Опубликовано в журнале Нева, номер 1, 2014
Наиль
Измайлов (Шамиль Идиатуллин). Убыр.
СПб.: Азбука, Азбука-Аттикус, 2012.
Несмотря на то, что к young adult, «юным взрослым», в психологии относят людей старше
двадцати, этот термин вошел в книжную культуру зарубежья как обозначение литературы
для аудитории, располагающейся в близких к тинейджерству,
хотя и немного иных рамках. Young adult
fiction предназначен для всех от
пятнадцати-шестнадцати и до двадцати двух, иногда двадцати трех лет. Героями
произведений янг-адальта становятся «старшие
подростки», а тема взросления и становления личности в таких историях, как
правило, одна из главных.
Казанскому подростку из романа «Убыр»,
вынужденному спасать сестру и себя от нечисти, всего
четырнадцать, но роман о нем — отличный пример этого жанра, постепенно появляющегося
и на нашем книжном рынке.
В аннотации «Убыр», получивший в
2012 году премию Крапивина, назван мистическим триллером, на всех сетевых
каталогах он имеет тег «хоррор» или «ужасы», и, в
общем, это правда — напугать он способен, но все-таки это в нем не главное. Тем
не менее нельзя не отметить способ, которым это было
сделано.
Начало романа больше всего походит даже не на детскую
страшилку, а на крипипасту, жанр анонимной сетевой
прозы, берущей начало, должно быть, именно в детском страшном фольклоре. В жизнь героя-рассказчика (почти обязательно — я-рассказчика)
вторгается неведомое, от которого нельзя ни спрятаться, ни скрыться, любая
борьба с которым обречена на поражение. Это не проклятие и не следствие
ошибок или нарушений запретов. В детских городских страшилках, как в любом
фольклоре, следствие вытекает из причины — говорили девочке или мальчику не надевать
красные носки, а они взяли и надели, назло, или забыли, или так, от скуки, и
носки им все ноги объели. Герои крипипаст — обычные
люди, не хорошие и не плохие, а зло и ужас приходят к ним случайно, слепо. В
этом нет никакой логики, а справедливость в таком случае отсутствует как класс.
Герой «Убыра» ничего плохого не делал — просто жил со
своей семьей, и его отец и мать, милейшие люди, поступили обычно, поехав на вид
поминок родственника в село, и, уж конечно, тот факт, что они хотели привести
кладбище в порядок и возмущались какими-то вандалами, сдвинувшими там могильные
камни, заслуживает только одобрения. Как и то, что они пошли поправить эти
камни. И все, что они получили за свою обычную жизнь и недурные поступки, — нападение
убыра, нечисти-прорвы,
водящейся на кладбищах, жрущей людей и влезающей в их
тела, чтобы искать себе новых жертв. Родители Наиля
привезли голодного убыра в Казань внутри себя, как
вирус, даже не зная, что они заражены. А зараза — это всегда возможность
эпидемии, и первыми под удар попадают близкие.
Наиль ни при чем
совсем, целиком и полностью, но именно ему приходится спасать от зла и себя, и
сестру, и всю семью, хотя сам он об этом, как бы сказать помягче,
не просил. И выглядит все это совсем не так, как положено героике.
Но у крипипаст не бывает
хеппи-эндов (исключая те случаи, когда герой успевает умереть до того, как
нечто его настигнет), и саспенс и ощущение
безнадежности, присущие крипипастам, почти исчезают
на следующем уровне — настоящем фольклорном. В качестве декорации он присутствует
почти всегда, включая и первый блок текста, но начинается явно, торча посреди
текста, как памятник Проппу, в эпизоде с «сараем»,
«девочкой» и «свиньями». Герой минует границу, после чего начинается
формально-магическая сторона инициации, то есть перехода в следующую категорию,
взросления (это, кстати, было косвенно упомянуто в тексте им самим — герой сравнивал
процесс, который должен был произойти у волшебницы-старухи, с обычаем каких-то
аборигенов, хотя само слово восьмиклассник Наиль так
и «не вспомнил»).
Фольклор, который использует автор, татарский, и это на
редкость удачный выбор для ужасов сам по себе, без всяких дополнительных
критериев (которые здесь, конечно, есть). Европейские
страшилки давно приелись, знакомое уже не страшно; славянская низовая мифология
способна подарить не одну бессонную ночь, но, к сожалению, даже лучший из
лучших вряд ли смог бы написать ее так, чтобы отогнать набор из лаптей,
богатырей и самоваров, — банальный «фон» леса средней полосы тянул бы за собой
у читателя, особенно нужной возрастной категории, ассоциативный ряд, далекий от
страха. Татарская мифология в этом смысле бьет без
промаха — с жуткими названиями нечисти и проклятий, близкими «на слух» к
чему-то старинному, древнему даже для русскоязычного читателя; врезки слов и
выражений, когда идет речь о вещах, имеющих двойное дно, на татарском и
древнетюркском, «сбивающим» привычное к европейским языкам восприятие сочетаний
латинских букв; иными словами, тому, кто не знаком с мифами и языком
этого народа, будет даже страшнее, чем что-то о нем знающему, хотя сведущий носитель,
безусловно, найдет в тексте особую прелесть.
Переход от безнадежного саспенса крипипасты к основному сюжету достаточно резок, и даже
великолепный язык, ловко меняющийся от подросткового почти жаргона в «бытовых»
ситуациях к образному, сплошному потоку в моменты страха, размышлений или снов,
не делает его менее заметным. Действие повернуло на полном ходу. Этим, кстати, обсуловлен ряд разочарованных отзывов на лайвлибе, фантлабе и других
площадках — те, кто ждал от «Убыра» завершения ужаса крипи, старательно выстраиваемого первые пятьдесят страниц,
в итоге его не нашли: роман оказался о другом.
Очень большое количество книг для подростков на русском языке
сейчас вариации на тему «Гарри Поттера», — потому что
это удобно: тема взросления в сочетании с интересными для описания и чтения
магией и сражениями. Технически в основной части романа мы видим нечто схожее,
только разбавленное френетикой, страхом, основанным
на физических повреждениях и отвращении (с упором на этновариант
зомби-темы), и в некотором роде боди-хоррором,
пугающими трансформациями тела. Но все опирается все-таки на
сказочную схему, правда, с современными вариациями — трудно было отказаться от
насмешки над «избранничеством», и то, что герой с точки зрения сказки
самозванец (кинжал-то его роду по-настоящему не принадлежит, и он не борец с
нечистью «по крови», что в мифе весьма важно), не мешает ему сделать свой,
личный выбор. Он не подходит для нужной роли, но знает, что должен
защитить сестру, и поэтому берет на себя ответственность, которая могла бы ему
не принадлежать, понимая, чем это может для него закончиться.
Завершается схема тоже, впрочем, не совсем обычно. В
последний момент герой еще раз встает перед выбором, и «правильный» по-сказочному, по-схематичному
поступок уничтожения зла получает индивидуальную окраску. Герой задумывается о
том, что происходит, отказывается от действия, должного настоящему фольклорному
герою, — прямого, без раздумий, уничтожения зла, — и снова берет
ответственность под собственную жизнь, не убивая безвинную кошку, оболочку, в
которую временно влез убыр. Он прогоняет тварь из
животного и только потом уничтожает нечисть, которая
могла и напасть, и ускользнуть, и на этот риск идет совершенно сознательно. Это
окончательно взрослые поступки; инициация мальчика завершена не в тот момент,
когда старуха «подарила» ему волшебные способности, как всем подросткам в
старину, а именно в этот.
Почему «юные взрослые», а не «юношество»? Это слово за века
обросло важными и нужными смыслами — обновления, молодых сил и стремлений. Но
герои янг-адальта — просто подростки, которые
взрослеют, а мир требует от них этого сейчас, жестко и не откладывая. Очень
часто жанр этой части детской литературы — именно ужасы или мистика, и,
быть может, потому, что сегодня процесс взросления
пугает подростков. У нашего мира давно уже нет обрядов инициации, после которых
дети приходили в племя или клан как полноценные взрослые люди, со всеми правами
и обязанностями. Никакая волшебная наставница вроде dдw дni больше не сможет
ввести человека за руку на следующий этап. Время меняется, и это правильно, и
литература, детская и взрослая, отражает эти изменения. Мальчику Наилю было страшно, но он стал взрослым сам — взяв на себя
ответственность, и это, наверное, самый правильный способ взрослеть.
Юлия Березкина