Опубликовано в журнале Нева, номер 9, 2012
Уроки фальсификаторам и плагиаторам
Лидия Азадовская, Константин Азадовский. История одной фальсификации. М.: РОССПЭН, 2011.
Книги имеют не только свою судьбу, что замечено давно, но и свою историю, что и вовсе банально. И все-таки, прочитав рецензируемую книгу, думаешь именно об этом. Книге предпослана вступительная статья К. М. Азадовского “Подлог и плагиат: неоконченная история”, которая вводит читателя в курс дела и самим названием заявляет о ее предмете (подлог и плагиат) и о том, что точка в описанном сюжете еще не поставлена. Главное ядро книги — четыре статьи (сначала две статьи 1960-х — Л. В. Азадовской, затем две — К. М. Азадовского о развитии событий в 1990-е и позже). Таким образом, структурно книга представляет собой сборник статей, отчего она никак не перестает быть именно книгой. Ее завершают четыре документальных комментированных приложения, дополняющие, разъясняющие и подтверждающие содержание изложенного в четырех статьях. Подобное историко-научное структурирование содержания никак не ослабляет захватывающего чтения — в силу хотя бы едва ли не детективного характера обоих сюжетов книги, составленной из текстов, написанных каждым автором отдельно и неодновременно. Отметим, что ключевая и первая по времени статья книги, давшая ей название (“История одной фальсификации”), содержит в себе рассказ, отсылающий нас, в частности, и к истории возникновения замысла первоначального исследования фальсификации известным сибирским литератором, недоучившимся семинаристом В. И. Анучиным писем Максима Горького. В этом рассказе естественно возникает имя третьего Азадовского — скончавшегося в 1954-м Марка Константиновича (соответственно, мужа и отца авторов) — уроженца Сибири, знаменитого профессора-фольклориста, литературоведа и этнографа, знавшего, кстати сказать, Анучина1. Готовя к изданию книгу переписки мужа с сибиряками, Л. В. Азадовская комментировала включенные в нее письма; в ходе этой работы ее внимание привлекли строки в письме одного сибирского библиографа, искусствоведа и историка. А именно то место, где высказывались сомнения в подлинности некоторых писем Горького к Анучину. Эта загадка заинтересовала Л. В. Азадовскую всерьез. Ее разрешение потребовало немало времени, капитальных поисков, упорства, проверок, догадок и т. д. Трудность этой работы заключалась и в том, что в своде напечатанных Анучиным писем Горького к нему не все было фальшивым, рукописи некоторых писем реально существовали, так что задача заключалась в том, чтобы отделить подлинное от сфальсифицированного. Существо дела осложнялось еще и тем, что Анучин напечатал в 1940–1941 годах письма Горького, “подкрепив” их публикацией воспоминаний о своих “встречах и переписке” с Лениным (самые же факты этих встреч и переписки он подтверждал и комментировал сфальсифицированными письмами Горького к нему). В итоге тема “Анучин и Ленин”, изложенная в “мемуарах” Анучина и подхваченная “исследователями” темы “Горький и Сибирь”, быстро стала существенной частью канонизированного сюжета “Ленин и Горький”. Замахнуться на “факты”, считавшиеся устоявшимися в “науке”, которая курировалась небезызвестным ИМЭЛом, значило априори обречь себя не только на особо тщательный труд, но и на противостояние предыдущих “исследователей”, которые не желали смириться с тем, что фактически занимались популяризацией фальшивок. Все это требовало борцовского характера, многих сил и настойчивости. Так оно и получилось. Загадку анучинской фальсификации Л. В. Азадовская разрешила основательно, убедительно и точно. Итоговую статью в июле 1964 года она представила в “Новый мир” Твардовского, имевший исключительно высокий авторитет серьезного, неконъюнктурного издания. Первую часть подготовленной статьи (о фальсификации Анучиным горьковских писем к нему2) опубликовали в мартовском номере “Нового мира” за 1965 год. Эта публикация была встречена одобрительными откликами крупнейших филологов страны (назовем хотя бы имена Жирмунского и Оксмана). И тем не менее напечатать вторую часть работы оказалось совсем нелегко (в ней исследовалась фальсификация Анучиным собственной биографии, то есть подтверждалась неслучайность анучинской фальшивки писем Горького) Дело было в том, что анучинский сюжет был уже прочно прописан в ленинской биографии. В конце концов сокращенный вариант второй части работы увидел свет лишь в 1976 году (полностью он публикуется лишь в рецензируемой книге).
Чтение всех материалов книги, связанных с тем, что во вступлении К. М. Азадовского к книге названо “подлогом”, увлекательно и даже захватывающе. Драматичность того, как правда пробивала себе дорогу, составляет важную и поучительную часть содержания книги. Рассказ о том, как сотрудники горьковского отдела московского ИМЛИ, считавшие себя монополистами во всем, что касалось Горького, в 1993 году предприняли в том же “Новом мире” атаку на исследование Л. В. Азадовской, — новое звено в цепи напряженного повествования. Именно эта атака вынудила К. М. Азадовского тщательно вникнуть в суть и аргументы “спора” и продолжить работу матери, предоставив общественности аргументированные контрвозражения — они входят в книгу в виде третьей и, безусловно, убедительной статьи (опубликованной прежде в том же 1993-м в “Литературной газете”). Можно было думать, что тема наконец-то закрыта. Ан нет. Борьба продолжалась. Более того, когда Академия наук в годы открывшихся перестройкой идеологических возможностей решила продолжить выпуск академического собрания сочинений Горького, начав многотомное издание его писем, неожиданно для многих “письма” Горького Анучину, якобы написанные им самим, были включены в это издание как подлинные, причем даже в комментариях академические “ученые” не сочли возможным сообщить читателям про обвинения горьковского корреспондента в фальсификации. И это называется академической наукой!
В книге приводятся заявления, письма и публикации противников исследования Л. В. Азадовской и спор с ними К. М. Азадовского. Читатель имеет возможность быть арбитром в этой полемике, сравнивая позиции, аргументы, факты, — увлекательная задача.
Помимо первого важного разоблачения сочиненных Анучиным писем Горького к нему (их подлинники якобы погибли, но автор предусмотрительно снял с них копии) в книге немало интереснейших разоблачений — “мемуары” Анучина о Ленине и другие сюжеты нетривиальной биографии авантюриста Анучина в разные исторические эпохи с девятисотых до сороковых годов прошлого века. Все это сопровождается массой документов: писем, полемики и т. д. Не только констатация фактов, но и анализ методов фальсифицирования, точных психологических и политических расчетов применительно к конкретным историческим обстоятельствам времени. Так выстраивается подробный портрет неправедного человека, в его не всегда легких обстоятельствах жизни, поиска им защиты от неприятностей и методичное выстраивание своей липовой биографии, которая должна была обеспечить и сделать надежным его существование. Вместе с тем все действия Анучина были направлены не только на благополучие и надежность существования, но и на то, чтобы любыми способами остаться “в истории”. Желание Анучина осуществилось — он-таки остался, но в качестве кого???
Удивительно, но, казалось бы, сугубо научные работы и документированные комментарии к ним выстроились в поучительную историю большого подлога, который останется в истории, останется поучительным примером, чего, надо полагать, Анучин не ожидал.
Вторая тема книги — о плагиате.
Непосредственно она связана не с деятельностью того же Анучина, а совсем с другим лицом, отношения к Сибири не имевшим, а занимавшимся изучением биографии Ленина. Самое первое упоминание о нем в книге — возникает уже в конце первой статьи Л. В. Азадовской — в примечании, сделанном редакцией “Нового мира”. Из этого примечания читатели узнают, что в изданной в начале того же 1965 года в Москве книге Б. Яковлева “Ленин в Красноярске” так же обсуждался вопрос о фальсификации Анучиным писем Горького и воспоминаний о Ленине. Это сообщение редакция журнала сопроводила такой репликой: “К сожалению, при этом Б. Яковлев не упоминает о многолетних разысканиях Л. Азадовской, работа которой была ему известна в рукописи”.
Как мы узнаем из книги Азадовских, Яковлев, прочитав в редакции “Нового мира” готовящуюся к печати рукопись статьи Л. В. Азадовской, именно из нее узнал о разоблачении Анучина. А узнав, привел эту историю в книге “Ленин в Красноярске” как собственное открытие, даже без какой-либо ссылки на его подлинного автора. В книге приводится много убедительно прокомментированных материалов на этот счет; они составляют третье документальное приложение “└Лениниана” Б. В. Яковлева”. Это приложение прочитывается как не теряющее остроты продолжение детектива уже в другую историческую эпоху.
Историю о плагиате Яковлева и о том, как он, будучи пойманным, ополчился на автора анучинского разоблачения, мне было особенно любопытно читать. В комментариях к книге говорится, что Б. В. Яковлев (1913–1994) — публицист, автор работ о Ленине, сын известного врача В. С. Хольцмана (1886–1941), директора Туберкулезного института в Москве (арестован в 1939-м, расстрелян в 1941-м), окончил Коммунистический институт журналистики в 1936-м. Сменил фамилию после ареста отца3. Приведенная справка очень интересно корреспондируется с тем образом этого литератора, что сложился в моем представлении давно, когда я впервые прочел его многословное письмо Илье Эренбургу, написанное в декабре 1963 года в связи с шестой книгой его мемуаров “Люди, годы, жизнь”, над которой Эренбург тогда работал4. Не только корреспондируется, но и многое в яковлевском письме проясняет. Именно в 1963 году мемуары Эренбурга были подвергнуты беспардонному публичному разгрому тогдашним лидером страны Н. С. Хрущевым. Похоже, что кто-то из близких знакомых Эренбурга дал Яковлеву прочесть рукопись главы из шестой книги мемуаров, где речь шла о событиях 1949 года, в частности, об антисемитской сталинской кампании борьбы с “космополитами”. Среди прочих жертв этой кампании, перечисленных Эренбургом, был и Яковлев (Хольцман)5. Это напугало Яковлева, так как власть могла подумать, что он жаловался на свою судьбу осужденному ею автору мемуаров6. Потому он и написал Эренбургу, настойчиво прося его вычеркнуть свое имя из списка жертв тогдашнего антисемитского шабаша.
Было в письме одно место, вызвавшее у меня большое сомнение в искренности его автора. Это его рассказ об отказе от фамилии отца, объявленного “врагом народа”. Яковлев мотивировал свой поступок не естественным страхом попасть под репрессии, а вот как: “Мой отец — уничтоженный по личному распоряжению Берии — был очень известным в свое время советским ученым-медиком. Именно эта его известность и заставила меня еще в юности принять фамилию моей жены, ибо я считал неуместным входить в жизнь в качестве сына └знаменитого профессора“”7. Удивительное заявление, ведь входить в жизнь в качестве сына “знаменитого профессора” совсем не то же, что входить в жизнь в качестве сына “врага народа”.
И еще одна характерная цитата из письма Яковлева: “…мне горько, что фамилию моего отца Вы приводите в пресловутых “скобках”, что, естественно, не совершаете, когда упоминаете Литвинова (а не Финкельштейна), Стеклова (а не Нахамкеса)…” В этой фразе удивляет многое: например, что, занимаясь историческими изысканиями, Яковлев не знал: фамилия наркома иностранных дел М. М. Литвинова, с которым Эренбург был знаком и даже дружен, была вовсе не Финкельштейн, а Валлах, а имя Ю. М. Стеклова, с которым Эренбург знаком не был, вообще не встречается в мемуарах “Люди, годы, жизнь”. Затем, читая мемуары Эренбурга, он мог бы заметить, что, называя в мемуарах людей, изменивших свои фамилии, Эренбург, в отличие от советских газет 1949 года, нигде не раскрывает их псевдонимов, подлинные фамилии жертв кампании были приведены им только при цитировании тогдашних документов или газетных списков. Больше же всего, однако, меня поразила причина горечи Яковлева: то, что Эренбург написал фамилию его отца в скобках, а не то, что сам Яковлев вынужден был предать своего отца, отказавшись от его фамилии.
В конце письма Яковлев высказал пожелание о встрече: “Я готов в любое удобное Вам время встретиться с Вами и поделиться всем, что знаю и помню о событиях 1949 года”. Думаю, что у Эренбурга при чтении этого письма возникло брезгливое чувство. Он ничего на нем не написал, как обычно делал, когда ответ поручал написать секретарю Н. И. Столяровой; и лишь сверху письма ее рукой было выведено: “ИГ согласен снять фамилию”. Встреча не состоялась, а имя Яковлева не попало в знаменитые мемуары.
Я специально привел здесь эту историю с письмом Яковлева, случившуюся примерно в то же время, когда он начал писать книжку “Ленин в Красноярске”, ничего не зная о подлогах Анучина, чтобы подтвердить справедливость малосимпатичных суждений о нем в книге Азадовских.
И фальсификации, и плагиаты, увы, не раз встречались в истории, и чаще всего — раскрывались. Замечательная книжка Азадовских дает нам возможность еще раз поверить в то, что — рано или поздно — правда побеждает.
1 Материалы личного архива М. К. Азадовского используются в книге К. М. Азадовским, своеобразно развивая и дополняя повествование ее статей.
2 Их перепечатки выдержали к тому времени восемь изданий и были, казалось, прочно внедрены в литературу.
3 С. 225.
4 Готовя к изданию книгу “Почта Ильи Эренбурга. Я слышу всё… 1916–1967” (М.: Аграф, 2006), я не включил в нее это письмо Яковлева, подлинник которого хранится в моем архиве, из-за его личностной и общественной незначительности.
5 Действительно, его имя встречается в опубликованных материалах того времени (скажем, зав. Агитпропа ЦК и главный редактор “Правды” Д. Т. Шепилов в феврале 1949-го сообщал Г. М. Маленкову о том, что на закрытом партсобрании в Союзе писателей был разоблачен зав-отделом критики “Нового мира” Яковлев (Хольцман), а в июне 1949 года в записке секретарю ЦК Суслову он назвал Яковлева “безродным космополитом Хольцманом” (“Сталин и космополитизм 1945–1953. Документы”. М., 2005. С. 283).
6 Он так прямо и написал Эренбургу: “То, однако, как Вы ссылаетесь на мое имя, будет немедленно истолковано в определенных кругах, как мои (а, разумеется, не Ваши!) └происки” во имя └реванша”, “дешевой популярности” и прочего”.
7 Архив автора.
Борис Фрезинский