Опубликовано в журнале Нева, номер 3, 2013
Даниил Гранин. Причуды моей памяти. М.: ЗАО “ОЛМА Медиа Групп”, 2011.— 512 с.
Книга-размышление, книга-воспоминание, где нет сюжета, нет логического завершения, эпилога… И это так естественно: ведь жизнь — повествование неоконченное. А охвачен в книге промежуток времени от конца 30-х века ХХ до наших дней. Предвоенные годы; война, которую автор встретил совсем молодым человеком и отказался от брони, сочтя, что ему представился счастливый случай прогуляться по Германии и проучить фашистов. Теперь уже трудно понять, чего тогда было больше — тщеславия, патриотизма, авантюрности? Но жесткие реалии военной повседневности, будней ленинградского ополчения память сохранила. Работа с Алесем Адамовичем над “Блокадной книгой” расширила знания о том, что же реально происходило в осажденном городе. Незабываема атмосфера радости и счастья в освобожденном исстрадавшемся Ленинграде. И резкое изменение обстановки: “ленинградское дело”, репрессии и аресты, когда город-герой съежился и затих, как виноватый; когда отменили праздник Победы, чтобы вернуть победителям трепет и страх, что царили перед войной. Причуды памяти имеют свои особенности, и временная последовательность то и дело нарушается, перемежаются эпохи и судьбы. Среди личностей, к которым не раз обращается Д. Гранин, — правители, ученые, писатели. Со многими он был знаком, как Д. Лихачевым, Н. Тимофеевым-Ресовским, академиком Е. Александровым… С кем-то встречался на протокольных мероприятиях, как с Хрущевым, и сохранил записи его высказываний. Кто-то, как Сталин и Петр I, стали фигурами для постоянного осмысления. Уникальным местом было легендарное Комарово, где Гранин жил с 50-х годов, там сошлись ученые, писатели, композиторы, художники, артисты, близко или поверхностно Д. Гранину довелось общаться со многими. И на его глазах этот один из последних заповедников критической мысли претерпел преображение: на месте скромных коттеджей и стандартных финских домиков появились трехэтажные каменные монстры и виллы. К современной действительности Д. Гранин беспощаден. Не потому, что он жалеет о прошлом — слишком много человеческих драм ему пришлось видеть, слишком хорошо он знает, как великий Страх уродовал судьбы. Ему, как и многим его современникам, ровесникам и более молодым, тем, кто рос и воспитывался при советской власти, в разоблачительные, разрушительные 80–90-е под напором фактов пришлось отказаться от, казалось бы, незыблемых догм и аксиом, от иллюзий и мифов. Но у него, как и у многих его современников, есть уникальная возможность критически сопоставить догмы старые и новые, реальность и современные измышления о прошлом, это самое прошлое и свои представления тех лет и день сегодняшний. И увидеть итоги неутешительные, прежде всего, потому, что в упадке оказались нравственность и культура. И размышляя о Д. Лихачеве, упорно занимавшемся проблемой совести, Д. Гранин пишет: “В советские времена низкий нравственный уровень можно было оправдывать страхами, идеологией, репрессиями. В нынешнем человеке мы, очевидно, имеем дело с принципиально другим отношением к стыду и совести. Появились новые требования к ним, новые, заниженные уровни стыда и совести, и они считаются нормальными”. Рассказывая о стране, в которой живет, о том, как она изменялась, где-то в хорошую сторону, где-то наоборот, Д. Гранин преодолевает эрозию памяти, неизбежную, когда казенная история долго противостояла индивидуальной памяти и не допускала разных толкований. “Из чего состоит история? Не только из дат, документов, событий, в ней активно участвуют чувствования — настроения, мечты, слухи, страхи, разочарования… Семьдесят лет советской жизни огромной культурной страны со всеми особенностями народной жизни уходят начисто, бесследно. Отчасти — слава Богу, но в том, что у нас спешат избавиться от своего прошлого, есть что-то грустное и малоприятное. Смысл истории в накоплении. Можно ли выбросить целый период — трагический и героический — народной жизни?” Это необычная книга, книга-размышление. Новеллы, воссоздающие атмосферу прошлых лет — фактически духовную историю века ХХ, рассказы о легендарных людях и событиях, серьезные, выстраданные раздумья об истории, о цене Победы, о власти и интеллигенции, о нравственных выборах, — перемежаются старыми письмами, адресованными Гранину и его собственными, заметками из записных книжек об увиденном и услышанном — нелепом, смешном, анекдотичном. И афористичными. “Если не выносить сор из избы, будем жить в грязи?” “Судить человека можно только по тем законам, которые были в его время”. “Любовь — это то, что остается от человека. Наиболее прочно. Хотя это совершенно непрочный вроде бы материал”.
Екатерина Асмус. Рок. Короткий роман. СПб.: Любавич, 2011. — 124 с. ил.
В коротком романе переплелись, сплелись два рока: музыкальный и человеческий. Недалекая, сексуально неразборчивая провинциалка Лялька, чьи познания в музыке ограничивались поклонением группе “Заводские девчонки”, случайно попадает на мега-рок-фестиваль. Правда, престижное место разочаровало Ляльку до слез: прокуренное помещение за сценой, с корявой вывеской “Служебный буфет”. Но она влюбилась в обаятельного участника по прозвищу Малыш, а так как пьянел он быстро, то заснувшего сотоварища его нетерпеливые спутники, как он проснется, поручили доставить к месту тусовки Ляльке. Так девушка очутилась в Митюхиной квартире. “Бермудский треугольник, черная дыра пространства — вот что такое была эта квартира”. Ежевечерне собираются в этом гостеприимном доме, набитом пыльными раритетами, веселые компании. Пьют, поют, куролесят. И под столы падают, и дерутся, и балуются легкими наркотиками, и вступают в недолгие сексуальные связи. Каждый день праздник, шоу не кончается. Посещали квартиру самые немыслимые и несовместимые друг с другом люди, безденежные и очень состоятельные, сидели за одним столом. Наведывались, чтобы оттянуться по полной, потрепанные нимфы при деньгах — преуспевающий психолог, археолог с международным именем. И очаровало Ляльку это вечное празднество, и предупреждали ее на раз: “Вали отсюда, пока не началось. Пропадешь, на фиг”. Не послушалась. Бросила работу. Заняла в тусовочном табеле о рангах положение Золушки: убирала грязь, мыла посуду, готовила, бегала за водкой, выполняла рутинную работу, покуда остальные веселились. Порой использовали и как девушку, готовую на все. И ревела Лялька по ночам — от неразделенной любви, от зависти, от неприкаянности, и страшно было оставаться трезвой, как страшно было и хозяину квартиры, Митюхе, жить в одиночестве. И безуспешно пытался он развеять грусть-печаль, погрузившись в чужое веселье. Это очень крепко “сшитый” роман, ритмически организованный, с красноречивыми миниатюрными графическими виньетками (выполненными самой Е. Асмус). Короткие главы, в которых чередуются тусовочный сумбур и “темы” главных героев: их индивидуальное мироощущение, видение ситуации, оценки и самооценки. Усложняется и незатейливая “мелодия” Ляльки по мере того, как перед ней приоткрываются потаенные стороны жизни Малыша, его “сестренки” Стаси, Митюхи и объединяющая их давняя драма. Е. Асмус стилистически точна: отбор изобразительных средств, построение фраз, интонации, эмоциональная окраска речи героев и авторской — месту действия соответствуют (и, что редкость для избранного “материала”, автор обходится без нормативной лексики, ей хватает общепринятых лексических выразительных средств). Пример, практически выхваченный из книги наугад: “Прощелкали замки, и в дверной щели появилось несколько помятое, но улыбчивое лицо, в молодой щетине и с голубыми, по-детски незабудковыми глазами. — О! Водка пришла! — радостно возвестило лицо. И дверь распахнулось во всю свою гостеприимную ширь”. Вечный праздник заканчивается трагическим финалом для главных героев романа. Тема — дешевая мишура затейливой богемной жизни далеко не “звездных” рок-музыкантов и к ним примкнувших, закономерные исходы личных судеб — завершена. Эффект достигнут: валите, девушки, подальше от таких богемных тусовок, пропадете, на фиг, места романтике в таких тусовках нет.
Игорь Сухих. Русская литература для всех. Классное чтение! СПб.: Издательская группа “Лениздат, “Команда А”, 2013 (Т. 1. От “Слова о полку Игореве” до Лермонтова. — 544 с.; Т. 2. От Гоголя до Чехова. — 496 с.; Т. 3. От Блока до Бродского. — 736 с.)
Трехтомник, вышедший из школьных учебников, Игорь Сухих, критик и литературовед, доктор филологических наук, видит одной книгой: рассказом о национальном каноне на всю его историческую глубину — от “Слова о полку Игореве”, сгоревшей и воскресшей книге-фениксе, до авторов конца ХХ века — на фоне исторических катаклизмов и драматических судеб создателей канона. Исторические, биографические, аналитические главы-разборы выстраиваются в этих книгах в единый хроникальный сюжет. “Лучшее, самое светлое в нашей истории, — считает И. Сухих, — это литература и культура. Золотой век в русской литературе был, а в русской истории его, кажется, не было. Русская литература, особенно XIX века, — одно из высших достижений мировой культуры. Важная часть памяти человечества, к счастью, существует на русском языке. Отбор произведений, которые считаются классикой, производятся не отдельными людьми по чьей-то директиве. Это результат совокупных усилий, которые называются историей. Пушкина и Гоголя читают почти двести лет и будут читать еще через двести, когда никто не вспомнит современных модных авторов. Интересно и важно понять — почему? Настоящая литература учит самым простым и самым сложным вещам: видеть мир, ценить воображение и понимать человека”. Но иногда недостаточно прочесть книгу, чтобы понять и оценить всю глубину замыслов автора, чтобы соотнести заложенные в тексте смыслы с контекстом времени, когда произведение создавалось, и времени, в котором живет читатель. Иногда надо помочь — научить видеть, снабдить читателя необходимым знанием. Кому-то повезет, и еще в школе он встретит учителя-подвижника, способного приоткрыть дверь в волшебный мир русского слова. Увы, слишком часто казенный, суконный язык школьных учебников от русской литературы отвращает. Филология, уверен И. Сухих, мастерски владеющий словом, не скучная жвачка, а веселая наука, и разговор о литературе может быть не только познавательным, но и увлекательным. И в его книге научная основательность, насыщенность фактами, неожиданные интерпретации и заключения сочетаются со свободой изложения. Даже разговор о комедии “Горе от ума” А. Грибоедова, которую штудировало не одно поколение школяров, сулит читателю много нового и неожиданного. Достаточно взглянуть на оглавление: “Дом как мир: грибоедовская Москва”; “Карикатуры и портреты”: “25 глупцов?”; “Русский странник: ум с сердцем не в ладу”; “Сценическая поэма: вошло в пословицу”; “Странная комедия: странствия во времени”. И в новом свете предстанет пьеса А. Чехова “Вишневый сад”, ее конфликт, жанр, атмосфера, символы: человек и время, смех и слезы, нервность и молчание, сад и лопнувшая струна. И вместе с автором читатель — а книгу эту могут читать родители вместе с детьми и дети вместе с родителями, а также каждый по отдельности — попытается постичь тайну Пушкина и загадку Лермонтова. Героями первой и второй книг стали писатели и поэты, хорошо известные из школьных программ. А вот в третьей книге присутствуют и имена, еще четверть века назад в школьных программах немыслимые (а эта книга ориентирована именно на школьные программы). Всего три четверти столетия было отпущено историческому ХХ веку: 1914–1991. Это календарные столетия равны между собой, а исторические века (эпохи) определяются переломными событиями и могут быть короче или длиннее века календарного. “Короткий ХХ век после двух десятилетий исторического промежутка, эпохи без имени, вдруг стал не только календарным, но и историческим прошлым. Появилась возможность посмотреть на него как на завершенную эпоху”. Появилась возможность увидеть и русскую литературу века ХХ как нечто цельное. Так, под одной обложкой оказались очень разные писатели и поэты: А. А. Блок, И. А. Бунин, М. Горький, В. В. Маяковский, С. А. Есенин, М. А. Шолохов, О. Э. Мандельштам, А. А. Ахматова, М. А. Булгаков, М. И. Цветаева, Б. Л. Пастернак, А. Т. Твардовский, А. И. Солженицын, В. М. Шукшин, Н. М. Рубцов, В. С. Высоцкий, Ю. В. Трифонов, С. Д. Довлатов и И. А. Бродский. Реализм и модерн, век золотой для русской литературы и век серебряный, советский век, оставивший нам то ли две русские литературы, то ли одну (слишком многие крупные писатели и поэты оказались в изгнании, в эмиграции внешней или в изоляции внутри страны)… Эпохи, драмы, судьбы, страсти, их отражения в литературе… Феномен русской литературы, которая, хотим мы или нет, оказывает влияние на каждого из нас. И без нее мы были бы совершенно другие. “Русская литература была и остается лучшим свидетельством о нашей истории, нашем национальном характере. Словесность настоящего Двадцатого Века — память о его трагедиях и катастрофах. Достоевский и Чехов, Булгаков и Пастернак все еще являются культурным паролем, по которому нас знают в мире. Литература, поэзия прежде всего, напоминает человеку иную жизнь и берег дальний. Она отражает и выражает не только реальность, но идеальную сущность жизни: мечты о социальной гармонии, грезы о счастье, стремление к истине, поиски Бога, любви и красоты. Постоянно в этом мире жить невозможно, но стоит хотя бы помнить о его существовании. … Настоящие книги лучше людей, потому что они открывают лучшее в людях. Может быть, поэтому они делают жизнь немного лучше”.
Феликс Лурье. Абрам Ганнибал: Африканский прадед русского гения. СПб.: Вита Нова, 2012. — 368 с.: ил. — (“Жизнеописания”)
Мы знаем о Пушкине чрезвычайно много, почти все. И тем не менее непрерывно всплывают вопросы, нуждающиеся в ответах, уточнениях, проверке, появляются новые работы, и процесс этот бесконечен. Не обходили вниманием исследователи и судьбу прадеда А. С. Пушкина, Абрама Петровича Ганнибала (1688 или 1696–1781) Но удивительно, обратившись к трудам, арапу Петра Великого посвященным, Феликс Лурье, петербургский историк, библиограф, писатель, неожиданно для себя обнаружил, что до сих пор нет сравнительно полной биографии А. П. Ганнибала. К тому же оказалось, что ряд документов в печатных источниках недостаточно глубоко проанализирован, в некоторые тексты вкрались существенные ошибки. И тайной окутано происхождение А. П. Ганнибала, и до сих пор исследователи спорят о месте его рождения и родственных связях. Поэтому автор решил заново рассказать удивительную историю африканского прадеда русского гения. Естественно, он извлек все, что возможно использовать для биографии Ганнибала из сочинений самого Пушкина, который с юных лет до своей трагической гибели старательно собирал сведения о своей родословной. И черный предок особенно волновал, не давал покоя поэту: от него он унаследовал внешность, характер, темперамент. Ф. Лурье обследовал архивы и рукописные отделы институтов, музеев и книгохранилищ, где могли бы находиться документы, запечатлевшие жизнь и деятельность А. П. Ганнибала. Занимался расшифровкой текстов, написанных почерком нечитаемым. И хотя почти ничего нового отыскать не удалось, но все-таки были и открытия, и заново введенные в научный оборот уникальные материалы, такие, например, как письма из Сибири монархам и высшим должностным лицам от арапа, из которых о некоторых событиях можно узнать впервые. И главное, сопоставляя конкретные документы, различные их интерпретации, мнения и суждения исследователей, привлекая новые данные, Ф. Лурье воссоздает цельную биографию своего героя на фоне эпохи. Или, вернее, эпох: петровской, аннинской, елизаветинской, екатерининской. И со сменой эпох судьба петровского любимца резко менялась, на нее влияли симпатии и антипатии монархов к выходцам из “гнезда Петрова”, личные связи Ганнибала с неугодными монархам вельможами. И были в жизни Ганнибала могущественные враги при троне. И могущественные друзья. Кроме того, “государев крестник с редким рвением относился к своим обязанностям, чтил закон, яростно боролся с любыми злоупотреблениями, называл содеянное начальством своими именами. Таким людям всегда и везде приходится трудно: они быстро наживают врагов, он всем мешал, и начальству, и подчиненным. Он был слишком честен и несговорчив, требователен к себе и другим”. И были взлеты и падения: учеба во Франции, в военной школе в Ла-Ферте, где он получил великолепное образование (фортификация, артиллерия, гидравлика); и долгое томление в Сибири; и служба в эстляндских гарнизонах; и блестящая карьера в Санкт-Петербурге. Он инициировал облицовку стен Петропавловской крепости, активно обустраивал Кронштадт, реконструировал Ладожский канал и Рогервикскую гавань. Ему не было замены как преподавателю в Инженерном корпусе. Мальчик, похищенный из отчего дома в Африке, получил блестящее европейское образование, преодолел невзгоды и ссылку и стал лучшим военным инженером Российской империи. Несчастный в первом браке, он был счастлив во втором. “Погружение в тему” развеяло многие мифы, в первую очередь это относится к эфиопской версии происхождения “арапчонка”, безраздельно господствовавшей двести лет (усомнился в ней еще В. Набоков). Большие сомнения вызывает и миф о похищении “арапчонка” из сераля. След привел исследователя в Центральную Африку, в султанат Лагон или Логон, что и поныне существует невдалеке от озера Чад. Великое заблуждение, что дикой была Центральная Африка. Это варварство европейцев, фактически уничтоживших в эпоху Великих географических открытий богатую средневековую культуру Африки, по уровню бывшую не хуже европейской, привело к тому, что восстановить историю значительных территорий континента пока не удается. Обращаясь к новейшим изысканиям, Ф. Лурье, по мере возможности, воссоздает и историю родины предка одного из величайших поэтов всех времен и народов, и путь маленького мальчика от несчастливого континента Африки до Московии. Книга богато иллюстрирована, снабжена аннотированным указателем имен. В приложении помещена биография Абрама Ганнибала, записанная по рассказам близких Адамом Карловичем Роткирхом, сыном лифляндского офицера, перешедшего на русскую службу. В 1782 году А. Роткирх женился на Софье Абрамовне Ганнибал, младшей из дочерей прадеда А. С. Пушкина, и таким образом вошел в семью Абрама Петровича. До конца XIX — начала XX века эта биография являлась первостепенным источником. Ф. Лурье впервые так подробно рассказывает историю создания и дальнейшего бытования этого документа, появившегося уже после кончины Ганнибала.
Шломо Занд. Кто и как изобрел еврейский народ. Пер. с ивр. М. Урицкого. М.: Эксмо, 2012. — 544 с. — (Исторический бестселлер)
Книга профессора истории Тель-Авивского университета, мастера французской истории и доктора исторических наук Ш. Занда посвящена в основном двум смежным темам: критическому разбору эволюции еврейской историографии и демифологизации еврейской истории. Национальные чувства — тема деликатная. Неудивительно, что книга вызвала бурную реакцию в СМИ: ее обсуждали и обсуждают то дельно и доброжелательно, то гневно и зло. Ш. Занд покусился на официальную, признанную государством Израиль историю еврейского народа. Он ставит неудобные вопросы: существовало ли в реальности могущественное иудейское государство царя Соломона? Был ли в действительности исход евреев из Египта? Или исход коснулся только политической и религиозной верхушки, а простые земледельцы никогда не покидали своей земли? Он развенчивает миф о том, что иудаизм не признавал прозелитизма, и подробно рассматривает историю еврейских общин Средиземноморья и Хазарии, сокрушая тем самым этнобиологическое самосознание части нынешних евреев. И досконально разбирает труды Г. Греца, Ш. Дубнова, С. Барона и многих других авторов, рискнувших написать собственные “истории” еврейского народа. Ш. Занд крепко стоит на плечах предшественников, имея при этом собственную точку зрения. В предисловии редактор русского издания А. Этерман пишет: “В монументальных еврейских историографических трудах библейские мифы по сей день выдаются за реальные исторические события, чудеса объясняются и интерпретируются, а повести о библейских царях, большей частью столь же исторических, как Тесей или Геракл, объявляются абсолютно достоверными хрониками. …Еврейское прошлое, построенное на мифах, естественно, порождает мифологическое настоящее и, как и следовало ожидать, новые современные — например, миф о вечном и внеисторическом еврейском народе-расе. … Любое исследование прошлого совершается сегодняшними людьми в интересах современности; в Израиле это верно вдвойне и втройне. Если о Библии здесь разрешается хотя бы рассуждать, то плоский мифологический рассказ о судьбе евреев в Средние века считается единственно допустимым — его критическое рассмотрение равносильно осквернению святыни. Евреи, столетиями жившие вне Палестины, были объявлены неделимой и несмешивающейся уникальной расой (увы, именно расой), чистой как слеза, гениальной и безгрешной, на которую не распространяются исторические законы, которая превосходит все остальные человеческие коллективы (хотя бы своей способностью противостоять истории, да и по многим другим параметрам), расой гонимых изгнанников, оставшейся нечувствительной к двухтысячелетним соблазнам всех родов, культурным и материальным, изгнанной в древности со своей земли и прожившей целую вечность в изгнании, сидевшей там на чемоданах, пока наконец не наступил установленный заранее момент возвращения и обретения древних мистических прав. Любое несогласие с этой теорией объявлено антиизраильским и антисемитским. Увы, ее очевидная фактическая бредовость мало что меняет — по различным причинам подавляющее большинство израильтян и почти все евреи вне Израиля полагают, что адаптация этих мифов — вопрос жизни и смерти для всего еврейского народа. Поэтому на службу им поставлены все наличные идеологические средства: система образования, культура и литература и, к сожалению, наука. Прежде всего историческая наука. …В подавляющем числе случаев в Израиле преподается и изучается профанация, по сравнению с которой бесконечно исправляемая советская └История КПСС“ — вершина научной достоверности…. Поэтому для еврейской и израильской культуры нет задачи более насущной, чем освобождение от мобилизованной националистическими идеологами исторической мифологии, не позволяющей взглянуть в лицо подлинному еврейскому прошлому. Между тем это настоящее лицо интересно и привлекательно, уж точно заслуживает рассмотрения, беда только — нисколько не похоже на прилипшую к нему маску… Еврейская история бесконечно интересна сама по себе”. По признанию самого автора, в ходе работы над этой “крамольной” книгой он не совершил никаких фактических открытий. Практически все используемые им материалы были известны и ранее. Исследовательский путь Ш. Занда повел его тропами, на которые он даже не предполагал ступить. Не от идеи к подбору фактов. А от фактов — к их анализу, к следующим из них логическим выводам. В истории каждого народа найдется много неожиданного, если идти таким путем. Для русскоязычного читателя, конечно, особый интерес представляет тема хазар, праотцов будущих восточноевропейских евреев. Этническое происхождение евреев весьма пестро и разнообразно, доказывает Ш. Занд, и Государство Израиль должно отстаивать не интересы потомков выдуманного “этноса”, а всех граждан, живущих в нем и говорящих на его языке. “Я не питаю особых иллюзий и не думаю, что книги автоматически изменяют мир вокруг нас. Тем не менее я считаю, что в переломные моменты, когда мир начинает меняться, он активно ищет новые, другие книги. Я всерьез (быть может, наивно) надеюсь, что мое сочинение окажется одной из них” (Ш. Занд, Тель-Авив).
Дмитрий Шерих. Турецкий Петербург. Из истории российско-турецких отношений. М.: ЗАО Издательство Центрполиграф, 2012. — 255 с.; ил.
Голландский, французский, итальянский, немецкий, финский Петербург у всех на слуху. На этом блистательном фоне турецкий Петербург словно уходит в тень, возникают сомнения: а был ли он? Турция далека от северной столицы России и никогда не поставляла в Петербург архитекторов, ученых, деятелей культуры. В многонациональном Петербурге настоящих турок всегда было немного, считанные десятки. Отношения между Российской и Османской империями безоблачными никак не назовешь. За 242 года, с начала первой русско-турецкой войны в 1676 году и до 1918 года, две державы воевали в общей сложности четыре с половиной десятилетия: на каждые четыре–пять лет мира приходился один год сражений, временами очень кровопролитных. И все-таки турецкий Петербург, разнообразный и многогранный, существует. Турецкое влияние в истории и жизни города прослеживается со времен его основания вплоть до XXI века. Османские военнопленные, захваченные во время Азовских походов Петра I, участвовали в строительстве северной столицы России. При Петре в Кунсткамеру были помещены образцы турецкого оружия, а в Аранинбоме (Ораниенбаум) построена “турецкая мыльня”. Эпоха Екатерины II и вовсе дала старт превращению города и его пригородов в огромный музей русско-турецких войн. Петербург, Царское Село, Гатчина, Павловск были украшены монументальными памятниками в честь побед русского оружия… Несть им числа: ограда из трофейных турецких пушек вокруг Спасо-Преображенского собора, Чесменские дворец, церковь, обелиски, Морейская колонна, Кагульский обелиск, Башня-руина, Турецкие киоск, каскад, баня. Комнаты с турецким интерьером во дворцах и в домах состоятельных людей. Подлинные османские знамена и образцы оружия, доставленные когда-то с полей сражений, ныне хранятся в музейных собраниях Петербурга. Не все сохранилось, виной чему и Великая война ХХ века, и время, и небрежение потомков. Только в 2005 году восстановлена зачем-то разрушенная колонна Славы у Троицкого собора. Не только войны составили историю отношений двух держав. Регулярно в столицу России приезжали турецкие дипломаты. Первые официально принятые гости из Османской империи прибыли в 1740–1741 годах. Первое постоянное дипломатическое представительство Османской империи в российской столице появилось в 1857 году. На историческую карту Санкт-Петербурга нанесена целая вереница адресов, где обитали посланники Блистательной порты: Университетская, Английская и Дворцовая набережные, Сергиевская и Малая Морская улицы. Послы везли богатые дары, со временем ставшие музейными экспонатами. Дни турецких посланников, в том числе приемы во дворце, отражены в их дневниках, мемуарах, письмах. Свои воспоминания о турках оставили и русские вельможи. Для турок экзотикой был северный город, для петербуржцев — Турция. Нашу культуру обогатили константинопольские и смирненские работы К. Брюллова, турецкие картины Айвазовского, Гагарина, Скотти, Захарова. Упоминания о турецких приметах петербургского быта в петербургских интерьерах разбросаны по многим произведениям классической литературы. И это — не случайно: “мода на все турецкое” в разные периоды истории, со времен Екатерины II, захватывала российское и столичное общество. В обиход постепенно входили турецкие диваны и курительные трубки, турецкие шали и турецкие халаты. Лучшим табаком считался турецкий, отсюда выразительные наименования различных марок и рекламных картинок с изображением усатого турка, названия табачных фабрик. Всеобъемлющий характер турецкого влияния на быт петербуржцев ярко проявился и в конце ХХ — начале ХХI века. Портрет турецкого Петербурга пестр и мозаичен: он состоит из множества событий, фактов. И фамилий: Кантемиры, Турчаниновы, Кутайсовы… Первый в русской литературе романист Федор Эмин, редактор знаменитого в XVIII веке журнала “Адская почта”, трехтомной “Российской истории” (1767–1769) и “Краткого описания древнейшего и новейшего состояния Оттоманской порты” происходил из османских земель. Оттуда же родом был друг Н. Гоголя К. Базили, автор очень популярных у петербургской читающей публики книг о Константинополе. Турецкие корни есть в генеалогическом древе адмирала Колчака. Легенды. Факты. События… Увлекательный текст, дополненный иллюстрациями: исторические портреты, пейзажи, документы, гравюры и фотографии.
Публикация подготовлена
Еленой Зиновьевой
Редакция благодарит за предоставленные книги
Санкт-Петербургский Дом книги (Дом Зингера)
(Санкт-Петербург, Невский пр., 28,
т. 448-23-55, www.spbdk.ru)