Опубликовано в журнале Нева, номер 5, 2013
Дмитрий Зиновьев
Дмитрий
Евгеньевич Зиновьев родился в 1960 году в городе Чимкенте. Окончил Оренбургское
музыкальное училище, дирижерско-хоровое отделение и Литературный институт им.
А. М. Горького. Публикации в журналах «Новый мир», «Арион»,
«Дружба народов», «Textonly», «Топос»
и др. Автор книги стихотворений «Снимок на память», «Воймега».
Живет в Санкт-Петербурге.
* * *
цель
обнаружена, крест на экране компьютера
замер
над сеткой кварталов на карте города,
многократное
увеличение местности, точки в полутора
тысячи
миль продвигаются к северу, холода,
паники
не наблюдается, тянутся мелкие действия
в
общей, глобальной игре с надоевшим названием,
планы
— ослабить противника разоружением,
новой
блокадой, эмбарго и разбомбить в назидание
прочим
народам, но сохранить на подступах
к
древней столице инфраструктуру, объекты,
магия
нефти, ресурсы, желанные бонусы,
мультикультурный обмен, диалоги разведки,
мир
погружается в хаос в начале творения,
наши
молитвы от будущего не спасут,
лица
людей в камуфляже хранят просветление,
пальцы
привычно потеют на кнопке пуск
* * *
пообещать-то
пообещали,
забыли
выполнить обещания,
по
программе телевещания
сказки
и приключения
жили-были
старик со старухой,
дедушка
вечно под мухой,
бабушка
моет посуду, готовит,
прерываемся,
входит
новый
рекламный герой,
рекламирует
геморрой
и
чем его лучше лечить
дедушка
бросил пить,
бабушка
вяжет носки
для
внучат городских
и
от смертной тоски
телевизор
включить
криминал
и любовь, сериалы
гонят
наши каналы,
и
к любви интерес у нас,
несмотря
ни на что, не угас
рейтинги
поднимаются,
политики
соревнуются,
спортсмены
на тренировках,
участники
съемок в массовках,
и
новости, и погода,
и
сатирики для народа,
наливай,
ради бога,
хочешь
— не хочешь, погода
да
хозяйство, огород и скотина,
да
входная дверь магазина
двадцать
четыре часа,
водка
и колбаса,
радостная
витрина
затарился, можно домой,
новости,
геморрой
* * *
снова
под вечер нахлынет
что-то
из жизни волной,
пеной
шипучей пивной,
будто
бы кто-то накинет
годик-другой
ни за что,
будто
бы тексты народу
необходимы как воздух
и
на пороге в пальто,
в
шапке-ушанке бобровой
всех
орденов существо,
видимо,
домовой,
ну,
проходи, дорогой,
только
не лезь целоваться,
фу
ты, настырный какой,
сам
себе имидж скандальный,
да
проходи ж ты, не стой,
лозунг
повесим печальный —
каждому
по труду,
план
утвердим пятилетний
и
полетит незаметней
время
в привычном аду
* * *
жую,
жую, жую, жую резинку,
почеши
спинку,
свежестью
наполняюсь южною,
мятою
перечной,
северным
леденящим холодом,
голодом,
а
ты говоришь, не любишь,
видно,
мы разные люди
только
внутри все время
тянет,
и колет, и ноет где-то,
что
это,
возможно,
болезнь,
ну,
залезь под рубашку,
пожалей
черепашку
ты,
как природа вокруг,
краски
меняешь вдруг,
то
холод в тебе, то жара,
кажется,
мне пора,
мысли
мои на футболе,
на
выборах поневоле,
окружают
газеты, книги, журналы,
радиоволны,
телеканалы,
где
же внимание прессы,
не
видят меня критикессы,
а
если завтра война
и
миллионам хана
что-то
законы теряют влияние
на
конъюнктуру желания,
на
продолжение рода,
во
всем виновата погода,
если
суммировать акции, демонстрации, декларации
в
качестве частной абстракции,
я
за независимость дефлорации,
за
постоянную дислокацию временного контингента
в
теле агента
рента,
была бы рента,
я
б развернулся попарно
в
пешем строю, элементарно
* * *
я
все еще чего-то жду
у
пьедестала
пространство
на себя тяну
как
одеяло
перебираю
города
людей
без цели
в
пределах разного труда
в
конце недели
беседы
встречи тут и там
среди
народа
куда
иду не знаю сам
не
та дорога
и
политический режим
как
лес дремучий
среди
задумчивых равнин
и
гор до кучи
не
умолкают голоса
эфир
загружен
в
тяжелом воздухе попса
горячий
ужин
Алайский базар
Ташкент,
успешный от жары,
в
халатах пестрых аксакалы
до
самой ночи и дворы
с
приходом ночи, как мангалы,
кипит
лагман, листва садов
образовала
анфилады,
в
плену бетона, стен, столбов
застыв
подобием прохлады.
Горячий
полдень, пиала,
магнитофон
мотает нервы,
припоминаю,
как мулла
поставил
в позу правоверных,
припоминаю
острова
отары
выпасом овечьим,
покрыли
вечные слова
предметы,
головы и плечи,
и
открывается в чертах
торговца
облик Магомета.
Прищурены
глаза узбека,
и
слышно: Бог один, Аллах,
когда
он, глядя мне в глаза,
причмокивая
как-то странно,
покушай,—
говорит,— самса,
шашлык
покушай из барана.
Сочится
запах спелых дынь,
дымятся
угли ароматно,
в
лазурном небе пряный дым
теряет
силу безвозвратно.
Толпятся
сотни басмачей,
общаясь
на своем, в дорогу
навьючив
тонны овощей,
перемещают
понемногу,
спокойные,
как пастухи,
когда
земной тропой Пророка
бредут
в свои особняки,
куда
из наших мест далеко.