Опубликовано в журнале Нева, номер 10, 2014
Невзглядова
Е. В. Блаженное наследство: Заметки филолога. СПб.: Журнал «Звезда», 2013. — 368 с. Тир. 500 экз.
Елена Всеволодовна Невзглядова —
известный петербургский критик, литературовед, эссеист, пишущий в основном о
русской поэзии двадцатого века, но не только о ней. В издательстве журнала
«Звезда» вышел сборник ее работ последних лет «Блаженное наследство». «Место
встречи» традиционно для автора и ее читателей: именно в этом издательстве
выходили предыдущие книги Е. В. Невзглядовой
(«Звук и смысл», 1998; «О стихе», 2005), и именно со «Звездой», а также с
«Новым миром», «Арионом» она постоянно сотрудничает.
Большинство вошедших в новую книгу статей, очерков, рецензий были первоначально
опубликованы в этих журналах. Теперь, когда они собраны под одной обложкой, и
тем более в составе своеобразной трилогии авторских сборников, можно увидеть,
из чего складывается мир научных и критических интересов автора, каковы его основные,
так сказать, силовые и направляющие линии.
Книга разнообразна по охвату имен и явлений (от классики до
современных молодых поэтов), но тон в ней задают три филологических жанра.
Во-первых — стиховедческая статья. Она в сборнике всего одна — «Уменье чувствовать
и мыслить нараспев. Как устроена стихотворная речь», но тем, кто следил за
прежними публикациями Е. В. Невзглядовой,
хорошо известно, что именно стиховедение есть своего рода ядро и главный нерв
ее литературоведческих занятий. Начиная с кандидатской диссертации, защищенной
в 1974 году в Пушкинском Доме, Елена Всеволодовна много занимается спецификой
стихотворной речи, выявлением ее принципиальных отличий от речи прозаической, а
именно — проблемой поэтической интонации. Сегодня она признается, что не все
задачи, поставленные ею в диссертации, были решены успешно, какие-то барьеры
остались непреодоленными, зато в статье «Уменье
чувствовать…» проблема ей поддалась — по крайней мере, на сегодняшний день,
ведь возможен и дальнейший поиск. Суть идеи, — внятно и логично, научно и при
этом популярно — изложенной в статье, такова: «Стихи отличаются от прозы
звучанием, интонацией. Эта интонация характеризуется особой перечислительной монотонией, близкой к напеву», а читатель стихов
проделывает «тайное лингвистическое задание: сличение фразовой интонации,
зависящей от лексики и синтаксиса, с монотонией
размера, обусловленной асемантической паузой». Асемантической исследовательница считает паузу между
стихами, имеющую чисто интонационное значение, нарушающую логико-синтаксические
связи в тексте. Можно возразить, что эта пауза не всегда асемантична.
Например, в строках «Роняет лес багряный свой убор, / Сребрит
мороз увянувшее поле» межстиховая пауза совпадает с синтаксическим делением
текста, и асемантической ее не назовешь, хотя
интонационное значение у нее все равно есть, да и последующие строки
(«Проглянет день как будто поневоле / И
скроется за край окружных гор»), с фактическим анжамбманом
(переносом фразы из строки в строку), работают на идею Е. В. Невзглядовой, представляющуюся
нам по сути верной, несмотря на возможные коррективы частного характера.
Другой жанр — литературный портрет, или очерк. Здесь у
Е. В. Невзглядовой три очень разных героя.
Но, при всей разности, есть нечто общее, связывающее и самих героев, и,
конечно, работы о них. Это общее — проблема соотношения этического и
эстетического. Очерк «Отречение» посвящен «позднему» Льву Толстому. Казалось
бы, об этом уже столько написано. Но напомним: советское литературоведение,
словно стесняясь религиозности писателя, все-таки обходило «острые углы»
проблемы. В постсоветское же время, в бурном потоке новых вопросов, духовные и
душевные поиски и метания наших классиков как-то отошли на второй план, и в
итоге вопрос об объективном толковании толстовской жизненной драмы остается
по-прежнему открытым. Е. В. Невзглядова
усматривает ее суть в противостоянии писателя «неизбежной конечности жизни»,
вытеснении страха перед смертью «радостным чувством приятия» ее; отсюда, по
логике автора очерка, и толстовская религиозность. Это путь «неожиданный,
недоступный для простого смертного». Возможно, неожиданной покажется такая
трактовка и кому-то из читателей, но аргументы Е. В. Невзглядовой — многочисленные цитаты из толстовских писем и
дневников. Герой другого очерка — православный священник, эмигрант Александр Шмеман, издание дневников которого (в 2005 году) и дало
повод к написанию работы. Ощущение «дара жизни» и «ужаса смерти» (здесь
Е. В. Невзглядова
кстати упоминает об «арзамасском ужасе» Толстого, и
уже выстраивается некий единый контекст); предпочтение разуму чувства (снова
возникает имя Толстого); земная, а не небесная природа религиозного чувства,
«благодати»; «нелюбовь к идеологии» — у Шмемана, по
замечанию автора очерка, «чисто художественная» (и здесь можно поразмышлять о
скрытых толстовских импульсах духовной жизни человека, с наслаждением,
оказывается, перечитывавшего «Войну и мир» и «Анну Каренину»); восприятие
творчества крупнейших литературных деятелей русской эмиграции (Набоков,
Бродский, Солженицын). Вот комплекс мотивов, на которых построен очерк о Шмемане. Отсюда тянется ниточка к третьему персонажу
Е. В. Невзглядовой — Георгию Адамовичу. Он
был знаком со Шмеманом, и эмигрантская судьба (у
каждого, конечно, своя) роднит эти фигуры. Но главное — в наследии Адамовича
Е. В. Невзглядова выделяет опять-таки бытийственные, метафизические категории — «пустоту и
непонятность мира», «атмосферу одиночества и отчаяния». Но у Адамовича-поэта
эти мотивы, по замечанию филолога, слишком литературны;
не жизнь, с ее «пустотой и непонятностью», а искусство и литература «возбуждали
его мысль», и оттого его проза, эссеистика, «похожая на стихи», получила
заслуженный успех.
Статья «Три поэта», посвященная творчеству современных
авторов — харьковчанки Ирины Евсы,
петербуржца Александра Танкова и владимирца
Дмитрия Кантова, — находится на границе между жанром портрета и жанром обзора,
который для пера Е. В. Невзглядовой тоже
органичен и представлен в книге целой серией работ. Они хороши своей панорамностью,
охватом разных литературных явлений. Такова,
например, статья «Ранние и поздние стихи», в которой русская поэзия увидена
(выборочно, конечно) и «по горизонтали», и «по вертикали». Автор
обращается последовательно к творчеству крупнейших русских лириков — Фета,
Ахматовой, Пастернака, Заболоцкого и других — и показывает, как соотносится
сравнительно раннее и сравнительно позднее творчество каждого из них. Очевидно,
способность к переменам (порой даже резким) есть свойство больших поэтов.
Значит ли это, что поздние стихи непременно должны быть «лучше»? Все не так
просто. Е. В. Невзглядова
слышит, например, в позднем творчестве Ахматовой «торжественность» и
«дидактичность», уводящие далеко от «прелестных, акварельных стихов» ее первых
книг. Но перемена в поэтическом мире объясняется «желаньем
компенсировать унижения, которым она подвергалась долгие годы». Нечто похожее
произошло с Заболоцким, в поздних своих стихах тоже дидактичным. И здесь
«виновато время — советский официоз послевоенных лет», «заскорузлое советское
сознание» (немного режет слух это выражение, употребленное по отношению к не
понявшему стихов Заболоцкого Твардовскому), вынуждавшее поэта «упрощать» свою
образность.
Чрезвычайно интересна и по постановке, и по творческому
воплощению еще одна обзорная статья Е. В. Невзглядовой
— «Афины и Иерусалим в русской поэзии». Дело здесь не в городах, как может
поначалу показаться. Идя вслед за Львом Шестовым, автором статьи «Афины и
Иерусалим», исследовательница усматривает в творчестве русских поэтов
соответственно «два основных начала европейской культуры: эллинское и
христианское». Первое из них — «область разума», второе — «территория Веры,
Откровения». Подсознательная сверхзадача поэзии — «полная гармония афинского и
иерусалимского начала», ощущаемая у Пушкина, Баратынского, Тютчева…
Жаль, что не успела попасть в сборник совсем свежая обзорная
статья «Сады в русской поэзии» («Звезда», 2013, № 10); надеемся увидеть ее, как
и статью «Нелюбовь к родине» (там же, № 3; ее полезно почитать новоявленным
«патриотам»), через несколько лет в следующей книге автора. А в сборнике
«Блаженное наследство», помимо крупных, программных статей, немало и
литературно-критической «смеси». Это рецензии на книги петербургских
литераторов, заметки по разным поводам, даже фельетоны. Читатель на страницах книги
не соскучится, не утомится «академизмом». Но и не утратит концептуальной
смысловой нити той или иной статьи.
И последнее. У книги очень точное название (позаимствованное из стихов Мандельштама: «Я получил блаженное наследство — / Чужих певцов блуждающие сны…»). Читая работы Е. В. Невзглядовой, ощущаешь, что литературный материал (так не подходит к нашему случаю это равнодушное слово) доставляет автору удовольствие. Если даже статья или рецензия написаны по заказу редакции журнала — критик «обживает» тему, и в тексте ощущается заинтересованно-личное отношение (тем более что она и сама лирический поэт; ее стихи публикуются под псевдонимом «Елена Ушакова» и выходили в Петербурге в нескольких авторских сборниках), которое передается читателю. «Что заставляет полюбить поэта? Вдруг, просыпаясь, еще ничего толком не осознав, ловишь знакомый звук, какую-то строку…» Или: «Скучно, господа! Заставила себя прочесть целую страницу…» Разборы и интерпретации на страницах книги «Блаженное наследство» подпитаны любовью к слову и тонкой интуицией — и, напротив, раздражением от чьей-то неудачи. Но даже и такое раздражение — не следствие категорического желания «немедленного исправления» читательского вкуса, как показалось обозревателю в журнале «Знамя» (2014, № 4), а оборотная сторона все той же любви.
Анатолий Кулагин