Публикация Елены Зиновьевой
Опубликовано в журнале Нева, номер 9, 2013
Елена Крюкова. Царские врата: роман. М.: Эксмо, 2013. — 352 с. — (Судьба в зените. Проза Елены Крюковой).
Она, героиня романа, ненавидит войну. И себя за то, что ей приходится убивать — убивать молодых русских солдат, ибо она снайпер и воюет на чеченской стороне. Понимая: это не ее война и не война русского народа. Алена, юная провинциальная девчонка, хорошая девочка, попала на нее случайно: одна страстная ночь с заезжим морячком, беременность, аборт, отчаяние. Ее, наделенную редким талантом — без промаха попадать в цель — «приглядели» понимающие люди. Она прошла специальную подготовку, за время «учебы» наконец получила возможность роскошно кормить своих родителей и бабушек, татар и русских, самым вкусным, самым дорогим. А потом — была война, где надо «работать», надо убивать. Здесь смерть — такое же искусство, как другие искусства, такой же товар, как другие. А она очень боится смерти. Но после того, как была вынуждена расстрелять чеченскую семью, в том числе и совсем кроху, лежащую на руках матери, она пыталась покончить жизнь самоубийством. Не удалось. Это первая часть романа, «Снайпер»: морок и хаос войны, кошмар, из которого нет выхода. Рельефно прописанные сцены, эпизоды — и погружение во внутренние переживания девушки, которая, вопреки всему, пытается спасать тех, кого может — детей и взрослых. Вторая часть, «Святая», это уже жизнь Алены в родном городе, жизнь после не ее войны. Вернулась она домой с ребенком — сына родила в полуразрушенной сакле, под взрывы снарядов. И начинается другой путь — воцерковление невоцерковленного человека, мало знавшего о Боге, не умевшего молиться, не желавшего знать, что делала ее душа. Это путь любви, путь служения слабым, обездоленным, беззащитным: уборщицей в больнице, санитаркой в родильном доме, заботливой помощницей престарелым и сирым соседям, провожающей их и в последнюю дорогу. Она полюбила людей. «Мать. Я — мать. Мать не только моему сыну. Я просто мать, я мать всех живых и живущих. А может, всех рожденных и нерожденных. А может, и всех мертвых, не знаю. Такое чувство, как любовь. С ним ничего не сделаешь». Со словом любви Алена придет и в мечеть, и в синагогу, и к кришнаитам, ибо обретенный Бог-любовь для нее нечто большее, чем православный храм. Обретя веру в Бога, она сама совершит чудеса, и чудеса будут свершаться вокруг нее. Грехи — а среди них аборт, убийства, принятие мусульманства, — будут прощены, пред ней откроются Царские врата, ведущие к престолу Господню. Вторая часть — фактически «житие» Алены, где насыщенная внутренняя жизнь героини точно сопряжена с жизнью прозаической и реальной: безденежье, рост цен и квартплаты, ежедневная борьба за выживание, вторжение в, казалось бы, мирную жизнь криминала. При всей своей внешней простоте — преображение грешницы в праведницу, своеобразная яркая иллюстрация к речению: «Претерпевший же до конца спасется» (Мф. 24. 13), — роман сложен, прекрасно сложен. Наверное, общим местом станет такая характеристика творчества Елены Крюковой, как проза, в которой сливаются вместе слово, звук, цвет. Музыкант по образованию, арт-критик, куратор и автор ряда художественных проектов, пребывающий в среде художников, она действительно синтезирует три вида искусства. Музыкант — в построении композиции, в звучании и переходах тем, в изменении ритмики повествования. Художник — в изображении сцен и даже внутренней жизни героев яркими мазками, короткими, обрывающимися фразами. Даже главы в романе — не главы, а фрески, названия которых — изображения на Царских вратах: белый голубь, льющееся из кувшина красное вино, играющая серебряная рыба… И так до изображения золотой чаши на вратах. Осмысленные символы, увязанные с содержанием глав. Если что и превалирует в этом синтезе искусств, то все-таки Слово и Мысль. Это необычайно эмоционально напряженное повествование. Оно ведется от лица самой Алены: прерывистый поток сознания; беседы с нерожденным сыном и неизгладимое чувство вины за это первое в ее жизни убийство — аборт. Повествование ведется и от авторского лица: выразительные эпизоды из жизни Алены, ее сны и видения, в которых к ней приходят и нерожденный сын, и расстрелянный ею младенец, и Богородица, и Христос. В повествование включены и монолог ребенка, которому не суждено было родиться, но суждено испытать ужас преждевременной своей гибели, и монолог ребенка, на свет являющегося, и поток сознания Ивана, сына Алены, чью жизнь она отмолила у Бога. О себе Алене рассказывают Руслан, глава отряда боевиков, который хорошо поставил ей руку, научил отлично прицеливаться и привез в Чечню; и Ренат — возлюбленный Алены и отец ее ребенка. Полифония — еще одна характеристика, утвердившаяся за прозой Елены Крюковой. Алену Бог простил, ибо «Я пришел не к праведникам, а к грешникам. Разве войну развязывают праведники? Разве друг в друга праведники стреляют?» Простит ли Алену читатель? Это тяжело. Собственно, книга — о сосуществовании в душе одного человека и Божьей благодати и демонической ярости, Добра и Зла, о покаянии, о прозрении души, мечущейся в потемках, о жизни и смерти, в конце концов, о нравственном законе, едином для всех людей, в независимости от их вероисповедания: не убий.
Антон Бакунцев. И. А. Бунин в Прибалтике. Литературное турне 1938 года. М.: Дом русского зарубежья им. А. Солженицына, 2012. — 156 с.: ил.
Весной 1938 года русский писатель-эмигрант, лауреат Нобелевской премии Иван Алексеевич Бунин совершил трехнедельное литературное турне по странам Балтии. В Каунасе, Риге, Даугавпилсе, Тарту, Таллине писатель выступал перед местной многонациональной публикой с чтением своих воспоминаний и рассказов. Имя его было хорошо известно всем интеллигентным жителям Прибалтики вне зависимости от национальности. Не обходили писателя вниманием и критики. На протяжении всей поездки русская и «туземная» общественность Литвы, Латвии, Эстонии выказывала Бунину разнообразные знаки внимания, устраивала в его честь банкеты, приемы, знакомила его со своей культурой. Пресса неустанно вела летопись пребывания нобелевского лауреата на прибалтийской земле: тон газет (особенно русских) был неизменно благожелателен, а иногда и восторжен. Однако это была лишь внешняя, парадная сторона бунинского визита. Не все прибалтийцы радовались прибытию нобелевского лауреата. Местные шовинисты и «прогрессисты», многие представители русских колоний испытывали неприязнь к «белоэмигранту» Бунину. Часть русских прибалтийцев надеялась, что в Бунине они найдут «общерусского вожака» для тех, кто живет на чужбине. Самого Бунина, уставшего от вечного безденежья, сборы с творческих вечеров интересовали больше, чем внутриполитическая ситуация в прибалтийских странах и проблемы русских диаспор. Мемуаристы оставили противоречивые отзывы о приезжем лауреате: «пренеприятный человек», «грязный старикашка», «холодный, замкнутый, недоступный», умный и остроумный собеседник, «превосходный чтец». Противоположны оценки его выступлений: от полного провала до несомненного успеха, от пустых аудиторий до переполненных залов. У каждого из мемуаристов были свои личные причины выносить «исторические» вердикты. Изменчивы были и настроения, и поведение самого писателя: ему было уже семьдесят семь лет, он уставал, неумеренные похвалы — такие, как сравнения с Шекспиром, — заставляли его замыкаться. Бунин впервые посещал Прибалтику, но связи с местными русскими периодическими изданиями поддерживал, переписывался с некоторыми русскими литераторами, художниками, общественными деятелями, осевшими в Прибалтике после 1917 года. Прибалтика его интересовала давно, он был уверен, что «по крайней мере один из моих далеких предков был еще при Василии Темном выходцем не то из Литвы, не то из Польши, и фамилия наша была не Бунины, а Бунковичи или Буйновские. И только Иван Грозный переименовал нас — не знаю уже, за какие грехи — в Буниных». Вопрос о происхождении Буниных остается открытым. Самые интересные встречи ждали Бунина в Эстонии: он впервые увиделся с двумя молодыми женщинами: с В. Шмидт и М. Карамзиной, с которыми состоял в переписке — они посылали ему на суд свои стихи. В поезде, направлявшемся из Тарту в Таллин, он встретился с Игорем Северяниным — так произошло их очное знакомство. Неожиданной оказалась встреча с девушкой, в которую Бунин был влюблен в юности. Литературное турне 1938-го — отнюдь не белое пятно в личной и творческой биографии Бунина. Но до сих пор публикации носили фрагментарный характер, в них допускались фактические неточности и разночтения. Антон Бакунцев не только воссоздает во всех подробностях обстоятельства бунинского визита в Прибалтику, но и развенчает мифы, годами создававшиеся вокруг него. Книга основана на документальных материалах, как уже опубликованных ранее, так и доселе неизвестных: публикации в русской и национальной прессе довоенной Прибалтики, мемуары, письма, дневники очевидцев событий, документы из фондов государственных архивов России, Литвы, Латвии и Эстонии. Среди ранее не входящих в научный оборот — официальные документы, напрямую связанные с организацией турне и обнаруженные автором в национальных хранилищах Литвы, Латвии, Эстонии. Скрупулезно воссозданы хроника и атмосфера бунинского турне, дан экскурс в историю русских диаспор Прибалтики 1920–1930 годов: положение русских эмигрантов, не получивших гражданства страны пребывания, языковые притеснения, разная степень лояльности по отношению к русским беженцам в странах Балтии. Книга дополнена стихотворениями русских поэтов Прибалтики, посвященными Бунину.
Владимир Туниманов. Лабиринт сцеплений. Избранные статьи / Ответ. ред. С. Н. Гуськов; составители Н. Л. Сухачев, С. Н. Гуськов; вступительная статья Н. Л. Сухачева и М. В. Отрадина. СПб.: Издательство «Пушкинский Дом», 2013. — 592 с.
Владимир Артемович Туниманов (1937–2006) почти сорок лет проработал в ИРЛИ (Пушкинский Дом). Главный научный сотрудник института, доктор филологических наук, президент Российского и вице-президент Международного обществ Достоевского, он оставил более двухсот научных трудов. Он принимал участие в подготовке и редактировании академических собраний сочинений Ф. Достоевского и И. Гончарова. Его комментарии к собраниям сочинений являются классикой жанра. Ф. Достоевскому, Н. Лескову, И. Гончарову исследователь отдал большую часть жизни. Сегодня без обращения к трудам В. Туниманова вряд ли возможно изучение творчества этих писателей, так же, как и творчества Замятина, которому ученый также уделял пристальное внимание. В сфере научных интересов В. Туниманова находились и такие участники «брани умов» в литературной и общественно-политической жизни России, как Герцен и Л. Толстой, не говоря о многих других, хорошо известных или почти забытых. Интеллектуальная смелость и академическая точность, безграничная эрудиция, тонкая ирония — черты, которые сформировали неповторимую творческую манеру ученого. Предметом изучения для него являлась не только совокупность текстов, но также (и прежде всего) осмысление реалий конкретной эпохи, стоящих за текстом. В центре читательского (и исследовательского) внимания В. Туниманова всегда оставались отношения автора со своим окружением, человеческие переживания писателя и его «круг чтения», идеологические и эстетические установки, влияющие на построение текста. Он умел видеть писателя в большом пространстве русской и мировой литературы, осмыслять историческую преемственность, продолжение традиций и их устремленность в будущее. В. Туниманов исследовал творческие переклички писателей, «лабиринт сцеплений» во взаимосвязях — Достоевский и Глеб Успенский, Достоевский и Салтыков-Щедрин, отголоски девятого тома «Истории государства Российского» в творчестве Ф. Достоевского, Аполлон Григорьев в письмах и «Дневнике писателя» Достоевского. «Лабиринты сцеплений» усложнялись, возникали комбинации, ожидаемые и неожиданные: Достоевский, Л. Толстой, Рюноскэ Акутагава; Достоевский, Страхов, Л. Толстой; Лесков и Л. Толстой; Лесков и Замятин; Гончаров и Лесков; шекспировские мотивы в романе И. Гончарова «Обломов». Особый взгляд, особое отношение у исследователя было к кавказским повестям Л. Толстого — «Казаки», «Хаджи-Мурат» — детство и юность В. Туниманова прошли в Грозном. Об основных вехах творческого и жизненного пути В. Туниманова подробно рассказано во вступительной статье. Сборник подготовлен друзьями и коллегами Владимира Артемовича Туниманова к его 75-летнему юбилею, в нем собраны не переиздававшиеся ранее статьи из отечественных и зарубежных научных изданий, опубликованные в период с 1965-го по 2006 годы. Конечно, в книгу вошли не все работы выдающегося петербургского ученого, но представленные статьи в достаточной мере отражают широту и разнообразие его научных интересов, дают возможность оценить вклад В. Туниманова в изучение русской литературы XIX–XX веков и ее международных связей. «Злоба дня» все дальше уводит нас от изящной словесности. Ученый, посвятивший изучению русской классики всю жизнь, еще в 1995 году с горечью констатировал: «Но Толстого давно нет, и в его произведения все реже и реже заглядывают граждане бывшего СССР… Возможно потому, что очень уж низко пал нравственный уровень общества и так смешались все понятия, что не отличить добра от зла, хорошее от плохого. Почти всегда строгий и нравоучительный Толстой вызывает у современных нуворишей лишь досаду, а то и кривую пренебрежительную ухмылку. А иногда кажется, что в моей стране просто разучились читать настоящую литературу, особенно старую, отношение к которой стало предельно равнодушным». Работы В. Туниманова позволяют осознать глубину, вневременной смысл русской классической прозы, ее непреходящую ценность.
Михаил Жирохов. Семена распада: войны и конфликты на территории бывшего СССР. СПБ.: БХВ-Петербург, 2012. — 688 с. — (Окно в историю)
В 1991 году распался Советский Союз, громадная страна, занимавшая одну шестую часть суши. Произошла переоценка ценностей у бывших «подчиненных», ставших «независимыми субъектами» международных отношений. Вспомнились старые обиды, появились претензии к соседям. Это вылилось в шесть крупных войн, двадцать военных столкновений и сотню конфликтов на межгосударственной, межэтнической, межконфессиональной, межклановой почве, сопровождавшихся жертвами среди населения и огромным количеством беженцев (особенно среди русского населения). В книге представлен ясно изложенный и очищенный от идеологических наслоений обзор сведений, необходимых для понимания сути постсоветских конфликтов. Михаил Жирохов предлагает системный и целостный подход к изложению известного материала, тем более важный, что под напором новой реальности события быстро стираются. По сути — это фундаментальная работа для будущих историков, хотя автор не сомневается, что время принесет новые факты и свидетельства, которые прольют дополнительный свет на события, охватившие постсоветское пространство, или детали, находящиеся сейчас за семью печатями. В сфере внимания исследователя, военного историка, находятся Крым — сталинское наследие и возвращение депортированных народов, кровавый передел в Приднестровье; Узбекистан — события в Фергане 1989 года, Кыргызстан — события в Оше, гражданская война в Таджикистане, конфликт вокруг Нагорного Карабаха, три войны в Грузии, осетино-ингушский конфликт, Чечня как незаживающая рана России. А также три «цветные» революции: «революция роз» в Грузии, «оранжевая революция» на Украине и «революция тюльпанов» в Кыргызстане. Автор использовал исключительно открытые источники: газетные и журнальные публикации, воспоминания очевидцев (как опубликованные, так и не предназначенные по тем или иным причинам для печати), обобщающие работы историков и политологов по различным аспектам конфликтов. М. Жирохов включил в работу максимально возможное количество документов и источников, чтобы каждый читатель мог сделать свой собственный вывод о том или ином событии. Некоторые главы снабжены списком литературы. Общий взгляд на происходящее изложен в первой части книги, посвященной конфликтам и их роли в истории. М. Жирохов делает экскурс в прошлое и обращается к итогам Первой мировой войны, когда распад многонациональных империй — Австро-Венгерской, Российской, Османской, Германской — привел к возникновению малых многонациональных государств, имевших друг к другу политические и территориальные претензии. Перекраивание национальных, экономических, этнических границ вызвало взрывной рост нестабильности. Кроме того, практика показала, что этнически чистые национальные государства создать невозможно. Пока все нации живут в одной империи, они вроде бы равны в своем бесправии, а вот когда одни становятся вдруг независимой нацией относительно своего государства, а другие остаются несамостоятельными — у них прибавляются и обиды, и готовность бороться за независимость. М. Жирохов не первый и не единственный исследователь, который высказывается в защиту империй. Версальская система мирового порядка создала прецедент перекраивания Европы по этническому признаку и положила начало непрекращающейся битве между двумя принципами: «правом наций на самоопределение» и неприкосновенностью границ суверенных государств. Россия также во внутренней своей политике столкнулась с неразрешимой дилеммой между правом национального меньшинства на самоопределение или (и) сохранением территориальной целостности государства. История показала, пишет М. Жирохов, что мировому сообществу нельзя безоговорочно поддерживать сепаратизм, ибо это лишь усиливает эскалацию насилия и нарастание количества беженцев. Анализируя общие факторы для всех этнических и этнотерриториальных конфликтов, автор останавливается на особенностях, усугубляющих обстоятельства распада Советского Союза. Большинство республик, входящих в состав СССР, являлись административными, а не этнополитическими образованиями и практически не имели исторических корней и параллелей. Границы республик намеренно проводились так, чтобы разделить крупные этнические группы между двумя или большим количеством республик. Частые и произвольные изменения административных границ за советский период способствовали эскалации территориальных требований и возгоранию межэтнических конфликтов, особенно после распада СССР. В скрытой форме многие этнотерриториальные споры существовали в Советском Союзе и даже в царской России, но выплеснулись наружу в период ослабления центральной власти. Фактически распад СССР явился не причиной большинства ЭТК в постсоветском пространстве, а катализатором их обострения. И если в бытность СССР любые проявления национализма подавлялись, то с распадом империи, они запылали открыто. Отличительная черта большинства конфликтов на постсоветской территории — роль местных коррумпированных кругов, которые умело использовали провалы в сфере национальной политики для разжигания межнациональной розни. На конкретном материале, детально рассматривая индивидуальные особенности конкретных конфликтов на постсоветском пространстве, автор приходит к выводу, что их возникновение и развитие подчиняются общей логике, а также часто характеризуются схожими «сценариями». И все-таки, от классики не уйти: все семьи счастливы одинаково, каждая — несчастна по-своему.
Михаил Ломоносов. Древняя Российская история от начала Российского народа до кончины великого князя Ярослава Первого, или до 1054 года. СПб.: Гиперион, 2012. — 344 с.
В книгу вошли основные исторические труды М. В. Ломоносова: «Древняя российская история от начала российского народа до кончины великого князя Ярослава Перваго или до 1054 года…», «Краткий Российский летописец с родословием», «Описание стрелецких бунтов и правление царевны Софии», а также героическая поэма «Петр Великий», «Краткое описание разных путешествий по северным морям и показание возможного проходу Сибирским океаном в Восточную Индию», письма и записки разных лет. Как истинный энциклопедист, М. Ломоносов проводил изыскания в самых разных сферах научного знания: астрономия, приборостроение, география, химия, геология, литература. Как истинный сын Отечества, он не мог не принять участия в острой борьбе против норманнской теории, отрицавшей самостоятельное развитие русского народа, — история отнюдь не сегодня стала полем битвы. Отсутствие серьезных исторических трудов по истории земли русской, по истории России, наносило заметный ущерб репутации страны, столь мощно заявившей о себе в XVIII веке, являлось почвой для исторических инсинуаций. И Ломоносов ответил, ответил серьезным исследованием, опирающимся на солидную, как мы сказали бы сегодня, источниковедческую базу: Прокопий Кесарийский, Плиний, Курций, Солин, Катон, Птолемей, Страбон, Нестор… Ломоносов проработал Законы Ярослава, большой Летописец, первый том работы Татищева, книги Крамера, Вейселя, Гелмонда, Арнольда и другие, читал российские академические летописи. Он со знанием дела писал о величии словенского народа, о чуди, о варягах вообще и варягах-россах, о происхождении и о древности россов, об их переселениях и делах, об этногенезе русских и истинной истории формирования русской государственности, где отнюдь не варяги-скандинавы играли главенствующую роль. Выдвинутая Ломоносовым теория славяно-чудского происхождения Древней Руси была принята позднейшей историографией. Ломоносов опроверг мнение ряда иностранных историков об отсталости древнерусского народа, сделав вывод: «Возрастая до толикого величества Россия и восходя чрез сильные и многообразные препятства, коль многие деяния и приключения дать могла писателям, о том удобно рассудить можно. Из великого их множества немало по общей судьбине во мраке забвения покрыто. Однако, противу мнения и чаяния многих, толь довольно предки наши оставили на память, что, применясь к летописателям других народов, на своих жаловаться не найдем причины. Немало имеем свидетельств, что в России толь великой тьмы невежества не было, какую представляют многие внешние писатели». Ломоносов не изолировал отечественную историю от истории европейской, выявлял сходства и различия в исторической жизни разных народов, обращая особое внимание на роль славян на международной (как мы сказали бы теперь) арене. Как гражданин страны, находящейся на подъеме своего развития, Ломоносов не испытывал ни комплексов исторической неполноценности, ни чувства вины за дела минувших лет. Его исторические работы имели целевое назначение — они должны были служить формированию национального самосознания, воспитанию патриотизма, экономической, политической независимости России, культурному росту народа. Он и не скрывал этого: «Велико есть дело смертными и преходящими трудами дать бессмертие множеству народа, соблюсти похвальных дел должную славу и, пренося минувшие деяния в потомство и в глубокую вечность, соединить тех, которых натура долготою времени разделила. Когда вымышленные повествования производят движения в сердцах человеческих, то правдивая ли история побуждать к похвальным делам не имеет силы, особливо ж та, которая изображает дела праотцев наших?» Отрабатывая отдельные разделы «Российской истории», Ломоносов составляет «Краткий российский летописец с родословием», где в сжатой форме излагались все основные события русской истории с 862-го по 1725 год. Книга облегчала пользование летописями и другими историческими документами, давала краткий, но содержательный свод исторических фактов. Можно сказать, по свежим следам составлял Ломоносов описание стрелецких бунтов и правление царевны Софии. В своей поэме, Петру I посвященной, он возвеличивал Петра, его заслуги во имя России. Труды историков века XIX — Карамзина. Соловьева, Ключевского — потеснили исторические работы Ломоносова: не тот язык, масштаб, концепция. Не очень-то востребованы оказались они и в ХХ веке, фактически доступ к ним имели только специалисты. В 2011 году мировая общественность отметила трехсотлетие со дня рождения великого русского ученого-энциклопедиста, в честь этого события отечественные издательства выпустили не одно издание исторических трудов Ломоносова. В контексте современных исторических споров обратиться к трудам Ломоносова полезно, они несут так недостающий нынешнему общественному сознанию заряд оптимизма: «Народ российский от времен, глубокою древностию сокровенных, до нынешнего веку толь многие видел в счастии своем перемены, что ежели кто междоусобные и отвне нанесенные войны рассудит, в великое удивление придет, что по толь многих разделениях, утеснениях и нестроениях не токмо не расточился, но и на высочайший степень величества, могущества и славы достигнул. Извне угры, печенеги, половцы, татарские орды, поляки, шведы, турки, извнутрь домашние несогласия не могли так утомить России, чтобы сил своих не возобновила. Каждому несчастию последовало благополучие большее прежнего, каждому упадку — высшее восстановление; и к ободрению утомленного народа некоторым Божественным Промыслом воздвигнуты были бодрые государи».
Сергей Кузнецов. Строгоновский сад. О почти исчезнувшем памятнике. СПб.: Коло, 2012. — 304 с.: ил.
Ушаковский мост, долгожданная Ушаковская развязка, станция метро «Черная речка», старинный особнячок рядом с ней, — такой знакомый городской пейзаж. И мало кто знает, что когда-то здесь, на берегах Большой Невки и Черной речки располагалась строгоновская дача, великолепный памятник русской культуры XVIII–XIX веков, памятник российского Просвещения. Этому практически утраченному, а потому забытому уникальному памятнику садового искусства с многочисленными постройками Андрея Воронихина и других архитекторов и посвящена данная книга. Расцвет дача пережила в 1790–1800-е годы при Александре Сергеевиче Строгонове, богатом вельможе, покровителе искусств, президенте Академии художеств. Мызу на Черной речке в елизаветинские времена приобрел еще его отец, архитектор Ринальди выстроил дом. Перестраивал дом уже Андрей Воронихин, взяв за образец Камеронову галерею Царского Села — новые времена, новые веяния. При активном участии Воронихина была создана парковая сюита, своего рода греко-римская рапсодия: стилистическое разнообразие павильонов строгоновского сада, по мнению автора, соответствовало маршруту Одиссея. Смыслообразующим памятником являлся античный саркофаг, украшенный рельефами на тему «опознание переодетого женщиной Ахилла на острове Скирос» и прослывшего в России «гробницей Гомера». Судьба монумента, приобретенного А. Строгоновым в 1770 году после победы русских кораблей при Чесме, занимала исследователей античности всей Европы еще в XVIII веке. Пока никому не удавалось представить полную картину нахождения, доставки в Россию и последующего изучения памятника. Не претендуя на окончательное исполнение подобной задачи, автор суммирует известные факты и излагает все имеющиеся версии. Сергей Кузнецов, более двадцати лет возглавляющий научный сектор «Строгоновский дворец» Русского музея, подробно рассказывает о каждом строении Строгоновского сада, о каждом павильоне и каждой скульптуре: дачи Александра Сергеевича и его сына, саркофаг Гомера, грот, скульптуры «Текстильщик» и «Нептун», Руинный мост… Затеи графа, масона, бывавшего за границей, вписывались в общую эстетику садов эпохи Просвещения, романтический парк нес философское послание: наслаждение жизни должно сопровождаться памятью о бренности существования. Строгоновский сад привлекал к себе и художников, и поэтов. Здесь бывали Пушкин и Гнедич, Некрасов и Блок. Серии видов строгоновской дачи создали художники С. Галактионов, Е. Есаков, А. Мартынов, и, конечно А. Воронихин. При А. С. Строгонове сложилась традиция массовых гуляний в саду: по широкой дорожке вкруг большого круглого луга совершала променад самая разнообразная, лишь бы прилично одетая публика. Устраивались и особые праздники. Увеселения на Черной речке, прекратившись ненадолго после смерти российского мецената (1811), вновь возобновились и уже беспрерывно продолжались более века, прежде чем революция начала ХХ века не остановила их окончательно. С. Кузнецов подробно рассказывает обо всех трансформациях Строгоновской дачи, затронувших и строения, и сам парк, обо всех этапах ее существования. Сгорали, уходили в небытие одни строения, появлялись новые. Дачу предков потомки стали рассматривать как источник дохода, неделимые земли сдавали в аренду. В середине XIX века на территории парка появилось «Заведение искусственных минеральных вод», его взял в аренду обрусевший швейцарец И. Излер, перенеся на российскую землю блестящий опыт европейских курортов, сам Николай I пользовался водами заведения. Позднее на территории сада расположились увеселительные заведения «Аркадия», «Ливадия», «Каскад». В 1908 году в бывшей даче А. П. Строгоновой отставной полковник, ресторатор Родэ открыл ресторан — «Вилла Родэ», ставший для россиян символом разврата. Тогда же граф С. А. Строгонов решил расстаться с изрядно обветшавшей дачей предков. Поднялся протестный хор — в прессе, среди любителей памятников старины и архитектуры: С. А. Строгонова обвиняли в небрежении семейным памятником, памятником прекрасного зодчества екатерининской эпохи. Но Строгонов согласился не на слом главной дачи, а лишь на перестройку, которую и осуществил архитектор Д. Шагин. Удивительно, но в таком виде дача просуществовала до 1969 года, пока на ее месте не возвели здание Военно-морской академии. После революции в Строгоновском парке росло до 800 деревьев ценных пород, но вырубили даже столетние дубы неописуемой красоты. В 1953–1955 годы Строгоновский мост (а история дачи — это и история переправ, в старом Петербурге водные артерии Петербурга использовали более активно, чем теперь, и нежели обычные дороги) заменен другим, названным Ушаковским. У устья выросли жилые дома. Что уцелело? Незначительный участок парка площадью 4,64 гектара с прудом, на берегу которого некогда стояла гробница. Фрагмент сада у метро «Черная речка», между улицей Академика Крылова и Приморским проспектом, — еще 2,55 гектара. Дача Салтыковой, урожденной Строгоновой, выдержанная в готическом стиле. «Саркофаг Гомера», поступивший в 1930 году в Эрмитаж. Скульптуры, перенесенные во двор Строгоновского дворца, что на Невском. Подробно изложенная история создания, бытования и увядания «райского уголка», каковым была строгоновская дача для многих поколений петербуржцев, дополнена иллюстрациями: панорамные и внешние виды дачи, виды внутренние, интерьерные, планы и акварели, зарисовки, гравюры, фотографии старинные и современные. Список иллюстраций занимает почти десять страниц.
Публикация подготовлена
Еленой Зиновьевой
Редакция благодарит за предоставленные книги
Санкт-Петербургский Дом книги (Дом Зингера)
(Санкт-Петербург, Невский пр., 28, т. 448-23-55, www.spbdk.ru)