Опубликовано в журнале Нева, номер 6, 2012
Александр КУШНЕР
Александр Семенович Кушнер — поэт, родился в 1936 году в Ленинграде. Окончил филологический факультет Государственного педагогического института им. Герцена. Член Союза писателей, ПЕН-клуба. Лауреат литературных премий “Северная Пальмира” (1995), Государственной премии России (1996), Пушкинской премии Немецкого фонда Альфреда Топфера (1999) и других. Лауреат премии журнала “Нева” (2010). Стихи А. Кушнера переводились на английский, итальянский, немецкий, чешский, французский, иврит, болгарский, японский и другие языки. Живет в Санкт-Петербурге.
* * *
С. В. Волкову
Художник напишет прекрасных детей,
Двух мальчиков-братьев на палубной кромке
Или дебаркадере. Ветер, развей
Весь мрак этой жизни, сотри все потемки.
В рубашечках белых и синих штанах,
О, как они розовы, черноволосы!
А море лежит в бледно-серых тонах
И мглисто-лиловых… Прелестные позы:
Один оглянулся и смотрит на нас,
Другой наглядеться не может на море.
Всегда с ними ласкова будь, как сейчас,
Судьба, обойди их, страданье и горе.
А год, что за год? Наклонись, посмотри,
Какой, — восемьсот девяносто девятый!
В семнадцатом сколько им лет, двадцать три,
Чуть больше, чуть меньше. Вздохну, соглядатай,
Замру, с ними вместе глядящий на мел,
И синьку морскую, и облачность эту…
О, если б и впрямь я возможность имел
Отсюда их взять на другую планету!
* * *
Тютчев
Сходят. Безумие длится
Долго. Спускается тьма,
Что-то им страшное снится,
Камни летят из толпы,
Зданья горят и машины,
Казни, расстрелы, гробы,
Взрывы, аресты, руины.
* * *
Отгородясь от мира ясенем,
Кипящим за моим окном,
Как будто с чем-то не согласен я
И помышляю об ином,
Но под живой его защитою,
Как за зеленою стеной,
Я не срываюсь, не завидую,
Не рвусь, как воин, в вечный бой.
* * *
Дождь не любит политики,
тополь тоже,
Облака ничего про нее не знают.
Ее любят эксперты и аналитики,
До чего ж друг на друга они похожи:
Фантазируют, мрачные, и вещают,
Предъявляют пружинки ее и винтики,
Видно, что ничего нет для них дороже.
Но ко всем новостям, завершая новости,
Эпилогом приходит прогноз погоды,
И циклоны вращают большие лопасти,
Поднимается ветер, вспухают воды,
Злоба дня заслоняется мирозданием,
И летит, приближаясь к Земле, комета
То ль с угрозою, то ли с напоминанием,
Почему-то меня утешает это.
* * *
А. В. Кулагину
Разве мы виноваты в почтовых своих адресах,
В том, что улицы наши имеют такие названья?
В городке под Москвой — Карла Либкнехта, словно впотьмах
Выбирали его неизвестно кому в назиданье.
Коминтерна, и Стойкости, улица Красных Ткачей,
И проспект Октября, и, ужасно подумать, Культуры!
Что мы сделали здесь из единственной жизни своей?
Ночью звезды недаром над нами так скупы и хмуры.
И стесняется глупого адреса наш адресат,
Выводя аккуратно и четко его на конверте,
Но с таким отвращеньем, как будто и впрямь виноват,
Что преследовать будет его этот адрес до смерти.
* * *
Любимый прозаик считал, что Паскаля
Неплохо б читать и печатать в газете,
Газеты бы сразу разумнее стали,
За Бога и жизнь пребывая в ответе,
А в книгах с обрезом златым, как пыльцою
Покрытых, на верхней пылящихся полке,
Газетные новости лучше с ленцою
Читать, объявления и кривотолки.
* * *
Не пойти ли мне к сфинксам фиванским у нас на Неве,
Грозноликие, с чудною башенкой на голове,
Не спросить ли о чем-нибудь их или лучше загадку
Попросить загадать, словно бросить им вызов, перчатку?
И, снимая перчатку, подумать: ну всё, я погиб!
Почему же погиб? Разгадал же загадку Эдип,
Вдруг и я отгадаю — над хмурой Невой крутобровой?
Иль за тысячи лет никакой не придумали новой?
Или долгая жизнь ожидания их превзошла?
Та загадочка простенькой, будничной слишком была —
И чуть-чуть простодушной глубокая кажется древность,
Или нет ничего удивительней, чем повседневность?
Детство, взрослые годы и старость — обычный удел.
Как они ни грустны, потрясений бы я не хотел,
Революции я не хотел бы — не лучше ли будни?
Сфинксы быть не велят безогляднее и безрассудней.
* * *
Душа — элизиум теней и хочет быть звездой.
Но звезды знают ли о ней в ее тоске земной?
Они горят мильоны лет, быть может, потому,
Что о душе и речи нет у спрятанных во тьму.
Но, может быть, во тьме ночной, в сиянье неземном
Звезда б хотела быть душой, омытой летним днем,
И в хладной вечности своей, среди надмирной тьмы,
Раскрыв объятья для теней, быть смертною, как мы.
* * *
Питер де Хох оставляет калитку открытой,
Чтобы Вермеер прошел в нее следом за ним.
Маленький дворик с кирпичной стеною, увитой
Зеленью, улочка с блеском ее золотым!
Это прием, для того и открыта калитка,
Чтобы почувствовал зритель объем и сквозняк.
Это проникнуть в другое пространство попытка, —
Искусствовед бы сказал приблизительно так.
Виден насквозь этот мир — и поэтому странен,
Светел, подробен, в проеме дверном затенен.
Ты горожанка, конечно, и я горожанин,
Кажется, дом этот с давних я знаю времен.
Как безыдейность мне нравится и непредвзятость,
Яркий румянец и вышивка или шитье!
Главная тайна лежит на поверхности, прятать
Незачем: видят и словно не видят ее.
Скоро и мы этот мир драгоценный покинем,
Что же мы поняли, что мы расскажем о нем?
Смысл в этом желтом, — мы скажем, — кирпичном, и синем,
И в белокожем, и в лиственном, и в кружевном!