Опубликовано в журнале Нева, номер 5, 2012
Михаил Кураев. Сочинения. В 2 т. М.: Голос-Пресс, 2010. Т. 1. — 544 с.; Т. 2. — 544 с.
В двухтомник известного петербургского (ленинградского) прозаика и кинодраматурга, лауреата Государственной премии РФ Михаила Кураева входят проза и публицистика писателя, знакомые читателям по предыдущим публикациям. В том первый включен сатирический роман “Похождения Кукуева”, где один и тот же герой художественного фильма, снятого в 1963 году по одноименному роману В. Кожевникова “Знакомьтесь, Балуев!”, предстает в разных ипостасях. Как герой кинофильма: самоотверженный строитель светлого будущего, и конкретно — магистрального газопровода, как человек, “обладающий лучшими качествами людей своего поколения”. И как реальная личность, скрывающаяся за этим эпохальным образом, созданным советской пропагандой: нелегальный махинатор и мошенник советских времен, благополучно вписавшийся и в современное экономическое пространство. Сюжетные линии переплетаются, подлинную историю Героя Социалистического труда рассказывает следователь, ведший его дело, историю кинематографическую — сам автор, с 1961-го по 1988 год работавший в сценарном отделе киностудии “Ленфильм”. Смешно, и страшно, и поучительно — без нравоучений. И есть что сравнить в прошлом и настоящем. Цикл иронических рассказов из первого тома имеет общее название: “Записки беглого кинематографиста”, бо2льшая часть рассказов посвящена былой жизни “Ленфильма”. Это ныне холодные, полутемные коридоры известной киностудии пугают своей пустотой, а когда-то на “Ленфильме” кипела жизнь, шли ежедневные схватки, ожесточенные и забавные, чреватые неприятными последствиями для их участников или благополучно разрешаемые. Михаил Кураев, по его собственному признанию, как кинематографист родился и вырос в сценарном отделе, собравшем под свои знамена не худших представителей множества племен и народов. За долгий период работы на “Ленфильме” у него накопилось немало “сюжетов для небольших рассказов”, но житейских “мелочей” у Кураева не бывает, все они характеризуют эпоху, все они основание для сопоставлений дня минувшего и нынешнего. Во второй том сочинений включены публицистика и литературные эссе писателя на острые злободневные темы. Вопросы истории и культуры, становления нового общества, защита человеческого достоинства, сострадание к людям, ставшими заложниками неуправляемых сил истории — тема и пафос писательской публицистики. Статьи перестроечных времен не утратили своей актуальности, быть может, потому, что и спустя почти два десятилетия после горячечных перестроечных лет страна по-прежнему на распутье, по-прежнему остро стоит вопрос о роли российской интеллигенции в становлении нашего общества, российской интеллигенции, исторически не имеющей ни сословной, ни профессиональной привязанности, ни буржуазной меркантильности. “Только не хочется торопиться сдавать интеллигенцию и интеллигента… Может быть, они еще пригодятся друг другу, народ и интеллигенция, тем более что всезнающими людьми им предсказано пропадать вместе”. Актуальны статьи М. Кураева и потому, что и сегодня вопрос об отношении народа и власти так же жгуч и драматичен, как и десять лет назад. И пока нам не дано понять, “кто мы сегодня — народ? толпа? стадо? — и что нас ждет завтра?..” “Те, кто внушает людям, что они — не народ, а толпа и стадо, скорее всего, отдают себе отчет в том, что народ от толпы отличается культурой и самосознанием. (Просвети толпу, и она станет народом.) У толпы есть лишь самомнение, легко внушаемое, раздуваемое и управляемое, у стада же вовсе одни инстинкты. Заметим, кстати, что “стадо” — это тоже общность, сформированная инстинктом самосохранения. Однако именно стадный инстинкт делает эту “общность” бесчувственной к потере отдельной особи. Народ же — единое тело, которому больно, которое тут же реагирует на любые враждебные по отношению к нему действия”. И задаваясь вопросом, “как устоять, как выдержать направление движения, не сбиться самому и не дать лукавым путеводителям завести тебя туда, где тебе быть не надо и делать нечего”, М. Кураев предлагает свое решение: обратиться к классике. Цивилизация — это в первую очередь культура. “Я оптимист, и оптимизм мой питается тем, что каждый ищущий выход из ловушки может взять себе в спутники, в собеседники, в попутчики, наконец, Сократа, Сервантеса, Рембрандта, Гегеля, Пушкина, Герцена, Чехова…”. Публицистические статьи гармонично дополнены литературными и искусствоведческими эссе, в которых М. Кураев предлагает свое видение Чехова, Гоголя, Пушкина. Сквозной темой, идущей едва ли не через весь том, являются размышления о природе любимого писателем Санкт-Петербурга — Ленинграда. “К слову нужно относиться честно”, — озаглавлена одна из статей М. Кураева. Слово писателя бывает сердитым, злым, взволнованным — и всегда искренним, умным, честным. А такие слова, вовремя произнесенные и услышанные, и делают из толпы — народ.
Архимандрит Тихон (Шевкунов). “Несвятые святые” и другие рассказы.
2-е изд., испр. М.: Изд-во Сретенского монастыря; “ОЛМА Медиа Групп”, 2011. — 640 с.: ил.
Архимандрит Тихон (Шевкунов) крестился в 1982 году в возрасте двадцати четырех лет сразу после окончания сценарного факультета ВГИКа. Через два года он стал послушником Псково-Печорского монастыря. По каким же причинам сильные, здоровые, симпатичные молодые люди в 80-е годы просвещенного ХХ века уходили в монастырь? Получая серьезное гуманитарное образование, они обсуждали между собой вечные вопросы, события прошлых веков, проблемы своего времени и приходили к убеждению, что государство их обманывает, навязывая грубые и нелепые трактовки не только в области истории и политики. И по чьему-то могущественному указанию было сделано все, чтобы отнять даже возможность им самим разобраться в вопросе о Боге и Церкви. Но ведь такие зловещие персонажи истории, как Маркс, Ленин, Троцкий, разрушители-революционеры, руководители атеистического государства — все как один были атеистами. А верующими были Пушкины, Достоевские, Ньютоны? Так неужели люди, по-настоящему великие, заблуждались? Но были и более глубинные причины для отказа от мирской жизни. “… каждому из нас открылся прекрасный, не сравнимый ни с чем мир. И этот мир оказался безмерно притягательнее, нежели тот, в котором мы к тому времени прожили свои недолгие и тоже по-своему очень счастливые годы. Об этом прекрасном мире, где живут по совершенно иным законам, чем в обычной жизни, мире, бесконечно светлом, полном любви и радостных открытий, надежды и счастья, испытаний, побед и обретения смысла поражений, а самое главное — о могущественных явлениях силы и помощи Божией я хочу рассказать в этой книге”. Путь послушания будущий архимандрит, в настоящем наместник московского Сретенского ставропигиального мужского монастыря, проходил в Псково-Печорском монастыре. Это единственный монастырь на территории России, никогда, даже в советское время, не закрывавшийся, а значит, сохранивший преемственность монашеской жизни. И именно в Печорах в советские 1950-е годы было возрождено старчество — широкое явление православной жизни, связанное с духовным руководством со стороны старцев монахами и мирянами. Неудивительно, что именно в Печорах молодой послушник встретил так много ярких, неординарных личностей. Это и архимандрит Иоанн (Крестьянкин), один из немногих на земле, для кого раздвигаются границы пространства и времени, кто видит прошлое и будущее, как настоящее, для кого открыты человеческие души со всеми их сокровенными тайнами, с самыми заветными стремлениями, с тщательно скрываемыми, потаенными делами и мыслями. В древности таких называли пророками. У нас в Православной церкви их именуют старцами. Среди встреченных в монастыре неординарных личностей и отец Серафим — самый загадочный человек в Псково-Печорском монастыре, живший в приспособленной под жилье пещере, очень темной и сырой. И “вредный” отец Нафанаил, архимандрит, казначей монастыря с многочисленными обязанностями: финансовыми, хозяйственными, секретарскими. Вредность его простиралась и на могучее Советское государство, особенно когда оно слишком бесцеремонно вмешивалось в монастырскую жизнь. И такая колоритная фигура, как отец Аввакум, сторож на воротах, однажды решивший не пускать неправославных в монастырь — “тест-контролем” была способность гостя прочесть Символ веры. Повторить за собой Символ веры он заставил и уполномоченного по делам религий Псковской области, приехавшего на встречу с наместником. Среди героев рассказов — и отец Гавриил, наместник Печерского монастыря, о крутом нраве которого ходили в церковных кругах легенды. И предшественник Гавриила, Великий Наместник, архимандрит Алипий, вставший на защиту монастыря в хрущевские времена гонений на Церковь: тринадцать лет держал оборону Псково-Печорского монастыря, защищая его от государства, за которое когда-то проливал кровь на фронтах Великой Отечественной, как и многие из его подопечных, фронтовики, ставшие монахами. Именно архимандрит Алипий насадил по всей обители такие дивные сады, цветники и вертограды, что монастырь превратился в одно из самых прекрасных мест в России. Галерея портретов удивительных людей не ограничивается насельниками Печорского монастыря, да и само повествование выводит читателя далеко за пределы стен обители. Отдельные сюжеты посвящены Дивеевскому монастырю, разрушенному в советские времена и восстановленному в новейшие, и бывшим послушницам этого монастыря, глубоким старухам, хранительницам реликвий, принадлежавших Серафиму Саровскому. Отдельные сюжеты посвящены молодым священнослужителям в церквях псковских деревень. В этой книге много чудных и чудесных историй, которые происходят в разных уголках России. Архимандрит Тихон наделен мягким, незлобивым чувством юмора. Практически нет нравоучений, но выводы из его рассказов следуют глубоко нравственные, и не один раз задумаешься о промысле Божьем, о силе смирения и терпения, о том, что есть добро, а что зло. Это умело построенная книга, циклы новелл отделены друг от друга короткими, красноречивыми историческими притчами. Много фотографий, на них — монахи, молодые, пожилые, очень старые, лица их совсем другие, чем у людей в миру: спокойные, просветленные, одухотворенные. Эту книгу критики уже назвали “православным бестселлером”, книгой духоподъемной. Подтверждением тому является не только то, что осуществлено второе издание, а значит, книга востребована, но, и это главное, что после ее прочтения остается чувство умиротворенности.
Ростислав Мохов. Моя война. Записки рядового необученного. СПб.: ИПК “Вести”, 2011. — 288с.: ил.
Ростислав Михайлович Мохов пробыл в действующей армии без малого четыре года: с августа 1941-го по май 1945-го. Студент четвертого курса энергомашиностроительного факультета Ленинградского политехнического института, он с первых дней Великой Отечественной войны участвовал в строительстве оборонительных сооружений на Карельском перешейке. Он хорошо запомнил сумятицу первых месяцев войны, бессмысленность многих непродуманных действий. Он был рядовым, необученным, неприспособленным к войне, как и многие его сверстники. На Карельский перешеек они приехали, не имея ни нужной одежды и обуви, ни ложек и мисок для еды, — никаких инструкций они не получили. Они не умели пользоваться ломами, лопатами и обучались этому искусству на месте. С неумелым руководством, с бестолковщиной, с рассогласованностью команд он сталкивался неоднократно. И подводя горькие итоги, основанные на собственном опыте, констатирует: страна в 1941 году оказалась неготовой к отражению врага, обучали новобранцев штыковому бою, в то время как у немцев были пушки, автоматы, пулеметы; командиры мыслили категориями Гражданской войны. 1941–1942 годы стали очень трудными для страны: отсутствовали должная организация обороны границ и взаимодействие родов войск, налицо была техническая отсталость Красной армии. Он был свидетелем колоссальных потерь, особенно в пехоте, бросаемой в лобовые атаки на неподавленные огневые точки противника. И сколько пришлось пережить, прежде чем войны ход повернулся. Р. Мохов служил в 15-й отдельной химико-дегазационной роте, воевал в Пулкове и Невской Дубровке. Зимой 1942 года проделал трудный путь через Ладогу; участвовал в боях под Погостьем в составе 54-й армии, выходил из окружения. По возвращении в часть был зачислен в роту технического обеспечения 98-й танковой бригады электриком-радистом, с танковой бригадой прошел всю войну. Участвовал в Синявинской наступательной операции сентября 1942 года, в прорыве блокады в январе 1943 года, в боях 1944-го по изгнанию захватчиков с Ленинградской земли, в сражениях в Эстонии, Польше — на Сандомирском плацдарме, в Силезии, Германии и праздновал окончание войны в Бреслау. И хотя он ушел на войну рядовым-необученным, запас знаний, полученных за три года обучения в Политехническом институте, научно-техническом центре самого высокого уровня, дал возможность из необученного рядового стать единственным в бригаде специалистом по наладке танкового и автомобильного оборудования, радиостанций и дизелей, выполнять юстировку прицелов танковых орудий. Высшая школа дала не только знания, но и приучила думать, решать сложные технические вопросы, а их, в отсутствии необходимых инструментов и оборудования, запасных частей, материалов, возникало немало. И решать их приходилось в оперативном порядке, часто в условиях боя. Помогали и традиционная русская смекалка, и трофейная техника и инструменты — с немецкой техники снимали все что можно и нужно. У Ростислава Мохова великолепная память: он в деталях помнит бои и будни войны, погибших, часто нелепо, и переживших войну друзей и сослуживцев. Он приводит карты, схемы боевых операций, в которых ему довелось участвовать, и подробности боев, увиденные глазами рядового. Он рисует неприглядную обыденность войны: смерть за каждым углом, вечный недостаток еды, ибо часто продовольственное снабжение не успевало за наступающими частями; отсутствие нормальной постели — впервые на кроватях с тюфяками удалось поспать только в Бреслау, и то без простыней, укрываясь шинелями, но без сапог и портянок. Он пишет о том, как важно и трудно в условиях войны было организовать пусть импровизированную, но баню и какую радость доставляла баня настоящая, хотя бы раз в году. Он дает колоритные зарисовки пребывания советских войск за границами страны: эстонцы, поляки, немцы проявляли к русским очень разнородные чувства: от враждебности, скрытой и явной, до искреннего доброжелательства. Поразила благоустроенная, чистенькая Германия, припасы в оставленных немцами домах: домашние консервы — овощи, варенье, мясо, крепкие напитки в тайниках. И именно за границей, во время триумфального наступления наших войск с Сандомирского плацдарма до Одера и далее до Берлина, в котором довелось участвовать автору, он с гордостью отмечал превосходство отечественной техники, разработанной нашими конструкторами и произведенной собственной промышленностью. Не менее интересны и довоенные воспоминания автора: история семьи, в которой оказались и белые, и нейтральные, довоенная жизнь в Закавказье (Р. Мохов родился в 1919 году в Тифлисе, куда дед по матери, потомственный железнодорожник, был направлен в связи со строительством Закавказской железной дороги), жизнь довоенного ленинградского студенчества. И хотя в институт Р. Мохов поступил в 1937 году и студенческая пора оказалась недолгой, она оставила яркие впечатления. Окончить Политехнический институт удалось только в 1949 году. По окончании Р. Мохов поступил на Кировский завод, защитил кандидатскую диссертацию по танковым дизелям. В 1960-м перешел в НИИ топливной аппаратуры, где проработал до пенсии. “Оглядываясь назад, могу считать, что в жизни мне повезло. Вырос в солнечной Грузии, где природа одаривает человека множеством радостей, в дружной трудолюбивой семье, воспитавшей нас с братом тягу к знаниям, учился в лучшем институте страны, чудом уцелел в войну, интересно работал, был счастлив в браке, вырастил хорошего сына, подарившего нам с Верочкой двух внуков и четырех правнуков. Не радует только настоящее России и тревожит будущее: каким то оно будет для следующих поколений?” Искренние и правдивые воспоминания мудрого и высокообразованного человека представляют особую ценность как документ целой эпохи под названием Великая Отечественная война. “Мы победили. Но победителей, принявших на себя первые удары гитлеровских войск, почти не осталось”, — пишет Р. Мохов, и расценивает свой рассказ о войне как долг перед павшими: “Я обязан это сделать за всех моих сокурсников по Политехническому институту и танковых экипажей, убитых и не доживших до Победы, которую они обеспечили”.
Иннокентий Анненский глазами современников / К 300-летию Царского Села: (Сборник / Сост., подг. текста Л. Г. Кихней, Г. Н. Шелогуровой, М. А. Выграненко; вступ. ст. Л. Г. Кихней, Г. Н. Шелогуровой; коммент. Л. Г. Кихней, Г. Н. Шелогуровой, М. А. Выграненко). СПб.: ООО “Издательство └Росток“”, 2011. — 640 с.
Книга представляет собой свод основных мемуарных и литературно-критических свидетельств современников об Иннокентии Федоровиче Анненском (1855–1909), выдающемся поэте, критике, переводчике, педагоге.
В книге три раздела: Анненский в воспоминаниях; Анненский в критике; Анненский в поэзии и прозе. Немалая часть мемуаристов — ученики Анненского и его коллеги-преподаватели. И. Анненский не принадлежал к петербургской богеме, и не только потому, что жил в Царском Селе: его жизнь в целом протекала в совершенно иных социально-общественных кругах, чем жизнь большинства литераторов-современников, он не создавал вокруг своей личности таинственной завесы, но продолжал оставаться одной из подлинных загадок. Как лирический поэт он открывался при своей жизни немногим, и свидетельства людей из повседневного окружения Анненского в большинстве своем подтверждают это: в них Анненский-поэт явно не доминирует. Для большинства знавших его лично на поверхности воспоминаний довольно часто оказывался педагог, окружной инспектор, филолог-классик, переводчик. Этот воплощенный в судьбе поэта диссонанс отмечали практически все, писавшие о нем. “Лирик по природе, Анненский все-таки был, вольно или невольно, “чиновником” по образу жизни” (Э. Голлербах, литературовед, критик, поэт, младший современник Анненского). Из более двух десятков мемуаристов выделим Валентина Кривича, чьи записки и открывают первый раздел книги. Валентин Кривич — псевдоним Валентина Иннокентьевича Анненского (1880–1936), поэта, прозаика, литературного критика, единственного сына И. Анненского, редактора и публикатора его произведений. Личность Анненского-поэта долгое время ускользала от внимания современников, оставаясь в тени иных, как казалось, более ярких литературных величин Серебряного века, его гениальность была осознана только после его смерти. Вдруг обнаружилось, что, несмотря на многолетнюю внешнюю отчужденность от литературной среды и немногочисленные живые контакты с ее представителями, он стал (особенно в последний год жизни) довольно заметной фигурой в литературно-художественном контексте начала ХХ века. Свое слово об уникальном поэтическом даровании Анненского сказали В. Брюсов, А. Блок, В. Иванов, К. Чуковский, Н. Гумилев, О. Мандельштам, А. Ахматова, Г. Адамович, Н. Оцуп… Его образ запечатлен в поэзии и прозе. А. Ахматовой, Н. Гумилева, Вс. Рождественского, Ю. Терапиано, В. Звягинцевой, Г. Адамовича, Г. Иванова, Л. Столицы, А. Аверченко. О том, как личность и творчество И. Анненского воспринималась его современниками, подробно рассказано во вступительной статье Л. Кихней и Г. Шелогуровой. В конце 1920-х годов И. Анненский на долгие годы был практически изъят из культурного контекста и как бы заново открыт только во второй половине ХХ века. Составители настоящего сборника видели свою задачу в том, чтобы по мере возможности собрать воедино наиболее ценные и интересные, с их точки зрения, свидетельства современников. И хотя при жизни Анненский как поэт не успел по-настоящему войти в сознание большинства своих современников, и Анненского-поэта во всей его сложности и глубине предстояло открыть потомкам, но об Анненском-человеке, несомненно, больше могли сообщить те, кто знал его лично. В воспоминаниях и критических статьях отразились драгоценные “крупицы” биографии и творчества уникальнейшего поэта Серебряного века в его “нераздельности и неслиянности” с эпохой. Собранные материалы позволяют читателю впервые в полном объеме представить масштаб творческой личности И. Ф. Анненского, ощутить атмосферу его жизни и уточнить его место в литературе и культуре Серебряного века, высветить какие-то новые грани Анненского-поэта и Анненского-человека. Остается только добавить, что комментарии к представленным текстам занимают более сотни страниц.
Обломов: константы и переменные: Сборник научных статей / Сост.
С. В. Денисенко. СПб.: Нестор-История, 2011. — 312 с.: ил.
Книга посвящена одному произведению — роману Ивана Александровича Гончарова “Обломов”. Сознательно ограничив тему, составители стремились объединить под одной обложкой достоинства монографического исследования и традиционного сборника научных статей. Независимость авторов друг от друга позволила сохранить в окончательном тексте многообразие методов, точек зрения, подходов, интерпретаций. Книга, по сути, представляет собой диалог исследователей о великом романе, возникший, почти без умысла составителей, просто потому, что авторы непосредственно обращались к наиболее сложным и наименее изученным проблемам творчества Гончарова. Роман Гончарова полностью был опубликован в 1859 году, и с тех пор о романе, об Обломове и обломовщине, почти сразу ставшими словами нарицательными, сказано немало, и все-таки роман хранит еще множество тайн, которые выявляют новые поколения исследователей, и, казалось бы, давно изученное предстает в новых сложных сочетаниях. В разнообразных ракурсах предстает проблематика романа. По-прежнему исследователей волнует финал романа: кто-то проводит любопытные параллели между Шекспиром и Гончаровым, между Гамлетом и Обломовым (М. Отрадин), кто-то обращается к мотивам, связанным с трактовкой смерти в литературе XIX столетия (А. Сорочан), по-новому раскрывая смысл финала. Кто-то обнаруживает позитивные начала в обломовской лени, гармонию эпической полноты, свойственной русской душе (Элен Мэла), а кто-то в ведущих персонажах романов “Обломов” и “Обрыв” видит феномен “незрелого юноши”, русского человека в ситуациях невзросления (Е. Краснощекова). Авторы статей обращаются к таким темам, как фольклор в романе, музыка как значимый сюжетообразующий фактор в произведениях Гончарова, “гончарная” символика, семиотика садов в романе “Обломов” и даже такому незамеченному ранее флоролейтмотиву, как мотив акации. Целый раздел посвящен различным аспектам вопроса “└Обломов“ и русская литература”: литературное происхождение фамилии заглавного героя романа; творческие взаимосвязи Гончарова и Гоголя, Гончарова и Л. Толстого, Гончарова и Писемского, Гончарова и Н. Хвощинской, родившейся в начале 20-х годов века XIX и когда-то имевшей репутацию “лучшей русской писательницы”. В разделе “└Обломов“ и зарубежная литература” раскрываются следующие темы: “Обломов” в восприятии Андре Мазона, французского слависта, автора первого научного труда о Гончарове; обращение к французским авторам и произведениям в романе “Обломов”; фламандские аспекты юмора в романе; наследство Обломова в немецком языке, где фамилия “Обломов” фигурирует как самостоятельная лексема или как продуктивная словообразующая основа. Что касается рецепции “Обломова” в прежние и новейшие времена, то здесь наиболее значимыми представляются две статьи: С. Васильевой, обратившейся к трактовкам понятия обломовщина в толковом словаре В. Даля, и А. Романовой, выступившей с критикой современных специалистов, рассматривающих роман под “религиозным” углом зрения — религиозные акценты не затрагивалось исследователями века XIX, и до 1980-х годов роман не рассматривался как “православный”. А. Романова отмечает, что современные специалисты, несомненно, выявили многие интересные детали и факты, ранее не исследованные, однако ангажированность интерпретаторов последнего времени далеко не всегда идет на пользу науки. Естественно, кратко представленными выше статьями материалы сборника не ограничены. Константы ли, переменные смыслов, но общее впечатление: неисчерпаем великий роман И. Гончарова, и огромный мир идей, образов, подробностей былого жития всегда будет притягивать исследователей.
Лилия Шевцова. Одинокая держава: Почему Россия не стала Западом и почему России трудно с Западом. Моск. Центр Карнеги. М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2010. — 272 с.
Вопрос, содержащийся в заглавии, насчитывает уже не одно столетие. Теме — Россия и Запад — посвящено немало трудов в прошлом и настоящем. Но автор, доктор исторических наук, ведущий научный сотрудник Фонда Карнеги за международный мир, председатель программы “Российская внутренняя политика и политические институты”, профессор МГИМО, ведущий исследователь Королевского института международных отношений, длительную историю взаимоотношений и взаимонепонимания России и Запада оставляет в стороне. Она пишет новейшую историю международных отношений двух цивилизаций, временной период — от горбачевской перестройки, распада СССР до начала правления Медведева. Шаг за шагом она рассматривает, как строились взаимоотношения недавних непримиримых соперников. И считает, что те, кто обвиняет Запад в попытках ускорить развал СССР в конце 80-х–начале 90-х годов, не имеют понятия, что происходило в реальности: Запад боялся распада СССР больше, чем советская элита, которая Союз разваливала, Запад был не готов вложиться ни в сохранение СССР, ни в его реформирование. Он запаздывал в своих реакциях на происходящее, подчас действовал неловко, давал не всегда приемлемые советы России, просто потому, что западные советники с трудом понимали посткоммунистическую реальность. Некоторые представители западных доноров не могли удержаться от соблазнов, которые им предлагала российская действительность. Запад постоянно пребывал в растерянности. А Россия — требовала, капризничала, выдвигала претензии, при Ельцине — пугала возвратом коммунизма, позднее инструментом политического давления стали энергоносители. И Запад проглядел, как Россия начала воссоздавать традиционную для себя систему персоналистской власти, возвращаться к слиянию власти и собственности, формировать олигархическую модель капитализма. И во внешней политике российский политический класс возвращался к державничеству, естественной и привычной для России форме существования. В результате к концу путинского президентства в отношениях России и западных государств накопилось, пожалуй, больше недоверия, чем на завершающем этапе существования Советского Союза. Каждый внешнеполитический шаг российской власти за последние четверть века автор рассматривает исходя из того, соответствовал ли он потребностям модернизации страны. И приходит к выводу, что Россия на мировой сцене часто действовала вопреки здравому смыслу. За последние два года правления Путина (второй срок) его команда не предприняла ничего, чтобы предотвратить нарастание кризиса в отношениях с Западом. Москва, напротив, делала все, чтобы углубить этот кризис, решившись на открытое политическое противостояние с США, откровенно игнорируя Европу. Россия заняла неправильную позицию по Косову, спровоцировала газовые войны с Украиной, которые привели к тому, что Европа стала искать альтернативные источники энергии, посягнула на целостность Грузии, затеяв с ней войну и признав независимость Южной Осетии и Абхазии; заявила о своей “сфере интересов” в окружающем ее пространстве. И зачем делать из НАТО врага, если и в самом Кремле понимают, что НАТО ничем не угрожает безопасности России (как и ПРО)? Это в целях самосохранения, для консолидации общества власть обращается к традиционной матрице: милитаризму, использованию формулы “осажденной крепости”. Автор считает, что, демонстрируя Западу мускулы, Москва не добилась ни уважения со стороны западных государств, ни расширения своего влияния на окружающий мир, ни решения проблем своей трансформации. “Попытки объяснить эту ситуацию через демонстрацию комплексов: Россию-де унизили, а затем она решила “встать с колен”, вызвав недовольство ведущих западных игроков, — не только не объясняют действия Москвы, но заставляют задуматься о ментальности и психологическом состоянии российской политической элиты”. В конечном итоге встает вопрос: чьи интересы обслуживает российская внешняя политика — национально-государственные интересы России либо ее правящего слоя? По мысли автора, ответ однозначен. История новой России — это упущенные шансы модернизации и демократизации страны, и в этом повинны обе стороны: и растерянный Запад, и Россия, использующая Запад в своих целях. “Российский политический класс нашел способы — и их множество — не только осуществлять свою экспансию на экономическом и политическом поле западного сообщества, но и использовать последнее для поддержки чуждой этому сообществу системы. Для этого нужна немалая сообразительность и политическое искусство особого рода”, — пишет автор. Альянс не состоялся, есть не взаимовыгодные отношения, а их имитация, равнодушие и попустительство со стороны Запада, амбиции и привередливость со стороны России. Не Запад загнал Россию в угол, но она сама. Две системы оказались генетически не совместимы. У Запада — демократия, в России — авторитаризм. У Запада — общие, давно установившиеся принципы, нормы, правила, стандарты. У России — только интересы, неправильно ею же понятые. В то же время, как показывает мировая история, без участия Запада трансформация российского общества в демократическое, модернизация — невозможны. В книге представлен либеральный взгляд на новейшую историю внешней политики России. И именно либералам, считает Л. Шевцова, предстоит выработать веские аргументы в пользу вхождения России в западную цивилизацию. В книге много цитат: и российских, и зарубежных авторов, и экспертов, и политиков. Автор предоставляет на страницах книги слово умеренным, западникам и антизападникам, зарубежным лоббистам России и ее противникам. Их высказывания, мнения применительны к конкретным ситуациям. Можно принимать или не принимать взгляды автора полемических заметок (самое появление подобной книги опровергает существование жесткой цензуры в России), но одну из своих сверхзадач автор выполнил: показал во всей полноте содержание и направленность нынешней дискуссии о России и ее роли в мире. Несомненно одно: история взаимоотношений Запада и России продолжается, размежевания не получится.
Ольга Соколовская. Греческая королева Ольга — “Под молотом судьбы”. М.: 2011. — 212 с.: ил.
В течение сорока пяти лет великая княжна Ольга Константиновна (1851–1926), внучка императора Николая Первого, находилась на престоле Греческого королевства. За греческого короля Георга Первого, представителя знаменитого королевского дома Шлезвиг-Голштейн-Зондебург-Глюксбергов, “любезнейшая племянница” русского императора Александра Второго вышла замуж в шестнадцать лет. Георг I родился в 1845 году в Копенгагене и стал королем по стечению обстоятельств, с согласия Великобритании, Франции и России. За годы долгого правления четы темпераментные греки не единожды меняли свое отношение к своим правителям, не раз судьба династии висела на волоске. Так, предпринятая королевой эллинов в 1901 году попытка перевести Евангелие с древнегреческого, непонятного многим, на новогреческий, “чтобы каждый простой человек мог понимать язык Христа”, привела к студенческим волнениям и едва не стоила ей жизни. И все-таки Ольга, примерная мать семерых детей, филантропка и благотворительница, чаще вызывала уважение и даже любовь греческого народа. Греки и по сей день хранят о своей королеве добрую память: ее именем назван проспект в центре Афин, а возле и ныне действующей больницы “Эвангелизмос” (“Благовещение”), открытой по инициативе королевы Ольги, стоит беломраморный памятник основательнице. И несмотря на это, в ХХ веке о королеве Ольге не было написано ни одного доброго слова, за исключением упоминания о ней в мемуарах ее собственных детей. В настоящей книге широко использованы неизвестные документальные материалы российских и греческих архивов, более всего — обширное эпистолярное наследие самой королевы, уникальный источник по истории XIX века, в том числе по истории греческой, русской, английской и датской династий, ибо родственные узы связывали королевскую чету со всеми царствующими домами Европы. Самым частым адресатом королевы Ольги был ее младший брат, великий князь Константин Константинович, генерал-адъютант, президент Академии наук с 1889 года, основатель Пушкинского Дома и поэт-романтик, знаменитый К. Р. Обширная переписка королевы Ольги хранится как в российских, так и зарубежных архивах. Российские архивы полностью поступили в распоряжение исследователей только в 90-е годы ХХ века. Открытость архивов позволяет воссоздать портрет этой удивительной женщины, посвятившей свою жизнь семье и благотворительности. С 27 лет королева увлеклась медициной, она открывала госпитали и лазареты, столь необходимые на вечно воюющих Балканах, много времени проводила с ранеными, присутствовала на операциях. Она с иронией относилась к светскому обществу, предпочитала общение с простонародьем, ее пристрастие к “грязной” работе и простолюдинам не находило понимания в семье. Ее любимым детищем стал Русский госпиталь в Пирее, построенный в память рано умершей дочери Александры, и поныне существует Пирейское русское кладбище, устроенное по воле греческой королевы для русских моряков, скончавшихся в Греции. Ольга возглавила “госпитальное движение” в поддержку раненых, руководила всеми делами греческого Красного Креста. Она открывала приюты для сирот и дома для инвалидов, следила за состоянием тюрем. Она активно использовала свои родственные связи. На деньги русского царя и богатых греков была построена лучшая в то время на Востоке больница, возводились новые православные храмы и многочисленные часовни, уже существующие храмы были украшены превосходными иконами и иконостасами, присланными из России; многие священнослужители получали образование в российских духовных академиях. Другой ее сильной привязанностью, унаследованной, безусловно, от отца, управлявшего многие годы Морским министерством и сумевшего воссоздать морскую мощь России, был русский флот и моряки. В конце XIX–начале XX века Россия постоянно и внушительно присутствовала в Средиземном море, являлась гарантом устойчивости греческой династии. Ольга посещала русские корабли, устраивала для моряков приемы, встречалась с видными деятелями русского флота. Ее увлеченность фотографией, особенно морской, позволила ей создать уникальную коллекцию фотоснимков, в которой немалое место занимают портреты моряков, от высших чинов до рядовых. Оставаясь в стороне от политики, греческая королева имела четкие взгляды — русофильские, прорусские, абсолютистские, будучи твердой монархисткой, она критично относилась к демократическим институтам Греции. Настоящая книга интересна не только тем, что в ней объемно изображена личность греческой королевы (часто достаточно панегирически), но и тем, как масштабно представлены исторические события почти полувекового периода правления Георга и Ольги. Афины конца XIX века были важным узлом политических интриг великих держав. Шаталась когда-то непобедимая Османская империя, в ее провинциях возникали восстания, на территории Балкан практически не прекращались военные действия. В итоге Греции были переданы Ионические острова, Крит, Фессалия, Салоники. Внутренняя политическая жизнь Греции в эпоху короля Георга напоминала непрекращающуюся бурю, сметавшую одно правительство за другим. Неспокойные греки не раз становились головной болью не только для своих правителей, но и для европейских держав, активно участвовала в решении греческих вопросов Россия. В 1913 году, накануне второй балканской войны, король Георг был убит во время прогулки психически неуравновешенным греком, королева покинула Грецию. Первая мировая война застала ее в России, где она сразу включилась в госпитальную работу. Счастливо прошла первая половина ее жизни. Печально, трагически — финальная. Большая часть русских родственников погибла в ходе революции. Из России она выехала 14 мая 1918 года, последние годы пожилая, почти слепая женщина прожила у сына Христофора в Риме.
Вячеслав Мизин. Остров Гогланд. СПб.: Центр Сохранения Культурного Наследия, 2011. — 112 с.: ил.
Острова в Финском заливе образуют особый мир, и, по объективным причинам, это наименее доступная и слабоизученная часть Ленинградской области. В российской акватории Финского залива центром островного мира является Гогланд, превосходящий все остальные острова размерами (длина острова — двенадцать километров, максимальная ширина около двух километров, максимальная высота — сто семьдесят шесть метров над уровнем моря), разнообразием ландшафтов, высотой и удаленностью. Он вытянут поперек Финского залива почти с севера на юг, перегораживая его в самой широкой части. Это самая западная обитаемая точка Ленинградской области — гораздо ближе до Финляндии и Эстонии, чем до Петербурга. История этого острова, за исключением военного периода, до сих пор малоизвестна и практически не изучена. Автор книги, действительный член Русского географического общества, проводил исследования ландшафтов и древних культовых мест острова Гогланд в 2005 и 2008 годах. В этой работе, основанной как на авторских экспедиционных материалах, так и на мало известных в России финских и шведских источниках, повествуется о природе, топонимике — финской и русской, истории, фольклоре и культуре жителей Гогланда, доисторических загадках острова. А таких доисторических загадок немало: чашечные, культовые камни — окатанные валуны прочной породы с аккуратно выбитыми на поверхностях чашками; сейды — крупные валуны, установленные на небольшие камни-опоры, и валуны, отмеченные сверху одним или несколькими меньшими камнями; каменные лабиринты на близлежащих островах. В книге представлен весь спектр островных памятников — от сейдов и могильников доисторических эпох до остатков финских деревень и фортификационных сооружений времен мировых войн ХХ века. На гогландских горах есть памятные места, связанные с именами изобретателя радиосвязи А. Попова и астронома В. Струве. Именно на Гогланде был проведен первый в истории (февраль 1900 года) сеанс практической радиосвязи в ходе спасательной экспедиции по снятию с камней броненосца “Генерал-адмирал Апраксин”, на острове проводились измерения дуги меридиана. В окружающих остров водах обнаружены десятки затонувших кораблей XVIII–XX веков. Несмотря на два маяка: Южный, старшейшее функционирующее сооружение на острове, и Северный, при котором в начале XIX века на Гогланде была организована первая на Финском заливе спасательная служба, — остров сохранил свою славу острова кораблекрушений и повинен в гибели кораблей Укко, древний дух одной из гогландских гор, недобрый нрав у этого духа. Стратегическое положение острова ценили викинги и пираты, с XVII века остров не раз становился свидетелем битв между русскими и шведами, самая значимя из них — Гогландское сражение 1788 между шведским и русским флотами, боевые действия на острове развернулись в ходе Крымской войны, в годы Второй мировой войны остров являлся опорным пунктом Балтийского флота. Гогланд вошел в состав России после войны со Швецией в 1743 году, с 1917 по 1940 он принадлежал Финляндии, после Второй Мировой отошел СССР. Люди осваивали остров еще в неолите. Первый человек, оставивший сохранившееся до наших дней письменное упоминание о Гогланде, — знаменитый средневековый хронист Адам Олеарий (1603–1071). Отправившись в составе посольства шлезвиг-голштинского герцога в Россию, осенью 1635 года он потерпел кораблекрушение у Гогланда. Жителями острова в новые времена были лопари, черти, финны, русские. И все они оставили свой след на этом кусочке земли, сохранив, однако, его уникальные скальные ландшафты послеледниковой эпохи, единственную в Ленинградской области пещеру, образованную прибрежной эрозией во времена формирования современного Балтийского моря, сотни видов редких растений.
Публикация подготовлена
Еленой ЗИНОВЬЕВОЙ
Редакция благодарит за предоставленные книги
Санкт-Петербургский Дом книги (Дом Зингера)
(Санкт-Петербург, Невский пр., 28,
т. 448-23-55, www.spbdk.ru)