Опубликовано в журнале Нева, номер 8, 2012
Борис Хосид
Благодать
Я начинаю обреченный стих.
Чтоб описать блаженство благодати,
Нет языка, сравнений, и без них —
Как без отреза при пошиве платья.
Как вспыхивает под лучом брильянт,
Так озаряет радость в миг причастья.
В душе заложен Господом талант
Свет принимать и ликовать от счастья.
Я был непросвещенным, молодым,
Когда из церкви ехал в вечной давке,
И вдруг увидел: мир стал золотым —
Трамвай, дома и старики на лавке.
Весь мир — из света! Волею своей
Я мог, казалось, создавать предметы.
Мне Дух Святой дал видеть суть вещей,
И мне до смерти тосковать об этом.
Парк имени 300-летия Петербурга
Мой парк — подросток, если не малыш —
Заложен в середине девяностых.
Здесь, помню, раньше царствовал камыш
Повыше человеческого роста.
Вели тропинки скользкие на пляж
Размером с Гоби, не хватало взора.
И девы топлес, впавшие в кураж,
Внимали солнцу, не боясь укора.
Мой парк растет, нагуливает вес, —
Животное за прутьями ограды.
К посадкам я питаю интерес,
Как будто к всходам собственной рассады.
Гордясь осанкой, высится маяк,
Указывает головным убором —
Железным флюгером, распластанным во флаг, —
На маковку кронштадтского собора.
По набережной из гранитных плит
Люблю гулять, вбирая ритм залива.
За горизонт, что тянет, как магнит,
Когда-нибудь уйду неторопливо.
Блокада
Возложил Господь на город
Тяжкий крест — кольцо блокады.
Кругом стали, блоком ада —
Немцы, голод, лютый холод.
Метроном железным стуком
Отгонял, как зверя, время.
Жизнь считалась по поленьям
И по карточкам на сутки.
Тени медленных прохожих
Не отбрасывали тени,
Шли с трудом, как по ступеням,
Вдоль домов с пробитой кожей.
Лишь в сердцах жил огонечек,
Ребра грел назло природе,
Как свеча на крестном ходе —
Пальцы, сжатые в кулечек.
Поразил духовной силой
Город, перенесший пытки.
Все ворота и калитки
В небе павшим отворили.
Герою нашего времени
Памяти Венедикта Ерофеева
Из горла вытекает буква “Ю”,
Из винограда — горькая поэма.
Как косточки, остались соловью
Беременная печень и экзема.
Всласть смаковал тебя век-людоед.
Без скорлупы радищевской кареты
Ты повезешь в жасминовый рассвет —
Как Богу свечку — мальчику конфеты.
И стон со дна ты выдохнешь — вдохнешь,
Но в электричке не согреют мехом
Ни водки серебро, ни тусклый ерш.
И смех твой по стране разносит эхо.
Мечта
Мой дар убог, и голос мой негромок.
Евгений Баратынский
Я представляю, что, когда умру
И память обо мне сотрется в мире,
Случится где-то переезд в квартире,
Все вещи будут собраны к утру,
Томительно машину станут ждать…
Журнал, не поместившийся в коробку,
Поднимет кто-то, и начнет неловко
Его листать, и сядет на кровать.
Вдруг взглядом натолкнется на мой стих,
И, пораженный, может, лишь строкою,
Невольно он войдет в контакт со мною,
Как будто я еще среди живых.
* * *
Памяти Вл. Горовица
На сцену вышел старый пианист,
Обличьем — ящер и аристократ,
Соавтор композиторов, артист.
Искусство совпаденья — это такт.
С улыбкой поклонился залу, сел,
Клавиатуру пальцев опустил
На клавиши —
и ангел полетел,
Что раньше душу Шуберта носил.
* * *
Под иконой вышивка висит
В деревянной рамочке простой:
Словно за окошком зимний вид —
Поле, снег, избушки под луной.
Мать похоронив, жена домой,
Плача, привезла ее пейзаж.
Я не знал, что можно так иглой
Класть мазки, как кисточкой гуашь.
Тихая серебряная ночь
Бережет тепло ее руки,
И меня, и золотую дочь
Согревая смерти вопреки.