Опубликовано в журнале Нева, номер 7, 2013
Алексей Евсеев. «Облако морале»:
Приключения студента в Мозамбике в 80-е годы. СПб.: Алетейя.
2013. — 80 с.
В 80-е годы граждане СССР если и выезжали за границу, то
только в турпоездки, преимущественно в страны
социалистические, или работали за рубежом под зорким оком КГБ. В 1982 году
рассказчик, которому исполнился 21 год, пятикурсник ленинградского филфака, был
направлен в Мозамбик переводчиком португальского языка. Мозамбик, бывшая португальская
колония, получившая независимость в 1975 году, активно отстраивала собственное
государство, экономику, приглашала иностранных специалистов, в том числе и из
СССР. Выбор ленинградского студента для зарубежной командировки Государственным
комитетом по внешним экономическим связям объяснялся тем, что выпускники МГУ себя
изрядно скомпрометировали: в нарушение правил несколько прекрасных и отважных
ребят, работая в Алжире, сели на паром и сгоняли на неделю во Францию… просто
посмотреть. Книгу открывает взятый из Интернета текст — основные правила
поведения советских граждан, выезжающих в капиталистические и развивающиеся
страны, выписка из протокола № 167 Секретариата ЦК КПСС. Советским гражданам за
границей категорически запрещалось многое: использовать для поездок автомашины
(кроме такси), принадлежащие незнакомым частным лицам; посещать ночные клубы и
другие места сомнительных увеселений; устанавливать или поддерживать
непосредственно или через других лиц связи с иностранцами, если это не вызывается
служебной необходимостью (о каждом таком случае докладывать руководству);
злоупотреблять спиртными напитками, появляться в общественных местах и на улице
в нетрезвом виде; продавать и обменивать личные вещи. Герою рассказа пришлось
жить и работать не в столице, а в джунглях на берегу Замбези, где ширина реки
достигает двух с половиной километров. Гипотетически там строили мост через
Замбези, который должен был соединить трассу Юг–Центр Африки, строили русские
(три человека), португальцы, немцы, болгары. Фактически строительство не
велось, при малейшем движении начинался обстрел со стороны партизан. Белых
специалистов в этих случаях эвакуировали в безопасные места, как правило, в
курортные городки на побережье Индийского океана, проживание и еду в лучших
гостиницах оплачивала принимающая сторона. Это было немаловажно: русские специалисты
получали немного, денег катастрофически не хватало, на берегу Замбези русские
промышляли охотой и рыболовством. По ходу рассказа автор не раз проясняет
советские реалии: что такое чеки, обязательные отчеты перед консулом о
продвижении по стране, русская колония, как за границей проявлялся загадочный
русский, а точнее, советский характер. «Например, не пользоваться прачечной и
стирать самим — а почему бы и нет, спрашивается! А потом натянуть веревку
от своего окна через газоны до ближайшей пальмы и развесить
на ней сушиться белье — ужасные выцветшие трусы и майки. Или после
работы переодеваться в старые вытертые треники с
оттянутыми коленками и обувать стоптанные сандалии и в таком виде └элегантно”
прогуливаться у бара на эспланаде перед центральным корпусом, или приходить в
бар └со своим” и с закуской и многое другое». Готовили себе пищу в номерах на
электрических плитках. Герой рассказа — а это автобиографические заметки —
много путешествовал по стране. Немыслимая скука уголка в джунглях, где не было
музыки, книг, телевидения, даже алкоголя, сменялась незапланированными
поездками в милые местечки на берегу Индийского океана (бегство от партизанской
войны), в крупные города и даже столицу (сдача анализов на малярию). Герой
рассказа постоянно нарушал все предписания: общался с иностранцами, посещал
«злачные» места, передвигался по стране в одиночку; появлялся в публичных
местах в нетрезвом виде. Порой он летал самолетом в первых классах, останавливался
в лучших гостиницах, ел в лучших ресторанах, встречался со знакомым директором
крупнейшей плантации, действовал без разрешения консула. Порой, спасаясь от
голода, что-то продавал по мелочам.
Среди «преступлений» — браконьерство плюс уголовщина:
по ошибке во время охоты с друзьями-болгарами старым грузовичком раздавили
вместо вожделенного буйвола старую корову, принадлежавшую местному партийному
руководителю. В общем, сплошные нарушения «Морального облика». Рассказчик жил
по правилу: чем больше нельзя по «Моральному облику», тем спокойнее и
безопаснее по жизни. И джунгли были лучше, чем город, жизнь там свободнее,
вдали от соглядатаев, доносчиков, начальства. Свои
способы «оттягиваться» находили и сограждане рассказчика. Забавные приключения
советского студента за границей хороши свежестью восприятия происходившего,
которое автор пронес через десятилетия. Авантюризм молодого советского человека
начисто лишен корысти, стяжательства, меркантильного расчета. Это молодая,
веселая, задорная книга уже приобретшего опыт человека, в которой нашлось место
и вполне серьезным заключениям, не меняющим общей оптимистической тональности
книги.
Евгений
Москвин. Лишние мысли. СПб.: Алетейя, 2013. — 180 с.
Евгению Москвину еще нет тридцати, но он уже немало
наработал: его произведения напечатаны в журналах «Октябрь», «Юность», «Нева»,
«Волга», «Сибирские огни», «Крещатик», вышли и
отдельные книги. В настоящий сборник включена повесть, давшая сборнику
название, и рассказы. Произведения странные, то вполне выстроенные сюжетно, как
«Таинственный Маевский», «Хвост ящерицы», «Сломанная шкатулка», «Ступени», то
сложенные из фрагментов жизней разных, не связанных между собой во времени и
пространстве людей, как «Созерцание фильма». Иногда это сложная вязь мыслей и
ассоциаций, как в рассказах «Странник», «Памятник», «Сумраки». В любом случае
это шарады, когда из отдельных сцен, из психологических этюдов читателю самому
предстоит сложить, угадать целое. Свои странные фантазии Е. Москвин вполне
умело вписывает в реальную действительность, с миром видимым, четким,
явственным он умеет работать. Примером тому служит жесткий, реалистически
выверенный рассказ «Неправильные люди», о детях на даче, где одной из героинь,
маленькой девочке, суждено умереть от рака, другому герою, мальчику, который
даже себе не хочет сознаться, что эта носатенькая
девочка ему нравится, придется принять ее смерть, первую в своей еще короткой
жизни. Но и здесь автор сосредотачивается не только на внешней стороне жизни,
но в не меньшей мере на психологии ребенка. Особенностям дет-
ской психики, детского восприятия мира посвящены еще
два рассказа сборника: «Виселица», «Памятник». Особенности творческого
восприятия мира и психология творца — музыканта, фотографа, художника —
отражены в рассказах «Таинственный Маевский», «Сломанная шкатулка», «Ступени».
Откровенной мистикой веет со страниц рассказов (или фрагментов какой-то
странной, неведомой жизни) «Странник» и «Газон». В небольшом сборнике представлены
рассказы разные — по объему, форме, содержанию, объединяют их стилистическое
единство, точность найденных выразительных средств, внимание к внутренней жизни
персонажа. Поработала ли рука опытного редактора, сам ли автор совершенствует
свой слог, но свойственных молодым авторам огрехов — нелепых словесных
конструкций и сочетаний, слов-паразитов, лексической бедности — у Е. Москвина
нет. Пожалуй, проблема есть в досадной незавершенности финала, как в рассказе
«Хвост ящерицы». Рассказ заканчивается прогнозом главного героя, как могло бы
разворачиваться действие дальше, — прием, который автор использует
неоднократно. Немаловажное место в рассказах и в повести занимает проблема
изменения мышления человека в современном материалистическом обществе. Безумие,
близкое паранойе, охватывает жильца многоквартирного дома («Жилец из 41-й квартиры»),
силящегося представить, что происходит в соседних квартирах. Шизофреническим
бредом одержим бывший пациент психиатрической
больницы, вообразивший (или действительно попавший в другой, гротесковый мир)
себя депутатом Государственной Думы: тут уж автор дает полную волю своей
фантазии, сатирически изображая народных депутатов, не имеющих представление о
том, как действует таинственное лобби, во власти которого все они находятся.
«Кто они? Мы и представления не имеем. Порой на некоторых из нас накатывает
апатия, возникает желание вырваться отсюда на свободу, однако мы здесь как в
ловушке…» В ловушке и русский народ. Безудержно смешно читать, как депутаты
принимают Земельный кодекс, занудно сверяя каждое
слово со словарем, перенося в закон словарные статьи. «Это ли нужно России?»
(повесть «Лишние люди»). Различными — реалистическими, вымышленными, но весьма
точными кальками с реалистического — могут быть миры Е. Москвина, но внутренний
мир человека, его мысли, его ощущения, чувства всегда превалируют. «Конечно,
только свою жизнь можно охватить, чужую никогда…. Особенно, если ты сам
придумал эту чужую жизнь». Эти чужие жизни Е. Москвин придумывает весьма убедительно,
его «шарады» требуют внимательного, сосредоточенного прочтения.
Игорь
Савельев. Терешкова летит на Марс: роман. М.: Эксмо, 2012. —
224 с. — (Открытие. Современная российская
литература)
Молод автор, молоды его герои, поколение, родившееся в начале
80-х годов ХХ века. На время действия
романа, а это 2007 год, им чуть больше 20. Они разные по темпераменту, по
характеру, по роду занятий, по способности принимать самостоятельные решения,
без давления со стороны старшего поколения. Они — это главный герой Павел и его
друзья, жители рядового провинциального города России. Павел мечтал стать
архитектором, но воля родительская и их возможности переломили ситуацию, он
поступил в местный пединститут, на социально-гуманитарный факультет, получил не
специальность, а, скорее, ее отсутствие. Поступил и в аспирантуру, которая была
еще большей фикцией, чем студенчество: ни интересов, ни амбиций, даже денег не
заработать. Он никто. А любимая строит свое будущее, свою карьеру, жизнь. Она
уехала учиться в Штаты, в Питсбург. Технолог
промышленных печей, она сама нашла соответствующую грантовую
программу. Впрочем, и у нее не сложилось. Среди друзей Павла — Данила,
несовершеннолетним он проходил по уголовному процессу как свидетель жестокого
убийства, из Чебоксар в этот город его перевезла бабушка. У
него полное отсутствие амбиций: плевать, что о тебе говорят, как смотрят,
всегда — спокойный, равнодушный. Это был его протест и его борьба.
Работал грузчиком на складах бытовой химии. И в новой жизни за ним тянется след
из прошлого. Игорь считал себя писателем, кропал беспомощные рассказы в стиле «фэнтези», не понимая, где граница между «всерьез» и всеми
его карнавальными бреднями. Числился на полставки в одной из местных газет.
Появилась в этой компании благодаря Павлу и Ольга, двадцатилетняя девушка из
новорожденного «высшего общества», дочь совладельца машиностроительного завода,
бывшего сенатора Совета Федерации. Увлечена ретрокино, опекой отца тяготиться. И был еще Максим, к
компании молодых людей отношения он не имел. Выходец из деревни, пробивной,
энергичный, напористый, он возглавлял офис представительства «АРТавиа», был кем-то вроде представителя по связи с общественностью,
привлекал травмированных аэрофобией vip-клиентов,
убеждая, что «АРТавиа» безопасность гарантирует.
Устраивал камлания на сборищах, «семинарах» приглашенных vip-клиентов: «Мы —
сила! Мы — успешные люди, самые важные люди для этого города! Все, чего мы
добились — это не благодаря случайности или обстоятельствам…
В мире и нет случайностей! Все дело в том, что у нас особая карма. Мы
привлекаем успех!.. Мы не упадем! Мы не упадем!» В эту преуспевающую фирму,
продающую местной элите втридорога билеты до Москвы, Максим пригласил работать
и своего троюродного брата Павла. Фирма оказалась типичным
лохотроном: старые самолеты из Казахстана, устаревшая
техника, пилоты пьют вчерную, отдавая отчет, что
летают на гробах, где и тумблерами-то щелкать страшно, работают за копейки. С успешной «АРТавиа» и решила
бороться компания Павла: «Пахло приключением. Пахло чем-то безбашенным,
новым и даже ребяческим — после долгой и долгой скучной спячки. Им всем
хотелось взорвать невыносимую жизнь…» Из битвы они вышли с потерями:
физическими, моральными… Поиграли в партизан… Без стилистических
красот, с незамысловатым сюжетом роман дает представление о том, как живет, что
чувствует поколение, рожденное в 80-е. Потерянное поколение. «Им все казалось,
что проходит только начало жизни, “черновые” годы, что стоит чуть подождать,
потерпеть, еще, еще… А проходила жизнь. Не просто
старт жизни, а уже и жизнь — “неправильно”, если не впустую. Ради чего?» И ведь
не так велики их запросы, и ведь для Павла: «Да деньги даже и не главное…. Я
просто хочу, чтобы у меня было дело, чтобы меня уважали! Чтобы меня моя девушка
уважала…» А Терешкова, линия которой рефреном проходит через роман? «Хорошо,
когда человеку есть о чем мечтать. Просто у нее есть мечта, о которой она не
постеснялась сказать». О чем мечтать молодым? Могут ли, готовы ли они воплотить
свои мечты в сегодняшнем, не ими созданном мире?
Александр
Большев. Наука ненависти. Очерки о конфронтационно-невротической ментальности. СПб.: Санкт-Петербургская общественная организация «Союз писателей
Санкт-Петербурга», 2012. — 192 с.
«Много лет я изучаю невротическую ненависть, а точнее говоря,
ее словесное выражение — так называемый конфронтационно-невротический
дискурс, важнейшим элементом которого является демонизированный образ врага.
Человек, которым овладевает аффективный гнев, оказывается во власти
собственного бессознательного, и объект ненависти превращается для него в
сосредоточие зла. Объекты ненависти необходимы людям, чтобы возлагать на них
ответственность, как за собственные неудачи, так и за несовершенство земного
бытия в целом. Ненавидящий индивид одержим иллюзией, что если устранить
ненавистное лицо (или явление), то сразу воссияет солнце благодати. Нам
кажется, что мы увидели бы небо в алмазах, если бы не мерзкие происки тещи,
начальника или президента. Невротическая ненависть (ее иногда называют “с пеной
на губах”) — состояние, знакомое большинству людей. Она может носить
ситуативный характер, но может длиться очень долго. В бытовой сфере мы сплошь и
рядом оказываемся во власти невротического гнева. Однако и ключевые события
мировой истории отмечены печатью доминирования аффективной ненависти, которая,
охватывая миллионы людей, становится регулятором их поведения — в результате же
происходят революционные катаклизмы и истребительные войны». Удивительно, но
наиболее адекватно сущность конфронтационно-невротических
эксцессов раскрывается в произведениях Чехова: «Спать хочется», «Дядя Ваня»,
«Человек в футляре» — они взяты автором для иллюстрации феномена невротической
ненависти. Сторонник объективного и правдивого анализа, Александр Большев исследует феномен невротической ненависти на
обширном материале, прежде всего связанном с русской историей ХХ века: 1917
год, Великая Отечественная война, послевоенное диссидентство. Знакомые события
и персонажи — а автор работает с очень конкретным материалом — предстают в
неожиданном ракурсе, в неожиданной интерпретации. Размышляя о фатальной
предопределенности русской революции, А. Большев
обращается к работам Л. Толстого, Степуна, Солженицына, Бердяева, Булгакова,
Гурко. Не обеляя дореволюционную власть, но и не снимая и с нее ответственность
за разразившуюся катастрофу, он сочувственно цитирует царских сановников.
Виновниками катастрофы, так автор расценивает революцию 1917 года, «главными
злодеями», погубившими Россию, называет безответственных либералов-западников,
героев февраля: Гучкова, Милюкова, Керенского. А. Большев поясняет, почему в России в 1917 году не мог
восторжествовать парламентаризм. Оценивая Великую Отечественную войну как
ключевое событие русской истории ХХ века, исследователь обращается к анализу нестихающих споров о подготовленности или неподготовленности
— технической, морально-психологической — войны со стороны Советского государства,
о ее виновниках, о связи сталинского режима с военными неудачами советской армии,
о цене победы. Одним из главных оппонентов в этих спорах для Большева является Солженицын с его фундаментальными,
многотомными трудами. Большев выявляет противоречивость
тезисов Солженицына, опровергающих по смыслу друг друга. Говоря о Великой
войне, когда в конечном счете решалось, быть или не
быть русскому этносу в схватке с Западом, автор придерживается точки зрения,
что вожди русского большевизма (не говоря уже о рядовых коммунистах и
комсомольцах) не сознавали истинного глубинного смысла событий. Они считали,
что строили коммунизм, а на самом деле создавали, никого и ничего не щадя,
государственную машину для противостояния германцам. И Россия ответила на вызов
истории. «Россия должна была доказать свое право на историческое существование,
и она его доказала». Обращаясь к прошлому, нельзя подменять жизненные реалии
маниакальными фантазиями. Это касается и современных трактовок Великой
Отечественной. «В любом случае нам сегодня нечего предъявить цивилизованному
человечеству в качестве доказательств своих прав на
историческое существование, кроме этой Великой победы, достигнутой с помощью
тоталитарной диктатуры, во главе с кровавым тираном Сталиным». Катастрофичны последствия
политических, революционно-диссидентских невротических иллюзий. Стоил ли,
например, коммунистический режим той жгучей ненависти, что испытывали к нему
диссиденты? Автор пишет о том, кто и как демонизировал коммунистический режим
(уродливый, рухнувший сам по себе, как только утратило смысл существование
советской власти и системы, рассчитанной на тотальную войну). Он вскрывает
причины демонизации: мы ненавидим то, чем болеем
сами, те свойства и их проявления, что свойственны нам самим, те поступки,
которые совершали или готовы совершить сами. «Объект ненависти зачастую
оказывается зеркалом, в котором ненавидящий субъект созерцает собственные
изъяны». Среди героев книги — поэты-фронтовики Д. Самойлов, Б. Слуцкий, С. Наровчатов. А также А. Солженицын, Е. Гинзбург, А.
Кузнецов, Вл. Войнович, именно на их произведениях автор исследует феномен диссидентства,
в значительной мере связанный с тоталитарными неврозами и являющийся своеобразной
формой их изживания. Из диссидентов автор особо выделяет А. Амальрика, который
никогда не был одержим коммунистическим фанатизмом и
последовательно боролся с тоталитарной системой без пены на губах, и ныне
полузабытого Ю. Даниэля, обошедшегося в своей критике коммунистического режима
без мифологизации фактов и без невротического пафоса.
«Мне не по душе невротический пафос индивидов, обрушивающих проклятия на режим,
который ранее сами же боготворили. …Трезвое спокойствие таких диссидентов, как
Амальрик или Даниэль, мне нравится гораздо больше». Несмотря на то, что автор в
своей книге стремился к анализу и исследованию конфронтационно-невротического
сознания, а не к его разоблачению, несогласные с ним обязательно найдутся: уж
очень неоднозначны у нас в стране и национальные мифологемы, и исторические
реалии, уж очень горьки авторские оценки бесцельности современной России. Но —
«пускай одни действуют под влиянием стихийных невротических импульсов, а другие
остаются в строгих рамках рассудка: в любом случае ни первым, ни вторым не дано
до конца постичь истинного значения исторических
событий, в которых они участвуют».
Ольга
Русинова. Образец для подражания: Этьен
Морис Фальконе, скульптура и литература. СПб.: Издательство
Европейского университета в Санкт-Петербурге, 2012. — 245 с., ил.
Для нас Этьенн Морис Фальконе
(1716–1791) — в первую очередь создатель «Медного всадника», для Франции же — «Пигмалиона». Для зарубежных ученых он — мастер камерной
скульптуры и автор «боцетти» для мануфактур Севра,
творец барочно-драматичного «Милона Кротонского» и рокайльных статуэток вроде «Грозящего амура». «Фальконе —
не та фигура, которая легко поддается логиче—
ским операциям формализации. Он не удобен для
изучения, и не кажутся законченным целым ни его жизнеописание, ни его карьера с
падениями и взлетами, ни даже творчество, противоречивое и чрезвычайно
разнообразное. Искусство Фальконе принадлежит Франции и России, от чего его
творческая биография никогда не воспринималась как целое — тем более
отечественные искусствоведы не имели доступа к иностранным архивам, а
зарубежные специалисты мало интересовались его наследием, хранившимся в
Петербурге. Дополнительное затруднение возникает вследствие разбросанности
творческих устремлений самого художника. Он занимался ваянием более двадцати
лет и еще столько же посвятил словесности. Полемические сочинения и
теоретические трактаты по искусству, переписка с Дидро и Екатериной Великой,
комментарии к книгам Плиния, кажется, существуют отдельно от его работ в
мраморе и бронзе. Но даже если сосредоточиться только на последних,
трудно представить, что они принадлежат одному автору. Его камерные композиции
и монументальные произведения настолько разнятся по назначению, тематике и
манере исполнения, что их давно объявили «гениальными и своеобразными». Другими
словами, известный нам Фальконе — это явление в высшей степени мозаичное. Книга
посвящена неизвестному Фальконе. Ее задача «показать творчество мастера как
целостное явление с присущей ему логикой развития… собрать воедино видимые
противоречия». И Ольга Русинова, исследователь
творчества Фальконе, показывает, как шло обновление манеры и тематики в работе
скульптора, выявляет логику этих перемен. Фальконе был не просто художником
французской академической школы эпохи Просвещения, он входил в круг энциклопедистов
с его просветительскими устремлениями и критическим пафосом. На протяжении
восьми лет (1765–1773) вел эпистолярную дискуссию с Дидро, получившую название
«Спор о суде потомков». Она посвящена обсуждению проблем философии искусства,
тема была продолжена и в переписке с Екатериной Великой. Именно Дидро
рекомендовал Екатерине Второй пригласить Фальконе в Петербург, дружеские
отношения скульптора и философа оборвались, когда царица предпочла надпись на
памятнике, предложенную Фальконе, а не Дидро. Большой популярностью
как во Франции, так и России пользовались комментарии Фальконе к книгам
естественной истории Плиния Старшего. Свои идеи самостоятельности художника при
выборе тем и образцов для подражания (своеобразно понимаемого) Фальконе отстаивал
и в «Размышлениях о скульптуре». С 1760-х годов он публиковал свои трактаты и
полемические статьи и одновременно работал в скульптуре. При жизни скульптора
увидели свет шесть томов его сочинений. И если многие творения художника, в том
числе скульптуры ансамбля церкви Святого Роха в
Париже, были уничтожены, некоторые утеряны безвозвратно (революция!), то
сочинения сохранились. В книгу включена и история суждений о Фальконе, история
изучения его творчества — от его первой биографии (1808) до последних по времени
зарубежных и отечественных исследований. Исследование построено в
хронологической последовательности. О. Русинова не
анализирует все без исключения произведения Фальконе, но — преимущественно —
наименее известные в отечественной истории искусства. В этом списке скульптуры,
выполненные им до приезда в Россию, и сочинения по искусству, написанные уже
здесь. Впервые приводится перевод оригинальных текстов, которые не издавались
на русском языке (некоторые из них вообще никогда не переводились с французского). Исследование дополнено материалами, найденными
автором в архивах и до сих пор не публиковавшимися. Конечно, много иллюстраций.
Но главное, впервые скульптурное творчество и литературные произведения Фальконе
рассматриваются как целостное явление, сформировавшееся под влиянием традиций
Парижской академии художеств и идей Просвещения.
Публикация подготовлена
Еленой Зиновьевой
Редакция благодарит за предоставленные книги
Санкт-Петербургский Дом книги (Дом Зингера)
(Санкт-Петербург, Невский пр., 28,
т. 448-23-55, www.spbdk.ru)