Опубликовано в журнале Нева, номер 1, 2013
Питер:культурный слой–2012
Эта публикация — третий опыт участия в молодежном номере «Невы» магистрантов СПбГУ, обучающихся по специальности «Филологические основы редактирования и критики». Но на этот раз было решено сменить жанр. После рецензий на произведения лауреатов разных литературных премий и книги, выпущенные в Петербурге (см.: Магистранты о лауреатах // Нева. 2011. № 1; Сделано в СПб // Нева. 2012. № 1), мы собрались за круглым столом, чтобы поговорить о том, какой представляется культурная жизнь культурной столицы при взгляде со студенческой скамьи (большинству участников разговора немногим больше двадцати). Чуть уравновесить поколенческий крен позволило участие в круглом столе писателя и преподавателей, помнящих и другие времена. — И. С.
В разговоре приняли участие:
И. Н. Сухих — д. ф. н., профессор кафедры истории русской литературы филологического факультета СПбГУ; литературовед.
С. В. Друговейко-Должанская — старший преподаватель кафедры русского языка филологического факультета СПбГУ; научный руководитель интернет-портала www.gramma.ru; литературный редактор.
А. М. Мелихов — писатель; публицист; литературный критик, заместитель главного редактора журнала «Нева».
Студенты:
А. Козакевич (ведущая); Е. Кузьмина; Н. Афанасьев; А. Шмидт; А. Короткова; А. Ефимова; Т. Кайль; В. Овсянникова; Л. Агакеримова; Н. Зайцева; Т. Степанова.
И. Н. СУХИХ. Тему этого круглого стола придумал я, но надеюсь, что она будет интересна не только участникам разговора, но и читателям «Невы». Идея моя заключается в следующем. Известный американский историк Ричард Пайпс в книге «Россия при старом режиме» утверждает, что в императорской России существовало пять основных «учреждений», культурных институтов, позволяющих русской интеллигенции «делиться мыслями и завязывать дружеские отношения на основе общих убеждений»: салон, университет, кружок, толстый журнал и земство. Потом, после великого перелома, при новом советском режиме какие-то из этих институтов сохранились, изменив идеологическую начинку (толстый журнал, университет), другие исчезли (земство), третьи существенно трансформировались (на смену кружкам и салонам пришли московские и прочие кухни, подвалы газовых котельных, рок-лаборатории и ЛИТО).
На рубеже ХХ и ХХI веков произошел очередной перелом. И мне любопытно, в рамках каких культурных институтов существуете сейчас вы, при новом режиме? (Потому что прежнего режима вы, конечно, помнить не можете.) Что определяет наше существование в нынешнем культурном социуме? Какую функцию сегодня выполняет толстый журнал? Университет? Может быть, церковь? Действительно ли Интернет принципиально меняет способ и культуру нашего общения, или это еще один из тех мифов, которые существуют в философских и культурологических работах, при том, что в реальности все обстоит иначе?
Вот вопросы, на которые мне интересно было бы услышать ответы, но, конечно, их больше, поэтому я ожидаю не только ответов, но и других вопросов.
Причем тему можно обсуждать на двух уровнях: как абстрактно, с точки зрения «научной», так и очень конкретно, «про меня». Кому как удобнее.
А. КОЗАКЕВИЧ. Одним из участников нашего круглого стола был проведен социологический опрос о существовании человека в современном культурном слое.
Е. КУЗЬМИНА. В этом соцопросе приняли участие шестьдесят семь человек. Были предложены следующие вопросы. Первый: считаете ли вы Питер — именно Питер, не Санкт-Петербург, не Ленинград или Петербург — культурной столицей России? И 79% опрошенных безоговорочно ответили на этот вопрос утвердительно. 13% ответили отрицательно, при этом два человека сказали, что Москва опережает Питер по выбору возможностей для культурного саморазвития. 8 % респондентов сомневались в ответе. Они хотя и называли Питер культурной столицей, но с оговорками, отмечая, например, что жители Петербурга сами забывают об этом статусе.
Был также задан вопрос о том, как часто люди ходят в кино, в театры и в музеи. И для меня было удивительным то, что кино и театр соперничали между собой очень долго. Многие отвечали, что в театр они ходят чаще, чем в кино, что репертуар в кинотеатрах не тот, что проще в Интернете фильмы смотреть. И мне кажется, что кинотеатры сейчас теряют свою аудиторию.
Также был задан вопрос о том, какие культурные пространства Питера люди знают и какие из них посещают. Было названо множество мест: арт-кафе, музыкальные клубы, бары. Лидирующие места заняли лофт-проект «Этажи» (21 % опрошенных) и кафе «Подвал бродячей собаки» (21 %). Также назывались кафе «Книги и кофе», «Литературное кафе», и очень много было названо различных музыкальных клубов — таких, как «Космонавт», «Орландина», «Джаггер», «Зал ожидания». 36 % опрошенных ответили, что знают о существовании таких мест, но туда не ходят. Один респондент отметил, что искусство сейчас вообще в моде и поэтому в Петербурге много различных кафе, которые пытаются как-то вписаться в культурное поле.
Последние вопросы были нацелены на то, чтобы выявить, откуда же люди узнают вообще о культурных событиях в Петербурге и как они ориентируются в этом культурном пространстве. На вопрос «Какие журналы, посвященные культурной жизни Питера, вы читаете?» 46 % респондентов ответили, что они не знают никаких журналов о культурных событиях города, а 24 % какие-то издания назвали, но сказали, что не читают их. Самыми популярными журналами среди тех, которые все-таки были названы, стали «Собака.ru» (6 % опрошенных), «Ваш досуг» (7 %) и «TimeOut — Петербург» (13 %). Среди интернет-ресурсов первое место заняла социальная сеть «vkontakte» — 40% сказали, что смотрят новости по группам, различные репосты и т. д. Всего лишь 4 % опрошенных назвали такие сайты, как «The Village», Piterstory». А 33 %, по их словам, вообще не знают таких ресурсов и не пользуются ими»/
.
Последний вопрос был следующим: «Куда вы сводите своего друга, который в первый раз приехал в Питер?» 39 % опрошенных сказали, что просто пойдут гулять по городу. Мол, сама атмосфера города понравится другу, и он потом сам выберет, куда мы пойдем. И из этого, мне кажется, можно сделать вывод, что сам город Петербург является культурным пространством без каких-либо организаций. И еще 39 % порекомендовали обязательно нужно сводить своего друга в Эрмитаж.
И. Н. СУХИХ. Я все ждал, когда Эрмитаж назовут.
(Смех в зале.)
Е. КУЗЬМИНА. Да, Эрмитаж — это безоговорочный лидер, визитная карточка Питера. Еще 15 % опрошенных сказали, что поведут своего друга в театр, были названы разные театры: БДТ, Мариинский, театр Комиссаржевской, Михайловский театр. Вот такой небольшой отчет получился. Мне кажется, есть над чем подумать.
Н. АФАНАСЬЕВ. Площадкой для проведения соцопроса была сеть «vkontakte»?
Е. КУЗЬМИНА. Да.
Н. АФАНАСЬЕВ: Отвечали в основном жители Петербурга?
Е. КУЗЬМИНА. Отвечали либо жители Петербурга, либо те, кто здесь уже несколько лет прожил. В основном студенты или недавно окончившие вуз.
Н. АФАНАСЬЕВ. И последний вопрос: какова среди опрашиваемых доля мужчин и женщин?
Е. КУЗЬМИНА. Женщин было больше, но я не могу привести точные цифры, потому что такую статистику не проводила.
С. В. ДРУГОВЕЙКО-ДОЛЖАНСКАЯ. У меня есть вот какой вопрос к социологу. Ты подчеркнула, что речь идет о культурном пространстве именно Питера, не Ленинграда, не Петербурга, Санкт-Петербурга — почему ты считаешь, это было важно обозначить?
Е.КУЗЬМИНА. Потому что еще раньше, когда мы обсуждали этот круглый стол, Игорь Николаевич отметил, что темой его станет «Культурный Питер 2012», что мы обсуждаем именно Питер как культурное пространство.
И. Н. СУХИХ. Это некая равнодействующая между Петербургом официальным, Ленинградом уходящим, некое разговорное клише. Питер — это несколько иное пространство, нежели Санкт-Петербург.
Е. КУЗЬМИНА. У меня во всех вопросах была формулировка «Питер». И я все ждала, что у меня кто-нибудь спросит, почему я написала «Питер». Но никто не спросил, то есть все согласны именно с такой формулировкой.
С. В. ДРУГОВЕЙКО-ДОЛЖАНСКАЯ Мне действительно любопытно (и как лингвисту, и как человеку старшего поколения), насколько это название — «Питер» — безо всяких стилистических коннотаций закрепилось в вашем сознании. Потому что я, упоминая название нашего города, все время вступаю в такие своего рода лингвистические «конфликты» с коллегами-филологами… Например, Борис Валентинович Аверин, когда я, проводя один вечер, все время говорила «у нас в Ленинграде», заметил: «Ну все-таки мы же нынче живем, слава богу, не в Ленинграде!» И я поняла, что я не могу произнести «у нас в Питере, а именования Санкт-Петербург, да и Петербург для меня слишком пафосны. А с Михаилом Викторовичем Горбаневским, который занимается топонимикой, мы недавно «поссорились», когда он сказал что-то про «питерскую интеллигенцию». На страницах facebook’а было дело, и я ему тут же написала комментарий, что такого понятия, как «питерская интеллигенция», не существует, что интеллигенция может быть «петербургской», «петербуржской» или «ленинградской», а Питер — это такое пространство (понятно, что не географическое, а ментальное), где, в моем понимании, интеллигенция не водится. Но вполне готова признать, что это точка зрения человека старшего поколения.
И. Н. СУХИХ Лена привела очень любопытные данные, хотя социолог может сказать, что некорректные: мало информантов, выборки нет. Теперь давайте примерим эти данные к себе. Например, из того, что я успел зафиксировать: действительно ли кино для нас сейчас значит меньше, чем театр?
А. М. МЕЛИХОВ. Я думаю, просто в кинотеатры мы редко ходим, а по видику смотрим что-то постоянно.
И. Н. СУХИХ. А я, собственно, скорее присоединяюсь к этому большинству. Потому что смотрю я, конечно, больше, но вот количество фильмов, которые я готов рекомендовать, за последние лет пятнадцать, исчисляется пальцами одной руки. Между тем петербургских театральных событий я назову гораздо больше. Получается, даже в таких простых ситуациях мы начинаем расходиться.
С. В. ДРУГОВЕЙКО-ДОЛЖАНСКАЯ. Не могу удержаться от возражений… Я абсолютно твердо убеждена и могу подтвердить (хотя и не данными соцопроса, конечно, а только собственными наблюдениями), что современная молодежь гораздо более «насмотрена» — да, и слово такое появилось, — причем речь идет не только о новых фильмах, но и о классике жанра.
Н. АФАНАСЬЕВ. Если даже исходить из того, что современные театр и кино имеют коммерческую направленность, нацелены на получение прибыли, то с этой точки зрения показателен рынок, потому что объем продукции, предоставляемый кинотеатрами, в разы превышает количество театральных постановок. С этой точки зрения мне кажется, что спрос на кино несколько выше. Опять же это зависит от среды, в которой мы обращаемся и в которой мы находимся, и в Петербурге, конечно, ситуация отличается от регионов и от провинции.
А. ШМИДТ. Мне хотелось бы добавить по поводу кино вот что. Во-первых, я полностью согласна со Светланой Викторовной. Молодежь сейчас действительно больше «насмотрена». Кроме того, все больше молодых людей не только смотрят кино, но и интересуются процессом его создания. Очень часто на улицах можно встретить людей с камерой, которые снимают понравившиеся им сюжеты, а потом создают из них какие-то свои фильмы. Во-вторых. Почему получился такой результат в отношении кино и театра? Скорее всего, дело все-таки в том, что в опросе принимали участие люди мотивированные, те, кто хотел, кому было что сказать. А вот если бы анкету заполняли все подряд, то соотношение, без сомнения, оказалось бы другим: с явным преимуществом победили бы любители кино.
И. Н. СУХИХ. По-моему, разумный аргумент. Если просто спросить человека с улицы, то он иногда не сможет показать, где находится БДТ, хотя всю жизнь прожил в Петербурге.
А. М. МЕЛИХОВ Друзья мои, я с большим интересом выслушал нашего социолога. Но лично для себя я часто убеждался, что, когда пытаешься обобщать, быть умным, получается ерунда. Нет, к вашему опросу это не относится! (Cмех,) Но вот поздний Гоголь, если помните, попытался написать о России социологическими методами. До этого писал, что придет в голову, и это были гениальные вещи. А потом объявил: я не знаю Россию. И попросил знакомых присылать ему всякие фактические наблюдения, и погубил себя как писателя. Бывает так, что если вглядишься в события собственной жизни, то окажется, что они отражают путь истории, если и не самым точным образом, то все равно более точного инструмента у тебя нет. Так вот давайте я просто расскажу, возвращаясь к Пайпсу, какими были наши кружки, наши самоорганизующиеся сообщества, — не пафосные, не общегосударственные не исторические, но в какой-то степени гораздо более важные для нас. Первым таким сообществом было общежитие. Здесь росла наша культура или наше бескультурье — как хотите, — но мы, по крайней мере, спорили, как положено студентам, даже ссорились иногда, и все это было очень страстно, между лафитом и клико, то есть между пивом и водкой. Самые умные разговоры, надо сказать, были политические. О том, что лучше: социализм или капитализм, Ленин или Сталин, если Сталин плох, то почему. О том, что такое подлинный ленинизм, что такое неподлинный ленинизм. Фильмы становились действительно культовыми в том смысле, что обсуждались очень долго. «Июльский дождь» какой-нибудь появится, например, идет только в ДК Цюрупы. И мы всей компанией едем куда-то на Обводный канал, в ДК Цюрупы; в зале сидит восемнадцать человек, и сразу такое чувство единства, избранности: мы тут, так сказать, цвет нации, понимающие люди. Если приезжал какой-нибудь кинофестиваль, все, что называется, приличные люди должны были там побывать. Если ты хочешь, чтоб тебя уважали. Всякого рода кинопоказы: Феллини, Антониони… попадались скучнейшие фильмы, где герои три часа ходят и молчат, и все равно мы отсиживали, и никто не посмел бы даже пикнуть, что там можно подохнуть от скуки.
И. Н. СУХИХ. Надеюсь, к Феллини это не относится, Александр Мотельевич — «подохнуть от скуки»? Каких-нибудь «Маменькиных сынков», например, которых я тоже видел в «Кинематографе», я помню до сих пор, хотя не пересматривал с тех времен.
А. М. МЕЛИХОВ. Ну, это ранний Феллини нормальный такой, почти неореалист. А вот поздний, └Джульетта и духи2», как мы называли его, это да, это посильнее «Фауста» Гёте… Какие-то девушки еще в БДТ ходили, но там нужно было стоять в таких очередях, какие мое достоинство мне не позволяло. Но в целом театр тоже был организующим началом и тоже еще с политическим звучанием. Вдруг пойдет какой-нибудь спектакль, где председатель колхоза с секретарем райкома поссорится по какому-то хозяйственному вопросу, и председатель колхоза побеждает. И все в восторге, утерли мы им нос! На Федора Абрамова ломились люди, предельно далекие от деревни… Я думаю, то, что Некрасов делал в XIX веке: пробуждал народолюбие в людях, от народа далеких, — то же самое делали с нами Солженицын, Абрамов, и мы начинали сострадать народу, которого не видели никогда и не видим до сих пор.
Церковь — играла ли роль? Поскольку это было полузапрещено, считалось, что если тебя в церкви увидят, то вытурят из комсомола… Случаев я таких не знаю, но считалось, что это опасно.
И. Н. СУХИХ. Легенда была.
А. М. МЕЛИХОВ. Да, легенда была. Ну и, естественно, если это опасно, то мы — единственно по этой причине — на Пасху шли на Смоленское кладбище, в церковь и там чуть ли не всенощную отстаивали. Так что церковь была организующим началом только до тех пор, пока в ней ощущалась оппозиционность. В моем кружке царило такое отношение: все советское — это барахло, а все дореволюционное — наоборот. Поэтому я советских писателей принципиально не читал, даже Аксенова. И чем больше про него говорят, тем меньше шансов, что я за него возьмусь. Зато Солженицын — другое дело. Это уже фрондерство, это запретность, это риск. Его на фотографиях распространяли, на одну ночь, говорили, и срок за это можно было получить. Это очень бодрило и заставляло проглатывать чудовищные объемы буквально за часы. Но все это возникло в большей степени на защите собственного достоинства, чем на политических убеждениях. А потом студенческий кружок сменился, так сказать, производственным. Я работал на факультете прикладной математики, и там — почти то же общежитие. Собирается лаборатория, все люди умные, с учеными степенями. Тогда можно было жить духовной жизнью в рабочее время за хорошую зарплату. Лаборатория НИИ и была организующим началом, тем самым кружком, которого не знала дореволюционная интеллигенция. А теперь, если вернуться к сегодняшнему дню, через какие самоорганизующиеся системы я связан с обществом? Только через бутылку. Не поймите меня неправильно, теперь свои сочинения я упаковываю в бутылку, запечатываю и бросаю в море, и кто ее выловит и прочтет — понятия не имею. Раньше в толстом журнале каждое произведение вызывало отклик, становилось событием, а теперь толстые журналы перестали быть организующей силой, а превратились в бутылку, куда автор, так сказать, запечатывает свою вещь, поскольку больше некуда ее деть: надо или в мусоропровод отправить, или в толстый журнал. И толстый журнал немножко предпочтительнее. Так вот, отправляет он ее в толстый журнал, и она там плавает по воле волн, и что с ней происходит дальше, никто не знает. Ни он сам, ни редакция. Хотя в редакциях мы собираемся и начинаем в стотысячный раз обсуждать, читают нас или не читают. Оптимисты говорят — читают, пессимисты говорят — не читают. Доказать ни те, ни другие ничего не могут. Сейчас почти нет обратной связи. Разве в Рязани или в Брянске подойдет читательница и скажет: «Александр Мотельевич, мне очень понравилась вот такая-то ваша вещь». Ну и слава богу, бутылка, значит, доплыла.
С. В. ДРУГОВЕЙКО-ДОЛЖАНСКАЯ. Я хочу такую, что ли, крышу навести над тем, что сказал Александр Мотельевич. Пафос его речи отчасти состоит в том, что во времена гораздо меньшего разнообразия культурных событий, когда мы формировались, действительно существовали вещи, которые объединяли абсолютно всю интеллигентскую — не интеллигентную, я тут подчеркиваю, интеллигентскую — среду. То есть в каждой интеллигентской семье обязательно до2лжно было выписывать или брать в библиотеке литературные журналы — как минимум, «Новый мир» и «Иностранная литература», остальное — по желанию. Это было совершенно обязательной вещью. Человеку, не прочитавшему роман Владимира Орлова «Альтист Данилов» или роман Зюскинда «Парфюмер» (я намеренно упоминаю столь разные, но эдакие «культовые» произведения) в тот момент, когда эти тексты были опубликованы в толстых журналах, фактически нечего было обсуждать с друзьями-приятелями. Точно так же любая выставка, начиная от Глазунова и кончая привозом какой-нибудь коллекции из Прадо, обязательно посещалась всеми, иначе и быть не могло. Точно так же любая театральная премьера, особенно такая, в которой звучало что-нибудь фрондерское. Скажем, театр Комиссаржевской и во времена моей молодости не был самым значительным театром Петербурга, однако многие люди ходили туда не раз на спектакль по пьесе А. К. Толстого «Царь Федор Иоаннович» не в последнюю очередь для того, чтобы услышать, как Станислав Ландграф в роли царя Бориса произносит, глядя прямо в зал, фразу: «Москва слепа сегодня, как и всегда». То же самое распространялось и на детей этих интеллигентных родителей: обязательно было заниматься либо в кружке при Эрмитаже, либо в литературном клубе «Дерзание», либо в музыкальной школе и т. п. Поступить либо в школу № 27, литературную, либо в математические «тридцатку» или «два-три-девять», либо в колледж «Земля и Вселенная» — все это были маркеры принадлежности к определенной культурной среде. Сейчас, конечно, дело обстоит совсем не так — хотя бы потому, что у нас появилось многообразие невероятное.
А. М. МЕЛИХОВ. Вы пафос мой передали абсолютно точно.
И. Н. СУХИХ. Я с помощью Пайпса описал структуру дореволюционной культуры, Александр Мотельевич, с помощью Светланы Викторовны, подробно описал, как он представляет структуру, условно говоря, интеллигентской советской культуры. Любопытно, как видится вам, с вашей профессиональной, но все-таки юной позиции, ситуация современная?
А. КОЗАКЕВИЧ. Современный человек, на мой взгляд, характеризуется двумя основными чертами. С одной стороны, это такой homo publicus — человек публичный. Любой писатель никогда не будет писать в стол, он будет публиковать свои ремарки в ЖЖ, проводить мастер-классы и т. д. и т. п. То же будет делать любой художник, иначе он не состоится как художник. С другой стороны, внедрение интернет-технологий делает этого публичного человека, который за счет них становится максимально публичным, homo virtualis. То есть он живет исключительно за экраном. О тех же культурных событиях мы узнаем — это показал и соцопрос — из интернет-изданий: будь то «Афиша», сайт prochtenie, социальные сети и т. д. Когда мы говорили о том, является ли сейчас театр или кино культурным пространством, мы немножко смешали понятия элитарной и массовой культуры. Все-таки кино как большой киноцентр, где идут новинки массового кино, — это одно явление, и сложно назвать его в строгом смысле слова культурным. С другой стороны, всевозможные киноклубы, места, где общаются между собой те, кто создает кино, кто профессионально им занимается, — это совершенно другая история. Позволю себе дать слово Ане Коротковой, которая хотела рассказать о кинокружках.
А. КОРОТКОВА. Мне кажется, современная культура характеризуется глобальным расслоением. Я не могу сказать за все поколение, но моему кругу людей свойствен некоторый эскапизм — и выражается он в том числе и в желании отмежеваться от массовой культуры. Я могу сказать, что не согласна с тем, будто театр сейчас превалирует над кинопоказами, потому что в городе есть очень много пространств, где показывают старое кино, где показывают хорошее кино. Но это настолько маленькие группы, это настолько все локально, что иногда об этих показах сложно узнать. Но если есть желание, то можно. Недавно, например, я ходила в польский культурный центр, где показывали «Альфавиль» Годара.
Также мне кажется показательным то, что в Петербурге появляются магазины интеллектуальной литературы — такие, как «Порядок слов», «Все свободны». Они создают не только свою аудиторию, не только свой определенный стиль, но создают и интеллектуальную площадку: проводят семинары, кинопоказы, встречи с авторами.
И. Н. СУХИХ Аня, скажите, а сколько у нас таких магазинов?
А. КОЗАКЕВИЧ. Три-четыре.
И. Н. СУХИХ. На пять миллионов жителей три книжных магазина. Я был бы рад, если бы в каждом большом районе города был бы такой магазин-клуб, куда можно прийти, посмотреть кино, выпить кофе. А их можно по пальцам одной руки сосчитать!
А. ЕФИМОВА. Я не знаю, можем ли мы отнести к клубам сеть магазинов «Буквоед», но они тоже являются своего рода культурными площадками, то есть позиционируют себя как такие площадки. Возможно, это более массовая сеть…
Т.КАЙЛЬ. Я думаю, что «Буквоед» берет тем, что, во-первых, это сеть, а во-вторых, магазины находятся в центре города, а потому большинство аудитории там собрано как бы из случайных людей. То есть когда проходит встреча с каким-либо писателем, большинство посетителей не специально идет на эту встречу. Просто гуляли в центре, замерзли, зашли в этот «Буквоед» и увидели: «О, боже мой, знакомое лицо, вроде вот с книжки на меня соседней смотрит!» А такие пространства, о которых больше информации размещено все-таки в Интернете (к примеру, пространство «Ткачи»), события, о которых сами лекторы размещают на своих интернет-страничках объявления, имеют аудиторию гораздо меньшую, но более заинтересованную. Мне кажется, что у «Буквоеда» совсем другая культурная функция.
И. Н. СУХИХ. Да, мне кажется, что Таня совершенно права, я могу это на собственном опыте подтвердить. Когда у меня однажды была презентация книжки в «Буквоеде» на Восстания, на нее специально, по-моему, пришел один человек — моя бывшая студентка, все остальные — человек 30–40 — были люди, которые случайно оказались в магазине, сидели с чашкой кофе, вот и все.
Н. АФАНАСЬЕВ. У меня небольшое дополнение-возражение по поводу «Буквоеда». Насколько я знаю, у «Буквоеда» очень развита сеть социальных групп в Интернете, сеть сайта и подсайта, у этого магазина очень хорошая статистика по проведению подобных мероприятий, системам регистрации, статистика по посещаемости этих мероприятий и прочего. И идет определенная обратная связь у них на сайтах — именно от посетителей. То есть если соотнести общее количество людей, приходящих на мероприятия, и людей, отзывающихся потом о таких мероприятиях на сайте, то выяснится, что порядка 80 % — это люди, вовсе не случайно пришедшие. И по поводу магазинов типа «Порядок слов», их небольшого количества: нет потребности в бо2льшем их количестве, потому что та посещаемость, которая есть у этих магазинов, абсолютно не кажется критичной по отношению к площади и прочему. То есть они полностью потребность города покрывают, мне так кажется.
Т.КАЙЛЬ. Думаю, что проблема как раз в площади! Например, в «Порядке слов», когда там был стихотворный конкурс, собралось такое большое количество людей, именно специально пришедших на это мероприятие, — и просто практически сидеть было негде. То есть мероприятий в таких пространствах много как раз, и людей на них собирается достаточно много, проблема именно в площади: организаторы арендуют помещение по своим средствам, но не всегда их средства позволяют взять себе большее пространство.
И. Н. СУХИХ. Да, с этим хочется согласиться. Мы недавно со Светланой Викторовной обсуждали в «Порядке слов» «Литературную матрицу» — так даже авторы в этот зал попасть не могли, настолько он был заполнен. Но хочу, если позволите, сейчас вернуться к кино. У меня вопрос к Ане. Действительно, сейчас на полке у каждого может быть весь Феллини, Антониони, Годар и т. д. Но это все — то, что создано в другое время — это классика. А мне интересно сейчас, является ли кино современное таким способом обсуждения каких-то вопросов, объединения людей культурных, интеллигентных, что имело место раньше? Когда говорят о российском кино последних лет пятнадцати, я обычно рекомендую только три-четыре фильма. Аня, вот скажите, что бы назвали вы? Три-четыре современных фильма, которые нужно посмотреть?
А. КОРОТКОВА. Ну, пожалуй, это будет не показательно, потому что я могу ориентироваться только на свой вкус, свой опыт и образование. Я, безусловно, порекомендовала бы «Шапито-шоу», «Эйфорию» Вырыпаева и, возможно, «Елену» Звягинцева.
А. КОЗАКЕВИЧ. Я бы добавила «Фауста» Сокурова.
И. Н. СУХИХ. Мы называем фильмы последних двух-трех лет. Не есть ли это просто результат слишком близкого всматривания? Потому что, может быть, чуть повернется колесо, пройдет каких-нибудь пять лет, и мы будем говорить уже про что-то другое. Займет ли «Шапито-шоу» место рядом с «Андреем Рублевым» и «Июльским дождем»?
А. ЕФИМОВА. Если мы говорим о личных предпочтениях, то я тоже безоговорочно поддерживаю «Шапито-шоу», и один из плюсов, который я отметила при просмотре этого фильма, — мне показалось, что это нечто родственное Гайдаю даже. Мне почему-то вспоминалась «Операция └Ы“», отчасти. Естественно, там все немножко про другое, по-другому и про другое поколение, но вот оптика какая-то похожая, то есть там тоже как-то наивно и честно…
С. В. ДРУГОВЕЙКО-ДОЛЖАНСКАЯ. Я хочу опять вернуться к общей теме нашего разговора: что сегодня формирует «культурное пространство города Питера». Мне кажется, выбор того кинофильма, который ты обязательно смотришь, для современной молодежи действительно важный индикатор принадлежности к той или иной среде. Я думаю, среди присутствующих фильм «Шапито-шоу» видели все или практически все. Но это не тот фильм, который массово шел по всем кинотеатрам города, обсуждался на телевидении, рекламировался на всех афишных тумбах. Иначе говоря, как Рустам Хамдамов любит сказать: «Ты понимаешь, мы от них сильно отличаемся…» У него есть очень четкое разграничение: «мы» и «они». Есть свои специфические критерии, чем «мы» все от «них» (тех, кто за духовной Нарвской заставой находится) отличаемся, уж простите за невольный снобизм. Есть такие критерии, конечно, и в выборе кинофильма. Один круг молодежи, как мне кажется, отличается от другого отчасти и тем, станут ли они смотреть «Шапито-шоу», «Сумасшедшую помощь» Бориса Хлебникова, «Полторы комнаты» о Бродском — или пойдут исключительно на «Пиратов Карибского моря», которых мы тоже, впрочем, посмотрим с удовольствием.
Е. КУЗЬМИНА. Я хотела сказать, что мы немножко о разных вещах говорим: о походе в кино и о просмотре фильма. Так вот именно поход в кино, на мой взгляд, сейчас не является культурообразующим событием. Иногда проще посмотреть фильм дома, и многие так и делают. Лично для меня есть такие фильмы, которые я могу посмотреть дома, а есть те, которые я сама хочу посмотреть в кино, то есть это совершенно разные вещи. Вот такие фильмы, как, например, «Шапито-шоу», я смотрела дома, но я очень жалею, что не ходила в кинотеатр, когда этот фильм шел на большом экране. Здесь тоже, мне кажется, есть какой-то индикатор: не только то, что мы готовы смотреть, но и то, что мы хотим посмотреть в кинотеатре.
И. Н. СУХИХ. Вопрос вдогонку: часто ли в ваших планах занимает место кинотеатр?
А. КОЗАКЕВИЧ. Если фестивальные показы, то да.
И. Н. СУХИХ. Фестиваль — это одно. А если просто, как в наши студенческие годы, было нормально: два раза в неделю — в кино. Это было частью культурного фона, его можно было обсуждать, он менялся…
А. ШМИДТ. Мне кажется, сейчас это все от фильма зависит. Если появляется вдруг желание пойти в кино, я, например, сначала смотрю в афише, что сейчас идет, если меня ничего не привлекает, я не пойду в кино. Мне просто будет жалко потраченного времени. А иногда могут хорошие фильмы идти подряд, и можно сходить раза четыре за месяц, а можно сходить один раз в год, потому что просто нечего посмотреть.
Т. КАЙЛЬ. Я, наверно, отвечу только за себя. У меня в кино получается сходить только раз в полгода, и на самом деле не очень мне хочется ходить туда чаще, только потому что я замечаю, что иногда вообще не получаю никакого удовольствия от тех фильмов, на которые попадаю. Может быть, у меня выбор не слишком обдуманный — скажем, я, бывает, хожу за компанию. Но нет такого, как если ты книгу прочитал, которая тебе не нравится: у тебя удовольствие даже от этого негатива есть какое-то, тебе все равно есть над чем подумать. А когда я посмотрю в кинотеатре средненький фильм, только жалею о зря потраченном времени. И поэтому желание сходить в кино отпадает.
Н. ЗАЙЦЕВА. Да, я тоже хожу в кино, когда выбираю фильм, который хочу посмотреть, это бывает раз в два-три месяца в лучшем случае. И хочется добавить к тому, что сказала Таня о потерянном времени и о выборе фильма: если я решаю, пойти на фильм или не пойти, я скорее не пойду. При этом если у меня возникнет тот же вопрос относительно театра, я, наоборот, скорее пойду, даже если не знаю ничего о постановке, никаких отзывов не слышала, все равно: пойду просто, чтобы быть в курсе.
В. ОВСЯННИКОВА. Мне бы хотелось заметить, что ведь есть в Петербурге такие кинотеатры, многим из нас известные, — «Родина» и «Дом кино», репертуар которых значительно отличается от того, что идет в массовых кинотеатрах, и если ты там попадешь на какой-то показ, то у тебя больше шансов увидеть что-то интересное, что тебе понравится. Это то же, как если ты идешь в театр скоротать время, заранее не зная репертуара, но зная, что тебе там наверняка понравится.
А. М. МЕЛИХОВ. Простите, друзья, а вот в каких кружках организуются ваши вкусы, единства мнений, где общение происходит, культурное, политическое и т. д.?
И. Н. СУХИХ. В Интернете, Александр Мотельевич, прежде всего, я думаю.
А. М. МЕЛИХОВ. А живьем может быть где?
Л. АГАКЕРИМОВА. Часто общение происходит в каких-то кружках или клубах, которые так или иначе объединяют людей по интересам. Я, например, могу рассказать о литературных объединениях, которых в Питере очень много. До сих пор существует ЛИТО университета ЛЭТИ, где занимаются поэты, выпускают сборники, участвуют в различных конкурсах, таких, как «Заветная лира», «ПОЭТому». Также есть ЛИТО, которое возглавляет Вячеслав Абрамович Лейкин, и ЛИТО «Правый берег», руководитель которого — Ольга Виор, поэт-песенник. Самым известным, наверное, является ЛИТО «Пиитер», я хотела бы на нем подробнее остановиться. Возглавляют его Дмитрий Легеза и Галина Илюхина. Они поддерживают различные мероприятия, конкурсы, в том числе знаменитый фестиваль «Петербургские мосты», конкурсы «Заблудившийся трамвай», «Четвероногая ворона» и т. д. Из поэтов ЛИТО «Пиитер» могу лично назвать тех, чьи стихи считаю очень достойными внимания: это Рахман Кусимов, Элина Леонова, Дмитрий Богатырев и Дмитрий Сапелкин — их я бы даже посоветовала сходить послушать.
Е. КУЗЬМИНА. У меня сразу родился вопрос: насколько все эти объединения, конкурсы популярны? Многие наверняка вообще первый раз услышали о них. И второй вопрос: кто из участников этих объединений выходит на широкую публику? Становятся ли эти люди действительно популярными — и не только, может быть, в Петербурге, но и по всей России? Мне важным кажется не только то, что какое-то общество существует, но и то, какую роль оно играет, потому что можно какое-то объединение создать, но оно будет в своем кругу замыкаться, и всё.
Л. АГАКЕРИМОВА. Я бы сказала так: о них знают те, кто интересуется поэзией.
С. В. ДРУГОВЕЙКО-ДОЛЖАНСКАЯ. Вопрос, который задала Лена, скорее вопрос не к Линаре, а ко всем нам. Вот скажите, пожалуйста, название хотя бы ЛИТО «Пиитер» кому-нибудь из вас известно? Наташа, Настя, Лена… и всё? Ну, то есть среди нас, профессиональных филологов, лишь очень небольшое число людей знает о действительно очень известном петербургском литературном объединении. А литературных объединений гораздо больше на самом деле, чем назвала Линара. Это показательно.
А. КОЗАКЕВИЧ. Так или иначе, о чем бы мы ни говорили, всплывает, скажем так, глобальная тема — о том, что любое культурное оказывается явлением не для всех. То же ЛИТО «Пиитер» известно далеко не всем, те же книжные магазины якобы малопосещаемы, те же закрытые кружки, в которых обсуждается кино, тоже не особенно популярны. Но мне кажется, понятие культуры и культурного маркера некоего интеллигентского общества — оно никогда не бывает обширным.
С. В. ДРУГОВЕЙКО-ДОЛЖАНСКАЯ. Правда.
А. КОЗАКЕВИЧ. Да. Соответственно, говорить о том, могут ли быть слишком популярны и слишком массовы те же книжные магазины, я думаю, излишне.
С. В. ДРУГОВЕЙКО-ДОЛЖАНСКАЯ. То есть если мы с Игорем Николаевичем и Александром Мотельевичем говорили о том, что в наши времена — «времена очаковские и покоренья Крыма» — существовали вещи, обязательные для всех, то теперь даже какое-то чрезвычайно распространенное явление — как, скажем, «Шапито-шоу» — затрагивает не всех. Я было заявила, что все мы этот фильм смотрели, а вот теперь хочу спросить: кто не смотрел-таки кино «Шапито-шоу»? (Четыре руки в зале.) То есть и в нашем очень узком кругу нашлись четыре человека, для которых это культурное событие осталось неведомым. Точно так же и известность ЛИТО «Пиитер» не для всех является очевидной.
И. Н. СУХИХ. Но если говорить о словесном творчестве, о поэзии, проблема ЛИТО «Пиитер» — это более общая проблема маргинальности современной поэзии.
С. В. ДРУГОВЕЙКО-ДОЛЖАНСКАЯ. Бесспорно.
И. Н. СУХИХ. Можно спросить друг друга: кто, скажем, знает такого поэта — и любое имя тут можно поставить — например, Геннадий Русаков? Даже если выйти на улицу и спросить, кто такой Кушнер, я не уверен, что каждый…
С. В. ДРУГОВЕЙКО-ДОЛЖАНСКАЯ. Мы про нас говорим…
И. Н. СУХИХ. Мне кажется, тут ситуация тоже другая. Современная поэзия вообще — даже в узком кругу — в гораздо большей степени, чем другие культурные институты, разбилась на какие-то очень локальные группы, и если каждый назовет своих поэтов, то мы не найдем даже такого относительного единства, как в случае с «Шапито-шоу» и «Еленой». Мы действительно часто не знаем того, что происходит рядом, что напечатано на соседней странице журнала.
С. В. ДРУГОВЕЙКО-ДОЛЖАНСКАЯ. Вот Элина Леонова, например, о которой упомянула Линара. Вы о ней слышали?
И. Н. СУХИХ. Нет.
С. В. ДРУГОВЕЙКО-ДОЛЖАНСКАЯ. Не слышали. И вы не слышали! Хотя эту девочку называют «надеждой русской поэзии» — ее стихи входили в лонг- и шорт-листы премий «Дебют», Гумилевской и Григорьевской.
И. Н. СУХИХ. Если надежда, то, думаю, еще услышу. Социолог Борис Дубин говорит, что есть эксперты как первый уровень эстетической оценки и есть просвещенная публика, которая на мнение экспертов ориентируется. Так что еще один шаг, еще один нажим экспертов, и я тоже услышу это имя. Потому что — я не буду говорить, нравятся они мне или нет, но имена, скажем, Марии Степановой, Веры Полозковой или Али Кудряшевой мне известны.
А. ЕФИМОВА. Мне вот хотелось, особенно когда я готовилась к этому мероприятию, мне очень хотелось…
И. Н. СУХИХ. Почему мероприятие? Мероприятия проводят «они», а мы просто беседуем!
А. ЕФИМОВА. К беседе, да. Мне очень хотелось обсудить проблему, которая давно меня волнует. Настя говорила об интеллигенции, мы вот до этого много говорили о фильмах, о том, что фильмы, которые мы смотрим, которые мы рекомендуем посмотреть, — это определенные маркеры, по которым мы выбираем себе круг общения. Как ни крути, вот эти новые открывающиеся магазины — это тоже своего рода тренд, который отчасти к нам пришел из Москвы. Конечно, у нас тоже есть свои традиции в Петербурге, но в Москве это сейчас очень популярно. И сама тенденция, когда в книжном магазине вечером показывают кино, а на следующий день там читают стихи, а еще через день там же валяют из войлока, или не знаю еще что — это тоже, наверное, особенность современной культурной жизни. Но что грустно: когда заглядываешь в какие-то интернет-издания, которые как будто бы именно этой самой культурной жизни посвящены, то обнаруживаешь, что там очень мало пишут о литературе. О фильмах — сколько угодно, вот про «Шапито-шоу» там напишут и про Годара там напишут, но там не напишут о действительно хорошей литературе, хороших поэтах, и многие не узнают об этой вот поэтессе, которая, оказывается, надежда России.
С. В. ДРУГОВЕЙКО-ДОЛЖАНСКАЯ. Я эту аттестацию все-таки произносила, специально интонируя кавычки…
А. ЕФИМОВА. Неважно, я имела в виду, что, услышав о «Шапито-шоу», тот, кто фильма не смотрел, возможно, придет домой и посмотрит. Но, допустим, человек, даже увидевший в каком-нибудь шорт-листе упоминание о романе Терехова «Немцы», вряд ли придет домой и немедленно примется читать эту книгу, не имея к этому какой-то мотивации. И мне очень жаль, что с литературой так происходит. Не знаю, может быть обсудить эту ситуацию?
И. Н. СУХИХ. То есть литература вот в том культурном пространстве, о котором мы говорим, занимает существенно меньшее место, чем фотография, кино, театр и другие, так сказать, зрелищные виды искусства?
А.ЕФИМОВА. Я бы хотела придумать способ сделать литературу «трендом».
С. В. ДРУГОВЕЙКО-ДОЛЖАНСКАЯ. Таких попыток предпринималось огромное количество, вроде стендов «Читать модно», но, к сожалению…
А. ЕФИМОВА. Вот, допустим, в советское время, как мне кажется, литература была трендом, потому что было модно выписывать журналы, было модно покупать книги, было модно перепечатывать книги, читать эти распечатки, меняться, потому что все общество было этим охвачено.
А. ШМИДТ. Я хочу задать вопрос Саше. Для чего ты хочешь сделать литературу модной, точнее даже — зачем? Просто я так понимаю, что даже если люди и будут активно читать, то далеко не факт, что они будут это прочитанное понимать. Как не факт, что те, кто ходит в театр, потому что это модно, понимают постановки. То есть зачем распространять хорошую литературу среди людей, которым она не нужна? Действительно ли это так необходимо? Что выигрывают писатели от таких читателей?
А. М. МЕЛИХОВ. Можно я отвечу?
С. В. ДРУГОВЕЙКО-ДОЛЖАНСКАЯ. Вы Нобелевскую премию получите, если сумеете на такой вопрос точно ответить!
А. М. МЕЛИХОВ. Я писал когда-то давно еще в «Независимой газете», что без поддержки пошлости высокая культура не выживет. Если ее будут поддерживать только те, кто ее действительно любит и понимает, у нее не хватит сил себя воспроизводить. У человека, не понимающего высокой культуры, может быть только два пути: или путь пошлости, имитации понимания, или путь хамства, открытого презрения. И между пошляком и хамом я выбираю пошляка.
Н. АФАНАСЬЕВ. На самом деле я не совсем понимаю, зачем делать литературу трендом и бороться с тем, что есть. Мне кажется, что те потребности в обществе, которые есть, и те тенденции, которые возникают, возникают не просто так, а по какой-то внутренней органике, и тот темп жизни, который мы сейчас имеем, те реалии зачастую не совсем созвучны с таким образом жизни, когда человек может читать очень много книг. Фильм, который идет два часа и занимает по времени гораздо меньше личного времени человека, более релевантен современному образу жизни, нежели книга. Люди, которые в силу своего развития, образования, восприятия ищут элитарного, тянутся к элитарному — они находят это в театре или в элитарном кино. Но при этом нет ничего плохого в том, что и книга несколько преобразуется, она становится более перформансной, как мне кажется. Но ведь это органично, это живо, и если в обществе есть такая потребность, оно к этому идет, значит, так и надо, значит, это динамика, и я не вижу в этом совершенно ничего дурного.
Т. КАЙЛЬ. Насчет «трендов». Вот Саша назвала роман «Немцы». Это ведь твой личный тренд, да? Не изменится ли он в другом обществе? То есть, мне кажется, любое общество так или иначе сформировывается по интересам, предпочтениям. Здесь — «я больше люблю кино», там — «я больше люблю книги». Мне кажется, что у них разные тренды. Кто-то больше любит Донцову, и для них это тренд, кто-то читает классику — для них это тренд, то есть мне кажется, что эта попытка твоя сделать литературу трендом сводится к трендовости именно твоих предпочтений. Нет? Я могу ошибаться…
А. ЕФИМОВА. Я зря использовала это глупое слово, «тренд». Я не считаю эту книгу, естественно, трендом. Я просто привела ее в пример, но она очень интересная. Я многим говорила: прочитайте. Вот и не знаю, кто прочитал, если честно.
И. Н. СУХИХ. Мне тоже не нравится слово «тренд», но я попробую высказать свою точку зрения. Как замечательно говорила Лидия Яковлевна Гинзбург, любой человек согласится лучше быть маленьким колесиком в каком-то грандиозном, важном деле, чем значительной фигурой в никого не интересующей области. Поэтому, так или иначе, одни больше, другие меньше, мы этим занимаемся. Как басенная лягушка, которая из молока должна сбивать сметану — просто чтобы выжить. И тогда тот, кто читает Донцову, потом, может быть, станет читать что-то еще. Тот, кто впервые услышал про «Немцев», откроет книгу, и она ему понравится.
Мне кажется, прав был Михаил Леонович Гаспаров, утверждавший, что наступает новая эпоха Просвещения. Поэтому в последние годы жизни наряду со своими очень специальными работами по античной литературе или стиховедению он начал публиковать книги для школьников, выступать с какими-то задиристыми докладами, начал раздражать гораздо более молодых своих современников-филологов, чтобы не останавливался этот процесс «взбивания сметаны». Тренд это или не тренд, но попытка как-то расширить культурное пространство и транслировать собственные предпочтения в окружающий мир, сделать литературу чем-то более значимым, чем она является сейчас, не только оправданна, но для любого человека, имеющего отношение к слову, обязательна.
А. КОЗАКЕВИЧ. Итак, мы определили не так много культурных пространств. Это ЛИТО, это киноклубы, литературные кафе. Когда мы говорили о XIX веке, мы вспоминали о том, что связующим звеном культурного пространства, порождающим мысли и действа, являлся также университет. Что мы можем сказать об университетах сегодня?
Т. КАЙЛЬ. Да, в отличие от общежития, которое как культурное пространство, мне кажется, умерло, университеты, все еще действительно культурными центрами являются. Я заканчивала бакалавриат в Смольном институте, в удивительном месте, которое сейчас уже преобразовано в отдельный факультет. Чем оно удивительно было для меня? Когда я туда пришла, то была таким абсолютно неподготовленным зрителем. Там собрано достаточно много программ, и когда люди с разных программ встречаются на каком-то общем курсе и обмениваются мнениями, это оказывается очень интересно. Когда, например, заходит какая-нибудь дискуссия, каждый пытается рассмотреть ситуацию абсолютно с разных точек зрения, для меня это безумно интересно. Потому что вроде бы мы такие разные, но вот действительно собрались здесь все вместе для чего-то важного для всех. В университете я сейчас вижу объявления об открытых лекциях, о встречах. Университет становится тоже культурной площадкой, где люди могут высказаться и поделиться своим мнением, и мне кажется, что это очень здорово. То есть вот как раз того места и размаха, которого не хватает маленьким книжным магазинчикам, вполне может хватить целому университету.
А. КОРОТКОВА. Позволю себе добавить. Я нежно люблю Смольный за то, что образование, которое там пропагандируют, очень интересно, и это помогает лучше понять материал. Там дается тема, и есть возможность обсудить ее с педагогом, услышать уже устоявшиеся и канонические мнения, каждый из собравшихся в аудитории высказывает свое мнение, свое понимание, и так происходит некоторый синтез, и каждый выносит то, что он смог, что он захотел вынести. Философский факультет тоже еще является культурообразующим пространством. А на филологическом факультете, признаться, мне этого не хватает, и я не могу сказать, что филфак для меня является какой-то культурной площадкой. Филфак для меня — это институт, который передает мне культурное наследие, за что я, конечно, ему безумно благодарна и надеюсь, что я хорошо впитываю…
А. КОЗАКЕВИЧ. Анечка, но есть же СНО — научное общество, организованное для студентов, которое вполне себе живо, у которого заседания раз в неделю… И там обсуждаются вполне себе животрепещущие вопросы.
С. В. ДРУГОВЕЙКО-ДОЛЖАНСКАЯ. Конечно, правильно, разумно и хорошо, когда университет является «культурообразующим предприятием». И западные университеты во многом таковы: вокруг них концентрируется не только научная, но и литературная жизнь. Что касается нашего университета, то с ним, к сожалению, ситуация иная. Некоторые попытки, предпринимаемые для того, чтобы он таким «культурообразующим предприятием» сделался, не увенчались успехом.
И. Н. СУХИХ. Светлана Викторовна, видимо, имеет в виду в том числе и дискуссионный клуб, который в течение нескольких лет здесь вел Георгий Медведев. Но попытки сделать университет таким намоленным, живым местом наталкиваются вот на что. Объявляют встречу — причем они были довольно регулярными, вы, наверное, их еще застали — сколько людей на нее приходит? На Бориса Гребенщикова пришло довольно много народу. Но вот, скажем, была встреча с Андреем Битовым — сколько там было людей?
С. В. ДРУГОВЕЙКО-ДОЛЖАНСКАЯ. Вся кафедра русской литературы. (Смеется.)
И. Н. СУХИХ. И плюс еще десять человек примкнувших. Меня поразило когда-то объявление о встрече с Людмилой Улицкой…
С. В. ДРУГОВЕЙКО-ДОЛЖАНСКАЯ. Да-а? Я не слышала…
И. Н. СУХИХ. Была, была такая… У нашей кафедры висело объявление: «Встреча с известной писательницей Людмилой Улицкой». Если на филфаке нужно пояснять в объявлении, что Улицкая — это «известная писательница», то здесь что-то не так. Вот в это и упирается обычно стремление разнообразить культурную жизнь. Кстати, кто-нибудь знает про судьбу университетского ЛИТО?
С. В. ДРУГОВЕЙКО-ДОЛЖАНСКАЯ. С тех пор, как я им перестала руководить, ничего не знаю…
И. Н. СУХИХ. А вы были последним руководителем?
С. В. ДРУГОВЕЙКО-ДОЛЖАНСКАЯ. Да, я.
И. Н. СУХИХ. Ну, тогда тем более. Значит, вы могли бы написать последние воспоминания. Ведь в университете было ЛИТО со своей легендой, со своими руководителями, со своими спорами. Почему оно исчезло? По той же причине, я думаю. То есть когда ответная реакция оказывается, мягко скажем, вялой, попытка построить какую-то новую культурную институцию или достойно продолжить старую терпит неудачу. Хорошо, что мы сегодня поговорили! А обычно ведь так: пришли, лекции отчитали и прослушали, потом встретились на экзамене, обменялись впечатлениями в коридоре — и всё. Как говорил один литературный герой, помните: «Согласие (и всякие культурные инициативы) — продукт непротивления…»
А. М. МЕЛИХОВ. «…взаимного непротивления сторон»
И. Н. СУХИХ (смеется) Мы говорим на одном языке.
А. М. МЕЛИХОВ. Друзья, в советское время чем были полезны литературные объединения? Если оно при журнале, то тебя там видит какой-то начальник, которому на глаза ты иначе не попадешься никогда. Он тебя, может, обругает, но запомнит. А сейчас… Вот мы сидим, у нас может быть уровень обсуждения выше, чем вот в каком-нибудь журнале. Но там тебя напечатают, а тут…
И. Н. СУХИХ. Но и здесь это будет напечатано. В прежние времена бывали такие легендарные истории: книжка Евгения Рейна пятнадцать лет лежала в издательстве, и только к пятидесяти годам он ее издал… Или Олег Чухонцев — в сорок с чем-то. Или Бродский, книжка которого в СССР так и не вышла. Но это уже — лишь предмет воспоминаний. Напечататься сегодня нетрудно. Вот, все перед вами (показывает книги молодых поэтов). Этот барьер снят. Сейчас проблема совершенно другого плана.
А. М. МЕЛИХОВ. Раньше если бы такую книжку ваш приятель напечатал, он сразу получил бы денег на машину!
С. В. ДРУГОВЕЙКО-ДОЛЖАНСКАЯ. Да, и меньше чем десятитысячным тиражом поэтические сборники не издавали.
И. Н. СУХИХ. А вообще было и сто тысяч…
А. М. МЕЛИХОВ. А вступает в Союз писателей — ему квартиру дают.
И. Н. СУХИХ. Но зато этого надо было ждать, в очереди, и биться за это, а сейчас вот, за скромную сумму… С университетами еще вот какая любопытная вещь. Только что я прочел статью о том, как студенты франкоязычного Квебека фактически отправили в отставку несколько министров, настояли на проведении новых выборов и остановили реформу, отчасти похожую на нашу реформу, — повышение платы за образование и всякое прочее. Почти полгода митинговали, по сто пятьдесят тысяч выходило на улицу, привлекли рабочих. Но началось все со студентов.
Похожую ситуацию я наблюдал в Корее. Катализатором многих общественных изменений в Южной Корее выступает как раз студенчество. Не будем уж вспоминать классические события шестьдесят восьмого года во Франции.
Эта традиция у нас сломалась еще в императорскую эпоху. В 1870-е годы политическая активность студентов была «трендом». Но уже в начале ХХ века на общественно озабоченных студентов смотрели скептически. И так это и осталось. Это как бы «не наше». Это далеко, это вот там, для газет, для телевизора.
Может быть, я ошибаюсь, может быть, кто-то есть здесь из активистов каких-то совершенно других общественных объединений, не только ЛИТО…
С. В. ДРУГОВЕЙКО-ДОЛЖАНСКАЯ. Нет, но о существовании таких активистов в нашем университете я знаю, разумеется.
И. Н. СУХИХ. Но они, наверное, не создают критической массы?
С. В. ДРУГОВЕЙКО-ДОЛЖАНСКАЯ. Они вообще-то могли бы создать критическую массу, но просто все это наталкивается на различные репрессии. Когда моя дочь должна была принимать участие в одной телепередаче, киноведческой, ей за час до выхода из дома позвонил редактор со словами: «Ксения, только не надевайте, пожалуйста, футболку └Свободу Pussy Riot!” потому что я буду вынужден вас переодеть». Я с изумлением спросила: «Неужели у тебя есть такая футболка?» — «Нет, конечно!» Я хоть и стараюсь жить в микромире, но про «Pussy Riot» знаю, конечно. И тут же подумала: «Вот интересно, а что было бы, если б я пришла на лекцию в университет в футболке “Свободу Pussy Riot!”?»
И. Н. СУХИХ. Ну, ваша дочь, возможно, и могла бы, а для вас, мне кажется, это уже…
(Все смеются.)
С. В. ДРУГОВЕЙКО-ДОЛЖАНСКАЯ. Да вот боюсь, что я уже дошла до того возраста, когда это опять возможно!..
И. Н. СУХИХ. Следующий мой вопрос касается толстых журналов. Для кого-нибудь, хотя бы в Интернете, «Журнальный зал» — такое же привычное место, как какие-то социальные сети? Оправдано ли и чем оправдано существование культурных журналов вообще и толстых журналов в частности?
А. ЕФИМОВА. Сейчас много людей моего поколения, младше даже нас, которые занимаются тем, что они выпускают журналы. Они придумывают новые формы, вкладывают лучшие достижения и полиграфии, и дизайна, и креативности какой-то. Но опять же, возможно, они… немного про литературу.
И. Н. СУХИХ. Чем они заполняются?
А. ЕФИМОВА. Заполняются какими-то, к примеру, статьями на модные темы. О фильмах, об архитектуре, о дизайне, о фотографии…
И. Н. СУХИХ. То есть это образец скорее культурного журнала, той же «Афиши». Журнал, который заполняется разнообразными, в широком смысле культурными материалами, тем, что интересно редколлегии, людям, которые пишут.
Н. АФАНАСЬЕВ. Можно вопрос? Ты не в курсе, тиражи у этих журналов насколько большие?
А. ЕФИМОВА. Я не готова сейчас обсуждать этот вопрос, я не знаю…
С. В. ДРУГОВЕЙКО-ДОЛЖАНСКАЯ. Знаете, какой тираж у журнала «Newton», который издает в ИТМО наша выпускница Настя Бутина?
А. КОРОТКОВА. Небольшой, что-то около пятисот экземпляров.
С. В. ДРУГОВЕЙКО-ДОЛЖАНСКАЯ. Да? Такой маленький?
И. Н. СУХИХ. Ну, это как сказать! Сейчас пятьсот — уже трудно сказать, большой или маленький. Сегодня базовый тираж сборника стихов даже очень хорошего поэта — именно пятьсот, а часто меньше.
А. КОЗАКЕВИЧ. Мне известно, что у нас в университете выпускаются два альманаха, при журналистском факультете, они создаются по инициативе студентов, абсолютно добровольно, и никаких финансовых вливаний в них, естественно, нет. Распространяются они исключительно в формате PDF через Интернет. А давайте поговорим поподробнее об Интернете вообще. Какая у него роль в современной культуре?
А. М. МЕЛИХОВ. Я лично интернет-общением вообще не пользуюсь, но некоторые мои знакомые любят сидеть в Интернете. И мне кажется, что они идут в Интернет, только когда им совершенно нечего делать. Вот мой внук, которому надо писать статью, говорит: «Статья не идет — никак не взяться, и тогда я начинаю сидеть в Интернете, просто три дня сижу. Знаю, гублю свою молодую жизнь, мне надо писать статью, а я трачу время на ерунду». Еще у меня есть приятельница; когда у нее неприятности, она тут же залезает в Интернет и часа три сидит в какой-то идиотской игре, где все задают друг другу вопросы. Кто более нелепый вопрос задаст, тот чемпионом становится. Кто-то задает вопрос: «О чем вы больше всего мечтаете?» Она отвечает: «Я больше всего мечтаю сыграть в кино роль Владимира Ильича Ленина». И побеждает. Там есть свои какие-то звезды. Кто-то принимает тон пресыщенного султана. Как ему женщины надоели, вернее, брюнетки еще туда-сюда, особенно если они такого-то роста и если у них те-то размеры, а вот блондинок он вообще не выносит. Вот такая сверхпресыщенность. Но если за ним последить, возникает вопрос: когда он предается этим наслаждениям? Если он сидит в Интернете круглые сутки и, похоже, не выходит на улицу.
И. Н. СУХИХ (смеется). Александр Мотельевич, вы всех раздразнили, сейчас вам ответят!
Т. СТЕПАНОВА. Я бы хотела для начала вернуться к теме культурного пространства. Не обратили ли вы внимание на некоторые парадоксы этого пространства? Оно, с одной стороны, необычайно обширно, существует огромное количество заведений, организаций, мест… Лично я теряюсь в них. С другой стороны, бросается в глаза некая теснота, нехватка этого пространства в некоторых заведениях. Мы уже упоминали эти маленькие книжные магазинчики, маленькие мероприятия.
А. КОРОТКОВА. Они не маленькие, они самодостаточные. Я не понимаю, почему вы говорите, что они маленькие…
Т. СТЕПАНОВА. Но они теряются на фоне этого большого пятимиллионного города. Аня, помнишь, мы с тобой ходили на фильм о Викторе Сосноре, и там просто негде было сесть. Я хотела бы обратить ваше внимание на сайт «For square», все его знают? (Кивки в зале.) Ты можешь отметить себя в этом пространстве, поставить точку: «Я там был», оставить какой-то отзыв, и другой человек, заведомо вооружившись авторитетом своего друга, возможно, узнает о каком-то заведении. Но вот я поговорила, буквально на днях, с менеджером компании «Промо», которая занимается продвижением различных сайтов, объявлениями, рекламой. Она дала мне такую информацию. Во-первых, блоги умирают. Им на смену приходят всевозможные соцсети: «vkontakte», «facebook», «Одноклассники», «twitter»… Причины понятны: там больше возможностей для интерактивности, и в каком-то смысле соцсеть может заменить нам «кухню», разговоры на кухне… Но в этом огромном пространстве, в котором очень легко потеряться, необходимо искать нужную информацию, непременно учитывая авторитет какого-то издания. Здесь возникает следующая проблема. Я приведу примеры. Есть группа «Арт» и группа «Erarta». В группе «Арт» состоит триста тысяч человек. В группе «Erarta» — около двадцати семи тысяч, то есть в десять раз меньше. По содержанию группа «Арт» позиционирует себя как группа для культурной молодежи, но на деле там — разбитые розовые сердечки. А «Erarta» более содержательна. Из разговора с менеджером «Промо» я поняла, что все эти места носят в основном информативный характер, могут дать какое-то направление, но на самом деле за всем этим стоит реклама. Нам кажется, что мы получаем какую-то информацию о них, потому что кому-то они интересны. Но часто этим занимаются сами менеджеры, это просто заказ.
А. КОРОТКОВА. То есть, обобщая: Интернет не является культурным пространством, это исключительно информационный центр, правильно?
Т. СТЕПАНОВА. Интернет является огромным пространством… А «культурным», ну… Россия — это культурное пространство?
А. КОЗАКЕВИЧ. Хорошо. Кто еще хотел бы высказаться?
А. ШМИДТ. У меня сейчас возникла такая мысль, что между толстыми журналами и Интернетом существует некая связь. Ведь почему раньше люди выписывали и до сих пор выписывают толстые журналы? Допустим, человеку понравился номер какого-либо толстого журнала. Следовательно, его устраивает политика главного редактора, которая, по крайней мере на протяжении какого-то отрезка времени, меняться не будет. Соответственно, читатель может надеяться на то, что материал, выходящий в следующих номерах, тоже будет ему близок. Поэтому человек начинает выписывать этот журнал. Вот и с Интернетом сейчас происходит что-то похожее, хотя, конечно, в других масштабах и по множеству направлений. В социальных сетях или где-то еще пользователи объединяются в группы по какому-либо принципу, что-то советуют друг другу в этих сообществах. А поскольку считается, что собраны единомышленники, можно смело довериться рекомендации друга из Интернета. Таким образом, если раньше проводниками рекламной информации по интересам, в частности литературным, были журналы (а для кого-то продолжают ими быть), то сейчас в том числе и эти функции выполняет Интернет.
И. Н. СУХИХ Тут есть, мне кажется, одно важное отличие. Вы представляете объем толстого журнала? Если роман печатается в одном номере, то это минимум восемь печатных листов, а в двух может быть и двадцать. Рассказ — печатный лист. Критическая статья или другой материал из второго отдела, вроде нашего круглого стола, — это тоже лист-полтора. Подборка стихов тоже занимает несколько страниц. А сколько знаков вмещает facebook? (Смех в зале.) Я в Интернете тоже «сижу». Хотя занимаюсь совсем другими вещами. Интернет как таковой для меня просто другая площадка тех же самых толстых журналов, книг и всякого прочего. Он — просто удобное средство работы. У социальной сети, мне кажется, совсем другая функция. Это способ общения, паллиатив того, чем мы занимаемся с вами уже второй или третий час.
С. В. ДРУГОВЕЙКО-ДОЛЖАНСКАЯ. Я хотела бы сказать, что до недавнего времени для меня Интернет был ровно такой же средой, как для вас. До — не могу сказать «появления» facebook’а, поскольку он появился гораздо раньше, — но до того, как я начала им пользоваться. Сейчас я стараюсь ежедневно просмотреть хотя бы какую-то часть своей ленты, именно потому, что точно знаю: информация, размещаемая теми, кого я выбрала себе в друзья, и их мнение для меня что-то значат. Я совершенно не обязана там общаться, и мое право, принять это мнение или не принять. Но это все же индикатор того, что важно или любопытно.
Н. АФАНАСЬЕВ. Социальные сети сейчас очень динамично развиваются. И многое из того, что я сегодня слышал, не совсем отражает реальное положение вещей. Та же социальная сеть «vkontakte» уже удовлетворяет не только потребность людей в общении. Все носители, которые там есть, являются формирующими звеньями контента (модное сейчас слово…). Сейчас люди в принципе устроены так, что они не покупают какой-то журнал или диск, а собирают сами из разных кусочков пространства, вот этого пространства Интернета, разные файлики. Такого объема музыки, какой есть в социальных сетях, не найдешь нигде, потому что люди собирают ее отовсюду. Видео, кино и прочее. Те видеоматериалы, которые есть в соцсетях, сложно найти в Интернете.
Т. СТЕПАНОВА. Они могут быть и вообще запрещены…
Н. АФАНАСЬЕВ. Да, это запрещено законом, в facebook’е такого не встретишь, в отличие от «vkontakte». Но опять: это удобно. Это очень облегчает жизнь. Ты заходишь, уже зная, какие тебе интересны сайты, журналы, тебе тут же в ленте новостей выдаются статьи, которые в этих журналах были сегодня опубликованы, причем в медиа-пространстве это происходит максимально оперативно. «Pussy Riot» обвинили, вынесли приговор — и через три сотых секунды эта информация появилась в Википедии…
И. Н. СУХИХ. А нужна ли она именно через три сотых секунды?
Н. ЗАЙЦЕВА. Это не столь важно, это пример. Можно привести другие примеры информации, которая нужна через три сотых секунды.
И. Н. СУХИХ. Я опять искренне пытаюсь понять и пока не вижу, в чем для меня этот дополнительный выигрыш, по сравнению с обычным Интернетом? Там рекомендации? Так я сам себе рекомендация, я открою несколько литературных сайтов и сформирую собственную программу того, что смотреть, что нет. Вот Интернет — я его понимаю как некую интенсификацию привычного способа работы с материалом, с информацией. А новые социальные сети? Повторяю, для меня здесь доминанта все-таки общение, а не информационная составляющая.
С. В. ДРУГОВЕЙКО-ДОЛЖАНСКАЯ Нет…
И. Н. СУХИХ. Я, наверное, не прав, но я хотел бы, чтобы меня убедили. Что обязательно нужно зарегистрироваться в какой-нибудь социальной сети.
Н. ЗАЙЦЕВА. Насчет того, насколько это нужно и информативно… Для меня тоже не так давно сеть «vkontakte» стала часто посещаемой, но там действительно гораздо более оперативно, в более полном объеме находишь те вещи, которые ты не нашел бы просто в Интернете или нашел бы, но дольше искал. Но я хотела сказать еще вот о чем. О том, с чего начала Таня, что она теряется в пространстве Интернета, в пространстве социальной сети в частности. Мне вообще кажется, что сейчас общество очень иерархизированно. Можно наблюдать сильное расслоение: отдельно — старшее поколение, отдельно — поколение двадцать-двадцать пять, отдельно — тридцать лет, отдельно — люди, позиционирующие себя как элита, отдельно… и так далее. И социальная сеть, во-первых, отражает это расслоение. Во-вторых, именно она и помогает «не потеряться» в этом огромном разобщенном мире. Иначе говоря, с помощью социальной сети ты находишь «своих». Почему и происходит такое повальное увлечение социальными сетями. Потому что ты «своих» находишь сначала там, а потом ты уже выходишь на живое общение.
И. Н. СУХИХ. Наташа, а можно вопрос по поводу вашей реплики? Я абсолютно согласен с тем, что, как ни странно, мы живем в гораздо более иерархическом обществе, чем в ХIХ веке или в советскую эпоху. Граница между барином и мужиком в ХIХ веке была меньше, чем между людьми, которые могут жить через стену в одном доме. Герцен говорил в 1840-е годы, что в России только вверху ХIХ век, а внизу — еще ХVI. А сейчас есть люди, которые живут в ХVI, ХIХ, ХХI — и так вплоть до какого-нибудь ХХIV века… Можно спросить: является ли социальная сеть расширением круга общения, способом поиска «своих» или, наоборот, уходом от реального общения? И человек, который становится, условно говоря, интернет-зависимым, для которого это становится главным способом общения, все хуже и хуже начинает ориентироваться в реальном мире. Вы настаиваете на том, что это две взаимосвязанные вещи. А если наоборот — это две чаши весов? И чем больше перевешивает одна, чем больше мы общаемся там, в виртуальном мире, тем меньше у нас остается времени, чтобы общаться здесь.
Н. ЗАЙЦЕВА. Нет, я считаю, что нет… Во-первых, люди, которые склонны к эскапизму, пытаются уйти от реальности — они искали путей такого ухода и раньше, теми или иными способами, и без социальных сетей. Социальные сети — они на то и «социальные». Как правило, люди, общающиеся там, общаются и в реальности. К примеру, группы того или иного движения… Бардовская песня, к примеру. Собираются люди, которые организовывают мероприятие — «vkontakte», к примеру, или на facebook’е — затем они это же мероприятие переносят в действительность: они устраивают концерт, выезжают на фестивали… А соцсеть позволяет таким образом собрать людей из разных городов… Да, я предвижу реплику: фестивали существовали и раньше. Но согласитесь, таким образом вся организация значительно упрощается. В современном ритме, когда ты не знаешь, что выбрать, куда пойти, когда у тебя зачастую нет времени, чтобы куда-то пойти — в клуб, ЛИТО… Я учусь, к примеру, до четырех, до девяти работаю, и у меня не остается времени встретиться с друзьями, даже на кухне — потому что они все живут в разных частях города, а некоторые и в другом городе, — а вот «посидеть в Интернете» я все-таки могу. И это хотя бы какое-то общение, которое затем ведет к другому общению.
А. ЕФИМОВА. Я хотела добавить: гораздо страшнее не то, что современный человек больше времени проводит в социальных сетях, потому что рано или поздно ему все-таки придется встать и выйти на улицу. Гораздо страшнее, что, привыкнув ко всему этому информационному шуму, в котором он находится на своей странице, который поступает от его друзей, человек может потерять способность самому искать, самому делать выбор. Говорят ведь, что люди, которые предпочитают слушать по радио все подряд, а не отдельно взятые записи, просто плывут по течению, слушают то, что им предлагают. Точно так же и здесь. Когда ты постоянно находишься в каком-то информационном потоке, есть большая опасность потерять контроль над ситуацией и просто привыкнуть по нему течь.
С. В. ДРУГОВЕЙКО-ДОЛЖАНСКАЯ. Это любопытно…
А. ЕФИМОВА. Вот это мои опасения по поводу социальных сетей. Потому что, конечно, все эти рекомендации — это хорошо. Но я хотела бы заметить, что интереснее в социальной сети ходить и смотреть не на то, что пишут твои френды… Ты с ними и так общаешься, вы на то и друзья, что у вас общие интересы… А интереснее ходить в «чужой лагерь», где и музыка «чужая», и фильмы «чужие». Вот это может быть даже интереснее!
А. КОРОТКОВА. Моя мысль близка к Сашиной. Я думаю, обратная сторона социальных сетей такова, что каждый человек благодаря им создает для себя информационный пузырь. Он сам выбирает себе ленту того, что он читает, — и он смотрит на реальность только через эту оптику, которую сам себе создал. И он не видит других точек зрения, других мнений. Потому что можно решить: вот мне не нравятся эти другие мнения, точки зрения. И убрать их: все, я их больше не читаю. Это, мне кажется, и есть обратная сторона: ты замыкаешься в этот информационный пузырь, и ничего нового с тобой не происходит.
С. В. ДРУГОВЕЙКО-ДОЛЖАНСКАЯ. Я отчасти повторю то, что уже говорили, но все же… Вот, например, «Литературный гид», который выпускает Дарья Суховей и который я читаю каждый раз, когда она его присылает, от самого начала до самого конца, с целью выбрать, что посетить. Я вижу, что каждый день в нашем городе происходят два-три каких-то литературных мероприятия…
И. Н. СУХИХ. Больше. Я специально к нашему занятию посчитал. Три-четыре, а по воскресеньям и больше.
С. В. ДРУГОВЕЙКО-ДОЛЖАНСКАЯ. Вот так! Понятно, что есть вещи, о которых я точно знаю, что это мне интересно, или так же точно знаю, что мне это не будет интересно. Поэтому либо я точно пойду, либо точно не пойду. Но Даша не только собирает эту информацию в «Литгид», который рассылает подписчикам, но еще и публикует в своем ЖЖ заметки «Личный выбор куратора» — к каждому «Литгиду». То есть те, кто читают ее журнал, имеют возможность ориентироваться еще и на рекомендации человека, к вкусу которого они относятся с уважением. Ведь проблема в том, что все наше культурное и прочее пространство формируется посредством заппинга. Термином «заппинг» психотерапевты называют «пролистывание», быстрое переключение телевизора с канала на канал, иногда в попытке избежать просмотра рекламы, а чаще с целью успеть посмотреть все — чтобы в результате не посмотреть ничего. Виктор Пелевин в романе «Generation └П”» и вовсе определил современного человека как Хомо Запиенс… С нашей попыткой ориентироваться в культурном пространстве Петербурга (простите, Питера) происходит примерно то же самое. Если раньше, в молодости, когда значимых событий было мало, я, скажем, ходила безусловно на все литературные мероприятия и на все рок-затеи, то теперь получается — у нас у всех, я думаю, — «драмкружок, кружок по фото». Сюда я на литературный вечер, сюда я на выставку фотографии, тут в театре что-то вдруг неожиданно любопытное… И откуда мы черпаем информацию о том, что может стать наиболее для нас интересным? Видимо, отчасти и из социальных сетей тоже.
Е. КУЗЬМИНА. Думаю, то, что у нас создается такая «мозаика», — это следствие нашей психологии, нашей человеческой натуры. Вот кто-то из наших друзей часто ходит на разные выставки, в кино, в театр и так интересно все это описывает. Чем я хуже других, почему я не могу все это увидеть, если кто-то другой это видит и ходит по этим мероприятиям? Если мы еще не совсем хорошо знаем какого-то автора, какое-то литературное объединение, нам кажется, что мы должны с этим феноменом познакомиться, потому что кто-то из наших друзей это уже сделал… То есть здесь проявляются две составляющие человека: с одной стороны, стремление отличаться от других, а с другой стороны, не отличаться от тех, кто себя причисляет к какой-то референтной группе. А Интернет нашу «мозаику» дополняет. Есть паззлы на десять элементов, а есть паззлы на тысячу элементов.
С. В. ДРУГОВЕЙКО-ДОЛЖАНСКАЯ. Да-да…
Е. КУЗЬМИНА. И если раньше эта мозаика была на меньшее количество элементов, то сейчас у нас полторы тысячи элементов и больше. Такой паззл (кто паззлы собирал, тот знает) очень трудно собрать. И особенно за короткий срок.
С. В. ДРУГОВЕЙКО-ДОЛЖАНСКАЯ. Прекрасный итог.
И. Н. СУХИХ. Подводить итоги? В таком случае я хочу вернуться в начало и обратить внимание на еще один тезис Лены-социолога. Когда она задавала вопрос, что более всего важно в Петербурге–Ленинграде–Питере, ей ответили и так: «Сам город». Очень важно попробовать, как впервые, посмотреть вокруг. Мы нечасто вспоминаем (если это не симпозиум «Феномен Петербурга»), что сам по себе возникший с нуля на болоте город — это грандиозный культурный феномен. И все эти вещи, старые и новые институции, которые мы обсуждали, в него как-то встраиваются. Мы плохо это осознаем, но люди со стороны это видят. Значит, и журналы, и университет, и все остальное, о чем мы говорили, — части или штрихи этого образа, который сложился за три столетия, а нам повезло: мы в нем оказались.
Материал подготовили: И. Н. Сухих, С. В. Друговейко-Должанская,
Н. Зайцева, Е. Кузьмина, А. Шмидт, В. Овсянникова