. «Нынче перед русским народом, перед каждым русским человеком вырастает русская идея во всех ее исторических воплощениях: требуется и собирание земель, и возрождение духовности Святой Руси, и созидание Великой России. И во всем этом главное — сохранить русскость, остаться русским народом». Органическим компонентом книги стали интервью, выступления автора, а также отклики на его труды, собранные специально для этого издания В. Возчиковым и Ю. Бакулиной: такая необычная композиция позволяет познакомиться с оценками творчества А. Королькова зарубежными и отечественными учеными, писателями, интеллигенцией.
Валерий Коровин. Удар по России. Геополитика и предчувствие войны.
СПб.: Питер, 2014. — 304 с.: ил.
Литературное обрамление: пролог — НАТО нападает на Россию, руинированная система еще советской противовоздушной обороны бессильна противостоять удару, Россия беспомощна. Финал — полная капитуляция России. Все действующие лица — реальные политики. Обоснование столь мрачному прогнозу — жесткий анализ реальных международных отношений за последние полтора десятилетия, данный в книге. К системе международных отношений существуют разные подходы: реалистический, либеральный, марксистский. Реалисты признают, что цель отношений и взаимодействий между государствами — борьба за ресурсы, а значит, и за глобальное господство. Вплоть до прямого превентивного удара, если у одной из сторон накоплены для этого достаточные силы, или мягче — разрушение противника изнутри путем социальной модернизации, через социальные механизмы. Либералы уверены, что демократии между собою не воюют. Но в современной действительности демократия — понятие условное, в зависимости от того, кто принимает решение о том, демократична энная страна или нет. Как посмотреть, ведь и Корейская Народно-Демократическая республика считает себя демократией, и Демократическая республика Конго. А российская демократия нехороша только при взгляде с Запада, но если взглянуть с Востока, то Россия — гиперлиберальная, супердемократическая страна с вековыми традициями. Существуют и другие типы демократии, не только западная. Американцы этого не понимают или не хотят понять. «Ты виноват уж тем, что хочется мне кушать», а не тем, что нет у тебя демократии. Право сильного. Известный евразиец и геополитик Валерий Коровин Америку не открывает, он констатирует очевидное: главным действующим лицом современного мира стали США, от воли и предпочтений которых сегодня преимущественно зависит безопасность или небезопасность того или иного государства. Фактически Америка управляет миром, решая единолично, кого казнить, кого помиловать. Даже арабский хаос, когда, кажется, Америка лишилась своих же ставленников, создан в строгом соответствии с американским планом: перемешав сложившуюся систему социального устройства, уничтожить традиционные архаичные формы, имеющие иммунитет к модели демократии, насаждаемой американцами. Сценарии были мягкие — Египет, Тунис, более жесткие — Ливия, Сирия. В перспективе — Иран, Россия. Сложившаяся в ХХ веке система безопасности перестала существовать с распадом Советского блока. В. Коровин называет конкретную дату начала глобальной войны Америки за единоличное правление, за однополярный, американоцентричный мир — 24 марта 1999 года, день начала натовских бомбардировок Югославии, осуществленных без мандата ООН и на фоне порицания со стороны международного сообщества. А весной 2011-го американцами был запущен процесс глобального социального переустройства Евразийского континента — план «Великий Ближний Восток», подготовленный еще в 2004 году. В. Коровин, опираясь на обширную информацию, предлагает свой анализ событий и фактов, для большинства являющихся хаотичной мозаикой из сообщений СМИ, — и свои выводы. Он подробно рассматривает поведение России в глобальном мире. Европейский вектор: потери и приобретения; российско-американские отношения; Россия и НАТО; Россия и арабский мир; Россия и Индия; Россия и Япония. И, конечно, то, что происходит на пространствах осколков великой страны — в Украине, Грузии, Киргизии. Единственный, кто получает дивиденды от бархатных революций, спровоцированных США на постсоветском пространстве, в арабском мире, — сами США, которые устанавливают таким образом безболезненный, невоенный контроль над этими территориями. Да, у нас были маленькие удачи на дипломатическом фронте, например, введение в МИДе новой должности уполномоченного по правам человека, демократии и верховенства прав: отныне Россия будет следить за демократическими процессами в других странах, в том числе сможет помочь с демократией и в США (не обольщайтесь — с демократией там тоже проблемы). И все-таки провалов было больше. Пиком падения России на международной арене, полагает профессиональный политолог, стали четыре года президентства Д. Медведева: Россия либо растеряла все свои козыри, либо просто проигнорировала их наличие. Неверно выбрались приоритеты и направления. Автор подвергает разбору принципы внешней политики бывшего президента и конкретику, связанную с Абхазией и Осетией, с ООН, НАТО, Договором СНВ-3, Ливией, Ираном, Белоруссией, СНГ в целом, с жертвой американской Фемиды — Бутом. Везде происходила сдача позиций. Собственно, финальная стадия Третьей мировой войны началась после злополучной поддержки Д. Медведевым (которого, как он признался позже, просто обманули) резолюции № 1973, в то время как решительная позиция России могла бы удержать коалицию западных стран от таких чудовищных действий, как бомбардировка мирного населения на территории суверенного государства Ливии и казнь его законного лидера. Мы должны были выступить в защиту Каддафи. Наивный ли идеализм Медведева виной провальной внешней политики во время его президентства или что-то другое — вопрос дискуссионный, полагает В. Коровин, но то, что каждый наш внешнеполитический провал приближает нас к возможности военного удара по России, он уверен: ведь именно слабость провоцирует агрессию. Демонстрируя слабость, неготовность вступиться за свои интересы, мы сами спровоцировали западный блок вести себя столь агрессивно и вероломно, начать горячую, завершающую фазу Третьей мировой войны. Россия должна определиться с концепцией, считает В. Коровин, ибо непоследовательность и метания в сфере внешней политики наносят нашим интересам в мире большой ущерб. Критика критикой, но В. Коровин предлагает и свои рецепты для исправления ситуации. Например, активнее использовать принятую на Западе политику двойных стандартов: способствовать сепаратизму там, где это нам выгодно, и гасить сепаратизм там, где нам это невыгодно, например, поддержать сепаратизм в самих США: а что, самостоятельное государство Техас, индейские резервации, Дакота? Косову можно, а им нет? Активнее использовать противоречия Европы атлантической и Европы континентальной. Начать геополитическое контрнаступление на постсоветском пространстве и — шире — обозначить зоной стратегических интересов территории, входившие когда-то в СЭВ. Основной закон геополитики — экспансия: если хочешь удержать существующие границы, двигайся вперед, наружу, за пределы, — только тогда ты удержишь то, что имеешь. Необходимо действеннее использовать такие инструменты, как общественное мнение и медиа. Но, главное, надо понимать, что эпоха национальных государств уходит, приходит эпоха больших блоков. Уже сегодня основные актеры мировой арены — это большие «государства-полюсы», не государства-нации, а именно военно-стратегические блоки, наподобие Европейского союза, Организации американских государств, Лиги арабских государств, БРИКС, наметки Евразийского союза. Контуры нового многополюсного мира проясняются. Грядущий мир — либо мир Империи, и тогда это американская глобальная империя, либо мир империй. Исходя из серьезного, глубокого анализа реалий начала XXI века, В. Коровин в конечном счете намечает перспективу того, как новой России сохранить целостность, как выжить в новом мире, где искать союзников. Чтобы его мрачный футурологический прогноз не стал реальностью.
Вадим Телицын. Русское иго, или Нашествие
ушкуйников на Золотую Орду.
М.: Алгоритм, 2013. — 256 с. — (Исторические сенсации).
Ушкуйники. Их называли разбойниками, пиратами Северной (Новгородской) Руси. Но цель их была не только разграбление морских и речных торговых караванов, городов и сел противника, но и сопровождение торговых судов, разведка во время военных действий, освоение новых земель и дорог, защита собственной земли. Было у них и другое название — повольники, вольные, свободные люди, свободные от власти, от других людей, от обязательств и даже общепринятых правил. Об ушкуйниках сказано и написано очень много. Но, считает историк Вадим Телицын, как-то все вразнобой, и целостной картины нет. Вадим Телицын постарался свести воедино имеющиеся в наличии источники: русские летописи, берестяные грамоты, жития святых, западноевропейские хроники. И сопоставить их с тем, что уже было наработано исследователями-предшественниками, дать возможность взглянуть читателю на историю ушкуйничества с различных ракурсов. Он особо останавливается на спорных вопросах, излагает противоречивые точки зрения на одни и те же события, факты. Не всегда удается исчерпывающий, безусловный ответ. Так, расхождения существуют даже в определении этимологии слова «ушкуй», — так назывались парусно-гребные судов, на которых по морям-рекам гуляли буйные ватаги повольников. До сих пор в среде исследователей нет единого мнения о том, когда появились ушкуйники, когда состоялись их первые походы. В энциклопедиях обычно значатся XIV–XV века, а, по мнениям ряда исследователей, подтвержденным источниками, зародилось ушкуйничество еще раньше, в XI веке, еще во времена походов русских на Византию. Автор подробно, поэтапно излагает всю шестивековую историю ушкуйничества: набеги, битвы, география походов, организация вооруженных формирований, вооружение, устройство морских и речных судов-ушкуев. По разным источникам — житиям, былинам, песням в том числе — реконструирует биографии: «первого ушкуйника», легендарного русского князя Бравлина, совершившего набег на крымский город Сурож (Сугдею) на рубеже VIII–IX веков; русского джентльмена удачи, героя новгородского былинного эпоса Васьки Буслая, историческим прототипом которого считается новгородский посадник Васка Буславич, умерший в 1171 году. В. Телицын дает впечатляющие описание «Господина Великого Новгорода», с помощью описания не так сложно понять, «откуда есть пошла» шагать по Руси ушкуйская ватажка: топография города, административное устройство, экономика и политика, вече и князья, взаимоотношения социальных слоев, торговля, международные связи. И хотя принято считать, что движение ушкуйников инициировали новгородские бояре, но ушкуйничество не имело единого центра планирования, регулирования, управления. Оно носило частный характер, территориальные приобретения «оформлялись» по факту случившегося. Благодаря ушкуйникам владения Новгорода раздвинулись до Ботнического залива, Новой Земли, бассейна Печоры. Волей-неволей они осваивали Кольский полуостров, Скандинавию, всю Прибалтику. Да и не только новгородцы были среди ушкуйников. Особый, отдельный рассказ — о пиратской республике Вятке. Новгородцы пришли на Вятку в 1174 году, а в 1374 году ушкуйники захватили ряд поселений в Арской земле (историческое название Заказанья в казанском ханстве в русских источниках), в том числе и старый Колын — будущий Хвалын. В 1781 году по указу Екатерины II город был переименован в Вятку, а с 1934 года стал городом Кировом. Неспокойная земля Вятка, одна из всех русских земель управлялась без князей, одна сохраняла чистое народоправство и не нуждалась в княжеской власти. Ее новые насельники защищались и от метрополии, Новгорода, и от Московии, и от князей. В русских междоусобицах ушкуйники вообще редко выступали на стороне Москвы. Они жили в своих вятских городках, занимались усмирением аборигенов — булгаров и вотяков, сбором дани, торговлей, войнами и набегами на далеких и близких соседей. Шесть веков ушкуйничества — немалый отрезок времени. Менялись направления движения, формы (на разных направлениях — свои), цели, задачи. На севере поле деятельности ушкуйников простиралось от Балтийского моря до Камско-Волжского бассейна, полярного архипелага Шпицберген, западного берега полуострова Ямал, Северного Предуралья, Зауралья, Оби. От Кольского полуострова до устья Северной Двины ушкуйничество преобразилось в поморничество — прочное оседлое освоение новых земель, морского промысла. В Карелии и Скандинавии ушкуйники вели боевые действия, меновой обмен, приводили местное население в подданство Новгородской земли. Ушкуйники были грозой Балтики, участвовали в войнах с Ливонией, Швецией за финские земли. Сражались с датчанами и крестоносцами. В бассейне Волги и Камы и на территориях, связанных с ними судоходными протоками занимались речным разбоем: грабили и местное население, и купцов, вступали в боевые сражения. Гуляя вдоль по Волге, регулярно разоряли ордынские города и громили отряды татар. Взяли ханскую столицу Сарай-Берке и не единожды брали Жукотин (Джукетау близ современного города Чистополя). И слал хан Золотой Орды жалобы князю Московскому с просьбами утихомирить разгулявшуюся русскую вольницу. Основные действия против ордынцев велись во времена «великой замятни» — переворотов, гражданских войн и безвластия в Золотой Орде второй половины XIV века. Первая половина 1380-х годов прошла под флагом опустошительных походов ушкуйников на земли от Костромы до Астрахани. Ушкуйники походя грабили и русские города, страдали Муром, Кострома, Нижний Новгород. Булгары, потом и татары мстили русским за разбои на Оке и Волге — и снова страдали русские города и деревни. Повольники прекрасно владели оружием, навыками боя, способами быстрого продвижения, бывало, они терпели поражение, но чаще им сопутствовала удача. На каком-то этапе ушкуйничество переродилось в хорошо организованный разбой. В 1479 году после ликвидации независимости Новгородской земли Иван III запретил ушкуйничество. По его приказу с Хлыновым поступили, как и с Великим Новгородом: большая часть жителей была выслана в московские города, вместо них поселены столичные жители, главных «крамольников» казнили. Вполне вероятно, что часть населения Хлынова и других вятских городов сумела покинуть регион и скрыться от преследования. Некоторые современные историки Донского казачества выводят свой род казачий именно от этих новгородских (вятских) ушкуйников-хлынов. Но ушкуйничество не исчезло. В середине XVI века ушкуйники ходили в поход против татар в составе московской рати, до начала XVII века совершали набеги в Северную Карелию. Ушуйники, кто же они: герои, защитники земель, пионеры-землепроходцы или разбойники? И то, и другое, и третье. Два источника объединяют землепроходцев и ушкуйников: стихийное творчество народного духа и воля властвующих лиц. Книга вышла в серии «Исторические сенсации»: в версии В. Телицына нет места забитой и обескровленной Руси, стонущей под игом «злых татар», скорее наоборот, страдающей стороной не раз оказывались ордынцы. Сенсация, наверное, не в том, как выглядели не хрестоматийные отношения Русь–Орда. А в том, какой менталитет передали своим потомкам рассеявшиеся по землям русским ушкуйники, устроители вольного братства. Рабский?
Публикация
подготовлена
Еленой Зиновьевой
Редакция благодарит за предоставленные книги Санкт-Петербургский Дом книги (Дом Зингера)
(Санкт-Петербург, Невский пр., 28, т. 448-23-55, www.spbdk.ru)