Опубликовано в журнале Нева, номер 6, 2012
Михаил Голубовский
Михаил Давыдович Голубовский родился в 1939 году. Академик РАЕН, генетик, историк науки, доктор биологических наук, член Всероссийского общества генетиков и селекционеров. Работал в Институте цитологии и генетики СО АН СССР, в Новосибирском университете. С 1988 года работает в Санкт-Петербургском филиале Института истории естествознания и техники РАН.
ИНТЕЛЛЕКТ
УАЛЬНЫЕ ДИНАСТИИ:ДВА ВЕКА ЛЯПУНОВЫХ
В движении человеческой мысли во времени Владимир Иванович Вернадский отметил удивительный феномен, названный им в лекции по истории науки в 1926 году “пульсация талантливости”. Когда на протяжении одного-трех поколений в какой-либо стране или регионе появляются одновременно талантливые люди и поднимают на огромную высоту определенную область духовной жизни. “Мы не знаем пока, почему, как и отчего происходит нарождение талантливых людей, их скопление в близких поколениях и отсутствие в других”, — отмечал Вернад-
ский. — Мы должны их принять за свойство нашей расы, проявление ее природы. Это такой же природный процесс, подлежащий научному исследованию натуралиста, каким является воздействие научной мысли на окружающую живую и мертвую природу”. К подобным пульсациям Вернадский относил, например, скопление великих французских математиков в конце XVIII века и в начале XIX и перерыв поколениями раньше и позже. Или же создание великой русской литературы. Ее творцы, начиная от Пушкина до Льва Толстого, по одному образному замечанию, могли быть в принципе рождены одной женщиной-матерью.
Появление больших талантов навсегда, видимо, останется загадкой, как и все великие тайны природы. Но все-таки накапливаются интересные наблюдения историков, психологов и, конечно, генетиков. Первые две научные книги в этой области были написаны кузеном Дарвина, выдающимся натуралистом и исследователем, основателем евгенического движения Френсисом Гальтоном (1822–1911) — в каких только областях его гений не оставил оригинальные идеи, методы и изобретения! В центре анализа Гальтона было распределение в английской популяции факторов талантливости и характер их наследования. Вскоре в 1888 году основатель знаменитой французской династии биологов Альфонс Декандоль (1806–1893) выпустил труд “История науки и ученых за два века”, фокусируясь, в противовес Гальтону, на условиях воспитания и социальных факторах. С тех пор основные исследования о талантах и творческих способностях человека обсуждаются в рамках дилеммы наследственность-среда (nature-nurture).
Несомненно, выдающиеся таланты могут появляться внезапно, в силу счастливой комбинации генов, и возвышаются одиночками среди окружающего ландшафта подобно, Фудзияме. Но чаще в ряде семей происходит постепенное накопление генов, предрасполагающих к интеллектуально-художественному творчеству и труду. В аспекте поставленной В. И. Вернадским задачи: “почему, как и отчего происходит нарождение талантливых людей”, в начале 1920-х годов профессор Ю. А. Филипченко, основатель первой в России кафедры генетики, организовал оригинальное социально-демографическое (или евгеническое) исследование выдающихся ученых Петербурга. Проведению работы помогло, в духе пословицы, социальное бедствие. Чтобы спасти ученых Петербурга от голода и холода (последствия Гражданской войны), по инициативе Горького была создана комиссия под названием ЦеКУБУ. Ей невольно пришлось ранжировать ученых (а также видных деятелей культуры и медицины) по степени их достижений и заслуг. Среди пяти условных категорий главные три квалифицировались так: видные ученые с большим научным и научно-учебным стажем; выдающиеся ученые, инициаторы крупных научных направлений и школ в России; ученые мирового значения, а равно крупнейшие представители данной науки (среди них были В. И. Вернадский, И. П. Павлов, В. А. Обручев,
С. Ф. Платонов, А. И. Бенуа). Ученых последних двух категорий в Петербурге оказалось около 80, и всем им Филипченко разослал специально разработанную подробную анкету.
По многим особенностям (распределение по главным специальностям, происхождение, детность и т. д.) выдающиеся ученые не отличались сколько-нибудь заметно от всей когорты ученых. Однако среди выдающихся ученых, по сравнению с остальными, оказалось больше лиц с местом рождения: центральные районы и Поволжье. А при учете области происхождения (место рождения отца) выходцы из центра и Поволжья среди выдающихся ученых составили даже более половины случаев.
Интересен оказался этнический состав, он предусматривал самоидентификацию в выборе из трех вариантов ответа: чисто русские, смешанное происхождение и иностранцы.
К “чисто” русским условно были отнесены лица, у которых на протяжении трех предшествующих поколений “нет указаний на примесь иноплеменной крови” (в отдаленных поколениях такая примесь в рамках анкеты допускалась). Если же один из родителей или дедушка/ бабушка имели иностранные или этнически иные корни, то они относились к лицам смешанного происхождения. При таком критерии процент “чисто” русских среди ученых в целом и среди выдающихся был сходен 56–57 %. Однако процент лиц межэтнического происхождения среди выдающихся ученых оказался заметно выше, чем в общей популяции ученых (26 и 16,7 %). Любопытно, что иностранцы на период 1921 года среди всей популяции ученых Петербурга составляли 26 %, а среди выдающихся около 18 % — солидные величины. Среди лиц смешанного происхождения и иностранцев преобладали немецкий, шведский, польский и еврейский элементы. У отцов выдающихся ученых выявился гораздо больший процент лиц высококвалифицированных профессий. Среди родственников научной элиты наблюдалось обилие как выдающихся, так душевнобольных лиц, причем в обоих случаях несколько преобладала передача по материнской линии.
Далее Филипченко и его ученики провели детальный социологический и генетико-демографический анализ всех членов Российской академии наук, избранных за период 80 лет (1846–1924). Материалы этого исследования содержат интереснейшие наблюдения. К примеру, если в популяции отцов ленинградских студентов лиц смешанного происхождения оказалось только 3 %, то среди академиков их было около 20 %. На этом основании Филипченко сделал вывод об “известной связи между одаренностью и смешанным происхождением”.
В статье приведено описание некоторых российских академических династий со скоплением выдающихся талантов на протяжении ряда поколений. Среди них родословные Струве, Грот, Бекетовых, Соловьевых и династия Ляпуновых, о которой пойдет речь. Подобные исследования были насильственно прерваны в начале 1930-х годов, а затем на них просто было наложено табу. Достаточно напомнить, что книга известного генетика В. П. Эфроимсона по генетике гениальности, написанная в 1978 году, смогла выйти лишь в 1998 году — через 20 лет после написания и через 10 лет после смерти автора книги.
В 2005 году историк науки биологии В. В. Бабков собрал воедино и прокомментировал оригинальные статьи русского евгенического движения и первые исследования в области медицинской генетики, проводившиеся в 1920–1930-е годы. Этот огромный том, названный “Заря генетики человека” (М.: Прогресс-Традиция. 2005), привлек внимание американских историков науки, переведен на английский язык и выходит в США в 2012 году. Перевод выполнил российский биолог В. Фет, ныне профессор в университете Западной Виргинии.
В 2011 году к 100-летию со дня рождения выдающегося математика и просветителя Алексея Андреевича Ляпунова (далее А. А.) издательство “Новый хронограф” (директор Л. С. Янович) выпустило необычную по замыслу и воплощению книгу с подзаголовком “Очерк жизни и творчества. Окружение и личность”. Автор книги, известный биолог-эволюционист профессор Н. Н. Воронцов (1934–2000), зять А. А. Ляпунова, к сожалению, не увидел воплощения своего оригинального проекта — поведать не только о личности и творчестве А. А., но обо всей интеллектуальной династии Ляпуновых. На протяжении серии поколений здесь наблюдается всплеск выдающихся талантов, прежде всего в области математики, физикохимии и их научно-технических приложений. Но не только. В этой родословной появились и композитор С. М. Ляпунов, и его родной брат — филолог, академик Б. Л. Ляпунов. В разных ответвлениях генеалогическое древо Ляпуновых переплетено горизонтальными и вертикальными родственными связями с родословными Сеченовых, Филатовых, с такими известными именами в науке, как математик и кораблестроитель академик АН Крылов, академик химик С. С. Наметкин, нобелевский лауреат физик П. Л. Капица.
Выход книги об Алексее Андреевиче Ляпунове, его окружении и родословной в определенной мере продолжает спустя 75 лет прерванную традицию описания интеллектуальных династий и феномена “пульсации талантливости”. Редактор книги доктор биологических наук Е. А. Ляпунова искусно составила расширенную генеалогическую схему родословного древа Ляпуновых. Рассматривать это древо мне как генетику было очень интересно, без него трудно разобраться в сложных и запутанных генеалогических связях. Любопытно хотя бы мысленно представить пути наследственной передачи генных комбинаций, вызывающих высокий уровень интеллекта, склонность к математике и другим способностям, а также оценить, какие факторы среды способствуют становлению выдающихся способностей.
В намерения автора книги профессора Воронцова входил рассказ о становлении таланта А. А. с самого детства, о его научных учителях и наставниках, интеллектуальных традициях династии и той среде, в которой им пришлось жить и творить, — и в XIX веке, и в бурных потрясениях ХХ века (революция, советская власть, мировая война). Но это не только интересное повествование из первых рук. Необычность книги состоит в богатейшей иконографии — около 350 оригинальных фото (1–2 фото почти на каждой странице!) из фамильного архива Ляпуновых, музея П. Л. Капицы и других сопричастных к этому кругу семей. Здесь не только парадная галерея славных предков А. А. и именитых ученых, с которыми соприкасался А. А. в жизни. Иконография охватывает весь жизненный ландшафт родословного древа — и детские фото, и студенческие компании, прогулки, семейные сборы в дворянских усадьбах, интерьеры в квартире Ляпуновых-Наметкиных.
Дед и отец А. А., Николай Викторович Ляпунов и Андрей Николаевич, получили солидную математическую подготовку, стали видными инженерами — строителями железных дорог, в то время когда эта отрасль бурно развивалась под патронажем С. Ю. Витте. В серии групповых снимков мы видим Н. В. Ляпунова среди его коллег- предпринимателей и строителей железных дорог. Их физиогномия, как выражались в старину, и весь фенооблик поражают: высоколобые, полные спокойствия и умного достоинства лица. Они могли бы составить честь ученому совету любого нынешнего университета и любой академии. Андрей Николаевич Ляпунов, отец А. А., окончил с серебряной медалью гимназию, затем после окончания физмата Московского университета три года пополнял образование в Гейдельберге. Это был человек широкой культуры, он собрал коллекцию живописи, ставшей в числе лучших пяти московских коллекций и попавшей затем в Третьяковку. Он же был первым учителем первенца Алеши по астрономии, математике, физике, минералогии. В их доме регулярно гостевали искусствоведы, художники. Фото интерьера гостиной в просторной московской квартире Ляпуновых с картинами коллекции (с. 67) невольно вызывает в памяти метафору, что и “стены воспитывают”.
На другом редком фото (с. 91) мы видим молодого А. А. среди участников семинара академика П. П. Лазарева, основателя новых научных направлений в России, биофизики и геофизики, первого научного ментора А. А. Лазарев пригласил юношу Ляпунова посещать свой институт сразу после окончания им школы, а затем принял его на работу, когда студента Ляпунова на втором курсе “выперли” из Москов-
ского университета из-за непролетарского происхождения. На фото запечатлен визит в институт Лазарева известного французского физика Жана Батиста Перрена, лауреата Нобелевской премии (1926), почетного иностранного члена РАН (1929), приехавшего в советскую Россию со своим сыном Фрэнсисом, тоже ставшим видным физиком, главой агентcтва по атомной энергии Франции. Впоследствии
Ж. Перрен организовал исследования по биофизике в сходном замыслу Лазарева институте во Франции.
В книге приведены обширные выписки из воспоминаний А. А. о своеобразном стиле руководства Лазарева работой молодых сотрудников. Он подбирал людей с четко выраженным интересом к науке и “старался побудить человека к научному творчеству”. В начальном периоде работы Лазарев не рекомендовал обращаться к литературе, но лишь тогда, когда намечен свой путь и исследователь знает, что ему нужно. Во время регулярных бесед с сотрудниками Лазарев отвлекался и начинал развивать свои идеи по поводу научных проблем или своей научно-философской позиции или рассказывал эпизоды из истории науки, которых он знал бесчисленное количество. Раз в неделю в семь вечера устраивались институтские коллоквиумы. На них бывали и математики, и физики, и биологи: А. Н. Крылов, С. А. Чаплыгин, Л. И. Мандельштам, А. Ф. Иоффе, Н. К. Кольцов, И. А. Орбели, Н. А. Бернштейн, М. Н. Шатерников, Г. С. Ландсберг. После коллоквиума устраивались чаепития. Это были “восхитительные вечера”, вспоминал А. А., с рассказами об интересных экспедициях, поездках за границу, о занятных эпизодах или просто обмен шутками и остротами. “Это сближало людей и способствовало установлению дружной и радостной атмосферы в Институте”. Последние слова очень важны и для стиля самого Алексея Андреевича. Вокруг него всегда была дружная и радостная атмосфера.
Однако с наступлением периода “великого перелома” в 1929 году в стране развернулась в государственном масштабе идеологическая травля интеллигенции, кафкианские процессы с обвинениями во вредительстве, репрессии. Лазарев руководил созданным им в 1919 году Институтом физики и биофизики вплоть до 1931 года. В 1929 году Лазарев протестовал против навязанного большевистской властью избрания в Академию наук коммунистов-философов. Последовала серия доносов. Ученый был арестован в марте 1931 года подвергнут серии унизительных допросов, в особенности по поводу его обширной переписки с иностранными коллегами. Жена Лазарева трижды ездила к наркому здравоохранения РСФСР Н. А. Семашко, который покровительствовал Лазареву. Но и нарком оказался бессилен. В психологическом отчаянии жена покончила собой 13 июня 1931 года. Молодой Ляпунов с юношеской горячностью, отмечает Воронцов, организует обращения ведущих ученых к партвласти. Хлопоты частично удались, тюрьма и лагерь были заменены ссылкой. Через два года Лазарев вернулся в Москву и смог продолжить научную работу, но в очень скромном обьеме. От первоначального размаха и радостной свободной атмсоферы поиска остались слабые следы. Факел был потушен.
А. А. переходит в область чистой математики и становится учеником математика мирового уровня академика Н. Н. Лузина, вернувшегося в СССР после ряда лет работы во Франции. По инициативе Лузина А. А. начинает исследования по дескриптивной теории множеств. В это же время он сближается и с кругом старших учеников Лузина, впоследствии известных математиков, их фото представлены в книге: Н. К. Бари, М. А. Лаврентьев, Д. Е. Меньшов, А. Н. Колмогоров, Л. В. Келдыш, П. С. Новиков. Непосредственным учителем и наставником А. А. в предвоенные и послевоенные годы стал Петр Сергеевич Новиков (впоследствии академик). С ним и его женой, профессором математики Людмилой Всеволодовной Келдыш, “у А. А. на долгие годы установилась семейная дружба”. Но и академика Лузина, как и первого учителя А. А. Лазарева, в 1936 году настигла травля. После абсурдной статьи в “Правде” в 1936 году с обвинениями во вредительстве возникло “дело Лузина”. И в этом случае заступничество ряда известных ученых (А. Н. Крылов, С. Н. Берштейн и прежде всего письмо П. Л. Капицы Молотову) спасло жизнь Лузина. Однако его уволили с работы, а отдел ликвидировали. (Подробнее см. статью математика
А. П. Юшкевича “Дело академика Н. Н. Лузина” в кн. “Репрессированная наука”. Л., 1991.)
В 1937–1939 годах Ляпунов сдает экстерном экзамены за университетский курс и кандидатский минимум и вскоре защищает кандидатскую диссертацию в совете математического института МГУ. Два года перед войной А. А. по приглашению М. А. Лаврентьева (будущего академика) читает лекции на его кафедре в Педагогическом институте. Спустя 20 с лишним лет их пути снова пересекутся в Академгородке Новосибирска.
Алексей Андреевич пошел на фронт уже будучи кандидатом физмат наук, читавшим лекции по математике в вузе и вполне мог бы преподавать математику на офицерских курсах артиллеристов в тылу. Однако он сделал сознательный выбор находиться именно в действующей армии и прошел годы войны командиром огневого взвода. В 1944 году он пишет домой: “Сейчас положение таково, что пребывание на фронте и участие в военных действиях является священной и наиболее важной обязанностью. Даже если я имею какие-либо юридические права на то, чтобы уехать в тыл, я не хочу ими воспользоваться. Я не имею на это морального права… Никакая сила меня не вернет домой до тех пор, как не разобьем немцев”. Охваченный этими естественными патриотическими порывами, А. А. вступил на войне в партию. Я думаю, в мирное время он никогда бы этого не сделал, столь ценя интеллектуальную свободу,
После войны А. А. преподает математику и теорию стрельбы в Артиллерийской академии. Затем переходит на кафедру вычислительной математики Московского университета и 1 декабря 1949 года защищает докторскую диссертацию по теории множеств. Оппонентами выступала математическая элита: Л. В. Канторович, Л. В. Келдыш и А. Н. Колмогоров. В начале 50-х годов определяется ведущее оригинальное направление в творческой активности А. А. — математическая теория управления, развитие теории информации и приложение кибернетических подходов к разным ветвям знаний. Здесь и генетика, и физиология, эндокринная регуляция, и структура биогеоценозов, и лингвистика, и проблемы машинного перевода, и, наконец, процессы управления в обществе. А. П. Ершов, ученик Алексея Андреевича, впоследствии ставший академиком в области информатики, живо воссоздал в своих воспоминаниях впечатление от первого в стране курса по теории программирования, который А. А. стал читать в 1952–1953 годах: “Он был идеальным проводником новых идей. Магнетическое влияние яркой внешности и редкий дар красноречия, бескорыстный энтузиазм, веселый азарт, полная доступность для студентов без грана фамильярности — все это сразу сделало Ляпунова популярнейшим преподавателем”. Его крупные знания, умноженные на блестящий интеллект и огромную общую и математическую культуру, творческий подъем захватывали слушателей, вспоминает А. П. Ершов.
В те годы кибернетика, наряду с генетикой, оказалась под атакой пробравшихся к власти идеологических временщиков и третировалась как “буржуазная реакционная лженаука”. Страстно отстаивая автономию в науке, А. А. организует в МГУ первый кибернетический семинар, а у себя на дому столь известные в Москве семинары по генетике и проблемам управления в биологии, сыгравшие в середине
1950-х роль домашнего университета. В 1956 году на семинаре выступали И. А. Полетаев, Н. П. Бусленко, Ю. А. Шрейдер, О. Б. Лупанов, Н. В. Тимофеев-Ресовский,
Н. Е. Кобринский, С. В. Яблонский. Вместе с коллегами и учениками А. А. организует выпуск регулярных сборников “Проблемы кибернетики”, редактором которых он был до конца жизни. Как замечает Воронцов, в 1960–1963 годах “Проблемы кибернетики” стали чуть не единственным органом, где регулярно печатались теоретические статьи по проблемам генетики и эволюции. Хорошо помню свое впечатление от усердного штудирования в пятом выпуске “Проблем кибернетики” (1961) статьи биологов Р. Л. Берг и Н. В. Тимофеева-Ресовского “ О путях эволюции генотипа”.
В 1959 году по инициативе Ляпунова при Президиуме АН был создан совет по комплексной проблеме “Кибернетика”. Возглавил совет адмирал и академик в области военной радиоэлектроники Аксель Иванович Берг, А. А. стал его заместителем. В 1953–1957 годах А. И. Берг был заместителем министра обороны СССР. Его военная решительность и твердость, солидный государственный вес создавали крепкую защитную оболочку против наскоков идеологических обскурантов. Подобную же поддержку в те годы физики-атомщики оказали опальной генетике, создав в конце 1950-х годов в Институте атомной энергии биологический, а по существу, генетический отдел.
Творческий потенциал Алексея Андреевича в полной мере проявился в Академгородке, куда он перехал в 1962 году по приглашению академика М. А. Лаврентьева. А. А. создает отдел кибернетики в Институте математики СОАН, возглавляет кафедру математического анализа и теории вероятностей в Новосибирском университете, организует серию междисциплинарных семинаров по теории управления и математическим аспектам биологии. Наконец, А. А. активно участвует в создании физико-математической школы, будучи убежден, что ранний отбор и поддержка талантов, их развитие в благоприятном окружении — основа самовоспроизведения науки и процветания общества в целом.
Наука как социальный институт включает три элемента — собственно научные исследования, получение новых знаний о мире; внесение этих знаний “в мир” в виде публикаций, приложений в понятной для других форме; институциональная организация. Мало кто склонен или кому удается в равной степени проявлять себя в этих трех испостасях. А. А. счастливым образом удавалось. Его большая роль в развитии новых научных направлений и в поддержании научного тонуса трудно поддается формальным оценкам, столь модным ныне, особенно при получении грантов и карьерном росте (“индекс цитирования”, число публикаций в престижных журналах и т. д). Воронцов находит точные слова; “Главным в А. А. было то, что он, обладая блестящим ассоциативным мышлением, в сочетании с логикой математика, даром педагога и широчайшей культурой, умел наводить мосты между науками, умел зажигать людей, умел инициировать целые направления”.
Нравственный облик А. А. был “недосягаемо высок”, вокруг него как-то не было плохих людей, заключает Воронцов. Об этом же, вспоминая А. А., пишет старожил Академгородка, профессор математики А. И. Фет — человек ригористичных нравственных принципов: “Он был человек особенный, и среди известных мне в Академгородке ученых — единственный в своем роде. Прежде всего потому, что он был интеллигент. Среди моих коллег-математиков — более или менее способных людей — это качество здесь было необычно. Для Алексея Андреевича наука никогда не была средством, а всегда была целью, подчиненной, может быть, общечеловеческим целям, но никогда не личному успеху и благополучию”. Наверное, для таких личностей более подходит термин из области агиографии (жития святых) — праведник или небожитель.
Воронцов много раз слышал, как А. А. многократно с восхищением говорил о В. И. Вернадском. Среди ученых старшего поколения А. А. был ближе всего к Вернадскому не только по энциклопедичности, но и по стремлению к натурфилософии или философскому осмыслению естественного знания. Интерес к интеллектуальной династии Ляпуновых, вообще к подобному явлению, важен в контексте приведенного выше наблюдения Вернадского о феномене “пульсация талантливости”.
Отмечу некоторые генетико-демографические особенности ляпуновской династии. Во-первых, это поразительные вспышки талантливости в потомстве некоторых семей. Во-вторых, нередкие кузенные или родственные браки, подобно знаменитым межсемейным связям родов Дарвина и Веджвуд. И в-третьих, межэтничес-
кое, или смешанное происхождение некоторых талантливых потомков. Основатель династии Василий Александрович Ляпунов (1778–1847) был синдиком, или уполномоченным на ведение дел, Казанского университета. Потомство трех его детей (родились в течение трех лет!) — Виктора (1817–1856), Наталии (1819–1897) и Михаила (1820–1868) — оказалось необычайно даровитым.
Наталия Васильевна Ляпунова, будучи замужем за М. С. Зайцевым, процветающем купцом (торговля чаем), стала матерью трех известных химиков-органиков, учеников А. Б. Бутлерова: члена-корреспондента Петербургской академии наук А. М. Зайцева (1841–1910) и двух его братьев —профессоров К. М. и М. М. Зайцевых.
Михаил Васильевич Ляпунов (1820–1868) стал профессором астрономии Казанского университета. Все его трое сыновей отличались выдающимися талантами: математик академик Александр Михайлович Ляпунов (1857–1918), композитор, пианист, педагог консерватории Сергей Михайлович (1859–1924) и филолог-славист академик Борис Михайлович Ляпунов (1862–1943). Генетик с сожалением отметит, что два родственных брака братьев-академиков — А. М. Ляпунова на своей кузине и Б. М. Ляпунова на двоюродной племяннице — оказались бездетными. Судьба же потомков композитора С. М. Ляпунова и его самого в конце жизни оказалась трагической.
Два сына композитора С. М. Ляпунова погибли в Гражданской войне, третий сын, став священником, погиб в сталинских лагерях, две дочери умерли в блокадном Ленинграде. Сам Cергей Михайлович едва избежал гибели в годы постреволюционных репрессий. Будучи старостой Консерваторской церкви, Сергей Михайлович в 1922 году протестует против изъятия большевиками церковных ценностей и отказывается выдать ключи. На него в ВЧК заводят уголовное дело в рамках “Дела петроградских церковников”. После пяти месяцев допросов и ходатайств директора консерватории А. К. Глазунова Ляпунов был осужден условно. Его здоровье оказалось подорванным, получив отпуск на лечение, он уезжает во Францию и через год умирает (см.: В. Горяшина. Сергей Михайлович Ляпунов и Санкт-Петербургская консерватория.
www.conservatory.ru).Среди приведенных Филипченко имен академиков смешанного происхождения названы и имена академиков Александра Михайловича и Бориса Михайловича Ляпуновых. Их мама, Софья Александровна Шипилова, родилась от брака ценителя искусств симбирского помещика Шипилова с Екатериной Мессинг из дворянского рода Мессингов. Выходец из немцев Иван (Иоганн) Мессинг поступил на российскую службу лекарем в Морской госпиталь в Санкт-Петербурге и в 1792 году возведен в дворянство; в этом роду военные, сенаторы, правоведы, управляющие (пoдробнее на сайте rusdeutsch-panorama.ru). Муж Софьи Шипиловой, Михаил Васильевич Ляпунов умер в возрасте 48 лет. Оставшись одна с тремя сыновьями (старшему Александру было всего 11 лет, младшему Борису —всего 6), она сделала все, чтобы дети получили образование и развили свои таланты. Первые уроки музыки будущий композитор Сергей Ляпунов получил от мамы.
Одна из ветвей рода Ляпуновых напоминает библейскую историю об Иакове, женатом на двух родных сестрах Лии и Рахили. Две родные сестры деда А. А., старшая Софья Викторовна (1842–1913) и младшая Александра Викторовна Ляпуно-
вы, оказались матерями сыновей от одного и того же человека — Николая Крылова (он окончил первый кадетский корпус в Петербурге, участвовал в Крымской войне, стал помещиком, председателем земской управы г. Алатырь). В законнном браке со старшей сестрой Софьей родился будущий академик А. Н. Крылов (1863–1945), знаменитый математик-механик и кораблестроитель.
Cын Николая Крылова от внебрачной связи с младшей сестрой Александрой Викторовной Ляпуновой родился во Франции и получил имя Виктор Анри (Victor Henri, 1872–1940). Он также оказался высокодаровитым потомком, выдающимся ученым-космополитом, человеком феерической судьбы. Хотя имя Виктора Анри упоминается в разных научных энциклопедиях, везде указано, что его отец неизвестен…
Тайна его рождения сохранялась более 130 лет.
Дочь академика А. Н. Крылова, Анна Алексеевна Крылова (1903–1996), стала женой Петра Леонидовича Капицы и в этом браке родились будущие известные ученые — физик С. П. Капица (р. 1928) и географ А.П. Капица (1931–2011). Книга “Мои воспоминания” А. Н. Крылова необычайно популярна в научном сообществе. Она впервые была опубликована в 1943 году, и с тех пор вышло девять изданий. Последнему изданию книги, вышедшему в Петербурге в 2003 году (СПб.: Политехник, 2003), предпослано предисловие Андрея Петровича Капицы (внука академика Крылова), где приоткрыта тайна рождения двух сводных братьев, потомков рода Ляпуновых. Привожу длинную красочную цитату:
“В книге ничего не сказано о причинах отъезда семьи Крыловых в Марсель в 1872 году. Сейчас, спустя 130 лет, можно наконец рассказать о том, что долгое время считалось семейным секретом. Причина заключалась в том, что родная сестра матери Алексея Николаевича, Александра Викторовна Ляпунова, должна была родить. Отцом ребенка был Николай Александрович Крылов. Если ребенок родился бы в России, то его как незаконнорожденного ожидала весьма печальная судьба. Поэтому было принято решение всей семьей переехать в Марсель, так как во Франции такие дети пользовались всеми правами обычных граждан. Родившийся там ребенок получил имя Виктор, крестным отцом его был Алексей Николаевич, от которого он получил отчество, а фамилия ему была дана Анри (Victor Henri, 1872–1940)… Как французский подданный, он переехал в Россию, где учился в немецкой гимназии, потом вернулся в Париж, где и жил вместе с матерью с 14-тилетнего возраста. В 1891 г. поступил в Сорбонну, где сначала получил математическое образование, а потом подготовку в области естественных наук. После окончания университета увлекся философией и психологией. В 1897 г. защитил докторскую диссертацию в Геттингенском университете на тему “Локализация вкусовых ощущений”. Потом публикует ряд работ в области психологии. В 1902 г. в Сорбонне он защищает докторскую диссертацию в области физико-химической биологии. Его интересы невероятно обширны. Во время 1-й мировой войны он в качестве французского атташе в России занимается организацией химической промышленности оборонного значения. Виктор Алексеевич Анри был женат на Вере Васильевне Ляпуновой, дочери княжны Елизаветы Хованской и Василия Ляпунова. Этот брак дал блестящую ветвь Анри (Крыловых) во Франции. Сам он стал известным ученым физиологом, профессором, лауреатом Института Франции. Виктор Анри известен своими работами в области фотохимии. В 1930 г. он становится заведующим кафедрой физической химии Льежского университета, где и работает до 1940 г. Очень многие его работы дали начала новым самым различным направлениям в науке. В начале войны с Германией он вместе с Ланжевеном работает над военными проблемами. Летом 1940 г. он умирает от воспаления легких в Ла-Рошели. У него было два сына, Виктор и Александр, и две дочери, Елена и Вера. С последней я случайно познакомился в 1964 г. на конференции в Токио, где она подошла ко мне и, глядя на мою карточку участника конференции, сказала мне: “Кажется, я Ваша тетя”. Так я познакомился с Верой Анри, и потом уже в Москве моя мать рассказала мне о французской ветви нашей семьи. Дед очень дружил со своим сводным братом Виктором. Сохранилось много писем от него к Алексею Николаевичу… Только теперь я решил предать гласности эту историю”.
Действительно, Виктор Анри (Крылов) оставил след в самых разных направлениях науки: от экспериментальной физиологической психологии до физикохимии ферментов, спектроскопии молекул и фотобиологии. Он работал и преподавал в самых разных странах — Франция, Россия, Германия, Швейцария, Бельгия (на с. 65 книги приведено фото его лаборатории физической химии в Сорбонне). В 1915
году Анри приехал в Россию (вместе со своей второй женой) и в 1916–1918 годах стал заведовать лабораторией в Институте биологической физики под эгидой Лазарева — там же, где спустя 12 лет стал работать его племянник Алеша Ляпунов. В 1918 году Лазарев создает журнал “Успехи физических наук”. Второй том журнала, как особо отмечает Воронцов, открывается проблемной статьей В. Анри “Современное научное мировоззрение”, где был сделан упор на недавнем в то время открытии
А. Эйнштейном принципа относительности.
Затем Анри переезжает в Петроград и становится профессором Государственного оптического института, читая лекции в разных институтах. Вскоре происходит резкая перемена в его личной жизни: страстно увлекшись своей двоюродной сестрой Верой Ляпуновой, он расторгает прежний брак и вместе с Верой навсегда уезжает во Францию.
С позиции генетики здесь можно думать о явной материнской передаче генов, приводящих к выдающимся способностям в области математики и физики. Заметим: Виктор Анри (Крылов) был женат на своей кузине Вере Васильевне (родной сестре матери А. А.).
В этом кузенном браке родилось четверо детей, и один из них, Виктор Филипп Анри (Victor Philippe Henri), тоже стал профессором физики, работал с Жолио Кюри, участвовал в Сопротивлении. После войны оказался в США, в Беркли. Специализируясь в области атомной физики, он несколько раз приезжал в Россию. Здесь с ним встречался Алексей Андреевич и рассказал ему семейную тайну рождения. Виктор Анри-младший знал, что его мама русская, но думал, что его отец француз. Елена Алексеевна Ляпунова, сообщившая мне эту деталь, два года назад посетила семью своего родственника Виктора Филиппа Анри. Накануне 2012 года и мне довелось навестить эту семью. Жена Виктора Анри-младшего Кристин, по профессии архитектор, увлеклась генеалогией и составила родословное древо внероссийских ветвей династии Ляпуновых.
Можно вообразить, что Пушкин, проследивший в глубь веков и описавший и в прозе, и в стихах свою необычную родословную, с интересом воспринял бы исследование Филипченко. Поэт, в рамках принятой классификации, оказался бы в группе смешанного происхождения выдающихся талантов: его дед по материнской линии Осип Ганнибал был потомком брака “арапа Петра Великого” Абрама Ганнибала и немки Регины фон Шеберг, которая родила ему, по словам Пушкина, “множество черных детей обоего пола”. Как ни странно, но необычному рождению поэтического гения Пушкина Россия в определенной мере обязана прихоти Петра I, приказавшего привезти мальчика-эфиопа. Петр крестил его в 1707 году и дал фамилию Ганнибал. “В крещении, — пишет Пушкин, — наименован он был Петром; но как он плакал и не хотел носить нового имени, то до самой смерти назывался Абрамом”. Петр неотлучно держал крестника при себе, во всех походах и поездках вплоть
до 1716 года, затем послал его во Францию для получения образования и по возвращении дал все возможности проявить свой ум и военно-организационные таланты на службе в России. Но если в четвертом поколении арапа Петра Первого родился Пушкин, то в шестом поколении другого любимца Петра I и его сподвижника Шафирова, родился выдающийся ученый и просветитель Алексей Андреевич Ляпунов!
Материнская ветвь родословной Ляпуновых указывает на его дальнее межэтническое происхождение от брака младшей дочери Петра Павловича Шафирова Екатерины с князем В. П. Хованским. Петр I не колеблясь выдвигал человека любого сословия и этнического происхождения на высокий пост, если видел в нем таланты. Отец Петра Павловича Шафирова был еврей родом из Смоленска, он переехал в Москву, где был крещен и принят на службу благодаря знанию языков. Своему сыну он дал прекрасное домашнее образование. По одной из легенд, Петр I, прогуливаясь по московским торговым рядам, обратил внимание на молодого Шафирова, вступил с ним разговор, оценил острый ум, знание иностранных языков и распорядился принять переводчиком дипломатических бумаг и иностранных книг в Посольский приказ. В 1697 году царь взял его в свою в поездку в Западную Европу в составе “Великого Посольства”. Карьера Петра Шафирова стремительно росла, он стал вице-канцлером, прекрасно проявил себя на сложном дипломатическом поприще. В “Русском евгеническом журнале”, издаваемом под эгидой Н. К. Кольцова, в 1925 году была опубликована статья о личности и потомках барона Шафирова. Он обрисован как “человек обширного ума, обладающий выдающимися дипломатическими способностями… выказал изумительную гибкость ума, находчивость и умение пользоваться слабыми сторонами противника”. Этим сторонам личности Петра Шафирова и его даровитым потомкам (С. Ю. Витте, религиозный философ С.Н. Трубецкой, писатель А. Н. Толстой) посвящена вышедшая в 2011 году на русском языке книга израильского историка С. Дудакова (Иерусалим–Москва).
В поколении Алексея Андреевича Ляпунова линии Ляпуновых и Хованских вновь пересеклись. Рогнеда, родная сестра А. А., выходит замуж за математика Георгия Сергеевича Хованского. Сын от этого брака Аскольд Хованский с детства был влюблен в математику, причем этот интерес поддерживался А. А., его родным дядей. Аскольд стал крупным математиком, открыл новые направления, автор ряда книг. Ныне он профессорствует в Канаде, в университете Торонто. Гены Ляпуновых продолжают свое путешествие во времени и пространстве..
Когда после восьми месяцев энергичных усилий осенью 1922 года Филипченко подготовил к публикации свою статью по результатам генетико-демографического анализа выдающихся ученых Петербурга, он с горечью отметил, что за это короткое время семь выдающихся ученых были уже унесены смертью и трое покинули Россию. “А сколько выдающихся ученых было потеряно Россией за предыдущих четыре года!” После этого горестного восклицания следует финальный вывод: если подобные утраты будут продолжаться и далее, то “очень скоро мы можем дойти до отсутствия талантливых людей в нашей среде, которое Пирсон глубоко правильно считает худшим из зол, могущих постигнуть нацию”.
Памятуя об этом, читатели должны быть глубоко признательны профессору Воронцову, к сожалению, не увидевшему прекрасного воплощения своего замысла, научному редактору книги Е. А. Ляпуновой, его дочери Н. А. Ляпуновой, издателю
Л. С. Яновичу и лицам, оказавшим финансовую поддержку за любовно изданную книгу. Она вводит в мир интеллектуальной династии Ляпуновых, без творческой активности которых уже трудно представить науку и культуру России.