Рассказ
Опубликовано в журнале Нева, номер 10, 2013
Владислав Сергеевич Федотов
родился в 1940 году в Ленинграде. Окончил
Высшие операторские курсы (Москва). Работал на Ленинградском телевидении.
Публиковался в газетах и литературно-художественном журнале «Изящная словесность».
Член Союза писателей России. Живет в Санкт-Петербурге.
Утром по радио передали: «Минус двадцать пять
градусов, по области до тридцати-тридцати пяти, безветрие».
—
Хорошо хоть безветрие. Господи милостивый, это за что же такие испытания нам?
Летом жара до сорока, зимой мороз до костей.
Тетя
Дуся гремит посудой на кухне: готовит Андрейке завтрак.
Племяш
спит, натянув одеяло на голову, и тетушка опасается, не задохнулся бы. Она
подходит к нему, тихонько стягивает одеяло с лохматой макушки, но Андрюшка
снова натягивает на голову и, свернувшись калачиком, продолжал свой сладкий
сон.
Сегодня
ему надо уезжать домой в Погорелово. Мама наказала, чтобы тетя отправила его
домой за день до окончания каникул.
—
Андрейка, малёк, вставай! А то каша твоя любимая остынет.
Андрюшка
вынырнул из-под одеяла. Потянул носом.
—
Геркулесовая?.. Я не малёк, теть Дунь, я парень, во втором классе учусь,
сколько можно говорить?!
—
Парень, парень, — успокоила его тетушка. — Не девка
же.
Андрюшка
побрызгал водой глаза из умывальника, висевшего в холодных сенях, и вбежал в
избу.
—
И носа не замочил. Это кто ж так умывается, чудо чудное?
—
Холодина же…
Пар
над тарелкой еле заметен: каша остывала, и тонкая матовая пленка постепенно покрывала
ее поверхность. Надо было торопиться. Андрюшка быстро работал деревянной ложкой,
прикусывая хлеб с маслом.
—
Теть Дусь, а ты? — пригласил Андрюшка.
—
Ешь, ешь. Я чайку попью. Тебя провожу, а уж потом чего-нибудь поклюю.
Андрюшка
чуть не прыснул в тарелку, представив клюющую тетушку.
Когда
с завтраком было покончено, он стал собирать в рюкзачок книжки и учебники,
которые мать заставила его взять с собой, «чтобы не разучился за каникулы
читать и писать». Тетя Дуся поторапливала его. Автобус ждать не будет.
—
На-ка наверни газету на ноги, — тетушка подала Андрюшке старую газету.
—
А зачем, тетя Дуся?— удивился племянник.
—
Мать без валенков посылает, дело ли…
—
Так тепло было.
—
Было да, прошло. Дай-ка я тебе получше вторую ногу
газеткой замотаю, чтобы в автобусе ножки не мерзли. А как приедешь — беги
быстренько домой. Мамка-то заждалась.
Тетушка
помогла Андрюшке зашнуровать ботинки, поверх воротника завязала шерстяной шарф и завязки шапки затянула под подбородком.
—
Жарко же, теть Дусь, — ныл Андрюшка.
—
Потерпи. Сейчас на улицу выйдем, и не будет жарко.
Снежная
дорожка поскрипывает, повизгивает под ногами. До шоссе недалеко; через десять
минут они пришли на остановку, где уже перетаптывалис ь ожидающие.
Ждали
недолго. Скоро из-за поворота показался голубой ПАЗик.
Его небольшой маршрут проходил от Боровска до Лебедевки, и ходил он точно по
расписанию. Вот только на конечную приходил иногда с
опозданием, если случалось завозить кого-нибудь в Погорелово и делать
десятикилометровый крюк. В Погорелове и жил Андрюшка с матерью. Водители
автобуса не любили этот участок. Летом разбитую тракторами дорогу заливали
дожди, а зимой засыпало снегом. Лесхозовский тракторишко расчищал ее не всегда.
Двери
автобуса смерзлись и открылись нехотя, как при ускоренной съемке.
—
Может, и мне с тобой поехать, а? — засуетилась тетя Дуся.
—
Ну вот еще, что я, маленький?!
Она
чмокнула ледяными губами в онемевшую на морозе Андрюшкину щеку и подсадила его
на высокую ступеньку.
—
Деньги не потеряй. Маме привет. Ну, с Богом!
—
Поживей залазь — не лето красное! — поторапливал
водитель.
Тетя
Дуся перекрестила отъезжающий автобус и с беспокойными мыслями, как Андрейка
доедет, отправилась домой.
Андрюшка
огляделся в поисках свободного места. Одно у окна было свободно, но рядом сидел
дядька и, развалившись, пил из бутылки пиво. В конце салона было еще одно
свободное место, рядом с толстой тетей, закутанной в два шерстяных платка. Она
занимала полтора сиденья, но Андрюшка все же втиснулся между тетей и спящим
военным. Он не захотел ехать рядом с пивным дядькой. Противный запах вызывал
тошноту. Андрюшка побаивался подвыпивших мужиков, а таких в их деревне хватало.
—
Малой, ты свой рюкзачок сними и садись как следует.
Толстая
тетя немного отодвинулась, и Андрюшка, сняв рюкзак, взял его на колени. Тетя
катала во рту мятную конфету и причмокивала:
—
Куда едешь один, такой малый?
Она
полезла в карман за очередной конфетой и слегка прижала Андрюшку.
—
Чего молчишь, язык проглотил? Конфету хочешь?
«Нужна
мне ее конфета», — подумал Андрюшка.
—
В Погорелово еду, домой.
—
Тю-ю… в Погорелово… Туда и не проехать теперь.
Тетка
прошуршала фантиком и бросила конфету в рот.
—
Ты деньги-то отдал водителю, чудо погореловское?
—
Да.
Обогрев
в автобусе работал на полную мощность. Но пар изо рта пассажиров, как на сильном
морозе, туманом растекался по салону и оседал на оконные стекла. Иней молочной
пеленой занавесил все окна и только в кабине водителя стёкла были прозрачны:
видны набегающая дорога и снежные обочины полей и перелесков. Пассажиры
дремали. Андрюшке было скучно, холодно и тесно.
С
заднего сиденья он увидел, как дядька в черном полушубке нараспашку — ему,
наверное, было жарко — допил пиво и двинулся к кабине водителя.
—
Будь человеком, останови автобус.
—
С чего это? Не остановка, — не поворачиваясь к нему, ответил водитель.
—
Пиво просится наружу. Останови.
—
Что ты заладил: «Останови, останови…» Не положено.
—
А так положено? — он достал из-за пазухи мятую купюру и бросил на столик рядом
с водителем, где лежали деньги за билеты.
Водитель
затормозил, открыл двери, и полушубок спрыгнул на обочину дороги.
—
Смотри не отморозь, — крикнула ему вслед толстуха в
двух платках.
Проснувшиеся
от незапланированной остановки пассажиры поеживались от хлынувшего в автобус
ледяного воздуха. Смельчак, вышедший по малой нужде, вызвал веселое оживление.
—
Найдешь ли, родимый? — продолжала подначивать
толстуха, наблюдая за копошащимся в пуговицах любителем пива.
—
Не боись, найду. Без сопливых
обойдемся. Зенки-то не пяль!
—
А ты от дверей отошел бы подале.
В
автобусе дружно смеялись. Появилось какое-никакое
развлечение. Кто-то водителю предложил:
—
Поехали, чего морозить людей. Семеро одного не ждут.
—
А и правда, поехали. На обратном пути заберешь, —
скомандовала добрая толстуха.
—
Как народ скажет, — согласился водитель и пару раз нажал на педаль газа, пугая
мужика в полушубке.
—
Ошалел, что ли?! — возмутился тот, вваливаясь в салон,
забыв застегнуть ширинку.
—
Ну всё, теперь до Лебедевки останавливаться не буду,
хоть обделайся.
Шофер
передвинул рычаг коробки передач и плавно тронул автобус с места.
Через
час, когда подъезжали к повороту на Погорелово, водитель спросил, не едет ли
кто-нибудь туда. Андрюшка не слышал, он спал, пригревшись у толстого теткиного
бока. Когда поворот уже проехали, тетка вспомнила, что малый едет в Погорелово.
—
Погоди, — закричала она водителю, — малый едет туда.
Андрюшка
проснулся от ее крика и сразу ничего не понял. Водитель стал притормаживать.
Автобус остановился.
—
Вы что, издеваетесь? Есть еще кто-нибудь в ту сторону?
—
Никого, — ответил за всех полушубок. — Ехай прямо, а
на обратном пути за-бросишь
мальца в это Горелово-Загорелово…
—
Правильно, — раздались голоса в автобусе. — Чего время терять. Там на этой
петле в снегу застрянешь. Езжай!
—
Я обратно через четыре часа поеду. Что мне с ним делать? Я не нянька.
—
Чего ж такого малого одного отправляют?
—
Поворот-то недавно проехали…
—
Вернулся бы обратно… довез бы до поворота, а там он дойдет, — предложил
кто-то. — Погорелово недалеко, за леском видать.
—
Ты еще бинокль возьми — совсем близко будет, — вступилась толстуха.
—
Мне обратно никак. Чуешь, колодки горят?— обратился он почему-то к полушубку. —
Запах гари чувствуешь?
—
Кончай галдеж! — завопил полушубок. — Устроили собрание. У шофера колодки
горят, мы вообще, может, и до Лебедевки не доедем. А пацан
сам виноват.
—
Малый, пойдешь домой или в Лебедевку поедешь? — спросил солдатик, сидевший с
Андрюшкой рядом.
Андрюшка
не хотел ехать ни в какую Лебедевку. Дома его ждала мама, и, если он не приедет
вовремя, она сойдет с ума.
—
Я домой хочу, выпустите меня.
Он
встал, накинул лямки рюкзачка и пошел к выходу. В автобусе стояла тишина, если
не считать мерного тарахтения мотора, и потому все расслышали, как бабуля,
дремавшая рядом с водительской кабиной, тихо сказала:
—
Бессердешные, — сняла теплую рукавичку и
перекрестилась. — Прости нас, Господи.
Автобус
забирался в гору, а Андрюшка спускался под горку, к повороту, и дошагал до него
быстро. Там на столбе табличка висела, и он прочитал: «Погорелово — пять
километров». Если идти быстро, то совсем нехолодно,
только дышать трудно. И немного страшно. С одной стороны поле, а с другой лес.
Лес черный, и там что-то потрескивает и постреливает. «И как там волки живут? —
подумал Андрюшка. — Что они едят? Они едят зайцев и заблудившихся людей», —
нагонял он на себя страху.
Он
шел уже минут двадцать, но тридцатиградусный мороз не особенно беспокоил его.
Дышал он через толстый шерстяной шарф, спрятав в него подбородок, согревая
холодный воздух. Тонкие волоски прилипали к губам и щекотали кончик носа, но на
это он старался не обращать внимания.
Пройдя
километра три, Андрюшка еле поднялся на высокий пригорок и увидел свою деревню.
Домики были такие маленькие, а тарелка на крыше соседа, дяди Коли Ильина,
казалась блюдечком. До дома было еще далеко. Теперь он почувствовал, что устал
и хорошо бы где-нибудь отдохнуть, посидеть, но сесть было не на что, разве что
прямо в снег. В одном ботинке газета сбилась в комок и носок
сполз с ноги. Андрюшка хотел развязать шнурок и выбросить газету, но
пальцы онемели и не хотели сгибаться. Пришлось опять надевать варежки. «Мама
ждет. Пойду так», — подумал Андрюшка. Он постоял немного, собрался с силами и
продолжил путь.
Пальцев
на правой ноге как будто не было. В ботинке иногда что-то покалывало, и это
мешало идти, да и сил оставалось немного. Рюкзачок за спиной казался
тяжеленным.
Андрюшка
не понимал, почему он не чувствует одну ногу. Поднимаясь на высокое крыльцо своего
дома, он споткнулся и упал прямо у порога.
На шум выбежала мама.
—
Сыночек… что же ты… откуда? Автобуса-то нет и нет… Все глаза проглядела.
Мать
подхватила его и на руках внесла в дом. Андрюшка заплакал:
—
Меня из автобуса высадили.
—
Да что ж так… Ах, люди…
—
Я пешком шел от шоссе.
—
Герой мой, щечка белая и носик… — мать принялась раздевать плачущего
Андрюшку. — Ничего, сейчас разотрем… чайку с малинкой и под одеяло.
Андрюшка
спал долго: как лег вечером в семь часов, так и проспал до тех пор, когда мать
пришла с фермы, после утренней дойки. Ему не хотелось вставать, и он
притворился спящим. Мать подошла и по вздрагивающим векам поняла, что сын не
спит. Она запустила руку под одеяло и легонько пощекотала его за пятку.
—
Вставай, лежебока, разоспался.
Андрюшка
взбрыкнул ногой и закричал от боли. Одеяло сползло в сторону, и мать увидела на
правой ноге сына черные пальцы. Сначала она подумала, что они просто чем-то
выпачканы. Но потом с ужасом поняла, что это обморожение. Андрюшка хотел встать,
но она не разрешила. Бережно поправила сползшее одеяло и, причитая
стала расхаживать по комнате, не зная, что же делать дальше.
—
Почему ты мне ничего не сказал про свои пальчики?
—
Вчера они у меня не болели. Я их не чувствовал.
Андрюшка
наблюдал за расхаживающей по комнате матерью.
—
Что же делать-то? В больницу тебя надо…
—
Не хочу в больницу. Я завтра в школу пойду.
—
Никуда ты не пойдешь. Сегодня воскресенье, и фельдшер выходной, а завтра доберемся
как-нибудь до медпункта. Там знают, что надо делать. Полежи денек.
Но
ни в понедельник, ни во вторник, ни в среду медпункт не открылся. Мать сама
лечила Андрюшкины пальцы. Соседка баба Нюша
посоветовала народные средства от обморожения: печеный лук и гнилое яблоко.
Мария привязывала то одно, то другое, но улучшения не было. Еще бабка
посоветовала топленое медвежье сало. Да где ж его взять? В их лесах медведи не
водятся.
Андрюшка
плакал от боли, а когда слезы кончались, то тихонько скулил, как маленький
щенок, который не понимал, за что ему такое наказание.
Заведующий
фермой Александр Максимыч согласился на своей
старенькой «Волге» отвезти Андрюшку в Боровск, но без направления в больницу
могли и не взять.
В
поликлинике Мария с сыном попали на прием к дежурному хирургу, и тот только
руками развел:
—
Где вы раньше были?.. Ампутация. Первый и второй точно, а дальше не знаю. Пишу
направление в больницу. Срочно.
Мать
всплеснула руками:
—
А нельзя без этого… — она жалостливо смотрела на хирурга, — ну, без
ампутации?
—
Нельзя, голубушка, если не хотите своему ребенку сделать хуже.
Когда
они вышли из кабинета, Андрюшка спросил:
—
Мама, а что такое — «ампрутация»?
—
Ампутация — это когда… ох, лучше тебе не знать, сынок.
Андрюшка
никогда не слыхал этого слова. Врачи любят говорить на
непонятном языке. Вот с третьего класса он будет изучать английский и тогда
точно узнает, что это такое — «ампутация».
Он
узнал раньше, уже через несколько дней.