Опубликовано в журнале Нева, номер 12, 2012
Архимандрит Августин (Никитин)
Архимандрит Августин (в миру — Никитин Дмитрий Евгениевич) родился в 1946 году в Ленинграде. В 1969 году окончил физический факультет Ленинградского университета. Трудился преподавателем в Доме культуры им. Шелгунова. В 1973 году принял монашеский постриг с именем Августин. Пострижен в монашество митрополитом Никодимом в Благовещенской церкви его резиденции в Серебряном Бору, в Москве. В 1974 году им же рукоположен во иеродиакона и иеромонаха. Окончил Ленинградскую Духовную академию (1975), с этого времени — преподаватель, с 1978 года — доцент Санкт-Петербургской Духовной академии.
ФОЛИНЬО — ГОРОД СВ. АНДЖЕЛЫ
Старинный Фолиньо не относится к числу тех умбрийских городов, улицы которых наводняют путешественники и туристы. Одним из немногих отечественных путешественников, побывавшим в Фолиньо в ХIХ веке, был профессор Московского университета С. П. Шевырев. Он посетил этот город в 1831 году, но его заметки о Фолиньо весьма кратки. “Из Сполето мы приехали поздно в Фолиньо, родину Мадонны Ватиканской, — пишет Шевырев. — Ехали долиной Клитумна весьма славной, но дрянной речки, у берега коей стоит милый храмик в честь ее. В Фолиньо говорили много о бывшем землетрясении, которое продолжалось 4 дни сряду и причинило много вреда. Виден был большой дым около горы Будине, и сделалась трещина величиною со стол”1.
С. П. Шевырев упоминает о “Мадонне Ватиканской”; речь идет о так называемой “Мадонне из Фолиньо” работы Рафаэля (1511), находящейся теперь в Ватиканской пинакотеке. Картина названа так потому, что находилась одно время в церкви Санта Анна в Фолиньо2.
“Картина “Мадонна ди Фолиньо” была заказана Рафаэлю секретарем папы Юлия П Сигизмондо Конти, который посвятил ее Деве Марии в знак особой признательности за спасение его дома в Фолиньо, оставшегося невредимым после удара молнии во время грозы. Произведенная в 1960-х гг. реставрация картины, во время которой с нее был удален лак янтарного цвета, положенный в Париже во время ее конфискации французами в 1797 году, открыла ее подлинный колорит”3.
Итальянский художник и искусствовед Джорджо Вазари (ХVI в.) в своем трактате “Жизнеописания наиболее знаменитых живописцев, ваятелей и зодчих” подробно описывает этот шедевр Рафаэля.
“Побуждаемый просьбами одного из камергеров папы Юлия, он написал на дереве образ для главного алтаря церкви Арачели, на котором он изобразил парящую в небе Богоматерь и на фоне прекраснейшего пейзажа св. Иоанна, св. Франциска и св. Иеронима в кардинальском облачении. На этой картине Мадонна исполнена кротости и смирения, поистине достойных Богородицы, и, не говоря уже о Младенце, который в красивом повороте играет с мантией своей матери, в фигуре св. Иоанна видно обычное для постника истощение, в лице же его обнаруживается некая духовная прямота и некая горячая убежденность, свойственные тем, кто вдали от мира его презирают, а в общении с людьми ненавидят ложь и говорят правду. А св. Иероним поднял голову и взирает на Богоматерь, погруженный в ее созерцание, и кажется, что взор его говорит нам о всей той учености и премудрости, которые он изложил в писании своих книг. В то же время он обеими руками, подводя камергера, представляет его Богоматери, камергер же в своем портретном сходстве не просто хорошо написан, а совсем живой. Не преминул Рафаэль также поступить и с фигурой св. Франциска, который, стоя на коленях с протянутой рукой, поднял голову и смотрит снизу вверх на Мадонну, сгорая от любви к ближнему, выраженной художником со всей страстью, доступной живописи, которая и показывает при помощи очертаний и цвета, как он словно растворяется в своем чувстве, черпая утешение и жизнь в умиротворяющем созерцании красоты Мадонны и живой резвости и красоты Младенца. На самой середине картины внизу, как раз под Мадонной, Рафаэль написал стоящего путта, который, взирая на нее, закинул голову, а в руках держит надпись; по красоте лица, по убедительности всего облика ничего более обаятельного и ничего лучшего создать невозможно. Кроме того, на картине — пейзаж, который само совершенство, при всем своеобразии и исключительной красоте”4.
Фолиньо имеет особую притягательность для паломников. Вот каким он выглядел в начале ХХ века, когда здесь побывал отечественный искусствовед П. П. Муратов: “Фолиньо нимало не похоже на промышленные ломбардские города. В сущности, это только большая, очень зажиточная умбрийская деревня. Здесь есть заводы и торговые склады, но почему-то здесь не помнишь ни о трубах, ни о витринах, а все только о романских кампаниле, старинных церквах и капеллах. Лицо города не искажено, в нем есть тихие, залитые солнцем площадки, покосившиеся порталы церквей XIII века, тесные стены средневековых дворцов. В нем есть много работ старинных художников, которые усердно славили школу Фолиньо”5.
К числу местных художников, украшавших старинные храмы Фолиньо, относятся Пьер Антонио Мезастрис (1430–1506) и Никколо ди Либераторе (ок. 1430–1502). “Мезастрис в своих кротких мадоннах здешней городской галереи и в занимательных фресках капеллы Пеллегрини в Ассизи нравится больше своим чистым и совершенно детским воображением, — пишет Муратов. — Но Никколо из Фо-
линьо — художник более серьезный и в некоторых отношениях совсем исключительный.
Родной город Никколо владеет до сих пор самыми значительными из его произведений. В церкви Св. Николая здесь есть большой трехъярусный образ с изображениями Рождества, Воскресения и различных святых. Там же находится еще “Венчание Богоматери” с коленопреклоненными монахами и с пейзажем, среди которого св. Георгий поражает дракона”6.
В Италии свои произведения издавна подписывали архитекторы, резчики по камню и скульпторы. Одна монументальная надпись на фасаде собора в Фолиньо напоминает, как в 1133 году под руководством епископа Марка собор был обновлен, как свидетельствует надпись, Аттоном, резчиком по камню, человеком важным и известным. Тот же Аттон поставил свою подпись на фасаде церкви Св. Петра в Боваре, неподалеку от Фолиньо, говоря, что сделал своими руками церковь и розетку. Случай Аттона удивительно интересен тем, что этот резчик по камню — важная персона в городе и что он говорит, что лично приложил руку к этому сооружению, не только руководя проектом и работами7.
Джорджо Вазари упоминает еще об одном храме, где когда-то находилась картина Никколо из Фолиньо: “В те же времена был в городе Фолиньо превосходный живописец Никколо Алунно; а так как до Пьетро Перуджино не было еще большого навыка в письме маслом, стоящими мастерами почитались многие, из которых позднее ничего не вышло. Так и Никколо вполне удовлетворял своими работами, хотя и писал он только темперой, но зато делал головы своих фигур с натуры так, что они казались живыми, и потому его манера и нравилась. В церкви Сант Агостино в Фолиньо его работы на доске Рождество Христово с мелкофигурной пределлой”8.
Джорджо Вазари называет этого художника “Никколо Алунно”, однако здесь имеется в виду Никколо ди Либераторе (Мариани Джакомо ди Мариано Никколо) из Фолиньо (ок. 1430–1502). (Вазари неправильно прочитал подпись на приделе Рождества Христова из храма Сант Агостино в Фолиньо, находящейся теперь в Лувре9.)
Фолиньо известен не только своими шедеврами живописи, но и христианскими подвижниками. Одним из них был Доминик из Фолиньо (умер в 1031 г.). Доминик жил анахоретом в пещере. По настоянию тосканского маркграфа он основал монастырь Спасителя (St. Salvator in Scandrilia), но в поисках уединения оставил его и предался аскезе и созерцанию на полуразвалившейся башне. Однако снова ему пришлось уступить зову мира. Кампанская и сполетская знать принудила его основать целый ряд монастырей10.
“Доминик отнюдь не редкое явление: в Италии X–XI вв. много анахоретов. Им не приходится пользоваться долгим покоем в своем уединении. Около них собираются ученики, знать побуждает их основывать общежития, — пишет отечественный философ Л. П. Карсавин. — Анахореты бегут от мира, скрываются, но мир находит их везде, часто они и сами не ограничиваются только спасением своей души, проповедуя и борясь с язычеством. Среди них, вероятно, есть люди всяких классов общества, но только вышедшие из относительно образованных слоев выдвигаются на первое место, обращают на себя внимание аскетически настроенной знати и могут с ее помощью положить начало жизнеспособным общежитиям”11.
Фолиньо был родным городом Анджелы — замечательной итальянской мистической созерцательницы конца ХIII века (из духовной школы св. Франциска Ассизского). О жизни блаженной Анджелы из Фолиньо известно очень мало: труд минорита Арнальдо — единственный источник — менее всего может быть назван житием. Выдающийся богослов Лев Платонович Карсавин (1882–1952) перевел на русский язык “Откровения блаженной Анджелы”, а также изложил ее житие.
Анджела умерла 4 января 1309 года. Когда она родилась — неизвестно. Во всяком случае, около 1294 года, времени понтификата папы Целестина V, она уже совершала “шестой шаг своего покаяния”, так что мы едва ли значительно ошибемся, если поместим начало “обращения” примерно на 1290 год и исчислим ее “жизнь в Боге” 15—20 годами. Принимая во внимание положение святой в среде сполетских миноритов, называвших ее своей “матерью”, и указание “жития” на то, что она пережила свою мать, мужа и нескольких детей, можно предположить, что Анджела умерла не моложе 40 лет, а родилась не позже 1265–1270 годов, вероятнее же, раньше.
Анджела и муж ее, видимо, были людьми зажиточными. Святая с некоторою любовью вспоминает о “лучшей своей земле” Казалено. Не чужды были ей и хорошие манеры, и нравы воспитанного общества. Уже обратившись к Богу, умеет она сдерживать себя и молчать (хотя и хочется ей все время говорить о Боге) — из внимания к своим спутницам. В миру Анджела заботилась о своей наружности, о красивой прическе. Позже она горько каялась в прошлом своем “любострастии”; может быть, впрочем, Анджела и преувеличивала. Как бы то ни было, до обращения своего была она милой и веселой дамой.
Всего этого слишком мало для того, чтобы судить о характере Анджелы до обращения. Нельзя также с полной ясностью представить себе, как она обратилась к Богу. Правда, сама она рассказывает о восемнадцати своих шагах по дороге покаяния. Исходным его моментом были сознание своих грехов, боязнь своего осуждения и горький плач об этом. Стыдно было Анджеле исповедоваться, и не раз приобщалась она, не очистив души своей покаянием. Наконец после долгих колебаний с помощью св. Франциска нашла себе Анджела “соnfеssоrеm Ёdоnеum” (это был, по всем вероятиям, брат Арнальдо) и под его руководством стала творить покаяние. Анджелу не покинула еще боязнь быть осужденной, но временами уже озаряла ее мысль о бесконечном Божьем милосердии, хотя все-таки “горек был ее плач”. Все глубже и глубже становилось понимание Анджелою своей греховности. Но оживляло душу веяние благодати и благодатно укрепленная добродетель противостояла пороку и удерживала Анджелу на краю пропасти, чтобы снова оставить ее на бессильную, отчаянную борьбу. Тогда просила она прощения у всех тварей, просила их помощи молитвенной перед Богом. И казалось ей, что все твари и Божья Матерь, и святые молятся за нее.
Так с самых начал обращения Анджелы воспылала в сердце ее любовь к Богу, охватывающая весь мир, связующая его единым порывом к Богу. Христу обещает Анджела соблюдать девственную жизнь. Она ищет путь Христов и находит его в смирении, бедности и презренности. Внутренний переворот начинает выражаться и вовне. Скромнее одевается Анджела, ест более простую пищу. Вскоре вся семья ее умирает, и перед Анджелой открывается путь Христов.
Единственный путь приближения ко Христу — преображение в Его жизнь и Его муки. И Анджела становится бедной, как беден был Спаситель; она ищет унижений и страданий. Просит она себе соучастия в Христовых муках, вживается в них. Не о себе думает она, а только о Боге. “Господи, если и осуждена я, все-таки буду я творить покаяние и лишу себя всего и стану служить Тебе!” Так началась жизнь блаженной Анджелы во Христе и Боге. Мы не в силах проследить эту жизнь в ее развитии, но благодаря записям брата Арнальдо мы хорошо знаем ее и в целом, и в частностях, знаем муки и утешения святой матери Анджелы, верной ученицы и дочери Франциска, облачившейся в одеяние его “третьего ордена”.
Брат Арнальдо известен нам еще меньше, чем Анджела. Он был ее духовным отцом и “священником Христовым”. Может быть, он проповедовал в одной из церквей Фолиньо — в Сан Феличиано, и, несомненно, по духу он был самым близким ей человеком. Трудно по “Житию Анджелы” представить себе, каковы были взгляды и настроения его автора, если только отбросить очевидное увлечение откровениями, идеалами и идеями самой святой. Жизнь Анджелы для Арнальдо — проявление и проповедь Божьей Мудрости, а точнее — францисканского идеала в строгом его понимании. Анджела, говорит он, дала пример соблюдения “Правила” их святого отца. Она — проповедница примером, учительница истинной мудрости и мать “законных сынов” св. Франциска и Бога. Она соблюла слово Господне, явила миру истинно христианские добродетели: любовь, бедность и смирение. Ниспосланные Анджеле откровения и видения не вызывают в брате Арнальдо никаких сомнений, хотя он и смиренно сознается, что многого не понял.
Не иначе, надо полагать, относились к Анджеле и другие близкие ей минориты, те, которые присутствовали при ее кончине, те, кого называла она своими сынами, к кому она обращала свое “Завещание”, и те, кто приходил беседовать с нею. Среди последних был и Убертино да Казале, знаменитый вождь среднеитальянских спиритуалов. Как сам он пишет в своем “Древе крестной жизни Иисуса”, в 1298 году до него “чудесным образом” дошла весть о досточтимой и святейшей матери Анджеле из Фолиньо, женщине истинно ангельской жизни на земле” (Аngеlа — аngеlЁса). Убертино посетил ее, беседовал с нею и убедился в ее святости.
И Убертино подымает свой голос против завистников и хулителей ее непорочной жизни: были и такие, и Анджеле много приходилось выносить от “братьев”. Итак, Арнальдо был не один. И не ради себя только, а вероятно, и не по собственному только желанию стал он “писцом” Анджелы. Взаимная дружба помогла делу и позволила преодолеть смиренное противление святой. Неохотно, но все же продиктовала она брату Арнальдо свои поучения, откровения и видения. Арнальдо приходил к ней, писал под ее диктовку или слова — “И часто заставлял я ее помногу раз повторять слово, которое должен был записать”, — а потом прочитывал ей записанное, для исправления. По его словам, он пытался передать речи Анджелы слово в слово, буквально переводя их с итальянского (Анджела говорила с ним по-итальянски) на латынь.
Арнальдо очень заботился о достоверности и точности своих записей. Он прочел их Анджеле, просил ее спросить о достоверности их у Бога, и она получила в этом удостоверение. Затем Арнальдо отдал свой труд на проверку двум “достойным доверия” братьям миноритам, которые вновь пересмотрели его вместе с Анджелой. Уже после смерти Анджелы Арнальдо окончательно систематизировал свои записи и привел свой труд в окончательный вид. Но и после этого “Житие” подверглось последнему просмотру со стороны восьми миноритов.
В древнейшем списке провинций францисканского ордена, относящемся к 1343 году, городок Фолиньо вместе со Сполето, Треви, Джиано, Монтефальконе, Беванья и Бролиано входит в состав Сполетской кустодии, одной из девяти кустодий “провинции св. Франциска”. Провинция же эта — колыбель ордена и по преимуществу “серафическая” земля. Здесь провели лучшие дни своей жизни, а частью и были погребены вернейшие друзья и ученики святого — Бернардо из Квинтавалле, Сильвестро, Леоне (Лев), Анджело, Массео, Руфино, Эджидио (Эгидий) и другие. В Ассизи покоится прах самого Франциска и “дочери” его св. Клары. В Порциункуле около Ассизи погребен первый генеральный министр ордена брат Пиетро Катанский, в Бастии — брат Коррадо из Оффиды (ум. в 1306 г.), в Перуджии — Эджидио.
“Провинция св. Франциска” — земля францисканских легенд и чудес. Все в ней напоминает о ранней жизни братьев и первых временах ордена. В Фолиньо много сотворил чудес и “учил о царстве Божьем знамениями и чудесами” брат Мартино. И сестра “третьего ордена св. Франциска” Анджела и брат Арнальдо принадлежали к сполетской группе спиритуалов. “Житие Анджелы” является одним из самых ценных источников для понимания и истории всего движения спиритуалов.
Откровения святой Анджелы обладают непреходящей ценностью и превышающим течение времен значением. Сказал Господь святой Анджеле: “Я, говорящий тебе, — Божественная Мощь, которая приносит тебе Божественную блогодать. И благодать, которую приношу Я тебе, такова, что хочу Я, чтобы ты была полезна всем людям, видящим тебя, и не только им — хочу Я, чтобы ты помогала и была полезна тем, кто подумает о тебе, или вспомнит или услышит, как назовут тебя. Тем же, у кого больше будет от Меня, больше ты и поможешь”12.
В творениях великих каппадокийских отцов Церкви — у Василия Великого, Григория Богослова и, особенно, у Григория Нисского, часто встречаются размышления о “сияющем мраке” Божественной сущности, недоступной нашему познанию. Эти же мысли и образы мы встречаем у мистических авторов христианского средневекового Запада, которые находились под очень сильным влиянием книг Дионисия Ареопагита.
“Увидела я Бога в некоем мраке, — повествует Анджела из Фолиньо, — и потому во мраке, что Он — наибольшее благо, какого невозможно помыслить или разуметь, не достигает до Него… совсем ничего не видит душа, что могло бы быть рассказано словами, или даже понято сердцем: и ничего не видит, и вместе с тем видит всячески все, ибо Благо сие пребывает вместе со мраком, и поэтому Оно тем вернее и тем более превосходит все, чем больше видится во мраке, и вполне Оно сокровенно”13.
“Спускаясь с гор в долину Сполето, Анджела из Фолиньо слышит в душе своей невыразимый, душу покоряющий голос (она называет его “голос Духа Божия”), который ей говорит: “Видишь, вот все это – творение Мое”. И она видит неизъяснимую красоту и высокое достоинство твари и Бога, пребывающего среди твари и на-
полняющего мир, — пишет Н. С. Арсеньев (1888–1977), профессор Свято-Владимирской духовной семинарии (Нью-Йорк). — Вся тварь переносится тогда — в таком созерцании, в такой в глубину идущей интуиции, в иной план.Мир становится чудом, ибо исполнен Бога.
Картины такого преображения известны нам из жизни святых, когда тварь становится покорной человеку, живущему в Боге, и мир действительно начинает становиться чудом. Но не через наши эмоции, а действием благодати, обновляющей жизнь. Ибо наряду с чудом творения и близости Божией к твари есть чудо начинающегося уже ныне преображения нашей действительности. Ибо бытие в Боге есть сокровенная сущность мира. Но мир есть вместе с тем — арена злых влияний, поле действия злых сил. Христианство называет его поэтому падшим миром. И тут особенно остро становится вопрос о чуде. Чудо в том, чтобы падшую действительность поднять на ступень благодатной. В этом — так веруют христиане — смысл величайшего из чудес: воплощения, смерти и воскресения Сына Божия”14.
Примечания
1 Шевырев С. П. Итальянские впечатления. СПб., 2006. С. 338.
2 Вазари Джорджо. Жизнеописания наиболее знаменитых живописцев, ваятелей и зодчих. Т. 3. М., 2001. С. 174, примеч. 42.
3 Борисова З. Музеи Ватикана. Рим. М., 1974, илл. 58, 59.
4 Вазари Джорджо. Указ. соч. Т. 3. С. 144–145.
5 Муратов П. П. Образы Италии. М., 1994. С. 369.
6 Там же. С. 370.
7 Castelnuovo Е. L’artiste // L’Homme medieval, P., 1987. P. 239–244; 254–255.
8 Вазари Джорджо. Указ. соч. Т. 2, С. 474.
9 Там же. С. 476, примеч. 11.
10 Карсавин Л. П. Монашество в средние века. М., 1992. С. 80.
11 Там же. С. 80.
12 Карсавин Л. П. Католичество. Откровения блаженной Анджелы. Томск, 1997. С. 99–112.
13 Цит. по: Арсеньев Н. С. О жизни преизбыточествующей. Брюссель, 1966, С. 52.
14 Там же. С. 106.
“В ДЫМКЕ ФЬЕЗОЛЕ СИНЕЕТ”
Фьезоле (лат. Фезуле) — небольшой старинный городок; возвышается между двух холмов в пяти километрах к северо-востоку от Флоренции. Фьезоле вырос на основе этрусского поселения в IV–III веках в до н. э.
“Не у самого берега, а взгромоздившись на крутой седлистый холм, господствующий над долиной, на расстоянии не более часа ходьбы от нынешней Флоренции, процветал уже много веков до Рождества Христова богатый этрусский город Фэзулы, — писал профессор Санкт-Петербургского университета Иван Михайлович Гревс. — Этруски долго господствовали не только в средней, но и в северной и в южной Италии. Во впадине, между двумя вершинами отстроились жилища граждан, на высоте одной из них поднялся мощный кремль, и все поселение, довольно значительное, обнесено было неразрушимою стеною, возведенною из колоссальных плит грубо обтесанного дикого камня. Внушительные остатки ее до сих пор славят предприимчивый таинственный народ, сильный в труде и строительстве. Город богател от торговли с эллинским миром; известен он был также мистериями религиозных культов и чтимыми оракулами, знакомство с которыми смелые руководители этрусских городов выносили из своих сношений с Востоком”1.
Жители Фьезоле называли себя потомками этрусков, которые, как считалось в древности, прибыли в Италию из Лидии в Малой Азии. А родоначальником местных жителей считался Атлант — титан, легендарный основатель Фьезоле. В эпоху Древнего Рима городок носил название Фезулы. Здесь сохранились остатки этрусской городской стены (IV–III вв. до н. э.), этрусско—римского храма (VI–I вв. до
н. э.), форума, театра и терм (все I в. до н. э.–I в. н. э.). Римский театр был обнаружен во Фьезоле в 1809 году во время раскопок, начатых немецким археологом фон Шелершаймом; он был построен по типу греческих театров.
“Фэзулы не потеряли значения и когда Этрурия покорена была римлянами (IV в. до Р. Хр.), — продолжает И. М. Гревс. — Независимость исчезла, благосостояние продолжалось. После потрясений завоевания, а позже вслед за освобождением от нашествия на Италию знаменитого карфагенского полководца Аннибала (конец III в. до Р. Хр.), в стране утвердились мир и оживленное коммерческое движение по тогда судоходной реке от находившегося около устья Арно торгового (также этрусского) центра у моря, города Пизы. Богатый природными дарами край обладал собственными продуктами сбыта. Настали спокойные годы, и жители города, взобравшегося на спину надежного холма, уразумели, что положение, выгодное для защиты, становилось неудобно, коль скоро выдвинулись на первый план хозяйственные интересы. Когда вдоль реки катились волны переселенцев или нападающих хищников, хорошо было, укрываясь от них, огородиться на скале, но с тех пор, как по течению ее поплыли товары, лес, хлеб, плоды и обработанные изделия из шерсти и металлов, надо было приблизиться к воде”2.
В начале ХХ века во Фьезоле побывал Борис Зайцев; он со своими спутниками добирался сюда пешком из Флоренции. “Мы решаем идти пешком к самому Фьезоле. Скоро становится круто; хочется ветра, но ветра нет; с обеих сторон за каменными стенами сады; оттуда висят розы, кипарисы темнеют, олеандры; вот маслина; она похожа на нашу иву, узловатая, сухо блестит листьями, — вспоминал русский писатель. — Минуем бывшую виллу Виктории (раньше принадлежавшую Медичи), много разных других вилл и садов, — наконец добираемся до городка. Это место еще времен римских, Faesulае. Здесь была крепость, отсюда и выселились основатели Флоренции”3. О том, как происходило “выселение”, пишет И. М. Гревс.
Фэзуланцы стали спускаться к Арно, и на правой же (северной) стороне его основана была пристань с поселком. В торжественной процессии сошел с высоты этрусский жрец-лукумон и по-старому обряду провел медным плугом, запряженным белым быком и белою коровой, межевую борозду для новой оседлости (такою церемониею, предание говорит, освящено было по этрусскому образцу, и основание Рима). Новая гавань скоро превратилась в пункт деятельной житейской работы. Состоялось это около 200 года до новой эры, когда Италия оправилась от бедствий Второй Пунической войны. “Нижние Фэзулы” были, по-видимому, уже тогда прозваны римлянами “Флоренциею”, именно потому, что построенная торговая пристань на Арно быстро достигла процветания, среди края, также “цветущего” плодородием.
Просуществовала, однако, “этрусская Флоренция” недолго. Фэзулы приняли участие в восстании против Рима италийских городов (90–88 гг. до н. э.), и в жестокой репрессии римлян-победителей она была разрушена, сравнена с землею, по приказу диктатора Суллы. Горные Фэзулы (старый город) были пощажены4.
История Фьезоле полна драматических событий. Римский патриций Катилина, готовивший заговор против сената (63 г. до н. э.), был разоблачен Цицероном, бежал во Фьезоле, который намеревался сделать оплотом борьбы с Римом; он погиб в сражении близ Пистории (ныне Пистойя). А Фьезоле после того, как его осадил Юлий Цезарь, был разрушен римлянами, основавшими невдалеке новый город — Флоренцию, около самой реки Арно. Город был заселен римлянами и уцелевшими жителями Фьезоле.
“Впрочем, берег Арно под этим городом оставался незаселенным только короткое время, — пишет И. М. Гревс. — Вскоре (вероятно, в 59 году до нашей эры) сюда выведена была по инициативе Юлия Цезаря колония римских граждан и основан новый город чуть-чуть западнее уничтоженной фэзуланской гавани, на чистом, незанятом месте, где свободно можно было строить и устраиваться по желанию. Официальное наименование его было — “колония Юлия Флоренция”. Это было рождение той, которая до сих пор существует, пережив долгое, бурное и блестящее прошлое и сохраняя деятельную жизнь до наших дней”5.
Первоначально Флоренция находилась в подчинении у Фьезоле (Фезулы), но с годами заняла главенствующее положение в Тоскане. В V веке н. э. у Фьезоле происходили сражения римлян с вандалами. Позже город перешел в руки лангобардов; в 752 году их вытеснил король франков Пипин Короткий. До XII века Фьезоле успешно соперничал с Флоренцией, затем подпал под ее влияние. У Бокаччо в “Декамероне” читаем: “Фьезоле, гору которого мы можем отсюда видеть, был когда-то древнейшим и значительным городом, и хотя он теперь весь разрушен, тем не менее там всегда был епископ” (день VIII, новелла 4)6.
В 1028 году во Фьезоле началось строительство собора (расширен в XIII–
XIV вв., кампанила — 1213 г.). “Средневековое представлено собором ХI века; со-
бор — очень длинный и узкий, с двумя рядами колонн, образующих главный неф. Наверху черные поперечные балки, нищие бормочут у паперти, — пишет Борис Зайцев. — В глубине есть монумент, работы Мино да Фьезоле. Мино — один из тех скульпторов (Дезидорио да Сеттиньяно, Козимо Росселли), которые образуют группу в искусстве ХV века. Их можно определить интимизмом, мягкостью, некоей женственностью. Мино, как и все они, делал надгробные памятники; он — один из талантливейших — делал с особенной трогательностью; такова и Дева Мария во Фьезоле; мрамор становится кротким, из него создается Богородица — девушка, бесхитростная, светлая; она ласкова”7.
Здесь речь идет о скульпторе флорентийской школы Мино да Фьезоле (ок. 1430–1484). Ему принадлежат такие работы, как гробница Леонардо Caлутати (умер в 1464 г.), алтарь против гробницы Салутати и рельеф в соборе Фьезоле. Вот что пишет об этом итальянский художник и искусствовед Джорджо Вазари (ХVI в.): “Во Фьезоланском епископстве в одной из капелл, рядом с главной, как поднимаешься, по правую руку, ему была заказана гробница — для Леонардо Салутати, епископа названной местности, где он изобразил его в облачении и настолько похожим на живого, насколько это вообще возможно. Для этого же епископа он выполнил из мрамора голову Христа в натуральную величину и отлично отделанную”8. Сохранившаяся гробница Салутати — одна из главных работ Мино. Мраморный рельеф Христа находится теперь в соборе Фьезоле.
У Вазари находим сведения о кончине этого знаменитого скульптора: “Желая однажды сдвинуть какие-то камни и не имея необходимых вспомогательных средств, Мино надорвался так, что подхватил горячку и умер; погребен он был с почестями друзьями и родными своими во Фьезоланском каноникате в 1486 году”9 (в 1484 г.— Авт.).
В ХIV столетии город украсили Палаццо Преторио и церковь Cв. Франциска (Сан Франческо). Над украшением этой церкви потрудился флорентийский живописец Пьеро ди Лоренцо, прозванный Пьеро ди Козимо (1462–1521), ученик Козимо Роселли (отсюда и прозвище). Об этом упоминает Джорджо Вазари: “Небольшой образ Зачатия он написал для трансепта церкви Сан Франческо во Фьезоле; вещица эта отменная, хотя фигура в ней и невелика”10. (“Непорочное зачатие” сохранилось на первоначальном месте; подписное, датировано 1480 годом11.)
Одним из наиболее почитаемых местных иерархов был св. Андреа Корсини (Andrea Corsini) — епископ Фьезольский (1301–374). Он родился в аристократической семье, около 1317 года вступил в орден кармелитов, а в 1328 году был рукоположен во священника; изучал богословие в Париже. В 1348–1349 годах Андреа Корсини возглавлял Тосканскую провинцию ордена. Став в 1349 году епископом Фьезольским, он боролся за нравственность среди духовенства своей епархии; прославился заботой о бедных. Св. Андреа был канонизирован в 1724 году; его нетленные мощи покоятся в Санта Мария дель Кармине во Флоренции. В иконографии он изображается в облачении монаха-кармелита или как епископ с волком и овцой12.
В ту эпоху художники и скульпторы нередко выполняли свои работы по заказу Церкви. Одним из них был флорентийский скульптор Лукка ди Симоне ди Марко делла Роббиа (род. в 1399 или 1400 г., умер в 1482 г.). Как сообщает художник и искусствовед Джорджо Вазари (ХVI в.), Лукка делла Роббиа “выполнил для мессера Беноццо Федериго, епископа Фьезоланского, в церкви Сан Бранкацио мраморную гробницу с самим Федериго, лежащим на ней и изображенным с натуры и тремя другими поясными фигурами”13. (В настоящее время гробница Беноццо Федериго находится не в храме Сан Панкрацио (Бранкацио), а в церкви Санта Тринита14.)
Во Фьезоле трудился флорентийский живописец Якопо Понтормо (1494–1556), о чем сообщает все тот же Вазари: “На фьезоланском холме, над дверью сообщества св. Цецилии, он написал фреску в цвете с изображением св. Цецилии, держащей в руке несколько роз, настолько прекрасную и настолько подходящую к этому месту, что она, как фреска, принадлежит к лучшим, какие только можно увидеть, образцам фресковой живописи”15. (Изображение св. Цецилии не сохранилось.)
С Фьезоле теснейшим образом связана деятельность знаменитого флорентий-
ского живописца Фра Беато Анджелико. Джованни да Фьезоле, до монашества Гвидолино (Гвидо) ди Пьетро родился в местечке Виккьо ди Муджелло близ Флоренции около 1400 года, умер в Риме в 1455 году. Около 1421 года он поступил в монастырь Сан Доменико во Фьезоле, где и получил прозвище Фра Беато Анджелико (Блаженный Ангельский Брат)16. Живописи и миниатюре он обучался, вероятно, у Амброджо ди Бальдезе и Лоренцо Монако. Из датированных произведений самое раннее — триптих Св. мученик Петр (1428 г., Музей Сан Марко, Флоренция). К
1420 — началу 1430-х годов относятся алтарь для монастыря Св. Доминика во Фьезоле, Мадонна с Младенцем и двенадцатью ангелами (Штеделевский художественный институт, Франкфурт-на-Майне), Страшный суд (Музей Сан Марко, Флоренция)17.
Фра Джованни да Фьезоле принадлежат “старательные работы, оставленные им в церкви Сан Доменико во Фьезоле”, — пишет Джорджо Вазари, особо отмечая алтарную картину “Мадонна со святыми и ангелами”: “В церкви Сан Доменико во Фьезоле им написан на дереве главный алтарный образ, который, может быть, из опасения порчи был подправлен и тем самым ухудшен другими мастерами. Однако пределла и киворий для святых даров сохранились значительно лучше, а бесчисленные фигурки в небесном сиянии настолько прекрасны, что поистине имеют вид райских и трудно оторваться от них всякому, кто подойдет”18.1Судьба этих шедевров сложилась по—разному. Образ, переписанный и перемонтированный Лоренцо ди Креди в 1501 году, — на месте. Пределла — в Лондонской национальной галерее. Части — в Шантильи, Шеффилде, Вене, Турине, Санкт-Петербурге (так называемый табернакль Строгановых в Эрмитаже)19.
Джорджо Вазари упоминает и о других работах Фра Беато Анджелико: “В одной из капелл этой же церкви находится написанная его рукой на дереве Богоматерь, которая принимает благовестие архангела Гавриила и профиль лица которой исполнен такого благоговения, настолько нежен и прекрасно сделан, что поистине он кажется не делом рук человеческих, а созданным в раю; а на пейзажном фоне видны Адам и Ева, которые были причиной того, что от Девы воплотился Искупитель. Кроме то-
го, на пределле им написано несколько прекраснейших небольших историй. Однако больше чем в каком-либо другом из своих творений брат Джованни превзошел себя и обнаружил свое высокое умение и понимание искусства в одной картине, написанной на дереве и находящейся в той же церкви, около двери, налево от входа. На ней изображен Иисус Христос, венчающий Богоматерь, окруженный хором ангелов и бесконечным множеством святых мужей и жен, которые так хорошо сделаны, в столь разнообразных положениях и со столь различными выражениями лиц, что при виде этой вещи испытываешь невероятное наслаждение и сладостное чувство; мало того, кажется, что блаженные духи на небе не могут быть иными или, лучше сказать, не могли бы быть иными, если бы имели тела; ибо все изображенные святые мужи и жены не только кажутся живыми людьми с тонким нежным выражением лица, но и самый колорит этого произведения представляется творением руки святого или ангела, подобного тем, что изображены на картине, почему этого поистине святого человека всегда по справедливости и называют братом Джованни Анджелико. А на пределле столь же божественны истории из жизни Богоматери, исполненные в том же роде, и, что касается меня, я могу с уверенностью утверждать, что всякий раз, как я ее вижу, эта вещь мне кажется новой, и расстаюсь я с нею, никогда не насытившись”20.
Русский поэт Николай Гумилев побывал в Италии до Первой мировой войны и, будучи во Фьезоле, созерцал те творения великого художника, которые сохранились в церкви Св. Доминика. Именно там он ощутил прилив вдохновения, и из-под его пера вышли строки стихотворения, озаглавленного “Фра Беато Анджелико”:
На Фьезоле, средь тонких тополей,
Когда горят в траве зеленой маки,
И в глубине готических церквей,
Где мученики спят в прохладной раке.
На всем, что сделал мастер мой, печать
Любви земной и простоты смиренной.
О да, не все умел он рисовать,
Но то, что рисовал он, — совершенно.
…………………………………………
И так не страшен связанным святым
Палач, в рубашку синюю одетый,
Им хорошо под нимбом золотым,
И здесь есть свет, и там — иные светы.
А краски, краски — ярки и чисты,
Они родились с ним и с ним погасли.
Преданье есть: он растворял цветы
В епископами освященном масле.
И есть еще преданье: серафим
Слетал к нему, смеющийся и ясный,
И кисти брал, и состязался с ним
В его искусстве дивном… но напрасно.
Есть Бог, есть мир, они живут вовек,
А жизнь людей мгновенна и убога,
Но все в себе вмещает человек,
Который любит мир и верит в Бога21.
Николай Гумилев, не скрывавший своего отрицательного отношения к большевистскому строю, 3 августа 1921 года был арестован по обвинению в контрреволюционной деятельности и 24 августа того же года вместе с еще 60 обвиняемыми расстрелян.
Другой отечественный поэт Лоллий Львов, спасаясь от красного террора, был вынужден эмигрировать из Советской России. Будучи в Италии, он как бы принял “поэтическую эстафету” от Гумилева. Его флорентийский цикл стихотворений открывает стихотворение “Фра Беато Анджелико в Фьезоле”:
Века промчались, и теперь — покой…
Бессилен грохот праздной суеты —
Здесь все объято мудрой тишиной
И святости рассыпаны цветы.
Фра Джиованни юный в келье жил
И с небом здесь делил мечты свои —
Впервые трепет крыльев ощутил
Он в Фьезоле в далекие те дни.
И пенью ангелов внимал, таясь,
И с неба музыки расслышал звон,
Молитвы и искусства принял власть,
С молитвою в искусстве слился он.
Слил краски с золотом, трудясь, монах,
Художник-мастер, святостью прослыл,
Благоговел, но Божья гнева страх
Его от грешных нас не отвратил.
С ним встретился тогда, в счастливый год
Флоренции в сентябрьской суете…
Как добр ко мне был в дымке небосвод,
Весь в золоте и нежности везде!..
Анджелико! Ты вечно здесь, всегда
И не забыть твой чудный людям дар —
Лазури золотой и роз пожар…22
Церковь Св. Доминика украшал не только Фра Беато Анджелико, но и художники следующего поколения. В их числе был падуанский живописец Андреа Мантенья (1431–1506). Вот что сообщает о нем Вазари: “Мантенья, находясь в Вероне, работал над заказами для разных мест; так, он послал одному аббату во Фьезоле, своему другу и родственнику, картину, на которой была полуфигура Мадонны с Младенцем на руках и несколькими головами поющих ангелов, исполненных с удивительным изяществом; картина эта ныне находится в библиотеке этого монастыря и всегда слыла как в то время, так и впоследствии редчайшим произведением”23. (По-видимому, Вазари имел в виду так называемую “Мадонну Бутлер”, находящуюся теперь в нью-йоркском Метрополитен-музее24.)
Еще одна картина из Сан Доменико — “Мадонна со святыми”, в настоящее время находится в галерее Уффици (Флоренция)25. Эту картину написал перуджинский живописец Пьетро ди Кристофоро Вануччи, по прозвищу Перуджино (род. ок. 1450 г., умер от чумы в 1523 г.) Джорджо Вазари лишь кратко упомянул об этом шедевре: “В церкви Сан Доменико во Фьезоле, во второй капелле, что по правую руку, — алтарный образ на дереве с Богоматерью и тремя фигурами, из которых весьма достоин одобрения св. Себастьян”26.
Преемником Перуджино, продолжившим украшение церкви св. Доминика, стал флорентийский живописец Антонио ди Франческо Сольяни (1492–1544). Джорджо Вазари повествует об истории одной из картин работы Антонио ди Франческо: “Он написал образ, который после его смерти был продан Синибальдо Гадди, который дал его дописать Санто Тито из Борго и поместил его в своей капелле в церкви Сан Доменико во Фьезоле. На образе этом волхвы поклоняются Иисусу Христу на коленях у Матери, а сбоку портрет художника, сделанный с натуры и очень на него похожий”27. (“Поклонение волхвов” сохранилось на старом месте28.)
В годы правления св. Андреа, епископа Фьезольского (1349–1374), в этом городе обосновались иеронимиты — члены монашеского ордена, избравшие своим духовным покроввителем блаж. Иеронима (ок. 340–420). (Основанный во Фьезоле в 1360 году, орден иеронимитов (Congregatio Fesulana) был упразднен в 1668 году папой Климентом IХ29.) В 1456 году во Фьезоле началось строительство аббатства иеронимитов. Возведение обители осуществлялось на средства Козимо Медичи (1389–1464) – первого правителя Флоренции из рода Медичи. Интересная характеристика этого мецената содержится в монографии французского историка Филиппа Монье.
Егo главное оружие — деньги, которыми он удивительно умеет пользоваться в своих целях. Он привязывает к себе других не благодеяниями, а обязательствами и работой. Он ссужает всех: маленьких людей и высокопоставленных, государей, пап; он говорил, что не прочь бы ссудить самого Господа Бога. Kpoме того, он всем дает работу: писать, переписывать, переводить, рисовать, вырезать, лепить, строить. Однажды один из его управляющих с ужасом докладывал ему, что он издержал в течение года семь тысяч флоринов на монастырь во Фьезоле и пять тысяч на церковь Сан Лоренцо. “Это доказывает, — заметил Козимо, — что в Сан Лоренцо лентяи, а во Фьезоле хорошо работали”30.
В основу строительства монастыря был положен проект флорентийского архитектора и скульптора Филиппо Брунеллеско (1377–1446)31. Повод для такого предположения дает Вазари, сообщивший о том, что “для Козимо Медичи Филиппо Брунеллеско сделал модель обители регулярных каноников во Фьезоле – очень удобное, нарядное, веселое и, в общем, поистине великолепное архитектурное произведение”32.
Строительство этой обители велось под руководством флорентийского архитектора и скульптора Микелоццо Микелоцци (род. между 1394 и 1399–1472), о чем сообщает Вазари: “Он выстроил наверху на средства Козимо церковь и монастырь братства Св. Иеронима, почти на самой вершине этой горы. Тот же Микелоццо сделал посланные Козимо в Иерусалим проект и модель гостиницы, построенной им для паломников, направляющихся ко Гробу Господню”33. (Церковь и монастырь не сохранились; гостиница для паломников в долине реки Муньоне также, может быть, выстроена по упоминаемой Вазари модели34.)
Во Фьезоле на холме высится вилла Моцци-Спенс; это сильно переделанный дворец, выстроенный Микелоццо Микелоцци. Вот что пишет об этом Вазари: “Он выстроил во Фьезоле великолепный и знаменитый дворец, нижняя часть которого утверждена на склоне холма, что потребовало огромнейших затрат, но принесло и немалую пользу, ибо в этой нижней части были устроены своды, подвалы, конюшни, погреба и другие прекрасные и удобные помещения; наверху же кроме спален, зал и других обычных покоев он устроил несколько комнат для книг и несколько других для музыки; в общем же в этой постройке Микелоццо показал, чего он стоит как архитектор, ибо помимо всего сказанного здание это построено было так, что, несмотря на то, что оно стоит на холме, оно до сих пор не сдвинулось ни на волос”35.
…На полпути между Флоренцией и Фьезоле Борис Зайцев посетил небольшую церковь Сан Ансано, возведенную в ХI столетии; она больше напоминала часовню. Вот что пишет русский паломник об этой церковке: “В книге о монастырях, церквах Флоренции, о ней отзыв похвальный; будто два Ботичелли есть, впрочем, из числа сомнительных. Находим и нечто в роде Ботичелли: две аллегорические картины. Легкие девушки, типа ,,Весны”, влекут колесницу, управляемую Целомудрием”36.
Для писателя Бориса Зайцева авторство Боттичелли сомнительно, а поэта русского зарубежья Георгия Эристова скромные фрески подвигли на стихотворение “Боттичелли”:
И дух, и плоть в единстве красоты,
Любимый мною сочетал художник.
Дым источает жертвенный треножник.
Роняет, шествуя, Весна цветы.
Где, у какой неведомой черты
Был сорван первый, свежий подорожник?
Какой таинственный любви заложник
Во вздохе ветра прошептал: “Где ты?”..
Из лона вод рождается Венера,
Являя нежный и невинный лик,
И странно, что в глазах не страсть, но вера…
Душа невольно затаила крик…
Во Фьезоле, под сенью древней ели
Я жду тебя, о милый Боттичелли37.
А Борис Зайцев продолжает: “Прислужница, конечно, указывает на стенах и Джотто, и Беато Анджелико; но таков уж удел этих художников: находиться чуть не в каждой итальянской церкви”38. Как видно из приведенных строк, русский писатель с сомнением воспринял слова привратницы насчет Джотто и Фра Беато Анджелико.
Старинный городок Фьезоле стал источником творчества и для другого эмигранта — поэта российского зарубежья Анатолия Гейнцельмана. Его перу принадлежат два стихотворения, посвященные Фьезоле: “Пинета во Фьезоле” и “Покинутый скит”. В отличие от своих собратьев по перу, он уделил внимание не спорным фрескам, а “бесспорным” пиниям:
Пинета во Фьезоле
Под пиниями зеленый сочный бархат
Как драгоценный радужный ковер.
С душой библейского я патриарха
На бесконечность устремляю взор.
Вдали долина дымчатая Арно,
Флоренции священный силуэт,
Издалека там всё высокопарно,
Духовный там повсюду розлит свет.
Глядишь, и красный плащ как будто Данта
Меж лавровых мелькнет внезапно кущ,
Иль Микель-Анжело внизу гиганта
Увидишь сквозь нависший с окон плющ39.
Покинутый скит
В дымке Фьезоле синеет,
Флорентийский Монсальват.
Облака благоговеют,
Восклицая: Свят, свят, свят!
На зубчатой колокольне
Стрелка часовая спит,
Рощи пиний безглагольны,
Как усопший эремит (отшельник. — Авт.)40.
Примечания
1 Гревс И. М. Кровавая свадьба Буондельмонте. Жизнь итальянского города в ХIII веке.
Л., 1925. С. 13–14.
2 Там же. С. 14–15.
3 Зайцев Борис. Италия. Собрание сочинений. Книга VII Берлин; Пг; М., 1923. С. 64.
4 Гревс И. М. Указ. соч. С. 15.
5 Там же. С. 15–16.
6 Бокаччо Джованни. Декамерон. М., 1955. С. 464.
7 Зайцев Борис. Италия. С. 64–65.
8 Вазари Джорджо. Жизнеописания наиболее знаменитых живописцев, ваятелей и зодчих. Т. 2. М., 2001. С. 334.
9 Там же. С. 334.
10 Указ. соч. Т. 3, М., 2001. С. 58.
11 Там же. С. 62, примеч. 15.
12 Католическая энциклопедия. Т. 1. М., 2002. С. 256.
13 Вазари Джорджо. Указ. соч. Т. 2. М., 2001. С. 51.
14 Там же. С. 56, примеч. 20.
15 Вазари Джорджо. Указ. соч. Т. 4. С. 320.
16 Вазари Джорджо. Указ. соч. Т. 2. С. 225, примеч.
17 Католическая энциклопедия. Т. 1. М., 2002. С. 244.
18 Вазари Джорджо. Указ. соч. Т. 2. М., 2001. С. 216.
19 Там же. С. 227.
20 Там же. С. 216–217.
21 Гумилев Николай. Стихи. Поэмы. Тбилиси, 1989. С. 214–215. Стихотворение “Фра Беато Анджелико”.
22 Львов Лоллий. Fiorenzia. Мюнхен, 1957. С. 4. Стихотворение “Фра Беато Анджелико в Фьезоле”.
23 Вазари Джорджо. Указ. соч. Т. 2. М., 2001. С. 451.
24 Там же. С. 457.
25 Там же. С. 503, примеч. 18.
26 Там же. С. 496.
27 Вазари Джорджо. Указ. соч. Т. 3. М., 2001. С. 363.
28 Там же. С. 369, примеч. 3.
29 Христианство. Энциклопедический словарь. Т. 1. М., 1993. С. 585.
30 Монье Филипп. Опыт литературной истории Италии ХV века. Кватроченто. СПб., 1904.
С. 108–109.
31 Вазари Джорджо. Указ. соч. Т. 2. С. 154, примеч. 46.
32 Там же. С. 139.
33 Там же. С. 187.
34 Там же. С. 192, примеч. 12.
35 Там же. С. 186–187.
36 Зайцев Борис. Италия. С. 64.
37 Эристов Георгий. Сонеты. Милан, 1955. С. 74.
38 Зайцев Борис. Указ. соч. С. 64.
39 Гейнцельман Анатолий. Священные огни. Неаполь, 1955. С. 108.
40 Там же. С. 11.