Опубликовано в журнале Нева, номер 11, 2013
Мария
Семеновна Рубина
родилась в Ленинграде, окончила Ленинградский институт культуры, с 1990 года живет
в штате Массачусетс, США. Публиковалась в бумажных и сетевых журналах «Чайка»,
«Фонтан», «Секрет».
* * *
В синем старом лыжном
свитере
выходила на Неву..
Я жила когда-то в Питере
а теперь вот не живу.
Там вода от ветра
щурится,
небо — серая броня.
И Гороховая улица
не скучает без меня.
Свитер толстый, мамой
связанный,
шерсть как печка,
горяча.
Я ведь тоже не обязана
огорчаться и скучать.
Без особенного рвения,
жизнь обычную веду.
Только в редкие
мгновения
представляю, как иду,
обращая к ветру резкому
удивленное лицо,
по заснеженному Невскому
мимо сказочных дворцов.
Нити те, что с прошлым
связаны,
все равно не оборву.
Только знаю, что два раза
нам
не войти в одну Неву.
* * *
Все слова просеяны
сквозь сито,
но остаток все равно
горчит.
Мастерская на углу
закрыта, —
та, где раньше делали
ключи.
Каменные пасти
подворотен
ничего уже не говорят,
встречный ветер, злобен
и свободен,
задувает краски ноября.
Так иди по переулку,
топай!
Повторяй потерянный
маршрут.
Видишь, там спилили
старый тополь.
Больше тут деревья не
растут.
Ветрено, безлюдно и
прохладнo,
и нужна ль тебе моя
рука,
коли я совсем не Ариадна
и не знаю путь из
тупика?
Замирает где-то шорох
пляжа,
гаснут в окнах мглистые
огни.
Я не знаю даже. что тут
скажешь… —
c’est fini, дружище,
c’est fini.
* * *
Кому нужны твои
нетленки,
твои печальные слова?
Давай ложись зубами к
стенке,
четыре умножай на два.
Считай расходы, дурью
маясь,
прими как данность тишь
да гладь.
Но только не ходи, как
заяц,
как глупый заяц,
погулять.
Не выползай и шутки ради
из утепленного жилья.
Не ровен час — чужие
дяди
тебя прихлопнут из
ружья.
А выйдешь ночью на
опушку —
не обессудь и не кричи:
твою обугленную тушку
не опознают и врачи.
Из темной заводи на волю
ты выбегать ну погоди.
Один не воет в чистом
поле,
а ты и так всегда один.
* * *
Не смотри на меня,
босоногая кошка.
Не пекись о моей
несуразной судьбе.
Я ведь тоже бродячая
кошка немножко,
Потому что гуляю сама по
себе.
Не гляди на меня,
шерстяная малышка.
Дай я лучше за ушком
тебя почешу.
Я ведь тоже, бывает, как
сцапаю мышку!
Поиграю немножко, потом
придушу.
И хотя я в приметы не
очень-то верю,
Но признаюсь тебе, что
боюсь как огня
Равнодушного страшного
сильного зверя,
Что однажды бесстрастно
задушит меня.
* * *
Плачет дождь который
день от жалости,
город спит, продрогший и
немой.
Нет на свете тяжелей
усталости,
чем усталость от себя
самой.
Не разгонит ветра
дуновение
набежавших помрачневших
туч,
и былые чудные мгновения
аккуратно заперты на
ключ.
Темнота тебя сжирает
дочиста,
дождь смывает неглубокий
след.
«Потерпи, — сказало
одиночество, —
сотню лет, всего лишь
сотню лет».
* * *
Утекает вода в
равнодушные дальние страны,
и безмолвные рыбы с
водой уплывают гуртом.
Только гулко мычат без
воды омертвевшие краны.
Кто забыл их закрыть в
этом дворике необжитом?
Замирает звезда на
притихшем ночном небосводе,
одинока как перст,
размышляет всю ночь о своем,
но того, своего все
равно никогда не находит.
Бесполезно кричать: «Я
вас слышу. Как слышно? Прием».
Утекает вода —
равнодушная, будто чужая.
Полумертвая жизнь нашу
осень читает с листа.
Утекает вода, я ее в
темноту провожаю,
а внутри пустота,
пустота,
пустота,
пустота…
* * *
Когда деревья станут
белыми,
стальной — холодная
вода,
а боль такою оголтелою,
что я опять вернусь
туда,
где небеса
ультрамариновы,
где ветер плачет, как
живой,
где одиночество звериное
меня накроет с головой.
тогда шагами осторожными
к ультрамариновой реке
придет застенчивое
прошлое
меня погладить по щеке.
и все ненужное
забудется,
согреет пальцы тишина,
и на мгновение
почудится,
что я на свете не одна.
* * *
Календари летят в
корзины,
И жизнь летит в
тартарары,
А я с улыбкою Мазины
Иду к Неве через дворы.
Иду-бреду помоек мимо
К реке гранитной
погулять,
Духовной жаждою томима,
Моложе лет на двадцать
пять.
На небесах, едва мигая,
Горит-горит моя звезда.
А я не по Москве шагаю,
А по дороге в никуда.