Опубликовано в журнале Нева, номер 3, 2012
Никита Ловчинский
Никита Андреевич Ловчинский родился в 1984 году. Окончил филологический факультет Волгоградского государственного педагогического университета, в 2010 году на кафедре литературы защитил кандидатскую диссертацию по теме “Образы пространства в современной русской постмодернистской поэзии”. Лауреат творческого конкурса журналистов газеты “Молодой. Свежее решение”, 2002; лауреат конкурса “Новые имена” в номинации “Литература” (Волгоградская организация Союза писателей), 2003 год. Живет в Волгограде.
рассказы
Звонок
— Алло!
— Да.
— Алло!
— Да, да.
— Алло! Вы меня слышите?
— Слышу.
— Здравствуйте…
— Здрасьте.
— Видите ли…
— Что?
— Видите ли… у меня проблемы.
— У всех проблемы.
— Да, конечно… хотя… Не знаю, как сказать… У меня особенные проблемы… Понимаете? С чего начать?.. Это ведь я первый раз вот так звоню. Вы меня слушаете?!
— Да.
— Ага… Так вот… Не знаю, может, это только мне так кажется, а со стороны… Вроде бы и мелочи, но если разобраться, то и проблемы… Вот с работой, например. Работал на складе. Месяц. Ну знаете, может, распределял товар по отсекам, учет поступления, сбыта… Обещали приличную сумму, повышение, к тому же быстро взяли… Я даже обрадовался как-то, в квартире давно нужен ремонт, вот и думал… Да… прихожу за зарплатой, а мне в кассе дают всего ничего — одну десятую от всей суммы… Я сначала не понял, растерялся… Ну, а потом решил не спускать. Накричал на кассиршу, она мне какие-то бумаги дала, где, впрочем, непонятно ничего… В конце концов пошел к боссу. Пришел. Час в коридоре холодном ждал, весь злой, голодный, усталый. Принял. “Недостача”, — говорит. “Какая?” — спрашиваю. “Как какая? А где три ящика консервов, пять упаковок пива, водки ящиков семь… И все в вашу смену”. — “Как в мою?! Я вам документы принесу!” — “Зачем они мне?! Товар где?” Я начал было объяснять… “Никаких! — говорит. — Товар вернешь — деньги получишь!” — “Но ведь сами посудите: я ведь столько просто не унесу!” — “Ага! Так, может, это я сам? — смеется. — А кто убытки возмещать будет?” И так далее… Естественно, я туда больше не ходил… Пришлось даже денег у соседа занять до следующей работы… А ведь сколько времени, сил, и все впустую… Вот так вот как бы…
— Бывает.
— Да вот и с девушкой моей история… Хотя уже с бывшей девушкой… Вообще мы уже очень давно знакомы — в школе вместе учились… Ну как вместе — один год всего. Там мы, правда, очень мало общались, не замечали друг друга, не было особого интереса. А вот год назад встретились уже вновь — на вечерних курсах второго высшего. Она сильно изменилась: стала стильно одеваться, стала общительной и красивой. Я бы даже сказал: дерзко красивой, независимо и горделиво красивой. Стала просто настоящей женщиной. Наверное, именно это привлекло меня в ней больше всего, то, что она необыкновенная, особенная, лучшая. Со школы я тоже вырос: начал следить за собой, жить как-то самостоятельно, появилась работа, стал квартиру снимать — ну не в центре, конечно, и однокомнатную, но все-таки… А вот совсем недавно даже и машину купил — не новую, конечно, но ездит неплохо, да. В общем, стала жизнь иной, другой, лучшей, значимой, что ли, стали мне в этой жизни и другие женщины нравиться: красивые, респектабельные, ухоженные, с хорошими духами, макияжем, платьями, длинными волосами. В конце концов я приложил немало усилий, чтобы стать достойным их. Она была, конечно, такой. Хотя была в ее красоте и своя сложность, что ли… Идем мы, к примеру, по улице вдвоем, а все проходящие мимо мужики так и пялятся на нее, машины сигналят, да и она по сторонам глазами стреляет, улыбается всем. Приходим в кафе — везде ее приглашают танцевать какие-то незнакомцы и не всегда русские, и она со всеми танцует, смеется, и вино ей шлют из-за других столов… Один раз я возмутился: “Ведь ты же со мной”, — говорю. А она мне: “Ну что ты, зайчонок, расстраиваешься? Я вся твоя! Купи мне сам вина!” — “С удовольствием, — говорю. — Какого?” Ну, она и заказала… Денег у меня на него не хватило, пришлось сотовый в залог оставить, а потом уже выкупить… А кстати сказать, я проще к этому всему относился — не то что бы даже проще, а как-то философски — ведь мы недавно вместе; я не имею права ревновать ее, потому что она еще не принадлежит мне в полной мере (да и можно ли так рассуждать о живом человеке?), она просто еще не привыкла ко мне, и я не могу требовать сразу всего, многого, да и она не должна вести себя как пуританка; а потом она заметит и оценит мое бережное и внимательное отношение к ней, мою заботу, мою честность, мою помощь, дружбу, ласку, постоянство, а значит, и стабильность.
Однажды после свидания пригласил ее к себе. “Зачем? — спрашивает. — Сексу хочешь?” Естественно, я был как-то ошарашен, растерялся даже. Не то чтобы я этого не хотел, но… ведь дело не только в этом, а в чем-то еще — почему люди вместе. В заботе, в поддержке, дружбе, в потребности родной души, что ли… а мне и правда было хорошо, когда она рядом… Ну вот, я помолчал и говорю, так, знаете ли, с мягкой улыбкой: “Ты мне очень нравишься…” А она: “Нет, не хочу секса”. — “Почему?” — опешил я. “Надоело. Скука. Сколько же можно?” Я был удивлен тогда, много думал об этом. Да, конечно, что и говорить — роскошная, пользующаяся вниманием женщина, да, конечно, наверное, у нее было много мужчин… Хотя почему она так сказала? К тому моменту мы уже два месяца встречались… Значит, она уже, по крайней мере, два месяца… Или у нее параллельно со мной все равно кто-то был? Все мысли, знаете ли…
Так вот. Что потом… Потом не заладилось все как-то вот. Да нет, не то чтобы она отказала вот так вот, но и ничего определенного… Звонил ей, но у нее то занято, то отключено, то трубку не берет. Встретил я на вечерних курсах потом подругу ее, спросил ее, где она. Подруга, впрочем, как-то странно говорила со мной. “Понимаешь, — говорит, — ты хороший парень, и тут ничего личного, но Юле (так звали ее) просто нравятся мужчины постарше, лет сорок–сорок пять. Просто нравятся, и все”. — “Дак они же женатые”, — говорю. “Ну и что?! — ухмыльнулась она и прибавила: — Да и с деньгами ей мужик нужен, с квартирой, с дачей, с машиной. Понимаешь? Без обид только, ладно?” Я не выдержал: “Дак ведь и у меня машина есть, квартира…” Никогда не забуду, как она весело рассмеялась: “Да разве ж это машина? А про свою халупу в трущобах и вообще… Э!” Она махнула рукой, мы расстались.
Я много думал с тех пор обо всем этом. Сколько нужно денег сегодня для счастья, сколько нужно денег, чтобы тебя любили и были с тобой, чтобы быть значимым в глазах окружающих, чтобы не быть смешным? Да и вообще — разве все мерится деньгами? Разве люди все ради денег делают? Разве ей было плохо со мной? Разве чего-то недоставало? Ну да, квартира, конечно, не в центре… Да и потом: если бы она была со мной потом, когда у меня был бы достаток, ну такой, какой ей нужен, разве я тогда мог бы быть уверен в ее любви именно ко мне, а не к моим деньгам? По всему выходит, что нет. Стало быть, я не нужен ей ни без денег, ни с деньгами. Замкнутый круг…Чего она ищет? А потом… потом я видел ее на улице — проезжал мимо, а она стояла возле огромного белого джипа, смеялась, а какой-то лысый толстый мужчина в черном держал ее за талию. Я не стал звонить больше… Похоже, что она была счастлива… Особенно в тот миг… Вот… Что можете сказать… Ну об этом обо всем вот?
— Шалава она. Засунь ее в жопу, браток, — собеседник явно сплюнул.
— Как?! Вот так вот… в смысле резко вот… Я не думал, что вот вы так вот крепкими словами и не церемонясь…
— А че тут думать?
— Да, значит, вы считаете, что и правда. Хотя, может, многое сейчас и изменилось у вас, стало иначе, другие термины, другая терапия… в духе времени. Впрочем… Работу я вроде нашел месяц назад — экономиста, в фирме газовых печей. Вот… правда, пока все равно долги… Ну да ладно. Ну дак и здесь вот… Как сказать. В конце первой недели был у директора маленький фуршет, ну, знаете, для работников… хотя все было очень мило… Ну так вот. Понравилась мне там одна девушка… Зовут Катя. Очень приветливая, симпатичная, изящно одета, с чувством юмора… Я подумал: чего теряться? Начинать новую жизнь — так начинать! Смотрю — она мне улыбается, смеется над моими шутками. Разговорились вроде… весь вечер спорили о том о сем (случайно я даже узнал, что у нее уже полгода никого серьезно нет) и даже танцевали три раза — и раз от раза все более искренне как-то, что ли… Мы как-то сразу почувствовали доверие, тягу, нежность, что ли, друг к другу… трудно вот так вот сразу слова подобрать. А потом я проводил ее домой — мы долго шли, обнявшись, по проспектам в свете вечерних огней, пили вино в сквере, болтали о чепухе или просто молчали… А на прощанье мы поцеловались — никогда не забуду ее горячий поцелуй на холодном ветру. Воистину говорят, что мир хорошеет вдруг, без причины, без анонса.
Естественно, я решил действовать. В понедельник приехал на работу пораньше, купил розу и положил ей на стол. Она так обрадовалась! На другой день тоже розу положил; она просто сияла, весь день была в хорошем настроении, все делала весело, со всеми была приветлива и наверняка очень заинтригована. На третий день я тоже положил розу, а она пришла в новых черных брюках — ей очень к лицу — и когда снова увидала розу, то вся так и расцвела… Эти три дня я был сам не свой, словно и не ходил по земле. Да… только вот что… как сказать… Встречаю ее на четвертый день в коридоре, а она вся такая красивая, сияет — и ко мне. “Конечно же, она уже давно все поняла”, — думаю. Хватает меня за руку. “Я хотела с вами посекретничать! — говорит шепотом. — Как вы думаете, кто бы это мог быть? Ну, розы! Такие чудные!” “Что это значит? — подумал я. — И почему на └вы””? ” Как-то похолодело внутри. А она и говорит: “Может, это Стас?” — и так вся заулыбалась. — А?” — говорит… Стас… Как сказать… работает у нас… лицемер… Я ответил что-то невнятное и быстро ушел. На следующий день решил все разъяснить. Не спал всю ночь. Все мысли… Положил на стол розу и открытку, где написал о себе, обо всем, о своих симпатиях…. Вы понимаете… Десять минут до ее прихода был сам не свой. Вхожу в офис, вижу, что она уже все прочитала и вдруг проходит мимо, не смотрит на меня, не здоровается… У меня аж в глазах помутнело… Весь день пытался встретить ее взгляд — она отворачивалась, хотел подойти, но она была не одна или быстро куда-нибудь уходила. И только вечером столкнулись мы с ней в коридоре… Я хотел поговорить обо всем, но… Ее натянутая улыбка, какая-то брезгливость в движениях… Она быстро ушла домой в тот день. Что это? Просто шутка? Я не понравился ей? Она не восприняла меня всерьез? И почему она стала так сторониться меня? Разве можно обидеть вниманием, симпатией? А наш первый вечер? Что все это значило?! Или все было от вина? Под настроение? Знаете, я никому не рассказывал… Как-то неохота выглядеть в глазах знакомых горе-любовником, да и у всех свои заботы. Вот рассказал… Как-то странно все, ничего понять не могу… В голове не укладывается… Никаких мыслей, никаких догадок. Бестолково как-то вышло, неловко… как-то стыдно даже… Я и не думал, не ожидал… Может, я скучен? Плохо одет? Не крут, в конце концов? В чем дело? Что я сделал не так? Ведь она сама вроде этого хотела…
— Без понятия.
— Без понятия?! Без понятия… Впрочем, с работой с этой тоже… Стас жалобу на меня накатал. Не знаю, что и почему, ведь мы с ним даже и не конкуренты, хотя дружить с ним я не могу, да и не хочу. Я не одобряю его способов работы: сделка любой ценой, и он, конечно, чувствует это… Так что директор мной не доволен… А вчера на трассе меня оштрафовали. Останавливают: “Ваши документы”. — “Они в порядке…” Выходим из будки, и тот, что на улице стоял, спрашивает: “А почему фара задняя разбита?” И смеется. Как, говорю, разбита (а я точно помню, что, когда садился с работы, все было нормально… Машина у меня скромная, но все в порядке, за этим я слежу). Так вот. Смотрю, и правда… А они уже все смеются. Заплатил штраф… Денег осталось и вовсе мало. Почему молчите?
— Слушаю.
— Да, да, конечно. А тут как на грех в медпункте вену неудачно насквозь прокололи, теперь рука болит, забинтовал уже… Да, забыл сказать… Вот и с учебой. То самое, второе высшее, заочно, все платно. Сейчас везде деньги, ну да ведь это и не секрет ни для кого уже давно… Вот… За обучение-то я заплатил, только вот экзамен один скоро… Надо тоже платить… И немало. А без денег никак. Это точно. А денег у меня сейчас нет. Что делать? Ведь не зря же я уже больше года проучился? Не бросать же?! Не знаю, что делать… Может, это просто настроение, но навалилось как-то все сразу… Но вы должны понять, можете… Я просто хотел поговорить с кем-то, кто может выслушать и помочь, разъяснить все, с человеком успешным, с тем, кто знает, как стать удачливым, кто знает, как надо жить, что ли, что делать, чтобы все получалось… Я вот что спросить хотел: как быть?! Что делать?! Как решить эти проблемы?! Ведь так быть не должно! Ведь есть же успешные люди! Разве я хочу многого? Разве я мечтаю долететь до Сатурна, завоевать весь мир или изобрести эликсир вечной молодости? Я не пытаюсь стать величайшим плейбоем на земле и менять женщин каждые двадцать четыре часа, я не собираюсь зарабатывать миллиарды и миллионы долларов, я не хочу ездить на лимузине, пить текилу и жить в особняке на своем собственном острове. Мои желания просты: я хочу самого элементарного, самого малого: хорошую работу без предательств, учебу без взяток, езду по дорогам без издевательств, единственную и любимую женщину. Мои желания обыкновенны и естественны: немного денег, немного любви, немного красоты, немного тепла… Так почему же они не могут исполниться?!
— Не знаю.
— Как не знаете?! Как не знаете?! Ведь вы же психолог!
— Я охранник.
— Как охранник?!
— Просто. Мне завтра рано вставать.
— Вставать? Рано? Охранник?.. А зачем же я вам все это рассказывал?! Зачем позвонил?
— Не знаю.
— Значит, охранник…
— Да. Спокойной ночи!
— Значит, вот так…
— Да. Спокойной ночи!
— Спокойной…
Бандит
Дмитрий Туров был бандит. Об этом знал весь дом, весь двор, вся округа и весь район. Его жизненный путь был простым, стремительным и ярким одновременно. Изрисовав пару десятков учебников, подравшись почти со всеми своими одноклассниками, покривлявшись у доски и запомнив всего два словосочетания — палка-копалка и инфузория-туфелька, — Дмитрий покинул родные стены гостеприимного заведения и вступил (можно даже сказать, “наступил”) во взрослую жизнь. Обладая природным умом и смекалкой, Дмитрий быстро определил в жизни самые главные ценности: деньги, деньги, ну и, наконец, деньги. Обладая также и природной наблюдательностью, Дмитрий скоро понял, что деньги любят скапливаться в определенных местах. Осмотревшись, он заметил, что в родном районе они водятся вокруг дорогих морепродуктов: ворованных икры и рыбы, которые с успехом продаются и с благодарностью раскупаются в пяти магазинах округи. Но была одна маленькая проблема: незаконными (но такими благодатными!) поставками этих самых чарующих деликатесов моря занимались некие братья Петровы, а всю их деятельность свято охраняла, поддерживала, взращивала и лелеяла районная братва, проводившая культурный досуг в кинотеатре “Восход”. Дмитрий, со свойственными ему активностью и предприимчивостью (не данными от природы, но развитыми с помощью скрупулезной работы над собой), взялся за решение этой сложной, но, безусловно, вполне разрешаемой задачи.
Нанеся визит в кинотеатр “Восход”, Дмитрий произнес пламенную речь, по выразительности и красоте достойную самого Цицерона. Более того, он даже превзошел великого оратора: если античному мужу требовался словарный запас, как минимум, в несколько сотен слов, то Дмитрий с легкостью обошелся десятью — наиболее экспрессивными, лаконичными и доступными для слушателей. Общая мысль искрометного спича была такова: если братья Петровы платят от своего дохода десять процентов, то Дмитрий готов взять производство в свои руки и платить столпам районного общества двадцать. Высокоуважаемая публика, забыв о бильярде, водке и дамах, с наслаждением выслушала смышленого отрока и решила, что молодым у нас всегда и везде дорога. Со своей стороны Дмитрий безо всякого ложного кокетства заявил, что берется решить этот вопрос в ближайшее ночное время и возложенные на него надежды оправдать.
А надо заметить, что Дмитрий был человеком редкого сочетания слова и дела, достойного самого великого персидского царя Дария. В тот же день Дмитрий и три его лучших товарища по кварталу, набравшись смелости из горла, встретили братьев Петровых поздно вечером после работы и оказали самый радушный прием. Четверо смелых отважно бросились в битву, начало которой положила бутылка, разбитая Дмитрием о голову одного из братьев. Героическое побоище незаметно для всех переросло в озорное избиение братьев, едва унесших ноги в разные стороны. С сознанием выполненного долга герои, довольные и уставшие, разошлись по домам. Наутро один из братьев исчез в неизвестном направлении, а второй, слегка помятый, но все же бодрый и оптимистично настроенный, разыскал Дмитрия и сказал, что уже давно и сам подумывает о сотрудничестве. После этого по-настоящему мужского поступка Дмитрия стали уважать.
Все проблемы были решены, и дела пошли на лад. Но Дмитрий, будучи человеком целеустремленным, энергичным и амбициозным, не остановился на достигнутом и всем своим существом озадачился вопросом наискорейшего прогресса.
Конкуренцию пяти волшебным точкам сбыта ворованной икры и рыбы составлял огромный (как бельмо на глазу) супермаркет “МегаМакс”. Традиционный хамский визит без стука к директору “МегаМакса” господину Склярову с требованием сотрудничества и дивидендов Дмитрий, будучи человеком новой прогрессивной формации, отмел как банальность, как штамп, как пережиток, как рудимент (даже как отрыжку) прошлого. План его был свеж, изыскан и изящен одновременно. Узнав, что директор магазина господин Скляров находится в тесном сотрудничестве с начальником МВД района господином Бобровым, Дмитрий предпринял следующее. Сохраняя верность традициям, он и его прославленные соратники, набравшись смелости из горла, дождавшись ночи и вооружившись железными прутами, под вопли сирены и жены господина Склярова сровняли с асфальтом его новую машину, стоявшую во дворе. Бурная ночь не выбила из колеи смелых реформаторов, и наутро следующего дня они, поймав после учебы юного отпрыска господина Боброва, с присущим им артистизмом и озорством, аккуратно побрили его наголо. Вооружившись маркером из рюкзачка все того же несчастного школьника, Дмитрий написал на его макушке слова самой искренней нежности в адрес отца и по совместительству доблестного служителя правопорядка. Через два дня нерешенных вопросов бизнеса просто не осталось.
Дмитрий снял большую квартиру, забил ее до отказа дорогой мебелью и техникой, стал одеваться во все черное, коротко стричься, ездить на серебристой машине и выкидывать деньги на женщин. Ему было двадцать шесть, и жизнь была воздушным шаром. Вот только на любовном фронте ему стабильно не везло. Со всеми его пассиями непременно что-то случалось. Первая страсть по имени Оксана после недолгих, но все же романтичных отношений внезапно покинула Дмитрия, прихватив с собой (совершенно случайно!) музыкальный центр из его машины; вторая нежная владычица сердца (имя ее Дмитрий много раз честно пытался вспомнить, но так и не смог) совершенно незаметным и необъяснимым образом была проиграна кому-то в карты; ну, а с третьим предметом нежных чувств своих Дмитрий даже прожил в новой роскошной квартире три недели, но, к огромной досаде все того же предмета чувств своих, застал ее в бане с каким-то уж очень взрослым банкиром. “Убирайся!” — заорал Дмитрий, заявившись через сутки домой на рогах (из общественной морали он знал, что именно так надо сказать в данной ситуации), потом охарактеризовал личность своей возлюбленной в нескольких весьма древних, но тем не менее никогда не теряющих своей свежести и актуальности выражениях, выставил ненаглядную за дверь и провел остаток ночи, увлеченно выкидывая ее вещи в окно. С тех пор вот уже месяц в его доме никто не жил. Работая двадцать четыре часа в сутки и еще больше отдыхая от работы, Дмитрий наведывался к своему очагу крайне редко и совсем запустил бесценную меблировку…
Настало утро, и свет, преломляясь в разукрашенных морозом окнах, упал на загаженный объедками стол. Кроме Дмитрия, в кафе были еще двое. Первый — по кличке Жестяной — плотный бритый здоровяк со сросшимися бровями, отличался молчаливостью и идеальной исполнительностью в решении всех вопросов бизнеса. Выслушав суть проблемы, он обычно деловито отвечал, вытерев губы: “Надо козлам натрещать по рогам!” Счастливцами были те, кому доводилось услышать из его уст другие слова. Второй — Люзга — был рыж, конопат и дико труслив. Он получил свое прозвище за то, что во всякую минуту опасности начинал со страху истерически пищать — “люжжить”, — как со смехом говорила братва.
Это были все, кто досидел за столом до утра после бессонной ночи. Последние два дня выдались крайне суматошными: долгие переговоры с поставщиками, драка, потом снова переговоры; затем отмечание сделки — в кафе, ресторане, клубе, казино, бильярдной, где снова завязалась драка, в которой Жестяной, уже изрядно выпив, избил двух охранников кием; побег через черный ход от милиции, езда по городу на джипе, авария на трассе и избиение мужика, в чью машину сами же они и въехали. Дмитрий вспомнил, как они шатались по борделям, как в туалете одного из притонов изрядно отмолотили кого-то дверью, как Люзга затащил двух проституток в машину и изгадил весь салон; как на следующий день снова пили, а напившись, открыли огонь по барной стойке; как, разойдясь, Пистон стал приставать к официантке, как она ему отказала и как он в бешенстве при всех выпорол ее ремнем, сорвав с нее юбку; как пили вновь, и играли в карты, и били бутылки…
И вот наступило утро… Ничего не значащее, внезапное и невероятное одновременно. Подобно мусору на столе, в голове Дмитрия все перемешалось. Руки и ноги не слушались его. С невероятной мукой смотрел он на объедки, и ему казалось, что это только он один уже несколько недель подряд дерется, пьет, бьет, ломает, порет и стреляет; ему даже чудилось, что это уже его бьют, ломают, порют и расстреливают из множества стволов… Дмитрий резко и лихорадочно встал, раскидал стулья, дошел до двери, открыл ее и свалился со ступенек на тротуар; но тут же, почувствовав, как что-то тугое распирает изнутри и идет вверх, ошарашенно и остервенело вскочил; размахивая руками и полубежа, завернул за угол, упал в высокий сугроб, проткнул его до дна головой, ногами и руками и разжал челюсти.
И тут его вырвало. Его рвало долго, сильно и мучительно. Его рвало всем, что он съел и выпил, всем, что видел, делал и слышал, всеми событиями последних секунд, часов, дней, недель. Дмитрию даже казалось, что его уже рвет его собственными мозгами. Потом уперся спиной в снег и откинул голову назад.
Мгновение он лежал в полной темноте, ничего не чувствуя и не слыша. Потом взял рукой снег и отер им лицо. Снег был обжигающ, а ветер, хлестнувший по щекам, юн. Дмитрий открыл глаза и долго смотрел сквозь морозный прозрачный серо-синий воздух, как сильный радостный ветер звенит в промерзших проводах, подхлестывая птиц. Пролетающие по трассе автомобили, шуршание снега под ногами прохожих, акварели зимы — звуки и цвета словно родились заново. Дмитрию даже вдруг показалось, что зима пришла совершенно внезапно. Он встал, вышел на асфальт, выпустил пар и с каким-то новым пьянящим наслаждением поежился под курткой и согрел дыханием руки.
— Едем, — пропищал Люзга под ухом. — Жестяной за рулем.
Не спрашивая куда и зачем, Дмитрий сел в джип, и они поехали. С каким-то неясным, незнакомым и бесцельным интересом следил Дмитрий за всеми изгибами улиц, за одеждой прохожих, за витринами, горшками в окнах, фруктами на открытых лотках, засыпанных снегом…
— Надо сигарет купить, — пробурчал Жестяной и остановил джип. Машина опустела, и Дмитрий остался один. Пошел белый пушистый снег. Он повалил плотно-плотно, наполнив пространство осязаемым светом. Не отрываясь, Дмитрий смотрел на его ток. Он смотрел, как улица легко и радостно покрывалась белым ковром; как по этому белому ковру, оставляя хрупкие следы, прошла девушка в черных изящных брюках и низкой, до колен, приглушенно-зеленой дубленке; как она остановилась у киоска, спрятала от холода руки в рукава и стала разглядывать витрину.
Никаких звуков и вещей вокруг. Просто зима. Просто день. Просто улица. Просто девушка. Дмитрий смотрел, как ее длинный, немного вьющийся русый волос пронизывает снег, и пытался понять, почему вид ее так необычен, так тревожен, так нестерпим для него, что головы не отвернуть, глаз не отвести, не моргнуть. Он пытался найти ответ — мучительно и непоколебимо, пока простые и жгучие мысли не пришли в голову как неизбежность: он раньше никогда не видел такого, он раньше никогда не видел таких женщин, как она. В его жизни их не было, потому что их не было там, где был он — в дыме казино и баров, на засаленных складах и в темных переулках. Значит, он жил в мире, где нет ее, потому что она живет в другом мире, где нет его, в мире, в котором он никогда не бывал, в мире, о котором он ничего не знал, — там, где ветер звенит в промерзших проводах, где идет такой белый необычный снег, где ее хрупкие, какие-то совсем уж немыслимые следы… Как необычно все: ее ясный взгляд, невесомый ненавязчивый цвет губ и щек, простой длинный русый волос… Русый волос… Наверное, он не видел таких волос вечность — не синий, зеленый, пепельный, красный, желтый, а русый волос…
Дмитрий прислушивался к себе, к своим мыслям и чувствам, он заглядывал внутрь себя, в самый неведомый мрак, все глубже и глубже, он падал в свою душу, пока не упал до самого дна — до дикого ужаса, что сейчас все кончится, что она купит, что ей надо, что она уйдет, а он уедет и будет снова видеть перед собой небритого Люзгу и каких-то блондинок…
Наверное, она никогда не будет воровать из машины магнитолу или сидеть в бане со старым банкиром, а рядом с ней никто не станет играть в карты и пить до беспамятства. Девушка, откинув прядь с лица, что-то спросила в окошке. С минуту она ждала, потом взяла и положила в сумочку две банки клубничного джема. “Клубничный джем, — подумал Дмитрий, — как это хорошо… Как я давно не пил чая с клубничным джемом…” Сквозь зиму, снег, машины, деньги, карты, драки, икру, кинотеатр “Восход”, свет ночных фар, дым сигарет, мат, полет бильярдных шаров и блеск черных лакированных ботинок, сквозь предательскую память полетел он далеко-далеко в детство, где были все вещи большими и светлыми, когда он еще никого не мог избить и его не бил никто… Двери с обеих сторон резко хлопнули, и Дмитрий с удивлением увидел перед собой две пары красных торчащих ушей — Жестяного и Люзги. Машина тронулась.
Мягкими теплыми руками она берет ложечкой клубничный джем и, улыбаясь, кладет его в чай. Под заботливым движением ее пальцев горячий и черный чай в большой белой чашке наполняется густым вишневым оттенком, и невесомый сладкий аромат пронизывает воздух. Он пьет клубничный чай, а она улыбается и смотрит на него, не отрываясь.
— Останови, — тихо, но четко произнес Дмитрий. Машина затормозила, и он вышел, забыв захлопнуть дверь.
Он шел по снегу и чувствовал, как снег сечет его голову, щеки, шею, падает за воротник. Он шел и понимал, что уже никогда не вернется назад и не сядет в машину. Навстречу ему, через струи снегопада, шла она, пряча руки в рукава. Он не знал, что скажет ей, но слова были неважны.
Уже почти дойдя до него, девушка нерешительно и настороженно остановилась. Неуклюже и непривычно Дмитрий улыбнулся.
— Я бандит… — начал он и вдруг, поняв весь абсурд этих слов, растерянно замолчал.
Девушка смотрела в недоумении.
— Все не так… — начал было Дмитрий вновь, но, поняв, что и эта фраза бессмысленна, пришел в замешательство. Мгновение они оба стояли молча. Осознав, что хоть как-то надо все сказать, Дмитрий решительно произнес: — Я все понял… Ты такая милая, я не видел лучше тебя… Я стану другим… У меня есть деньги, дом… Мы будем счастливы… Я хочу любить тебя! Понимаешь?
И ничего в ответ. Зима, пустая улица, белая тишина непонимания и между ними лишь снегопад. Быстро и судорожно закрывшись воротником до глаз, девушка свернула с тротуара и хотела было обойти его, но Дмитрий схватил ее за рукав.
— Я хочу любить тебя, дай мне шанс, дай шанс…
Девушка в ужасе рванулась вбок.
— Ну че ты? — растерянно забормотал Дмитрий. — Куда ты? Не бойся…
Девушка выдернула руку и быстро пошла в сторону, судорожно прижав к себе сумочку. Дмитрий, как-то уж совсем неловко и непривычно засеменил за ней.
— Ну че ты? Подожди, не уходи… — совсем не своим и растерянным голосом затороторил он.
Девушка побежала. Она бежала до тех пор, пока не скрылась из виду. Невидящим взглядом обвел Дмитрий заснеженные дома и медленно пошел по тротуару, чувствуя бессмысленность каждого шага.
— Ну че, сучка не далась?! — завизжал Люзга, выпрыгнув из подъехавшего джипа и захлопав в ладоши.
Тяжелый и резкий удар кулака Дмитрия сбил Люзгу с ног и опрокинул на капот автомобиля. Не оборачиваясь и смотря под ноги, Дмитрий быстро пошел прочь.
— Ах ты, падла, получай! — заскулил Люзга за спиной.
В ушах Дмитрия зазвенело, и всю поясницу обожгло выстрелом. Ноги его подкосились, и он рухнул в сугроб. Дмитрий сидел и чувствовал, что снег под ним становится горячим от льющейся крови.
— Ну и дрянь ты, Люзга! — внезапно и истерически захохотал Дмитрий. — Даже застрелить толком не можешь!
— Я?! — пропищал Люзга и, с прытью таракана подбежав к Дмитрию, выстрелил ему в лицо.
Памяти Станислава Лема
Здравствуй, неведомый мне читатель! Захотелось вот сразу обо всем поговорить и сразу со всеми — со всей планетой, что ли, со всем человечеством. Что перед вами? Послание? Исповедь? Памфлет? Угроза? Монолог умалишенного? Где был он взят? Найден на улице? В почтовом ящике? В Интернете? Я пока еще не решил, форм и способов много, в любом случае содержание одно.
Почему выбрал такую форму? Ну, во-первых, поговорить с кем-нибудь, а тем более со всеми сразу, обстоятельно, толково и не спеша сегодня стало просто невозможно — все куда-то рвутся, суетятся, засыпают на полуслове, думают о своем или просто друг на друга плюют. А во-вторых… То, о чем я хочу поговорить, просто так и не скажешь, а я хочу разговора без недомолвок и цензуры. Ну вот… Чего тянуть: я киллер.
Да, да, да. И эти “да” даже не только для вас, а и для меня тоже. В принципе я бы мог утыкать пол-листа точками — ну типа я даю вам время осознать все как следует, да ладно… Можно ведь, в конце концов, читать медленнее или вовсе не читать, так что… Шутка? Нет, это не шутка. Поверите вы мне или нет — дело ваше. Для меня важнее моя собственная честность.
Итак, я киллер. Сколько убил — помню слабо, хотя, конечно, штучный товар. (Простите за цинизм. Скоро вы привыкните к тому, что в моем разговоре все вот так вот без морали, что ли, и поймете почему.)
Наверное, после такого заявления у всех у вас должно возникнуть множество вопросов: как я начал, как дошел до такого, сколько мне лет, кто я по профессии и каковы мои жизненные обстоятельства. Я, в свою очередь, должен был бы рассказать об этом очень обстоятельно, если бы хотел найти себе оправдание. Но я его не ищу.
Легко подумать, что я убиваю из-за денег, из-за легкой наживы, из-за желания красиво жить, что иду я легким путем и что я жертва жизненных обстоятельств. Но это не так. Я сделал свой выбор сознательно. Сделал по ряду причин. Причин мировых, экзистенциальных, касающихся жизни и смерти, добра и зла; причин, о которых не могу молчать.
Начнем с того, что каждый из нас не может с уверенностью сказать, что проживет сто, восемьдесят или пятьдесят лет. Мы можем лишь надеяться на это, но в большинстве случаев нам и это лень. Мы просто об этом не думаем. Да и наш мир вообще никаких гарантий не дает. С детства каждый из нас привыкает жить (и не просто жить — а хорошо жить!) в близости от табачного дыма, некачественных продуктов, хулиганов, милицейского произвола, мафии, войны, ядерной угрозы, глобального потепления или безумного вируса. Время от времени кто-то даже от этого всего гибнет, но разве это портит нам настроение? Так что смерть от моей руки лишь на первый и поверхностный взгляд такое уж особо вопиющее и из ряда вон выходящее зло.
Посмотрим на дело с другой стороны. Как знать — не была ли жертва бременем для всех вокруг: мучил жену или изменял ей, не занимался детьми или понаделал на стороне, покинул старых родителей, у кого-то что-то украл, кого-то подставил, кого-то подло уволил. Разве такие люди редкость? Разве вы сами не мнёте друг друга, любого, кто рядом, любого, кто стоит на пути или занимает желаемое место?!?! Разве ради денег вы не способны на многое?! Да, вы не убиваете, вы просто лжете, воруете, подставляете, бросаете, унижаете других. Всякому ясно, что это никакой не грех. Не то что я!
К тому же можно смело заявить, что жертва в своей смерти виновата сама. Незачем было так жить, чтобы кому-то пришлось-таки тебя заказать. Все мы, чай, не вчера родились, блажных и дураков среди нас тоже не встретишь, так что ни для кого не секрет, что мир опасен, алчен, коварен и жесток; а за что можно и по шапке получить — знает каждый. Если жертва и выбрала такую опасную жизненную стезю, то, во-первых, должна была быть готова к плачевному концу, а во-вторых, могла бы нанять охрану или каким-то другим способом обезопасить свою жизнь.
Ладно я: я убиваю неизвестных мне людей — просто индивидов, о которых я ничего не знаю. А вот те, кто кого-то заказал — настоящие исчадия ада. Ведь они знали жертву, общались с ней, пили кофе или водку, вели дела, подавали руку и улыбались в глаза… Представим иной ход событий: я решусь бросить свое ремесло, покаюсь и поклянусь искупить грехи — разве это спасет жертву?! Десятки будущих жертв?! На мое место придут целые полчища желающих убивать и даже за меньшие деньги. Жертва умрет незамедлительно… Или же другой вариант: я решу открыться правосудию, поведаю широкой общественности весь ужас дел, даже более того — сдам всех бандитов этого мира; и уж совсем крайняя степень — сам возьмусь за свершение правосудия и не успокоюсь до тех пор, пока каждый из них не сгинет в тюрьме. Есть несколько вариантов конца такого начала: меня убьют (скорее всего); посадят самого и навсегда; спасут от тюрьмы и огласки властной волосатой рукой, а потом все равно убьют. А в тюрьму никто не сядет. Сажают других: алкашей, хулиганов, глупых проворовавшихся бухгалтеров… Ну, а если кто-то и сядет (смерти ведь все равно никому не присудят, даже если на коленях судей умолять), то просидит, скорее всего, год-два в одиночной камере, с телевизором, девочками и текилой.
Да, я бы мог устраниться, не заниматься этим вообще, да только вот одно но, как заноза под ногтем: я пожить хочу. И не просто пожить, а красиво. И не просто красиво, а как вы. Как все. Вам можно грешить, а мне нет?!
Разве можно представить мир и общество, в котором не будет насилия и убийств? Разве сможет когда-нибудь человечество не убивать ради денег, имущества, чужой жены, из-за ненависти, ради удовольствия, ради власти и славы, во имя религии? Мир пропитан войной, мир дышит войной, мир живет в ритме войны: выставки новинок вооружения, фильмы про войну, блоки новостей — лишь перечень военных конфликтов мира, даже дети играют в войну. Страсть к убийству — это не атавистический подсознательный инстинкт и не извращение психики. Нет! Убийство — это искусство, убийство — наука, убийство — догма, убийство — мировой прогресс, убийство — политика, убийство — наша история! Что такое история человечества? Перечень войн. На протяжении всего своего пути человечество с трепетным восторгом и аскетической сосредоточенностью, не покладая самых талантливых рук, тщательно обдумывало, создавало и накапливало оружие. Зачем нам разум, наука, прогресс, богатство? Чтобы делать оружие! Достижения цивилизации тут неоспоримы. Топоров, мечей и арбалетов было мало, и на смену им пришли ружья и пушки; но и они не удовлетворили взыскующий совершенства человеческий ум, и люди создали автоматы, пулеметы, огнеметы, гранаты и ракеты, но и они не оказались эталоном для увлеченных истреблением себе подобных — тогда диким и великим усилием мысли и науки мы создали атомное и химическое оружие.
Оружие — наша цель. Убийства — наша забава. Оружейных дел мастера — наши кумиры, они — вехи истории, культовые и знаковые личности, гордость общества и государства. Оно и понятно: просто так оружия не создашь — надо много учиться, работать над собой, быть, в конце концов, очень умным! Человек, сумевший создать оружие совершенней и прекрасней предыдущего, достоин признания, вакантных мест на родине и за рубежом, хорошей зарплаты и пенсии, правительственных наград и титулов. Он вправе рассчитывать на честь назвать своим именем коллекцию духов или костюмов, быть упомянутым в учебниках и энциклопедиях. Позор, истинный позор для всех нас, когда человек, создавший бомбу, способную уничтожить несколько поколений людей или автомат, с легкостью пробивающий рельсы и стреляющий десять часов без перерыва, ютится в двухкомнатной квартирке в какой-нибудь глубинке на мизерную пенсию!
Но оружие — не экспонат! Время от времени кто-нибудь (как правило, конечно же, избранный!) позволяет себе удовлетворить желание выпустить очередь, пахнуть огненной струей, сбросить пару бомб на спящий город, запустить ракету или нажать на красную кнопку. Разве после всего этого я — нечто ужасное и беспросветное? Напротив, я современен, типичен, адекватен и здоров, и я живу в ногу со временем, беру с него пример! Я — вершина развития цивилизации! Милиционеры смело пускают вход дубинки и табуретки, политики беззастенчиво грабят население новым налогообложением, главы государства спокойно (или, наоборот, очень бодро и с азартом) ведут друг с другом войны за сферы влияния и нефть, убивая солдат, сжигая города. Но разве назвал кто-нибудь хоть одного из них убийцей и призвал к ответу?! Разве преступник я по сравнению с ними? Да, конечно, раз в несколько лет общество вдруг решает широко осудить кого-нибудь, чтобы изо всех сил презирая и изобличая великого подлеца, забыть о своих собственных грехах.
Вот и сейчас каждый из вас неумолимо, бескомпромиссно и с благородной неприязнью осудит меня, осудит немедля: пример порока ярчайший, и я к этому стремился. Но что сделал каждый из вас для спасения хотя бы одного человека, для выражения протеста, проведения разбирательства, организации правосудия, искоренения таких, как я, моих заказчиков?
А вы, доблестные служители церкви, без устали молящие о спасении души, что сделали вы, чтобы спасти кого-нибудь: нищего от голодной смерти, солдата от пули, город от бомбы, честного труженика от бандитов? Читай дальше и не отводи глаз. Что для вас смерть? Убийство? Теракт? Война? Рэкет? Ничто. Пустое место. Да и в самом деле, что так кипятиться?! Мало ли на свете этих самых двуногих? Подумаешь — кто-то где-то навернулся! Общество равнодушных трусов, озабоченных белизной зубов, дизайном сотовых телефонов, секретами группового секса и экспресс-супчиком дня. Самое большее, на что вы способны, — возгласы в защиту нормативной речи. Выпивая свой утренний кофе и смотря сводки новостей, вы морщитесь при сообщении об очередном покушении или убийстве, после чего с раздражением переключаете канал. Нет, вы не молчите об убийствах, вам даже не просто все равно. У вас другие интересы. Хотя, безусловно, надо признать, что есть, конечно, и те, кто любит разобраться в лужах крови, газетку почитать. Не будь журналов, газет и программ, в которых ведущие и журналисты с упоением и дрожью в голосе представляют убийства и насилия во всех деталях и лицах, разве было бы вам интересно жить?! Нечего почитать, нечего посмотреть. Преступление стало журналистикой, журналистика стала преступлением. Сколько журналистов, редакторов и операторов осталось бы без работы, не стань преступлений!
Вы живете в своих норах-квартирах, не ходите по ночам, запираете дверь на десять замков, не бываете в опасных местах и не пускаете туда своих детей. Вот и все! Поэтому порицания любого из вас — для меня ничто, отвратительная лужа лживой, лицемерной грязи.
А если вы думаете, что я постараюсь оправдаться в ваших глазах, то вы глубоко заблуждаетесь. Да, я худший из вас, но я продолжение всех вас, я — это вы, возведенные в куб, я — ваше порождение, создание ваших рук, дел, слов, умов, вы создали меня все вместе и каждый по отдельности. Я Иуда, которому негде взять иллюзий Христа. Да, его отчаяние безмерно и сумрак его мира кромешен, но это реальность. Почему я таков? Потому что я хочу обнажить всю мерзость этого мира, увеличив ее в себе, как в микроскопе, своим злодейством и гнусностью возбудить отвращение и тошноту в каждом из вас, тошноту, с которой вы уже не сможете больше жить. Я пытаюсь сделать что-то, что вызовет у вас ужас, шок, отторжение, протест, сострадание, чувство отрезвления, вины и ответственности. Я — камень преткновения ваших пороков, я в центре вашей мерзости, я мусорщик вашего мира, чернорабочий ваших преисподен. Вы убиваете друг друга, думая, что убиваете проблемы. Но проблема в вас, в каждом из вас, во мне, в нас всех. Мы все виноваты — убийцы и позволяющие убивать.
Я не видел никого отвратительнее вас. Вы изуродовали всю Землю, вырубили все леса, отравили все озера и моря. Вы гадите вокруг собственного дома, вы гадите под себя, гадите друг на друга. Уже давно вы исчерпали лимит Земли, промотали кредит Вселенной, и вам не жаль! Кто дал вам это право?! Что должен чувствовать я, в очередной раз избавляя планету от еще одного паразита?
Я не герой и не палач. Я человек, не утративший здравый смысл; человек, не разучившийся смотреть на себя в зеркало; человек, не утративший способности смотреть на мир со стороны. Я смеюсь, видя этот мир, я плачу, смотря на него… Я смеюсь и плачу один.
И еще: если есть на свете Бог, я хочу с ним говорить. Я хочу провоцировать его гнев, вычерпать чашу его терпения, плюнуть ему в лицо; обнажить его пассивность и равнодушие, весь его фетиш, я хочу дать ему под зад, выпороть прилюдно, содрав с него штаны, как с мелкого сорванца. Где ты, господень гнев?! Отведи мое дуло, сдерни палец с курка, метни в меня огнем, заставь плакать от собственных злодеяний, подыхать в грязи, вариться в кипятке! Надень на меня намордник как на шального, безумного пса. Да только вашего Бога нет! И дело даже не в том, что он умер. Он не рождался вовсе. Я ваш Бог и ваш дьявол! Вы все ходите не под Богом, а под дулом моего ружья, вас покупают, как мишени в тире, а вы все жрете и спите, уповая на милость Всевышнего вашего! Серый, тупой, равнодушный скот.
Ну дак продолжайте жить, как жили: смотрите телевизор, но смотрите во все глаза — кто знает, может, это ваш последний просмотр; ешьте гамбургеры, но ешьте больше — кто знает, может, это ваш последний завтрак; пейте пиво, но пейте до потери сознания — кто знает, возможно, другого случая уже не представится; дышите воздухом, но дышите полной грудью — кто знает, когда закончится кислород; спите в своих кроватях, но запоминайте каждый кадр своих сновидений — кто знает, может, это ваши последние сны? Кто знает, может, минуту назад кто-то в белом халате под ярким электрическим светом закрутил последний винтик в новою сверхбомбу; кто знает, может, секунду назад кто-то небритый с бензопилой свалил последнее дерево; кто знает, может, минувшим вечером кто-то из ваших знакомых заказал мне вас? Кто знает, сколько снарядов в стволах ракетниц, кто знает, сколько бомб на борту самолетов, кто знает, сколько вирусов в пробирках, кто знает, сколько убийц в одной банде, кто знает, сколько патронов у меня в кладовке?
Кто знает?