Публикация Бориса Давыдова
Опубликовано в журнале Нева, номер 2, 2013
Пошла писать губерния
Средоточие. Сборник поэзии и прозы / Составление А. Д. Коврайского. — Ярославль: ЯОО ООО “Союз писателей России”; ООО ИПК “ИНДИГО”, 2011. — 110 с.
Давайте раскроем аббревиатуры — чтобы знать, кому руку жать. ЯОО ООО — Ярославское областное отделение Общероссийской общественной организации — далее по тексту; ООО ИПК — общество с ограниченной ответственностью, издательско-полиграфический комплекс… Теперь будем читать этот “сборник поэзии и прозы” молодых (как сказано в аннотации) членов ЛИТО при этом самом ЯОО ООО. Читать будем с полным благорасположением, потому что творить в сегодняшней России — дело рисковое и грошовое… И — “честь безумцу…”. Однако с первых строк “Средоточия” (сиречь — и центр, и сердце, и очаг) нашу благосклонность туманит печаль. Сборник открывают строки: “Знакомый запах. Долгий плен, / В котором день бесцельно прожит, / И чистых до блевоты стен / Ничто переменить не может”; а закрывают: “Они говорят: / “Возродим футуризм!” — И выглядят / Вроде бы даже важно. / Приклеят ярлык / “Секс, грязь и цинизм” / И машут салфетками / Бумажными… / ‹…› Я едва ли скажу / Немного лучше, / Но во мне еще слишком / Много ребенка…”. А между — среди прочих мрачных — ну, вот хотя бы: “Грязью мое сердце запачкано, / Как конец октябрьских брюк. / Выкурить бы пачку за пачкою — / Но, увы, не курю”. И даже “луч света…”: “Верить сквозь брошенный / Окрик мне в спину, / Сквозь наводненные / горем глаза. // Верить, покуда / Бездонная сила / Кормит девизом: “Не верить — нельзя!” — даже этот ярый лозунг не пробивает заскорузлый туман, и книга так и сохраняется — цельное авторское творение, взлелеянное неизбывной кручиной. А дабы у читателя не зародилось и тени сомнения в том, что юдоль авторской печали безгранична, как вселенная, ни единого топонима, обозначающего гения места, в этом сборнике нет. Нет ни чудного города, ни великой реки, ни резного дома, ни улочки крутой… Ей-ей, ЯОО ООО какое-то. Вдохновленный этой лихоманской спаянностью молодых ярославских творцов, сам едва не заголосил: то ль в миноре они, потому что свой дом потеряли; то ль бездомны они, что ни ныть, ни стенать невозможно?..
В. Смирнов. Ильинское и ильинцы на фотографиях. Ильинское, 2012. — 178 с.
Сёл и поселков Ильинских в России, меньше, конечно, чем граждан Петровых, но если прикинуть, сколько в них людей обретает — не знаю, не знаю. Открыл пудовый атлас родины великой — мама дорогая! Вот Ильинское под Спасском (помните: “По долинам и по взгорьям…”?), на Дальнем-предальнем Востоке; вот Ильинское меж Сибирью и Уралом, в Курганской области; вот — под Москвой — там все на продажу: коттеджи, щенки, котята.; вот Ильинское под Петербургом — как же без нас; а вот — нате вам! — под Калининградом, в бывшем логове некогда лютых-заклятых врагов. Вы поняли: если все российские Ильинские раскрывать-показывать — прощай навсегда, наше “Ильинское… на фотографиях”. Все, географию в сторону. Но сверлит неотвязно вопрос: отчего это мы, свято верящие, что “нет пророка в родном отечестве”, так чтим святого Илью? Пошто, скажите, все ближние и дальние наши пределы осенены именем этого пророка, именем, берущим начало от иудейского бога Яхве (он же Иеахве, он же Ягве, он же Иегова — да простят меня истинно православные россияне)? Впрочем, и эти вопросы — не сюда… Вот — наше Ильинское! Оно находится подле рек Чолвы и Обвы, в земле Пермяцкой, близ города Верещагино. И конечно, “Церковь Во имя святого пророка Ильи, построенная в 1755” — в зачине. А дальше… На более чем полутораста фотографиях этой душевно сделанной то ли книжки, то ли домашнего фотоальбома (с весьма скромным пояснительным текстом) предстает черно-белая история этого полусела-полугорода, его людей, построек и… “тот, кто видел хоть однажды этот край и эту гладь…” Но вот — та же Ильинская церковь на фото 1938 -го так больно, глаза б не видели. А вот — местный театр (снимок 1888 года), и больница, и школа, и торговый дом компании “Зингер”, и… Авторский текст В. Смирнова: “У большинства помещенных в альбоме снимков уже нет ни объектов, с которых они сделаны или которые они отображают, копируют, ни субъектов — людей, сделавших эти фото. Остались только фотографии”. Книга ильинского краеведа Валерия Ивановича Смирнова не определяется никакими эпитетами, как не определяется ими сама История, если она пишется с большой буквы. Она, эта книга-фотоальбом, по нечаянности объединила историю всех русских Ильинских, от Спасска до Калининграда. И — “нет пророка…”
Альтернативная антология прозы (русский Израиль на рубеже веков). Составление и подг. текста В. Тарасова. Иер.: ИВО, 2012. — 396 с.
“Альтернативную антологию…” составили произведения восьми авторов; вот их имена: Исраэль Малер (родился в 1943 году в эмиграции; умер в 97 (сведения в скобках — из Интернета), Моисей Винокур (то же — в 43; умер в 2007), Владимир Тарасов (родился в 1954; москвич), Владимир Лубоцкий (место и время рождения не указаны), Ярослава Фаворская (родилась в России в 72), Виктор Панэ (родился в Иркутской области в 54), Люся Генсировская (родилась 19 апреля в Санкт-Петербурге), Яков Пятигорский (родился в 69; Москва). Я назвал эти имена вовсе не ради их прославления и/или занесения в анналы; просто, читая “Альтернативную антологию…”, находил в ее разношерстных текстах то Чехова, то Бабеля, а то “Николай Николаевича” и, находя, невзначай спрашивал себя: с чего это вдруг они назвали свою “антологию” “альтернативной”? Наверное, — отвечал сам себе, — по мнению авторов, в их книге слишком много мрака, мата и разврата. Если так, то они, безусловно, милейшие скромники. Быть может, оторвавшись от отчих пределов, не ведают в Земле своей обетованной, что в ранжире современной русскоязычной прозы, где мерило лингвистической и стилистической нормы нынче — почти анахронизм, их восьмикнижье, несмотря на там и сям разлитый obscenus, выдержано совершенно пристойно, почти целомудренно. Другое дело — определение “альтернативная” как эпитет к термину “антология”. Ведь “антология” в буквальном переводе с греческого означает цветник. Вот тут, да: для “цветника” и романы, и повести, и рассказы этого русско-еврейского сборника, верно, весьма альтернативны — ни роз, ни сирени в нем нет ни в какой ипостаси. И все же сколь ни многозначительно звучит название этой книги, она вполне достойна именоваться “Антологией”, хотя бы потому, что, кроме прочего, есть в ней такие слова Исраэля Малера:
“ПРИТЧА АЗРИЭЛЯ ШОНБЕРГА
И когда наполнился Ад, обратился Начальник Ада к Хозяину: “Останови миры, ибо Ад полон!” Но был Хозяин занят своими играми и ответил: “Не судите их строго, откройте врата Рая шире”. И был переполнен Рай, и воззвал Директор Рая к Хозяину: “Останови миры, ибо Рай переполнен!” Но был Хозяин занят своими делами и ответил: “Пусть их, пусть остаются среди живых”. И стал мир наш наполняться мертвецами”.
Островок надежды. Творческий сборник литературного объединения школы “Озерки”. Отпечатано с готовых диапозитивов в ОАО ИПП “Искусство России”, 2012. — 96 с.
“На страницах этой книги живут стихи, рассказы и сказки, написанные авторами разных возрастов и в разное время их жизни ‹…›. Впрочем, специально они не писались, они такими родились. Каждый автор по своему видит жизнь и себя в этой жизни. Но у всех у них есть надежда, и это надежда на понимание. Составитель сборника Н. Н. Мосалева”. Кроме стихов, рассказов и сказок в этой книге есть еще рисунки и фотографии, правда, все, к сожалению, черно-белые, но, как это ни парадоксально, не стихи и рисунки — главное в ней… Вспомним слова составителя: “…у них есть надежда, и это надежда на понимание”. А теперь отвлечемся слегка; вот отрывок из вечного афоризма Конфуция: “Счастье — это когда тебя понимают”, процитированный в х/ф “Доживем до понедельника”. Фильм, как вы помните, про школу. И наш сборник — школьный. Герои фильма — учителя и ученики. И наши авторы — тоже. Разница лишь в том, что там — благополучная московская школа, и все до одного, как водится в кино, — красавцы хоть куда; а тут — школа на окраине Санкт-Петербурга, в Озерках (отсюда, не мудрствуя, — и название), школа для детей-инвалидов, больных ДЦП. Окончив эту школу, они уходят кто куда: одни поступают в петербургские вузы, другие нет, но связи с “Озерками” не прерывают. Наверно, их там понимали. Иначе не писались бы такие стихи: “Ты сквозь огонь прошел в последний раз / И с детским удивленьем обнаружил: / Сгорело все, что видимо снару-
жи, / А свет души свободной не погас” (Светлана Дунина, выпускница школы “Юность” 2009 года, студентка Герценовского университета). Иначе — не ощущалась бы боль чужая, как своя: “Окна домов светятся теплым огнем — / В каждом из них люди молчат о своем, / Прямо сейчас кто-то теряет мечту, / И через час кто-то шагнет в пустоту” (Леонид Стефанчиков, выпускник 2007 года, студент Международного университета экономики и права). По сути, эта книга учеников, выпускников и преподавателей школы “Озерки” раскрывает затеянный нами афоризм древнекитайского мудреца во всей его полноте: “Счастье — это когда тебя понимают, большое счастье — это когда тебя любят, настоящее счастье — это когда любишь ты”. Пожалуй, на такое понимание “Островок надежды” и рассчитан.
Д. Датешидзе. В течение (избранное). СПб. : ООО “Журнал “Заезда””, 2012. — 256 с.
Честно! — сборник “В течение” — не для моей рубрики. Нет, не для нее. Потому что в сборник вошли стихи аж из — шести! — книжек, изданных с 1998-го по
2012 год плюс к тому — новые стихи, составившие раздел “Из написанного позднее”. Право, весь этот монблан требует не лапидарной реплики, а многостраничного усердного и глубокого постижения. Одна библиография стихотворных книжек, сочинивших настоящий том, чего стоит! Первая — “В поисках настоящего” (1998 год); следующая — “Мерцание” (1999); потом — “На свете” (2001); Далее — “…Другое время…” (2003); подалее — “За отсутствием” (2005); затем — “Облачность с прояснениями” (2008) и, наконец, — “Из написанного…” (2012). Итак, в моих руках — крепко сжатое в твердый кулак (метафора почти от Маяковского) собрание сочинений Дениса Датешидзе, его массивный плод за много-много лет. Тут надо бы воскликнуть: экий трудяга! — или: какой молодец! — и, подчиняясь закону жанра “Пошла писать губерния”, — короче! еще короче! и еще, и еще… — закончить представление. Пожалуй, так бы и поступил, не будь в этой книге стихов, достойных приветных извлечений, и — более — не будь таких стихов вполне. Вот что (кроме прочего) мне пришлось по нраву: “В небе акварельные разводы, — / Кто-то что-то не дорисовал… / От хорошей до плохой погоды / Чем-то средним занят интервал. // То грязнее, то слегка бледнее, / Ближе к западу — чуть-чуть светлей… / Что ж, незавершенность мне милее, / Потому что жизнь созвучна ей”. А вот другое “созвучие жизни”: “Предмет стихов и кинолент, / Неистребимое томленье, / Сомнительный эквивалент / Бессмертия — совокупленье. ‹…› Одна прекраснее другой! / (Видать на службу. — Торопливо.) /А ты — бездельник и изгой / И начинаешь утро с пива. // И чувствуешь: как жизнь права! / И воздух свеж, и листья клейки… / И бурно разрослась трава / Вокруг заплеванной скамейки”. И — напоследок: “Меняются формы и ткани, — / Не слишком заметно для глаз, / Чтоб медленно мы привыкали / К тому, что осталось от нас, // К тому, что становится с нами, / И стало, и станет потом. / И знали, и как бы не знали, / Укутаны в плотный повтор”.
И. Волосюк. Донецкие строфы. Стихотворения. Донецк: Каштан, 2011. — 140 с.
Книгу открывают пронзительные слова на русском и украинском языках: “Поэт по праву считается певцом Донбасса, а донецкое или, шире, южнорусское пространство особенно благоприятно к высаживанию самых неожиданных образов в чернозем стихотворной ткани”. Как сказано! И молодой “певец Донбасса” (Иван Волосюк родился в 1983 году) пишет о своей малой родине действительно пусть и немногословно, зато предельно ясно: “В Горловке лето, как битва, / и битва, как лето, / Там без усилия можно родиться поэтом”. Подтверждая слово делом, поэт издал, включая последний, пять сборников стихов, причем первый увидел свет в 2002 году, лет в 19 от роду. Мало того: его стихи, как сказано в справке об авторе, печатались в США, Германии, Австралии, конечно же, в России, Беларуси, Казахстане, Молдове, само собой — на Украине, а также в “электронном альманахе “ПОРТ ФОЛИО”, Канада. Казалось бы, живи и ликуй, а все ж… какой поэт без печали? “Пришел февраль, и все занесено / Сухого снега рыхлой массой, / И возникает белое пятно / На карте зимнего Донбасса”. А вот — о России: “Я люблю пробужденье стихии, / Ветер резок, уста холодны, / Над убогой и нищей Россией / Даже звезды теперь не видны”. Однако, несмотря на нищету и убожество обеззвездевшей матушки-России,
И. Волосюк предан необъятной метрополии всем своим донецким “или, шире, южнорусским” сердцем: “Не гонись за птицей синей, / За полетом синих стай… / Не делись собой с Россией, / А всего себя отдай”. Но целиком отдавая себя России, он, словно бы дивясь своей почти всемирной поэтической популярности, объявляет без обиняков: “Избалован великими предками, / Принимал подражанья за стих / И наполнил страницы объедками / Со стола размышлений чужих. // И роились, как пчелы, сомнения, / И душа пребывала во тьме… / Соберите мои сочинения, / Чтоб никто не узнал обо мне”. Если сказанное не меланхолическая мелодекламация, давайте махнем рукой на нечленораздельность “битвы, как лето” и колченогость “стола размышлений” в надежде, что столь изрядная открытость — явный признак не инфантильного самолюбования, а здорового самолюбия нашего автора.
Публикация
Бориса Давыдова