Опубликовано в журнале Нева, номер 9, 2012
Владимир Шемшученко
Соловки
Плывет над снегами луна,
Как Слово, что было в начале…
А где-то уже — весна
С подснежниками и грачами.
А где-то сосулечья звень…
А где-то на лицах веснушки…
И реки наполнены всклень
Водой из небесной кадушки.
И скачет апрель на котах,
Охотясь на кошек глазастых.
И женщины тонут в цветах —
А больше все — в белых и красных!
И в храмах негромко поют,
Воскресшего днесь воспевая…
И я здесь не праздно стою,
А крестик в руках согреваю.
Родине
Взъерошенный, невыспавшийся ветер
Кроит из тучи шубу для луны.
Светает. Ноябрит. В кроватках дети
Сопят и перелистывают сны.
И мне спокойно. Что бы ни случилось
Со мной, кругом виновным без вины, —
Спасет их, несмышленых, Божья милость
И сохранит любовь моей жены.
Летят снежинки, землю укрывая.
Грустит герань о лете на окне.
Как хорошо, что нас не забывает
Нетающий словесный русский снег.
О, Родина, ковыльная, льняная,
Кленовая, березовая — вся! —
Небесная от века и земная…
А снег идет, взывая и прося
О милости к уставшим и заблудшим,
Упорствующим в гневе и злобе…
И я других не хуже и не лучше —
Я, словно снег, иду, иду к тебе…
* * *
Светилась яблоня в саду
За три минуты до рассвета.
В тени ракит купало лето
Кувшинки желтые в пруду.
Играла рыба в глубине
На перламутровой свирели,
И камыши чуть слышно пели,
И подпевать хотелось мне.
Звенел комарик у виска
О чем-то бесконечно важном —
И это было не однажды,
И те же плыли облака.
Упало яблоко… Пора…
И ветка, охнув, распрямилась,
И, торжествуя, жизнь продлилась
За три минуты до утра.
Марине Кудимовой
Иссякла новогодняя пальба,
И ожила собачья перебранка.
Луна, как подсыхающая ранка,
Саднит и ноет… Вот и кончен бал.
И хорошо, и в то же время — грустно,
И ничего не хочется менять —
Не всякий (как Прилепин) “жнет капусту”,
И (как Амелин) может запивать
Паленой водкой разлюли-ругачки,
Припудренные дохлым матерком,
И наниматься к власть имущим в прачки,
Когда “духовной жаждою влеком”.
Да будет так! Пойдем-ка, високосный,
По первому январскому снежку…
Ведь все равно за гонор наш несносный
Нас упекут на… “Слово о полку…”.
Последний выход
Поворот головы, эти тонкие нервные пальцы,
И летящая челка, и дерзкий мальчишеский взгляд —
Травестюшка, фитюлька… Судьбу надевает на пяльцы
И смеется над ней, как смеялась лет двадцать назад.
Все еще хороша, и без промаха бьет из рогатки
На потеху жующей сладчайший поп-корн детворе,
И азартно играет с крадущейся старостью в прятки,
И заранее знает, кто будет повержен в игре.
О, великий театр! С чем твои треволненья сравнимы!
На ступеньках галерки, в тиши запыленных кулис —
Я глотал твои слезы, я Гамлета видел без грима,
Я взлетал в поднебесье и падал, поверженный, вниз.
Непокорных — ушли. Никуда не попрешь — перемены.
И не то, и не так, и не те не о том говорят…
Но выходит она… На поклон… И, как тень Мельпомены,
Молча руки роняет — и… ржет коллективный де Сад.
* * *
То Пастернак, то Бродский,
То тебе Пригов с Айги…
Пишет ли Глеб Горбовский
Утром свои стихи?
Первый, второй или третий
Строит словесный полк?
Он не боится смерти.
Он — одинокий волк.
Он, уходя от охоты,
Трогает воздух ноздрей…
Он тебе скажет, кто ты, —
Он после третьей не врет.
Или очки снимает
И обнимает, как мать…
Все-то он понимает —
Вот бы так понимать.