Опубликовано в журнале Нева, номер 9, 2012
РЕЦЕНЗИИ
Любовь и война: взгляд американца1
Название “Любовь и война” по завлекательности бесспорно превосходит название толстовского романа. Хотя и у Толстого под словом “мир” в его первом и основном значении в большой степени подразумевается “любовь”. Недаром “Войну и мир” поделили между собой школьники и школьницы еще той, доперестроечной страны, в которой роман “по программе” безальтернативно изучался в девятом классе: мальчики читали про войну, девочки — про мир. У поэта Ларисы Миллер на эту тему есть точные строчки:
Я не читала про войну.
Я лишь про мир, про мир читала.
И ночью, и когда светало,
Читала про любовь одну.
Четкое деление эпизодов на “военные” и “мирные” предполагало, что война есть война, а любовь есть любовь — “и с мест они не сойдут”, то есть пространство этих двух понятий не пересекается.
У современного американского писателя M. J. Nicholas(a) (под этим псевдонимом скрывается украинец по отцу Никлас Бурлак) все по-другому. В его романе, основанном на биографии автора, две эти составляющие — “любовь и война” — не только пересекаются, а даже и не существуют друг без друга. Герои книги — он и она — встретили друг друга на той самой, Великой Отечественной, причем в один из кромешных ее моментов — во время сражения под Курском, и срок их любви отмерялся скупо и неопределенно: останутся ли они живы в этот день, в эту ночь, в эту минуту, решалось не ими. Девушка погибла. А юноша, уцелев, пронес память о своей метеором вспыхнувшей и так же мгновенно сгоревшей фронтовой любви через всю жизнь и уже на склоне лет, живя в другой стране, решил поведать о ней миру.
Так получилось, что я знакома с автором романа — живем с ним в часе езды друг от друга, — уже писала о нем и о первой части его трилогии “Love and War”, выпущенной американским издательством “Book Surge” (2010)2. Некоторое время назад Никлас принес мне толстую сброшюрованную рукопись — продолжение романа, охватывающее два последних года войны.
Взялась читать — и опять накатило то же чувство: это должны прочесть люди у меня на родине, должна прочесть молодежь. В прошедшем октябре Никласу Бурлаку исполнилось восемьдесят семь, казалось бы, времени осталось в обрез, нужно спешить скорее закончить роман; но нет, пишет не торопясь, сверяясь с памятью и документами, чертя карты былых сражений, благо в спецшколе в Москве, предшествовавшей фронту, рисование карт, по его собственному признанию, стало его любимым делом, “любую из них читал, что называется, с листа”.
Так же, как и автор, не знаю, когда трилогия Никласа Бурлака будет дописана, переведена на русский язык и издана в России. Надеюсь, что скоро. Первая ее часть принята к изданию “Иностранной литературой”. Пока же хочу поделиться с читателем своими размышлениями об этой, на мой взгляд, необычной книге.
В чем — спросите — ее необычность? Да хотя бы в том, что события Великой Отечественной рассматриваются в ней и с самого близкого расстояния — из танка, из блиндажа, из прифронтового леса, и с расстояния сколь возможно дальнего, общемирового. Ее герой Николас может сказать командиру вместо положенного по уставу “служу Советскому Союзу” “служу победе над фашистским агрессором” — и командир не отправит его на гауптвахту.
Он же, дойдя с советскими войсками до Берлина, оставит на завоеванном фашистском Рейхстаге довольно странный на первый взгляд автограф:
Betlehem, Pensylvania, USA — Makeyevka, Ukraine — Аktyubinsk, Kazakhstan — Berlin, Germany.
2 May 1945. Nicholas
Бетлехем, в штате Пенсильвания, — место рождения Николаса, заметим, что под этим американизированным названием скрывается хорошо нам известный Вифлеем, тезка родного города Иисуса.
Макеевка и Актюбинск — этапы предвоенного пути Николаса, успевшего в год начала войны к своим семнадцати побывать на Украине и в Казахстане и накопить кое-какой жизненный опыт.
Ну а Берлин, Германия 2 мая 1945 года — это уже понятно, как и то, что дошли до этого города, до этих стен, на которых можно было оставить свой победный автограф, избранные счастливцы, за чьими спинами стояли миллионы недошедших.
Николасу повезло не только в том, что он остался жив и дошел до Берлина, — на этой войне ему довелось выступить в уникальной роли — “американского добровольца” в Красной армии.
Поскольку роман строится на биографии его автора, то скажу несколько слов о Никласе Бурлаке.
Отец Никласа, рабочий-сталелитейщик, еще до революции уехал из Украины в Соединенные Штаты, где устроился на сталелитейный завод в Пенсильвании, женился на американке, обзавелся детьми — тремя мальчиками и девочкой (Никлас был самым младшим). В 30-е, во время Великой депрессии, отец, профсоюзный активист, одним из первых лишился работы.
А в это время на родине Сергея Бурлака, отца Никласа, кипела индустриализация, возводились гиганты пятилетки, для работы на которых требовались квалифицированные кадры. Вектор движения поменялся: из Нью-Йорка, с его безработицей и маршами голодных, семья переехала в центр советского Донбасса — Макеевку. Так Никлас с родителями и двумя братьями очутился на Украине. Старшая сестра Анна, у которой к тому времени была своя семья, осталась в Америке, в Бостоне.
Уклонюсь чуть в сторону. Профсоюз, профсоюзный активист — звучит сейчас для российского уха диковато и архаично, примерно так, как “кондуктор” или “водовоз”. Слово есть, мы его понимаем, но его содержание ушло. Какие сейчас в России профсоюзы? Между тем, в России предреволюционной были они сильны, и именно из российской, чреватой взрывом бучи увез Сергей Бурлак навыки профсоюзной работы, так пригодившиеся ему в Америке3.
Кстати, оставшаяся в Бостоне Анна Бурлак также стала профсоюзной активисткой (какое ужасное словосочетание по-русски!), ее пламенные речи привлекали толпы людей на Boston Common, за них ее прозвали Red Flame — Красное Пламя. Свою знаменитую сестру, выигравшую судебный процесс, грозивший ей электрическим стулом, и получившую звание “Чудо-женщина Америки”, Никлас делает одним из персонажей романа.
Человек с американским паспортом по определению не мог попасть на советский фронт. Юному Никласу, жаждущему принять участие в войне с фашизмом, пришлось от паспорта избавиться, но он не учел, что в органах есть досье на всех членов его семьи. “Легализация” Николаса Бурлака произошла, когда на двадцатилетнего командира танка обратил внимание командующий фронтом Константин Рокоссовский. Некто с голубыми окантовками на погонах подошел к командующему и шепнул ему что-то на ухо, указывая на старшину-танкиста. Рокоссовский обратился к Никласу: “Так вы к нам из Америки пожаловали?”, на что тот, хоть и со смущенной душой, четко ответил: “Так точно, товарищ командующий!” После чего Никлас Бурлак уже официально стал считаться “американским волонтером”.
“Американская нота” сильна в романе. Автор вместе со своим героем, танкистом-разведчиком, не только внимательно следит за новостями, связанными с Америкой, речами Рузвельта, процессом открытия Второго фронта, поставками ленд-лиза (тушенку бойцы называли “улыбкой Рузвельта”), но и вводит в повествование мало известный нам материал — например, о помощи, оказанной русским правительством Аврааму Линкольну и Северным Американским Штатам в борьбе с Конфедерацией. В 1863–1864 годах, в то самое время, когда гражданская война принимала для Севера опасный оборот в связи с возможностью нападения Англии и Франции, по приказу Александра Второго, к берегам Америки были отправлены две русские эскадры — одна в Нью-Йорк, другая в Сан-Франциско4. Слышала эту историю в устном исполнении Никласа Бурлака, в ней, кроме адмиралов Лисовского и Попова, фигурировал русский офицер, член одного из экипажей, человек яркой и увлекательной судьбы, чей кульминационный виток пришелся как раз на американскую экспедицию. Спросила у автора, почему он опустил эту историю. Оказалось, приберегает ее для последней части трилогии.
Американский отсвет лежит и на главной героине романа, старшем лейтенанте медслужбы, украинской девушке Оксане. Дело в том, что для Никласа “принцесса Оксана” воплотила в себе его мальчишеский идеал времен американского детства — актрису и певицу Дину Дурбин. Посмотрела во всезнающий Интернет — и выяснила, что, несравненная Дина Дурбин, исполнившая главные роли в голливудских фильмах “Сестра его дворецкого” и “Сто мужчин и одна девушка”, жива. Правда, живет во Франции, а не в Америке, где в 30-х годах дебютировала в кино, в фильмах не снимается и на все просьбы журналистов об интервью кричит в телефонную трубку: “Я ненавижу ваш Голливуд!” Не знаю, как сейчас, а во времена моего детства Дину Дурбин регулярно показывали по ТВ на новогодние праздники, и непременно в тех фрагментах, где она поет русские романсы — “Калитку” и “Две гитары за стеной”. Поет бесподобно, на хорошем русском языке, что заронило во мне подозрение об ее российском происхождении, как оказалось, беспочвенное.
Так вот, Дина Дурбин, сведшая с ума, по словам автора, глав четырех государств: Рузвельта, Черчилля, Чан Кайши и Иосифа Сталина, была также любимой актрисой американского добровольца Николаса, и — чудо — в лесах под Курском, накануне сражения, он ее встретил, правда, не в обличье кинодивы, а в форме офицера Красной армии, к тому же английского она не знала — говорила по-русски,— и любимой песней был у нее “Синий платочек”.
О трагической судьбе восемнадцатилетней “принцессы Оксаны”, не пожелавшей разлучаться с Николасом и ставшей десантницей, читатель узнает уже в первой части трилогии. В Белоруссии Оксана вместе с такими, как она, смельчаками-десантниками, расположившимися на крыше танка, была сметена вражеским огнем. Сгорела — в полном смысле слова.
Однако во второй части погибшая героиня снова появляется, видимо, затем, чтобы писатель мог подробно, день за днем, проследить и трогательную историю любви своих героев, и историю великой битвы под Курском. Первая кончается гибелью и имеет горький привкус, вторая, несмотря на победный исход, названа автором и участником событий “пирровой победой”: его танковый корпус потерял в этом сражении семьдесят процентов личного состава и техники.
Цена победы… Герой книги недоумевает, почему во всех военных приказах есть словосочетание “любой ценой”. Ему становится не по себе от этого словосочетания. За цифрами наших потерь, записанными во фронтовой блокнот, бьется и пульсирует вопрос: а я? как я? останусь в живых? или войду в эту бесчувственную статистику, не имеющую ни имени, ни лица?
Судьба Николаса в романе каким-то сверхъестественным образом связана с судьбой крупного военачальника, чье имя мною уже упоминалось, — Константина Константиновича Рокоссовского. Можно предположить, что общность этих весьма отдаленных по служебно-иерархическим понятиям персонажей романа основывается на их некотором “несовпадении” со всеми прочими. Николас — американский доброволец, Рокоссовский — поляк по происхождению; по мнению героя-автора, именно польские корни помешали маршалу встать во главе взятия Берлина. Сталин не хотел, чтобы штурм фашистской столицы возглавил тот, кто родился за границами России5, и сместил Рокоссовского, назначив командующим Первым Белорусским фронтом Георгия Жукова.
Общность судеб “американского добровольца” и маршала Рокоссовского прослеживается и в личном. На глазах Никласа и его “принцессы Оксаны” разворачивается еще один “военно-полевой роман, в этом случае обозначаемый человеческим словом “любовь”. На фронте у Рокоссовского случилась любовь, он встретил Галину Таланову, главного терапевта и хирурга Первого Белорусского фронта, родившую маршалу дочь Надежду, чье появление на свет отец отметил — дело было в январе — огромным букетом роз. Герой книги принимает эту историю близко к сердцу еще и потому, что “официальная” дочь командующего Адуся (Ариадна) была его сокурсницей и партнершей на танцах в московской спецшколе6.
Есть в этом сопоставлении — Николаса и Рокоссовского — еще один аспект. До войны, в знаковом 1937 году, Константин Рокоссовский был арестован по ложному обвинению в шпионаже и два с лишним года провел в сталинской тюрьме, где, несмотря на пытки, отверг все ложные обвинения и сам никого не оклеветал.
Над “американским добровольцем” также нависала тень Смерша, чудо, что его не тронули, хотя был он у смершевцев “на крючке”. Похоже, что героя спасла близость к фронту, сам Никлас Бурлак говорил мне, что выжил благодаря “исключительно порядочным людям, служившим в Красной армии”.
Мальчик, попавший на войну, должен как-то встроиться в окружающий быт, приспособиться к новым реалиям. Но об этом у писателя нет ни строчки — его интересуют иные вопросы, нравственные. Герой книги задумывается: прав ли Илья Эренбург, призывающий бойцов Красной армии “убить немца”? Напомню, что статья Эренбурга “Убей” была опубликована летом 1942 года, в тот отрезок войны, когда Красная армия под натиском фашистов откатилась до Волги. Свой призыв-заклинание Эренбург предварил отрывками из писем воевавших немцев, из которых следовало, что русские для них — низшая раса. И все же — “убей немца”, любого немца, не фашиста, а просто жителя Германии — эти слова могли быть продиктованы только катастрофическим положением дел на фронте. Массовое отступление Красной армии ожесточало сердца. Именно в это время, в июле 1942 года, появился бесчеловечный сталинский приказ № 227 “Ни шагу назад”, где говорилось, что “отступающие с боевой позиции без приказа свыше являются предателями Родины”7.
Юный “доброволец” не мог согласиться с формулировкой Эренбурга. Мешал “нравственный закон”, сидящий внутри, мешали семейные уроки, внушенные верующей матерью и бескомпромиссно порядочным отцом. Это свое “несогласие” Николас последовательно проводил в жизнь.
Вот подросток Гюнтер, захваченный разведчиками накануне взятия Берлина. По приказу безумного фюрера таких подростков собирали в команды и под страхом расстрела заставляли воевать с “русскими”. Пленный Гюнтер нарисовал карту расположения Рейхстага и гитлеровского бункера, в общем, сильно помог разведчикам. Николас настоял на том, чтобы мальчишку отпустили к родителям. “Зря”,— отозвался на этот “акт милосердия” один из разведчиков: его мать фашисты сожгли в амбаре в Белоруссии, а сестру угнали на работы в Германию. Им владели два чувства — ненависти и мщения.
Случай с немецкой девушкой будет пострашнее. Зайдя в Германии в один из домов, Николас увидел девятерых танкистов, выпивающих во главе со своим командиром. Пьяный, краснолицый командир предложил Николасу “развлечься”: в соседней комнате находилась захваченная ими немецкая девушка, которую насильники держали для своих утех. Зная немецкий, Николас сумел объясниться с немкой и помочь ей убежать. На следующий день все девять танкистов были расстреляны немецкими снайперами — у танков, вырвавшихся вперед, не было прикрытия. Будучи свидетелем случившегося, Николас подумал, что свершилось Божье наказание для насильников. Кто осудит его за такую мысль? С другой стороны, танкисты, знавшие о зверствах оккупантов на российской земле, считали себя вправе платить “немцам” и “немкам” тою же монетой. На войне как на войне.
Задумалась: что нового узнала я из книги Никласа о Великой Отечественной? В свое время был круг писателей-фронтовиков, чьи несущие суровую правду о войне произведения расходились как бестселлеры. Вспоминается, с каким интересом встречала я публикации и книги Василя Быкова и Елены Ржевской, Алеся Адамовича, Даниила Гранина, Светланы Алексиевич… В наши дни о войне пишут в основном или историки, или публицисты. Муссируются вопросы, хотел ли Сталин напасть на Гитлера, был ли тоталитарный Советский Союз похож на фашистскую Германию, способствовал или мешал Генералиссимус победе над фашистами и т. д. Но при всем при том молодежь, даже российская, не говоря уже о юных европейцах и американцах, часто не имеет элементарного представления о Второй мировой: кто с кем воевал, кто у кого был союзником, кто кого победил. Кстати, именно эта “лакуна” в юных умах послужила, по словам Никласа Бурлака, побудительным мотивом для написания его книги8.
“Любовь и война” ответит молодым на эти вопросы, причем ответит занимательно, без занудства, на примере молодого человека из Америки, оказавшегося участником тяжелейших боев на Восточном фронте. Но книга эта не будет лишней и для “взрослых” читателей. Привлечет не только необычным ракурсом, но и мастерством рассказчика, чьи “правдивые новеллы о войне” складывались из устных рассказов, с которыми он ездил по России, выступал в Европе и в Америке.
В книге много любопытных деталей, удержанных памятью, записанных во фронтовой блокнот, увиденных цепким взглядом танкиста и разведчика. Вот некоторые из выписанных мною наудачу:
“Висло-Одерскую операцию танкисты называли на немецкий манер └операцией Nach Berlin“”.
“Перед началом этой операции, в 6 часов утра 14 января 1945 года, все громкоговорители стали передавать музыку народов СССР. С одной стороны, это поднимало боевой дух советских бойцов, с другой — заглушало звук передвижения тяжелой техники”.
“Советский танк можно было отличить от немецкого по запаху: он пах дизелем (соляркой), немецкий — газом”.
“К удивлению немцев, красноармейцы вытаскивали из берлинских домов матрасы. Жители Берлина полагали, что русские никогда не видели этих спальных принадлежностей. На самом деле танкисты с помощью матрасов защищали себя от немецких фаустпатронов, так называемых └поцелуев ведьмы“”.
Но остановлюсь, ибо таких “деталей”, выписанных из книги, в моей рабочей тетради довольно много.
Напоследок скажу вот о чем.
Трудно быть не только “богом”, но и “героем”. Никлас Бурлак всячески открещивается от сопоставления со своим автобиографическим персонажем, совершающим героические поступки. С унаследованным от украинца-отца юмором рисует такую картинку: “Человек моет окно, стоя на подоконнике, — и вдруг летит с третьего этажа и приземляется на четвереньки невредимым. Ему аплодируют и кричат: └Вот это герой! Герой! Герой!“ А он отвечает: └Хотел бы я знать, какая сволота меня в спину толкнула!“ Наверное, в этом и есть феномен “обыкновенного чуда”. Начинаешь расспрашивать — и оказывается, что все “новеллы” Никласа Бурлака основаны на реальных событиях. Так, Николас из книги спасает американского летчика, сбитого фашистским “мессершмиттом”. Но это и факт биографии писателя, во время боя поднявшего в свой танк раненого Ричарда о’Брайана, пилота из эскадрильи союзников.
Или, например, такое. Вторая книга заканчивается, когда смертельно раненный подполковник Жихарев, “батя” танкистов, просит Николаса отыскать его дочь Аллу, красавицу балерину, чью фотографию он показывает юноше.
Ну, это точно романтический ход, — подумалось мне, — писателю нужна еще одна героиня после смерти “принцессы Оксаны” — для оправдания названия трилогии “Любовь и война”.
Но и тут оказалось — правда. Реальный Никлас действительно отыскал дочь своего погибшего командира — красавицу балерину, танцевавшую в военном ансамбле, и она стала его женой9. Поразительное дело, этот человек прожил жизнь, которая легко, “без труда и без науки”, перетекает в роман.
Американский доброволец на полях Великой Отечественной войны, Никлас Бурлак удостоен многих наград, российских и американских. Но с особой гордостью он показывает отзывы американцев, полученные на первую часть его трилогии. Вот в моем переводе кусочек одного из них:
“В этой книге мы видим взгляд не извне, а изнутри на то, что реально существовало и реально происходило. Это поистине удивительно. Было бы интересно прочитать продолжение”.
Вот и я с нетерпением жду третьей книги и надеюсь, что трилогия Никласа Бурлака будет издана в России.
1 Love and War. Book 2. 1944–1945. An American Volunteer in the Soviet Red Army by M.J. Nicholas.
2 См.: Ирина Чайковская. Американский доброволец на полях Великой отечественной. Нева. № 5. 2010.
3 Не будем удивляться тому, что американские политические деятели высшего эшелона знают русский язык и усвоили “социалистические идеи”, порожденные российской революцией. Россия и Америка всегда испытывали взаимное притяжение (как и взаимное отталкивание).
4 Удивительные переклички истории: оба — Александр Второй и Авраам Линкольн, освободившие от рабства один — крестьян, другой — черных рабов, — стали жертвами покушения.
5 Официально Рокоссовский родился в городе Великие Луки, где ему как дважды Герою Советского Союза поставлен памятник, по неофициальным данным, место его рождения — Варшава.
6 “После смерти отца Ариадна Рокоссовская застрелилась, кажется, из браунинга, подаренного ей отцом. Тот браунинг Константин Константинович получил от плененного им под Сталинградом фельдмаршала Паулюса” (из ответов Никласа Бурлака на мои вопросы).
7 “Гитлер перед боями за Берлин издал приказ, подобный сталинскому “Ни шагу назад”. А до этого похожий приказ издал в июне 1944 года командующий немецкой 9-й армией в Бобруйске Буш. Он взял подписку с немецких солдат, что все они будут стоять в обороне до конца и что в противном случае их ждет расстрел, а родственников в Германии — репрессии” (из ответов Никласа Бурлака на мои вопросы).
8 В 80-х годах Никлас Бурлак принял участие в трех американо-советских маршах за мир — из Лениграда в Москву, из Вашингтона через всю Америку в Сан-Франциско и из Одессы в Киев. По его рассказам, встреченные им по дороге американские и советские школьники и студенты уже тогда не могли ответить на простые вопросы о последней войне.
9 В конце 1960-х Алла Николаевна Бурлак тяжело заболела. Никласу, жившему тогда в Москве, в течение двадцати лет пришлось ухаживать за полупарализованной женой: “никому, кроме меня, она ухода за ней не доверяла”. Четырежды раненный на войне, писатель шутит, что предварительную “медицинскую” практику по уходу за больной женой проходил в полевых госпиталях и медсанбатах.
Ирина Чайковская