Опубликовано в журнале Нева, номер 12, 2012
Евгений Васильев, Виктор Смоктий. Государи-братья. Роман-хроника в шести книгах. М.: Издательство В. А. Стрелецкий (Книга 1, 2008, 944 с. Книга 2, 2008, 896 с. Книга 3, 2012, 696 с.)
Пожалуй, это первое художественное произведение, где одновременно в качестве главных героев на равных выступают два императора — Александр I и Наполеон. И первое, в котором так тщательно прослеживаются их взаимоотношения, благо многостраничная хроника в шести книгах, из которых вышли три, позволяет глубоко погрузиться в эпоху. Авторов в первую очередь интересовали поступки Наполеона и Александра, которые не укладывались в общепринятые, уже сложившиеся и устоявшие концепции. Работа с источниками: мемуарами, письмами, дневниками современников, разного рода историческими документами — выявила, что в работах исследователей, историков, писателей многое было скрыто, в лучшем случае упоминалось вскользь. Это будило желание докопаться до истоков и порождало массу вопросов. Например, почему, победив Наполеона, Александр всячески стремился сохранить династию Бонапартов, подыскивая регента для его сына? Почему именно в Александре посл е возвращения во Францию с острова Эльба Наполеон незадолго до Ватерлоо искал союзника против Англии и Пруссии? Что имел в виду Наполеон, утверждая на острове Святой Елены: “Если я здесь умру, Александр будет моим истинным наследником в Европе”? На многие неудобные вопросы авторы смогли найти ответы. Ключевым моментом в их размышлениях о судьбах Наполеона и Александра стал Тильзит, а точнее — дружба, так неожиданно возникшая между врагами и явственно продлившаяся пять лет. Тильзитский мир всегда был белым пятном на карте советской историографии, где определяющим являлся ленинский ярлык: “Тильзитский мир — мир похабный, тяжелый, унизительный”. Но и в царской России после победы в Отечественной войне 1812 года казалось неприличным искать какие-либо положительные перспективы союза Александра ╡ с Наполеоном. Между тем оба императора прекрасно понимали значение своей дружбы, которая могла бы направить развитие всей мировой цивилизации в иное, более конструктивное русло, а Россия как и европейский континент получила бы небывалые возможности для своего экономического развития. Мир стал бы иным уже тогда, 200 лет назад. Но… Слишком яростным оказалось противодействие: с одной стороны — открытая враждебность русских аристократов-крепостников, видевших в Наполеоне провозвестника кровавой революции в России, с другой — хищническая алчность английских буржуа, почуявших явную угрозу мировому господству Индо-Британской империи, обеспечивающей им баснословные барыши. В пересечение жгучих интересов, в пекло политических страстей и человеческих страданий попадают герои книги. Александр I предстает в книге отнюдь не как “властитель слабый и лукавый”, согласно традиции, идущей от Пушкина, но как самый умный и умелый политик династии Романовых. И — заложник своего окружения, реалий россий-
ских и международных, что не позволило ему осуществить лелеемые им реформы, либеральную революцию сверху. В подавляющем большинстве в романе-хронике звучат подлинные слова Наполеона и Александра, а также, насколько это возможно, и других исторических лиц. Действия героев (а это, естественно, роман “многонаселенный”), география, обстановка, хронология событий воспроизводятся авторами с предельной точностью. Но это не историческая реконструкция, а художественное произведение с присущими ему особенностями, позволяющее заглянуть за кулисы событий прошлого в поисках скрытых на первый взгляд мотивов поведения исторических персонажей. И как это часто случается, общественные и политические проблемы минувших веков созвучны сегодняшнему нашему времени. И даже лексика той эпохи внезапно обретает ясность и становится актуальной, то есть отражающей наше сегодняшнее бытие.
Эдна О’Брайен. Влюбленный Байрон. Пер. с англ. К. Атаровой. М.: Текст, 2011. — 219 с.: ил.
Байрону посвящено бессчетное множество книг: научных, документальных, восторженных, противоречивых, провокативных, непристойных, фантастичных. Неудивительно, ведь в начале XIX века его творчество породило новое направление в мировой литературе — байронизм (в том числе “русский байронизм”). Английский поэт-романтик создал новый тип героя: рефлектирующего, разочарованного мятежного индивидуалиста, одинокого, непонятого людьми страдальца, бросающего вызов всему миропорядку и Богу, трагически переживающего разлад с миром и собственную раздвоенность. Его творения неизменно вызывали бурную реакцию в английском обществе и на континенте, еще больше Англию времен регентства (отнюдь не пуританскую) скандализировало поведение поэта и его личная жизнь. Он вынужден был покинуть Туманный Альбион и, следуя своим политическим убеждениям, включился в движение карбонариев, в национально-освободительную революцию Греции. Трагическая смерть поэта усилила интерес к нему. В героях поэм искали самого Байрона. Слово “байронический” вплоть до наших дней предполагает чрезмерность, дьявольские поступки и бунтарство. Известная ирландская писательница, лауреат многих международных премий, желая воссоздать подлинный портрет Байрона-Человека, “окунулась в двенадцать томов его писем и дневников, где он раскрывается как человек страстный и ранимый, как интеллектуал и насмешник, как личность, сочетающая в себе черты Наполеона, Дон Жуана, Ричарда Лавлейса, Ричарда III, Ричарда II и даже короля Лира, окруженного негодяями и шутами”. Она перечитала бесчисленные биографии поэта, биографии леди Байрон и полные лицемерия рассказы об их длившемся чуть более года браке. Она увидела человека, обуреваемого с ранних лет страстями, источниками волнений, меланхолии, мрачных предчувствий. Человека, который, по его собственному утверждению, не способен был существовать без любви. И он любил и мужчин, и женщин, предавался неудержимому распутству, втягивая в порочный водоворот юношей, светских дам, единокровную сестру. Герой и злодей, дамский угодник и самовлюбленный эгоист, к которому намертво прилип ярлык “шальной, дурной и опасный для общения”… Прослеживая путь обаятельного и страдающего повесы, Э. О’Брайен не втаптывает его в грязь, как это делали одни, не превозносит его, как это делали другие, и не накидывает литературоведческий флёр на его сомнительные “романтические похождения”. Ее герой не просто частное лицо, чья личная жизнь была далеко не безгрешна, но и гениальный поэт, самоотверженный борец за свободу Италии и Греции. Она рисует портрет человека, в котором совместились гений и злодейство. Портреты, миниатюры, гравюры и рисунки той эпохи дополнят повествование и позволят увидеть лица людей, причастных к жизни Байрона.
Михаил Катков. Собрание сочинений: В 6 т. Т. 2. Русский консерватизм: Государственная публицистика. Деятели России / Под общ. ред. А. Н. Николюкина. Сост., подг. текста, коммент., указ. имен А. Н. Николюкина и Т. Ф. Прокопова / Институт научной информации по общественным наукам РАН. СПб.: ООО “Издательство “Росток””, 2011. — 896 с.
Михаил Никифорович Катков (1818–1887) — русский публицист, издатель журнала “Русский вестник” и газеты “Московские ведомости”. В 50-е годы XIX века — умеренный либерал, сторонник английского политического строя. В начале 60-х переменил взгляды и стал убежденным консерватором и одним из вдохновителей контрреформ. По советским меркам — реакционер и мракобес, а посему труды его в советское время и не печатались. И только в веке XXI впервые осуществляется издание собрания сочинений этого выдающегося деятеля России. В первый том (2010), включена литературно-критическая публицистика М. Каткова. Второй том составили общественно-политическая публицистика М. Каткова за 1861–1887 годы, а также его мемуарные очерки о видных деятелях России. Как журналист М. Катков остро реагировал на события внешней и внутренней политики российского государства, на публикации в отечественной и зарубежной прессе. Он неоднократно высказывал свое мнение по поводу реформ, проводимых в России Александром II: военной, полицейской, судебной, земской, городского управления. И предупреждал об опасности чрезмерного развития в России бюрократической системы. Он подвергал пристрастному анализу позиции политических партий, российских и зарубежных.
М. Катков всегда подчеркивал важность для России истинно национальной политики и считал, что сепаратизм на Кавказе и в Закавказье есть следствие слабости национального духа во внутренней политике России. Он размышлял о государственном смысле русского народа и давал язвительные отповеди европейской журналистике, проявлявший усиленную “заботу” о России в связи с обострением польского вопроса и русско-турецкой войной. И если оставить в стороне рассуждения о величии власти русского царя, о единении царя и народа как испытания временем не прошедшие, то многие другие воззрения М. Каткова нашему времени весьма созвучны. “С некоторых пор развилась у нас страсть, беспримерная и в наших собственных летописях, и в летописях целого мира, — страсть бранить, порицать и отрицать в себе все, предавать в себе все поруганию и осмеянию, все в себе терзать и уничтожать. …В нашей литературе страсть эта доходила до последних пределов безобразия: и повести, и разные философские трактаты, и всякого рода критические статьи имели своею главною целью изображать гнусные свойства русского человека на всех общественных чредах и русского быта во всех его видах. …Ничего не осталось нетронутым: и старина наша отвратительна, и новизна наша возмутительна, и простой народ наш безнадежен, и наши образованные классы исполнены всякой мерзости… всё подлежит беспощадному бичеванию. …Предаваясь таким мыслям, мы забываем, что наш народ из всех известных народов преимущественно отличается силою упора; мы забываем всю нашу историю, мы забываем, каких страшных усилий и какой крови у нас стоили все вынужденные повороты в народной жизни. Ни один народ так крепко не отстаивал своей старины, ни один народ не оказывал такого упорства в хранении своего обычая; ни один народ не содержит в себе такой силы охранительного начала, как русский. Менее всего можно упрекнуть русского человека в излишней уступчивости или в излишней податливости. Об этом свидетельствует история; об этом свидетельствуют миллионы русского люда, подвергавшиеся в продолжение веков всевозможным гонениям и козням… Не в том ли наша головная боль, что, обладая здоровыми и дюжими ногами, мы боимся стать на них и сидим, поджавши их под себя, воображая, что они у нас стеклянные?” (“Развившийся у нас, русских, дух народного самоотрицания и самоуничтожения”, 1863).
Эндрю Фаулер. Самый опасный человек в мире: Джулиан Ассанж и секреты WikiLeaks. СПб.: Азбука, Азбука-Аттикус, 2012. — 288 с.
Вот уже два года как редкий новостной выпуск обходится без обращения к персоне основателя WikiLeaks. Некогда безвестный австралийский хакер превратился в самого знаменитого человека десятилетия. Он разоблачил тайны Гуантанамо, убийства мирных жителей в Ираке, дипломатические секреты США. Он сумел победить могущественную секту сайентологов. Из-за конфликта с ним была парализована система “Мастеркард”. Обама объявил его врагом американского государства, приравняв к “Аль-Каиде” и “Талибану”. Правые политики в Америке призывают убить его, а две шведские журналистки обвиняют в сексуальных преступлениях. Компьютерный гений, фанатик-правдолюбец, эгоцентрик, деспот — кто он, Джулиан Ассанж? Австралийский журналист Э. Фаулер пытается ответить на этот вопрос, основываясь на эксклюзивных интервью с самим Ассанжем, его родными, друзьями и соратниками по WikiLeaks. Э. Фаулер пишет биографию своего героя последовательно, поэтапно, со времен, когда тот был еще маленьким мальчиком, “умным, но немного с прибабахом”. Он рано стал продвинутым хакером и никогда не был одинок в своем желании раскрыть тайны мира сего: предшественниками WikiLeaks являлись организации юных борцов за свободу слова, за демократию — “Международные подрывники”, шифропанки. Э. Фаулер воссоздает историю создания и деятельности WikiLeaks: задачи, финансы, технология организации и организаторы, участники и сторонние партнеры, алгоритм действий, механизмы защиты информаторов, контакты с ведущей прессой мира. Он рассказывает, как попадали секретные материалы в WikiLeaks и какие трудности приходилось преодолевать, какие нравственные и технические проблемы решать, чтобы сделать их доступными миру. В поле зрения расследователя оказываются все акции WikiLeaks, а также предшествующие им события и последовавшие за ними, в том числе столкновения с законом. Э. Фаулер проясняет многочисленные конфликтные ситуации как внутри WikiLeaks, так и со внешним миром, остро реагировавшим на выступления WikiLeaks. Распутывает интриги, связанные мировыми печатными СМИ. Подробно излагает исландскую и шведскую эпопеи Ассанжа. И всегда в центре повествования — фигура самого Дж. Ассанжа: взгляды, мотивы, поступки харизматического, обаятельного, но и очень конфликтного человека. Раскрыл ли Э. Фаулер секреты своего героя и организации WikiLeaks? По крайней мере, попытался. Самым главным секретом WikiLeaks на сегодняшний день, пожалуй, являлась тайна долгого молчания организации: оказывается, причиной тому не только финансовые проблемы и сложное положение самого Ассанжа, но и отсутствие у Ассанжа кодов доступа к системе, их унес один из ближайших соратников после серьезного раскола в организации. Самый главный секрет Ассанжа — то, что, согласно выводам его биографа, перед нами — герой-одиночка, осуществивший мечту своей юности: создать систему, которая бросит вызов власти. Так кто же стоит за Ассанжем? Нет ответа. Или — пока он такой: “Он сумел стать важным игроком на политической сцене, но сказать, в чем состояла политика самого Ассанжа, довольно трудно. Ассанж полон противоречий. …Джулиана можно воспринимать и как человека, которому не стоит доверять, и как создателя собственного культа личности, и как спасителя современной журналистики”.
Тимо Вихавайнен. Столетия соседства: размышления о финско-русской границе / Пер. А. И. Рупасова. СПб.: Нестор-История, 2012. — 248 с.
В центре внимания автора — не просто граница между двумя государствами, но граница культурная. И — шире — граница между Западом и Востоком. Во времена Средневековья границу определяла религия. До XVIII века пограничные войны, одинаково жестокие с обеих сторон, несли обоюдное разорение и порабощение. В XIX веке, находясь в составе Российской империи, финны в целом были удовлетворены своим автономным положением. Стать независимой Финляндию вынудила большевистская революция. “Восстание русской черни” 1917 года настолько напугало финнов, что ненависть к рюсся удерживалась до 1960-х годов. В ХХ веке идеология, даже более фанатичная, чем когда-либо вера, являлась главным разделителем. Сегодня абсолютная и относительная доля русских в Финляндии больше, чем когда-либо в истории, вера и политическая идеология уже не играют особой роли. В принципе одинакова и культурная среда, СМИ не знают границ. Проблемы остаются. “Любая новость, касающаяся России, воспринимается прессой и широкой публикой в совершенно определенной системе координат — опасность, непредвиденность и чуждость. К этому можно добавить миф об извечной непостижимости России и упорное нежелание финнов даже попытаться выяснить, как в действительности обстоят дела”. Прошлое властвует в современном мире, в отношениях стран это проявляется ярко. Из тысячелетней истории автор, не минуя ни одной болевой точки, уделяет внимание прежде всего двухсотлетнему периоду — от присоединения Финляндии к Российской империи в 1809 году до наших дней. Обращаясь к истории, к произведениям финских и русских писателей, философов, он рассматривает, как виделась в Финляндии Россия, а Финляндия — в России, в чем состоят особенности и отличия их культур и менталитетов. Финский историк стремится умом понять Российскую империю, СССР, Россию современную. И делает это очень доброжелательно по отношению к восточному соседу. Серьезной проблемой в отношениях Финляндии и России, а также финнов и русских всегда была не враждебность, а инаковость. Осознав себя как нацию только во второй половине XIX века, финны тщательно оберегали свою идентичность, наиболее ярко это проявилось по отношению к русскому языку. Финляндия входила в состав России, большинство путешествующих составляли русские, но в отели выписывали газеты европейские, в ресторанах меню было на языках всех европейских государств, кроме русского, лакеи знали все языки, только не русский. Опасаясь русификации, ассимиляции, растворения в большом народе, финны считали зазорным учить русский. Впрочем, и бедность русских общин и школ не позволяла организовать массовое изучение русского языка. Но во всей истории Финляндии автор обнаруживает только один пример преследований на национальной почве, в 1918 году, когда в ходе Гражданской войны финны уничтожали русских офицеров, гимназистов. Парадоксально, считает Т. Вихавайнен, но сближение двух народов, несмотря на войны и конфликты, удалось на той основе, что они смогли держаться обособленно. “Наши народы никогда не смешивались, а если такое происходило в единичных случаях, то это было добровольным выбором”. Для русского читателя в этой книге много открытий: новые факты, неожиданные суждения, оценки прошлого и настоящего, возможность взглянуть на отношения наших народов с другой стороны.
Наум Синдаловский. Легенды петербургских садов и парков. М.: Центрполиграф, 2012. — 414 с.
Старинные предания, легенды мистические и романтические, забавные анекдоты, уличные песни, многословная вязь раешных стихов и монологов балаганных зазывал, пословицы и поговорки. Образцы фольклора: поэтические, прагматиче-
ские, иронические, порой окрашенные оттенком грубоватой низменности. Причуды петербургской топонимики. Было бы удивительно, если бы сады и садики, парки и скверы, бульвары и аллеи северной столицы и ее пригородов не нашли отражения в петербургском фольклоре. Ведь разбивка садов и парков в Петербурге началась практически одновременно со строительством самого города, зеленое зодчество шло рука об руку с каменной архитектурой. Чтобы построить город на болотистой поч-
ве, Петр I для укрепления грунта обратился к давнему и испытанному союзнику всех времен и народов — многолетним деревьям с твердыми могучими стволами и мощной разветвленной корневой системой. Привычные для Руси единые сады-огороды обретали новую форму, сказывались впечатления царя, полученные им во время поездки по Европе. Н. Синдаловский, знаток петербургского фольклора, проведет своего читателя по восьмидесяти адресам. Он не пропустит ни одного зеленого островка в старом центре Петербурга, ни одного зеленого массива на окраинах города и его пригородов, оставивших яркий след в коллективной памяти горожан. Среди героев его повествования архитекторы, скульпторы, создатели садов и их декоративного убранства. А также императоры и императрицы, вельможи и государственные деятели, видные военачальники. Фольклор многолик, он не терпит однообразия, и существует не одна фольклорная версия того, как строился домик Петра I, как возник излом Невского проспекта, с чем связано появление памятника Пушкину в сквере на улице его имени. Большие циклы романтических легенд посвящены Медному всаднику, Михайловскому замку, погребению Суворова. Не каждому довелось увидеть оживающие памятники — Екатерине II, что у Александринского театра, Петру I, Пушкину. Но ведь кто-то видел. Город — организм живой, и в нем что-то постоянно меняется. И вот уже от некогда прекрасных садов: Итальянского сада, что тянулся от Фонтанки за Литейный, садов графа Строганова на Черной речке — осталось лишь несколько деревьев да фраз, смысл которых уже невнятен нынешним поколениям. Ведь даже Летний сад, у которого, казалось бы, такая прозрачная и привычная этимология названия, с летним сезоном связан весьма опосредованно. Первоначально он засаживался только однолетними цветами, так называемыми летниками, — вот происхождение имени его. Город, живое существо, не хочет погружаться в амнезию. Старейшая улица Петербурга, Садовая, вдоль которой с начала XVIII века по обе стороны тянулись усадебные сады богатых владельцев, получила свое название в 1739 году. В 1923 году была переименована в улицу Третьего Июля в память о демонстрации 1917 года, через двадцать лет вернула имя свое. Назвали в советское время Александровский сад садом Трудящихся имени Максима Горького, но он так и остался для жителей города “Адмиралтейским” или “Сашкиным садом”. Не желал город “поступаться принципами”, менять названия по прихоти власть имущих. Через фольклор сохраняется наша связь с прошлым, и знание традиций и их происхождения способствует бережному отношению к своей среде обитания. И сад, по выражению Н. Синдаловского, “обитель души города”, в бережном отношении и защите нуждается сегодня особенно.
Публикация подготовлена
Еленой ЗИНОВЬЕВОЙ
Редакция благодарит за предоставленные книги
Санкт-Петербургский Дом книги (Дом Зингера)
(Санкт-Петербург, Невский пр., 28,
т. 448-23-55, www.spbdk.ru)