Опубликовано в журнале Нева, номер 11, 2012
Феликс Лурье
Феликс Моисеевич Лурье — публицист, автор и составитель тридцати семи книг и около ста пятидесяти статей. родился в 1931 году в Ленинграде. Окончил Ленинградский горный институт, к. т. н. Лауреат литературной премии “Северная Пальмира”. Живет в Санкт-Петербурге.
Страсть к разрушению
Не ищите в прошлом аналогов сегодняшних событий. Их нет, происходящее каждый раз иное, похожесть иллюзорна. Наших современников мы узнаем в характерах и поступках исторических личностей прошлого. Эта узнаваемость кажущаяся. Наша Февральская революция более всего напоминает нашу Февральскую революцию, а Октябрьская — Октябрьскую. Бунт кровавый и беспощадный похож на тот, который был, но не на тот, который может случиться, если в своих поступках мы не используем уроков прошлого. Из анализа прежних событий следует делать выводы, но не искать спасительных рецептов. История “наказывает за незнание уроков”.
В “темные годы” глухого Средневековья и позже западноевропейские государства в своем развитии преодолели одни и те же этапы, лишь незначительно отличавшиеся друг от друга. Почти все они возникли при распаде Римской империи и империи Карла Великого. Их сблизила общая религия. На путь, пройденный Россией, сильнейшее влияние оказали верность православию, ордынское нашествие, многонациональный состав, позднее формирование государства. Вплоть до XVIII века Московское государство в Европу агрессивно не пускали. Лишь в правление Петра Великого силою оружия и дипломатией Россия сломала сопротивление западных соседей. Последние три столетия она пристально смотрит на Европу. Там ее интересы, там пролита кровь ее сынов. Различия в государственных устройствах, уровнях свободы и цивилизованности между Россией и Европой продолжает оставаться не в нашу пользу. Именно в этом коренятся многие наши беды.
На апеннинских землях выкуп крестьян из рабства начался в середине XIII века. Постановлением от 4 июля 1256 года болонская коммуна обязала феодалов продать ей за установленную цену принадлежащих им крестьян. Годом позже появился документ, впоследствии названный “Райским актом”, приведем из него извлечение:
“Изначала Господь Бог всемогущий сотворил Рай наслаждений, куда поместил человека, им созданного, и прикрыл тело его одеждой белоснежной, дав ему совершеннейшую и вечную свободу. Но человек несчастный, забыв о своем достоинстве и даре божественном, отведал запретное яблоко, нарушив запрет господень. Этим он себя и потомство свое вовлек в скорбь и отравил род человеческий, злосчастно подчинив его узам дьявольского рабства. Так род человеческий из неизменного стал изменяющимся, из бессмертного — смертным, подчиненным тысячелетнему рабству. Но увидел Господь Бог, что весь мир погибает, сжалился над человеческим родом и послал сына своего единородного, рожденного от Девы по милости Духа Святого, дабы достоинствами своими, разбил оковы рабства, в которых содержались мы как пленные, вернуть нас к прежней свободе. И посему весьма полезно, когда люди, природой изначала свободными созданные, а человеческое право подчинило их ярму рабскому, благостью освобождения возвращалось в то счастливое состояние свободы, в коем они увидели свет. В связи с чем знатное государство Болонья, всегда боровшееся за свободу, помня о прошедшем и предвидя будущее, во имя Спасителя нашего Господа Иисуса Христа за назначенную плату выкупает всех связанных рабским состоянием, кого только найдет, произведя розыск в городе Болонья и епископстве ее, и объявляет их свободными. И постановляет, чтобы ни один человек, связанный рабскими узами, не смел впредь проживать в городе или епископстве Болонском, дабы вся масса столь естественной свободы, приобретенная дорогой ценой, не была испорчена малой каплей какого-либо рабства. Ибо малая капля портит всю массу и сообщество и одною скверною бесчестит множество добрых”1.
Пополаны2, правившие итальянскими коммунами, стремились к выкупу крестьян, чтобы превратить их в свободных собственников и нанести удар по могуществу феодалов. Собственность стимулирует к труду и стремлению ее защиты, то есть делает государство богаче и менее уязвимым извне. Простые и понятные истины проводились в жизнь и давали отличные результаты. Процесс превращения раба в свободного собственника требует времени, на Апеннинском полуострове это понимали. Бесправие и насилие не исчезли и после отмены рабства, но даже тираны пренебрегали не всеми законами и традициями. Во Флоренции вплотную к Старому мосту (Понте Веккьо) возвышается средневековая башня Маннелли. При сооружении Коридора Вазари, соединившего здание герцогских служб (Палаццо Веккьо) с его жилищем (Палаццо Питти), семейство Маннелли воспротивилось сносу родового гнезда, стоявшего на пути герцогского коридора. Ни посулы, ни угрозы властного Козимо I (1519–1574) не подействовали. Зодчий изменил проект, башня Маннелли, опоясанная коридором Вазари, гордо стоит на своем месте, олицетворяя победу закона над произволом. Наши суверены всегда располагали несравнимо большей властью, чем европейские средневековые тираны.
Через шесть столетий после появления “Райского акта” 19 февраля 1861 года в России опубликовали манифест об освобождении крестьян от крепостной зависимости. О подготовке реформы Александр II объявил в 1856 году. Выступая перед московским дворянством, он сказал: “Лучше отменить крепостное право сверху, нежели дожидаться того времени, когда оно само собой начнет отменяться снизу”3. Воплощение реформы вторгалось в жизнь ста тысяч помещиков и десяти миллионов крестьянских семей4. Страна раскололась на сторонников (либералов) и противников (консерваторов) “эмансипации” крестьян. Стремление к союзу с “благомыслящими” побудило Зимний дворец к сотрудничеству с либералами и таким образом содействовало популярности либерализма. Обсуждение принципиальных положений, закладываемых в основу реформы, поиск баланса интересов помещиков и крестьян, попытки сближения позиции консерваторов и либералов, образование комиссий и комитетов, разработка, редактирование и согласование документов заняли пять долгих лет надежд и ожиданий.
Непрекращающаяся критика этой великой реформы и ее инициатора не в силах затушевать положительные ее стороны. Опустошенная Крымской войной казна, отсутствие возможности получения иностранных займов затрудняли проведение реформы. Тяжелейшее изменение сословных отношений прошло практически безболезненно. Беспорядки не переросли в серьезные столкновения с властями. Сравнение с предшествовавшими и более поздними реформами, менее масштабными, свидетельствует о ее безупречной подготовке и блистательном проведении. Россия освободилась от балласта, более всего не выпускавшего ее из цепких объятий Средневековья. Заслуга Александра II, великого реформатора, много сделавшего для России, непонятого, обойденного вниманием и любовью, до сих пор недооценена.
В период подготовки реформы император запретил информировать прессу о работе комиссий и комитетов. По стране носились вихри слухов из смеси небылиц с достоверными фактами, отобразившими нерешительность императора. Общество раздражало томительное ожидание неизвестного. За пять лет размышлений о неясном будущем в людях созрели неверие и недоверие к власти.
Вслед за началом осуществления реформы из деревень и провинциальных захолустий в столицу хлынул поток юношей, знавших тяжесть труда и безысходную нужду. Основная собственность их семей состояла из натруженных работой крестьянских рук. Город встретил их брезгливым презрением и надменной холодностью. Они столкнулись с людьми, ранее не встречавшимися, заносчивыми и недоступными. Юношам на каждом шагу давали понять, что в них не нуждаются и обойдутся впредь, что за пределами их глухоманей они чужаки. Пореформенное поколение, ощутившее зачатки неведомой свободы, жаждавшее служить отечеству и народу, жаждавшее действий, натолкнулось на преграды, разбившие их стремления и надежды.
Отмена крепостной зависимости требовала перемен в государственном устройстве и общественной жизни, их не произошло и не предвиделось, государство сохранило феодальные и даже средневековые традиции и привилегии (чужие привилегии особенно раздражают). Через полгода после объявления реформы министр внутренних дел П. А. Валуев писал императору: “Вашему Величеству благоугодно было признать, что, двинув крестьянский вопрос, надлежало вместе с ним или вслед за ним двинуть и все другое”5. Судебная, военная и прочие реформы были проведены, но преобразования государственного устройства не последовало. Если вышедших из среды, содержавшей это государство и это общество, отвергают, то рано или поздно они делаются враждебны тем, кто их отверг. Так в Москве в 1859 году образовался тайный политический кружок, а в 1863 году возникла “Организация” Н. А. Ишутина, состоявшая из живших впроголодь студентов. В нее входил двоюродный брат главы кружка Д. В. Каракозов, стрелявший 4 апреля 1866 года в Александра II. Россию, не знавшую ничего подобного, это событие потрясло, все искренне радовались “чудесному спасению” царя-освободителя. Радость по поводу “чудесного спасения” оказалась последней. Великий реформатор не понимал, что именно он своими действиями разжигает непримиримую вражду, имевшую лишь один выход — взрыв.
Правительство, как умело, пыталось улучшить положение малоимущих. Действовали комиссии и фабричные инспекции, призванные защищать рабочих от произвола заводских администраций и владельцев6. Нередко полиция и фабричные инспекторы занимали сторону рабочих. За государственный счет строились больницы и школы, но их было ничтожно мало. Некоторое число студентов получало от государственных ведомств кошт на учебу. В связи с крестьянской реформой правительство основало Лесную академию в Петербурге и Земледельческую (Петровскую) академию в Москве. Первым директором Петровской академии император назначил выдающегося ученого, участника комиссий по освобождению крестьян Н. И. Железнова. Его усилиями академия встала в ряд лучших в Европе учебных заведений, учащиеся имели существенные льготы. Но студенческих волнений в академии избежать не удалось, самый отвратительный революционный кружок “Народная расправа” возник именно там. Студенты из деревень нуждались в адаптации. Иногда их требования вызывали удивление и выполнены быть не могли.
Благие намерения правительства обесценивались его же неуклюжими вредоносными действиями. Через несколько лет после введения в 1863 году нового университетского устава, давшего университетам существенную автономию, министр народного просвещения граф Д. А. Толстой запретил студентам сходки, кухмистерские, кассы взаимопомощи и землячества7. Почти все запреты касались малоимущих студентов. Именно это распоряжение министра вызвало студенческие волнения 1868–1869 годов. С них начались тайные сходки и формирование конспиративных кружков. Отмена ранее разрешенного имела дурные последствия. О прошлом нам известно больше, чем современникам: им были недоступны многие документы, и картина происходившего рисовалась однобоко. Вредоносное постановление, необъяснимо ограничивавшее права студентов, накалило в столице обстановку. Такого не происходило со времен декабристов. Кризис власти начал зреть в правление Александра II, когда реформы вошли в противоречие с застывшим государственным устройством. Разочарование в самодержавии, начавшееся с постыдного поражения в Крымской войне, ширилось и укреплялось.
Молодым людям свойственны нетерпение и самонадеянность, не самые худшие человеческие качества. Европа виделась им как будущее России. Они понимали, что дряхлеющее самодержавие боится или бессильно преодолеть отставание, не умеет или не желает дать подданным больше свобод, столь необходимых России. Неустроенные, потерявшиеся в непривычном мире, энергичные юноши желали отыскать свое место в своем отечестве, помочь властям, а им ограничивали свободу.
Лишение человека естественных прав и потребностей порождает недовольство властями. Запрещение проявления недовольства, несогласия с действиями правительства побуждает недовольных к объединению, что оповещает трон о необходимости назревших перемен. Неумение и нежелание властей прислушаться к подаваемым сигналам, анализировать происходящее, идти на изменение законодательства и собственных действий, устранять причины недовольства, но и недовольных неизбежно ведет к катастрофе. Власть обязана улавливать происходящие в умах изменения, предвидеть последствия этих изменений и влиять на них.
Реакция Александра II на студенческие волнения оказалась противоположной той, какая могла принести умиротворение. Вместо отмены ненужных ограничений участников волнений отдали под суд. На докладе главноуправляющего Министерством юстиции О. В. Эссена о закончившемся процессе раздраженный монарх повелел начертать следующее:
“Результат, по-моему, неудовлетворительный! Такие приговоры суда нельзя считать для виновных заслуженным наказанием — но и поощрением к составлению новых заговоров.
Требую, чтобы министр юстиции представил мне свои соображения о том: какие следует принять меры для предупреждения повторения подобных ни с чем не сообразных приговоров, вызывающих негодование и опасение во всех благомыслящих людях.
Саратов. 31 августа 1871 года”8.
Образованный, умный реформатор Александр II усмотрел в требованиях отмены ущемлений элементарных свобод заговор студентов против трона. В Европе никому в голову не пришло бы запрещать сходки. В западных университетах с незапамятных времен существовали дискуссионные клубы, где отсутствовал запрет на обсуждение любых тем. Император огорчился не отсутствием у нас дискуссионных клубов, а мягкостью некоторых положений в проведенной им судебной реформе и решил подправить законодательство под озлобленное самодержавие. Монарх не знал или не понимал, что из тюрем и ссылок в университетскую аудиторию, как правило, не возвращались. Из репрессированных юношей формировались революционные сообщества.
После анализа материалов студенческих волнений и судебного решения, возмутившего монарха мягкостью, 7 июля 1872 года появился указ об образовании Особого присутствия Правительствующего сената для слушания дел о государственных (политических) преступлениях и противоправительственных сообществах9. Дела о политических преступлениях изымались из общего потока уголовного судопроизводства и передавались в новое учреждение. Судей и сословных представителей (присяжных заседателей) утверждали в Зимнем дворце, прокурора назначал министр юстиции. Правоведы называли это решение началом контрреформ10. Ничего, кроме карательных мер, монарх противопоставить изменениям, происшедшим после проведенных им же реформ, не желал. 1 сентября 1878 года появился указ, разрешающий рассмотрение политических дел в военно-окружных судах. Состав суда и прокурора утверждал император, судебные уставы 1864 года в них не действовали. В царствование Александра III ужесточение законодательства, касавшегося государственных преступлений, усиливалось. 14 августа 1881 года появилось Положение о мерах к охранению государственного порядка и общественного спокойствия11, позволявшее чинить произвол, минуя судебные органы.
Власть напрасно обольщается тем, что недовольство выражает меньшинство, улавливающее раньше других необходимость назревших перемен, активно в выражении протеста. Нередко меньшинство оказывается кажущимся. Многие, разделяющие взгляды меньшинства, до поры до времени их никак не проявляют. Большинство всегда включает в себя “Болото” (в терминологии Национального конвента Великой французской революции), оно составляет большинство большинства и пассивно поддерживает власть, пока она твердо стоит на ногах. Слабеющая власть лишается “Болота” и остается наедине с прикормленными карьеристами. Именно “энергическое меньшинство” (А. И. Герцен) способно участвовать в осуществлении перемен, а не прикормленные карьеристы, льстивые угодники и холуи. Они еще никогда никого не защищали.
Недовольные существующим в государстве политическим строем есть всегда и везде. Все зависит от их числа и накала недовольства. Искусство политика — не допускать перехода за точку невозврата, когда за ней последует взрыв. Недовольство притягивает недовольных друг к другу, объединяет их, формирует освободительное движение. В России второй половины XIX века в нем главенствовали три направления: лавризм, бакунизм и бланкизм.
Петр Лаврович Лавров (1823–1900) — математик, полковник, в 1870 году бежал из ссылки во Францию, издавал и редактировал газету “Вперед”, идеолог народничества. Его сторонники ограничивались пропагандой социалистических идей с целью постепенной подготовки к социальной революции.
Михаил Александрович Бакунин (1814–1876) — отставной прапорщик, в 1840 году покинул Россию, участвовал в пражском и саксонском восстаниях, сидел в царских тюрьмах, бежал из сибирской ссылки, в 1861 году появился в Европе, участвовал в революционных организациях. Его сторонники утверждали, что народ готов к социальной революции, и поэтому призывали к всеобщему бунту.
Луи Огюст Бланки (1805–1881) — французский коммунист-утопист, придерживался заговорщической тактики. Его сторонники видели свою задачу в захвате власти путем строжайше законспирированного заговора без участия народа и установлении диктатуры революционного меньшинства.
Российское освободительное движение второй половины XIX века состояло главным образом из студентов, вольнослушателей и бросивших учебу или изгнанных из учебных заведений. Возраст рядовых революционеров редко превышал двадцать лет. Доучившихся до третьего курса покидала юношеская беспечность, затягивала учеба, появлялись заработки, мысли о карьере и семье вытесняли бунтарство. Всего в различного рода волнениях участвовало до пятнадцати процентов от общего числа студентов (все, кто хоть раз независимо от причины оказался запечатленным в полицейских документах)12. Учащиеся художественных и музыкальных учебных заведений в революционные сообщества не входили, что объясняется занятостью, увлеченностью любимым делом. Слушатели Военно-медицинской академии, находившейся в подчинении военного ведомства, имевшие бо2льшую свободу, чем другие учащиеся, стояли во главе студенческого движения конца 1860-х годов. Университетские студенты, более обеспеченные, не отставали в проявлении радикализма от технологов, главным образом из разночинцев, живших впроголодь. Многое зависело от того, отыщется ли в учебном заведении самоуверенный честолюбец-вожак. Вождей из разночинцев почти не встречалось, им не хватало самомнения и честолюбия.
До начала массовых репрессий молодые люди открыто собирались в кружки самообразования, читали герценовский “Колокол”, устраивали обсуждение. Кумир молодежи 1860-х годов А. И. Герцен на протяжении жизни менял свои взгляды и убеждения. И слава Богу, ничего удивительного в этом нет и предосудительного тоже. Накопление опыта и знаний, возраст требуют их пересмотра. Наблюдая в Париже кровавое месиво революции 1848 года, он отказался от скачка и топора в социальном развитии. Между прочим, французские власти утверждали, что революцию финансировали из заграницы. Интересно, кто? Как недостает фантазии у лиц, стоящих у власти! В конце жизни А. И. Герцен не признал бы себя в юноше, дававшем клятву на Воробьевых горах, бывший утопист сделался реалистом. В июле 1869 года он писал:
“Нельзя людей освобождать в наружной жизни больше, чем они освобождены внутри. Как ни странно, но опыт показывает, что народам легче выносить насильственное бремя рабства, чем дар излишней свободы”13. К мудрому А. И. Герцену никто не прислушался. Неизбежный провал просветительского народничества сделал молодых людей поклонниками Бакунина и Бланки. Во Франции бланкизм оказался менее популярным, чем в России. Странно? Нет.
“Преступным действием именуется деяние, воспрещенное законом”14. С 1845 года в России действовало Уложение о наказаниях уголовных и исправительных — уголовный кодекс феодального государства. С некоторыми изменениями, внесенными в него в 1885 и 1903 годах, он оставался в силе до падения самодержавия. Уложение содержало перечень преступлений против властей статских, духовных и воинских, а также наказаний за их свершение. Этот перечень состоял из такого числа всевозможных запретов, что у любого действия, любого поступка могли быть обнаружены признаки преступного деяния. Но ни одна репрессия, предпринятая правительством, не дала ожидаемого результата. Наоборот, жестокость властей в ратниках освободительного движения возбуждала радикализм. Так было во все времена. Если трону удавалось добиться временного затишья в противоборстве с революционерами, то потом оно вспыхивало с утроенной силой.
Великая реформа 1864 года ввела в действие Учреждение судебных установлений, в корне изменившее судоустройство, а также Уставы уголовного и гражданского судопроизводства, не коснувшиеся кодекса. Приведу основные положения из судебной реформы: полное отделение судебной власти от административной и обвинительной, независимость судей и невозможность их смещения, адвокатура и состязательный порядок судопроизводства, суд присяжных и институт присяжных, демократический по составу, публичность и гласность суда. Реформа имела еще одно очень важное свойство — при ее введении взрос и окреп обновленный институт правоведов, не мысливших своей деятельности вне новых уставов. Поэтому Александру III не удалась контрреформа — некому ее было проводить. Только за судебные уставы Александр II заслуживает глубочайшую благодарность России.
“Великие реформы Александра II, — писал А. Ф. Кони, — не могли не коснуться этого так называемого суда — начального памятника бессудия и бесправия. Недаром А. С. Пушкин в предвидении будущего еще в тридцатых годах говорил Соболевскому, что “после освобождения крестьян у нас явятся гласные процессы, присяжные и пр.”. Судебная реформа призвана была нанести удар худшему из видов произвола, произволу судебному, прикрывающемуся маской формальной справедливости”15.
Трон не терпел оппонентов. Несоразмерная кара обрушивалась на совершивших преступление, на подозреваемых в умысле и на тех, кто, по мнению властей, мог быть заподозренным в злоумышлении. Любая критика приравнивалась к преступному деянию. Закон допускал наказание кого угодно. Если с применением закона возникали трудности, то Особое совещание при товарище министра внутренних дел без объявления мотивов и вызова обвиняемого отправляла его в административную ссылку сроком до пяти лет с возможным продлением срока сколько угодно раз. Огромная европейская держава зависела от воли одного человека. Все, кроме него, были фактически его крепостными. Разве верноподданные наших царей, кто бы они ни были, не крепостные? Ничего подобного в Европе уже давным-давно не происходило. Великая французская революция многими действиями заслуживает порицания, но она дала миру новый тип государственного устройства, новый мировой порядок. Самодержавие российское не вняло. Оно оказалось неспособным ни устранить недовольство, ни подавить его. Оно упорно поддерживало в себе “непоколебимую строгость к злоумышленникам” (М. Т. Лорис-Меликов).
Чрезмерная суровость законов толкает недовольных в подполье, вынуждает к образованию конспиративных заговорщических сообществ. Правительство не дало молодым людям выбора. Невозможность сосуществования с существующим государственным строем побуждает к его ниспровержению. Власть содействовала появлению непримиримо враждебных ей сил. Молодые люди есть будущее России, трон натравил на себя будущее своей державы. В жестокую борьбу вступили даже не за свободу, а против действующей власти. В революционерах не успело созреть стремление к политической свободе, потребность в свободе, любовь к ней. Может, оттого мы стремимся все разрушить, потому что оно нам так ненавистно? Может, оттого у нас так получилось с нашими революциями? Мы боролись не за свободу, а против старого строя, против усталого озлобленного самодержавия. Сокрушив его, мы поверили новому порядку.
Так неумело вела себя власть. Даже просвещенный монарх, каким был Александр II, не счел нужным объяснять действия правительства. Слишком глубоко в нем сидело помазаничество божие. Он мог распорядиться предуведомить подданных о действиях и планах властей, объяснить медлительность реформ, трудности и ожидаемые результаты. Было кому писать внятные тексты. Люди нуждаются в праве на получение разъяснений, они могут успокоить их, сделать из недовольных союзников, соратников. В 1857 году, когда в России было вполне спокойно, Александр II мог распорядиться сообщать о процессе подготовки реформ, опубликовать постыдную “Исповедь” и плаксивые холопские письма к нему М. А. Бакунина16, что повлияло бы на число желавших бунтовать. Многое мог предпринять монарх, но счел ниже своего достоинства объясняться с подданными. А надо только по-честному, тогда поверят.
От императора Николая I его сыну не перешло ни одного противоправительственного сообщества. После восстания декабристов перепуганный Николай I карал даже за то, что не заслуживало порицания. Подавлялась любая критика, запрещались любые либеральные теории, занятия в университетах философией император повелел прекратить “навсегда”. Первая слегка законспирированная группа — кружок П. Г. Зайочневского (1842–1896) — П. Э. Аргиропуло (1839–1862) — возникла в Москве в 1859 году. Летом 1861 года членов кружка арестовали, но вдруг весной 1862 года на московском почтамте полиция случайно обнаружила пакет с прокламацией “Молодая Россия”, подписанной никогда не существовавшим Центральным революционным комитетом. Ее авторство приписывают Зайочневскому. “Молодая Россия” — предтеча нескончаемого потока листовок, наводнивших Россию в конце XIX — начале ХХ века. Авторы грядущих сочинений, переписывая и перефразируя ее текст, неизменным оставляли суть: действительность невыносима, требуются перемены с неизбежным обильным кровопролитием, вслед за коим обязательно восторжествует справедливость. Приведем из нее извлечение:
“В современном общественном строе, в котором все ложно, все нелепо от религии, заставляющей верить в мечту горячего воображения — бога и до семьи, ячейки общества, ни одно из оснований которой не выдержит даже поверхностной критики, от узаконения торговли, этого организованного воровства, и до признания за разумное положение работника, постоянно истощенного работою, от которой получает выгоды не он, а капиталист; женщины, лишенной всех политических прав и поставленной наравне с животными.
Выход из этого гнетущего, страшного положения, губящего современного человека и на борьбу с которым тратятся его лучшие силы, один — революция, кровавая и неумолимая, — революция, которая должна изменить радикально все, все без исключения основы современного общества и погубить сторонников нынешнего порядка.
Мы не страшимся ее, хотя и знаем, что прольется река крови, что погибнут, может быть, и невинные жертвы; мы предвидим все это и все-таки приветствуем ее наступление, мы готовы жертвовать лично своими головами, только пришла бы поскорее она, давно желанная!”17
Прочитав кровавую прокламацию, нетерпеливый Н. Г. Чернышевский отправил своего агента в Москву разыскать мифический комитет18. Не обнаружив его, он продолжил словесные нападки на правительство, занятое проведением крестьянской реформы. Освобождение крестьян не обрадовало Чернышевского, а Некрасова вовсе огорчило: они лишились темы. Полистайте некрасовский “Современник”, начиная с мартовского номера за 1861 год.
В марте 1869 года в Женеве появился участник петербургских студенческих волнений С. Г. Нечаев (1847–1882), ложью и лестью сумевший завоевать доверие Бакунина и Огарева. Втроем они организовали пропагандистскую компанию: сочиняли прокламации, готовую продукцию Нечаев отправлял обычной почтой в Россию. Разумеется, иностранную корреспонденцию на петербургском почтамте перлюстрировали, вскоре начались аресты адресатов. Делал он это осознанно: убирал соперников; доказывал Бакунину и Огареву, что в России неспокойно (раз сажают); пополнял революционные сообщества молодыми людьми, несправедливо обиженными властями. Осенью 1869 года, имея мандат несуществующего революционного комитета, подписанный Бакуниным, Нечаев возвратился в Россию и организовал в Москве кружок “Народная расправа”. По его инициативе членами кружка 21 ноября 1869 года был убит их товарищ И. И. Иванов (историческая фабула романа Ф. М. Достоевского “Бесы”). Нечаеву удалось бежать в Швейцарию. В августе 1872 года его арестовали, передали российским властям, судили, смерть в одиночной камере Секретного дома Алексеевского равелина Петропавловской крепости19.
А. И. Герцен, встревоженный сближением Бакунина с Нечаевым и их влиянием на Огарева, в июле 1869 года написал (не завершил) четыре письма “К старому товарищу”, обращенные к Бакунину, — фактически политическое завещание. Увы, этот замечательный документ не столь широко известен, как он этого заслуживает. Вскоре после кончины автора письма опубликовал его сын. А. А. Герцену пришлось выдержать отвратительные угрозы Нечаева и Бакунина, не желавших этой публикации. Приведем извлечение из четвертого письма:
“Я не верю в серьезность людей, предпочитающих ломку и грубую силу развитию и сделкам. Проповедь нужна людям, проповедь неустанная, еже мутная, проповедь, равно обращенная к работнику и к хозяину, к земледельцу и мещанину. Апостолы нам нужны прежде авангардных офицеров, прежде саперов разрушенья,— апостолы, проповедующие не только своим, но и противникам.
Проповедь к врагу — великое дело любви: они не виноваты, что живут вне современного потока, какими-то просроченными векселями прежней нравственности. Я их жалею, как больных, как поврежденных, стоящих на краю пропасти с грузом богатств, который их стянет в нее, — им надобно раскрыть глаза, а не вырывать их, чтобы они спаслись, если хотят”20.
В начале 1860-х годов в России не пропускали ни одного номера герценовского “Колокола”, ловили каждое слово. К Герцену прислушивались правые и левые, консерваторы и либералы. “Колокол” читали в студенческих коммунах и Зимнем дворце. Тогда еще русское общество находилось в процессе реформ, разочарование наступило позже. В конце 1860-х годов Герцен услышан не был. Он умер в Париже, ни Огарев, ни Бакунин на похороны друга не приехали, не приехали они и в Ниццу на перезахоронение.
После полного провала “хождения в народ”, сопровождавшегося циничными обманами и даже гнуснейшей провокацией21, народники, разочаровавшиеся в мирной пропаганде социалистических идей, приступили к пропаганде терроризма.
Терроризм (фр. terrorisme от лат. terror — страх, ужас) — неправовая форма устрашающего и деморализующего воздействия на представителей власти. Используется революционерами для дискредитации и побуждения населения к противоправительственным выступлениям.
Террор (фр. terror) — неправовая форма устрашающего воздействия путем запугивания или насилия над противниками государственного устройства. Используется властями для подавления инакомыслия и защиты существующего государственного строя.
В вольной русской печати, почти не проникавшей в Россию, народоволец Н. А. Морозов утверждал: “Политическое убийство — это осуществление революции в настоящем”22. А. И. Желябов, сетуя на непростительно медленное движение истории, предлагал “подталкивать” ее террористическими актами23. Но и в открытой печати второй половины XIX века нередко появлялись статьи с подобными призывами. В Петербурге и Москве взросли плеяды талантливых публицистов, проповедовавших радикальные взгляды. На основе их статей в кружках и сообществах формировалась новая идеология. Публицисты сделались политическими вождями молодого поколения, вдохновителями революционного подполья. Сами “властители дум” сидели в уютных кабинетах и даже за ломберными столиками и ни на какие баррикады идти не собирались.
Представитель нового поколения “властителей дум”, ученик Н. Г. Чернышевского Н. К. Михайловский (1842–1904), ни от кого не скрываясь, неистово воспевал терроризм, называя его “карательной справедливостью”, предупреждая лишь, что кара не должна перейти в “чересчур” и вызвать “приступ мести”24. Взгляды Михайловского интерпретировались в листовках и брошюрах революционных партий. Не один Михайловский занимался подстрекательством. Что думал талантливый, популярный поэт Н. А. Некрасов, когда писал: “Иди и гибни безупречно, / Умрешь недаром — дело прочно, / Когда под ним струится кровь…”? Эти претенденты на “властителей дум” не желали знать, что, “кроме политических прав, существуют политические обязанности” (М. Н. Катков). Они не поняли простой и глубокой мысли Ф. М. Достоевского: “Наши Белинские и Грановские не поверили бы, если б им сказали, что они прямые отцы Нечаева”25. На сочинениях В. Г. Белинского и Т. Н. Грановского взросли Н. Г. Чернышевский и Н. К. Михайловский. Михайловский и другие проповедники потрясений не предполагали, что случится с их учениками, пережившими 1917 год. Талантливые воспитанники безжалостно расправились с воспитателями.
Россия увязла в битве идеологий, названной Н. Н. Страховым “воздушной революцией”. Победили циничные радикалы. Ни Ф. М. Достоевский, ни Н. С. Лесков не смогли противостоять потоку подмены понятий Добра и Зла, циничному разврату умов. Их не слышали, не желали слышать и не могли. Предубеждения толпы настраивали ее на голоса своих кумиров, своих пророков, ее головы не воспринимали чужих маршей, чужих гимнов, чужих заклинаний. Чернышевский и Михайловский любили Россию не меньше Достоевского и Лескова, но Россия у каждого была своя, и любили ее по-разному.
Вскоре после октябрьского переворота большевики, решив, что пора заполнить головы своих подданных нужными для них идеями, приступили к публикации литературы, посвященной российскому освободительному движению. Они желали заслонить от народа прежнее изложение нашей истории. Увидели свет старательно составленные хрестоматии из сочинений революционеров 1860-х годов, репринтные воспроизведения продукции “Фонда вольной русской прессы”, многотомные избранные сочинения теоретиков неизбежности социальных потрясений. Некоторых текстов новая власть стыдилась, отдельные письма М. А. Бакунина, звероподобные сочинения С. Г. Нечаева в Советской России не публиковались никогда. Не удостоилась чести переиздания периодика “лондонских агитаторов” А. И. Герцена и Н. П. Огарева “Колокол”, “Полярная звезда” и “Голоса из России”. Они вышли лишь после Отечественной войны и не преследовали пропагандистских целей.
Приведем три образчика сочинений наших идеологов. В октябре 1842 года М. А. Бакунин писал: “Дайте же нам довериться вечному духу, который только потому разрушает и уничтожает, что он есть неисчерпаемый и вечно созидательный источник всякой жизни. Страсть к разрушению есть вместе с тем и творческая страсть!”26 Может, его и ему подобных влечет генетический зов, требующий разрушать и подсказывающий объяснение этому безумию?..
Бланкист П. Н. Ткачев (1844–1866) описал, как ему виделась жизнь крестьянина после социальной революции: “И зажил бы мужик припеваючи, зажил бы жизнью развеселою. Не медными грошами, а червонцами золотыми мошна бы его была полна. Скотины всяческой да птицы домашней у него и счету не было бы. За столом у него мяса всякие, да пироги именинные, да вина сладкие от зари до зари не снимались бы. И ел бы он и пил бы он, сколько в брюхо влезет, а работал бы, сколько сам захочет. И никто бы ни в чем бы неволить его не смел: хошь ешь, хошь на печи лежи. Распрекрасное житье”27.
Может показаться, что это памфлет противника социальной революции, сатира, что угодно. Поверьте, перед вами текст признанного теоретика, одного из популярных вождей русского народничества. В. И. Ленин называл его своим учителем. Ткачевский текст написан всерьез, подобного встречается немало. Последние три года жизни Ткачев провел в парижском приюте Святой Анны для душевнобольных. Его ученики и последователи об этом вспоминать не любят.
Диких, невежественных сочинений, вызывающих содрогание, очень много. Одним из первых, наиболее колоритных их творцом был С. Г. Нечаев28. В первый приезд в Женеву он сочинил и выпустил брошюру “Народная расправа” № 1. Автор хотел, чтобы ее воспринимали как журнал. Кружок, организованный Нечаевым, еще не возник, а брошюра с таким названием уже появилась в России, возвещая о его существовании. Приведем отрывок из статьи “Взгляд на прежнее и нынешнее положение дела”:
“Мы имеем только один отрицательный неизменный план беспощадного разрушения.
Мы прямо отказываемся от выработки будущих жизненных условий как не совместной с нашей деятельностью и потому считаем бесплодной всякую исключительно теоретическую работу ума.
Мы считаем дело разрушения настолько серьезной и трудной задачей, что отдадим ему все наши силы и не хотим обманывать себя мечтой о том, что хватит сил и умения на созидание.
А потому мы берем на себя исключительно разрушение существующего общественного строя; созидать не наше дело, а других, за нами следующих”29. И так далее…
После убийства И. И. Иванова Нечаев добрался до Женевы и, нарушив обещание не думать о “будущих жизненных условиях”, написал в брошюре “Народная расправа” № 2 статью “Главные основы будущего общественного строя”. Приведем из нее два отрывка:
“В основе всего лежит Труд, и так как истинное счастье и благо каждого зависит от блага и счастья всех, довольство каждого от довольства всех, так как общее благо возможно только там, где каждый, посвящая труду все свои силы, отдает произведения своего труда в общую сокровищницу, из которой взамен получает все, чем обуславливается его благосостояние, то все силы и произведения этих сил по справедливости должны считаться общественным достоянием и, следовательно, в основу будущего строя ложится общность имущества…
В течение известного числа дней, назначенных для переворота, и неизбежно последующей за ним сумятицы каждый индивидуум должен примкнуть к той или иной рабочей артели по собственному выбору, руководствуясь соображением со своими силами и способностями. Все оставшиеся отдельно и не примкнувшие к рабочим группам без уважительных причин, не имеют права доступа ни в общественные столовые, ни в общественные спальни ни в какие-либо другие здания, предназначенные для удовлетворения разных потребностей работников-братьев или заключающие в себе продукты и материалы, запасы и орудия, предназначенные для всех членов установившегося рабочего общества; одним словом, не примкнувшая без уважительных причин в артели личность остается без средств к существованию.
Для нее закрыты будут все дороги, все средства сообщения, остается только один выход, или к труду, или к смерти”30.
Автор видел свое место на раздаче продуктов коллективного труда, там власть. Написана утопия — самая страшная и мерзкая из всех придуманных когда-либо. Если учителя наших вождей вынашивали такие замыслы, то надобно ли удивляться тому, какое государство оказалось построенным? Все это сегодня читать по доброй воле невозможно. Какой же дурман вселился в головы и души людей, если одни это писали, другие издавали и предлагали третьим заниматься их изучением, и третьи всерьез изучали это.
Победа радикалов в “воздушной революции” имеет вполне плотские воплощения. 21 января 1878 года не состоявшая ни в каких революционных кружках В. И. Засулич (1849–1919) стреляла в столичного градоначальника Ф. Ф. Трепова (1812–1889), распорядившегося высечь землевольца А. С. Емельянова. Веру Ивановну арестовали 1 мая 1871 года, двадцать два месяца держали в тюрьме, отправили скитаться по ссылкам. Не совершив никакого противоправного поступка, она, противник терроризма, настрадавшись от произвола властей, решила отомстить Трепову за себя и за униженного товарища. Самосуд, учиненный Засулич, вызвал взрыв общественного возмущения безобразным поступком Трепова, его осуждали все. Ф. М. Достоевский, присутствовавший на процессе, в перерыве судебного заседания перед оглашением вердикта присяжных заседателей сказал одному из знакомых: “Судить нельзя, наказание неуместно, излишне; но как бы ей сказать: └Иди, но не поступай так другой раз“”31.
Обывательски, житейски трудно осуждать В. И. Засулич, но у оправдательного приговора есть правовая сторона и отношение к терроризму. Решение Петербургского окружного суда, вынесенное 31 марта 1878 года, было встречено с восторгом. Голоса, осуждавшие оправдательный приговор, заглушило ликование толпы. Собравшиеся на Шпалерной и Литейном отбили Засулич от охраны, и она скрылась, избежав административной ссылки. Председательствующий на суде А. Ф. Кони на вопрос одного из знакомых: “Что делать, чтобы засуличей больше не было?”, ответил: “Не сечь”32. Процесс показал беспомощность власти перед собственным произволом и произволом ее врагов, ее нежелание и неумение перейти к диалогу.
4 августа 1878 года землеволец С. М. Кравчинский под впечатлением от поступка Засулич среди бела дня в центре столицы хладнокровно зарезал шефа жандармов, главноуправляющего Третьим отделением Собственной его императорского величества канцелярии генерал-адъютанта Н. В. Мезинцева и благополучно бежал из России. Ни Трепов, ни Мезинцев ничем не выделялись из ряда высших царских администраторов. Эти два покушения, словно детонатор, взорвали общественное сознание, в умах произошли стремительные перемены. Случились события, катализировавшие процесс массового перехода к радикализму, молодыми людьми овладел “революционный зуд” (С. М. Кравчинский). У героев-террористов появились подражатели и воздыхательницы. В эмиграции В. И. Засулич изучала Вольтера и написала о нем книгу, С. М. Кравчинский (псевдоним Степняк) занялся писательством и подружился с П. Л. Лавровым, одним из немногих вождей российского освободительного движения, заслужившим глубочайшего уважения. Русское общество, радикальная его часть, сделалась готовой оправдать любой террористический акт, любое противоправительственное выступление. Этот болезненный жар терзал его до 1917 года. В 1911 году А. А. Блок писал:
“Сам я не террорист уже по тому одному, что └литератор“. Как человек, я содрогаюсь при известии об убийстве любого из вреднейших государственных животных, будь то Плеве, Трепов или Игнатьев. И, однако, так сильно озлобление (коллективное) и так чудовищно неравенство положений — я действительно не осужу террора сейчас. Ведь именно └литератор“ есть человек той породы, которой суждено всегда от рожденья до смерти волноваться, ярко отпечатлевать в своей душе и в своих книгах все острые углы и бросаемые ими тени”33.
Несколько раньше Блока и не о политическом убийстве сановника А. М. Горький писал бывшей жене Е. П. Пешковой о расстреле 9 января 1905 года мирного шествия рабочих:
“Итак — началась русская революция, мой друг, с чем тебя искренно и серьезно поздравляю. Убитые — да не смущает — история перекрашивается в новый цвет только кровью. Завтра ждем событий более ярких и героизма борцов, хотя, конечно, голыми руками — немного сделаешь”34. Уж очень лихо пролетарский писатель распоряжался чужой кровью. Никто из “властителей дум” на баррикады идти не собирался и из вождей партий тоже.
В годы активного народничества и “Народной воли” полиция зарегистрировала четырнадцать политических убийств35. Здесь не учтены жертвы взрыва в Зимнем дворце, учиненного С. Н. Халтуриным 5 февраля 1880 года. От его руки погибли одиннадцать и ранены пятьдесят шесть нижних чинов Финляндского полка36, несшего в тот страшный день дежурство в царской резиденции. Их тела покоятся в братской могиле на Смоленском кладбище. За 1902–1911 годы (время действия Боевой организации социалистов-революционеров) политический сыск приписывает эсерам 222 террористических акта37. И здесь не учтены жертвы взрыва, прогремевшего 12 августа 1906 года на казенной даче министра внутренних дел П. А. Столыпина. Тогда были убиты тридцать два человека и около тридцати ранено38. При покушении 15 июля 1904 года на министра внутренних дел В. К. Плеве той же бомбой был убит его кучер. Эти и другие случайные жертвы террористами в расчет не брались.
К террористам-народовольцам власть не знала, как подступиться. Полиция не была готова к борьбе с революционерами вообще. Когда же на политические подмостки вышли эсеры, они столкнулись с врагом, приобретшим достаточный опыт. В. Г. Короленко передает содержание любопытного разговора с крупным чином Департамента полиции:
“Когда революционеры шли в народ без оружия с одной только проповедью и пламенной верой, мы их не понимали, но как-то безотчетно боялись. Но когда они взяли в руки револьвер, наш страх прошел. Стреляем мы лучше, да и пороха у нас больше”39.
Каждый террористический акт вызывал репрессивные действия правительства, каждая репрессия побуждала лихих конспираторов к террористическим актам. А наши “властители дум” подзуживали разгоряченных радикалов к решительным действиям. Разорвать сложившийся порочный круг могла только власть, но ничего для этого не делала и не знала, что надо делать. Когда правительство дурно управляет державой, теряется вера в возможность ненасильственных преобразований существующего политического строя. Тогда-то и появляется желание вместо самодержавия образовать самоуправление, а это можно осуществить лишь при крушении старого порядка. Вождь и теоретик революционной организации “Народная воля”, член ее Исполнительного комитета Л. А. Тихомиров (1850–1922), вымоливший у Александра III прощение, служа в газете “Московские ведомости”, дал анализ теориям, завладевшим умами молодых радикалов:
“Во весь период 1856–1881 годов господствующим умственным направлением был либерализм. Он издавна принес к нам веру в революцию как некоторый закон развития народов. Эти остатки наивных исторических концепций Европы XVIII века особенно прививаются у нас в сороковых годах; в шестидесятых годах вера в революцию, как неизбежное, доходит до фанатизма. Внизу, в среде наиболее горячих голов, она порождает решимость начинать. Силы так называемых террористов 70-х годов были ничтожны, но, слепо веря в мистическую неизбежность революции, они решились употребить все усилия на то, чтобы, рискуя и жертвуя всем, вызвать общее движение. Еще во время нечаевского процесса прочитана была любопытная записка, в которой излагалось, что революция есть огромная потенциальная сила, которую можно вызвать приложением даже небольшой активной силы, подобно тому, как зажженная спичка, брошенная в пороховой погреб, может взорвать крепость”40.
Так и не иначе! Одни трепетали в восторге от неизбежного приближения революционного переворота, другие цепенели от ужаса и мечтали “приобрести спокойствие ценой рабства” (А. Токвиль). Пьянящий призыв — революция! — предполагал крушение дряхлого абсолютизма и возникновение Рая — самого справедливого общества, основанного на свободе, равенстве и братстве. Все революционеры утверждали, что для этого требуется разрушить все созданное поверженным врагом и истребить самого врага. Необузданный бунтарь М. А. Бакунин, вполне образованный человек, провозглашал необходимость убийства всех приверженцев старого порядка, оставив лишь “несколько чиновников для справок”, затем уничтожить и их41. Недоучки Н. А. Ишутин, С. Г. Нечаев и другие полагали, что не нуждаются ни в каких советчиках и ни в чьих справках. Они утверждали, что надобно истребить всех и сразу.
Одновременно с благородным и бескорыстным самоотвержением от земных благ ради высоких идеалов в революционной среде сосуществовали предательство и произвол, страсть главенствовать и повелевать, шантаж и мистификация. Конспиративные революционные сообщества — с начала 1870-х годов других и быть не могло — губительны замкнутостью. Общечеловеческая мораль, проповедуемая христианством, вытесняется в них моралью корпоративной, вырабатываемой в процессе потаенной борьбы с врагом, и зависит от состава сообщества и моральных качеств врага. Корпоративная мораль народников отличается от корпоративной морали эсеров и др. Назовем главнейшие ее положения, свойственные любому конспиративному сообществу: вседозволенность в политической борьбе — для торжества революции все средства хороши (цель оправдывает средства); чем хуже державе и народу, тем лучше42.
Нет таких целей, которыми можно было бы оправдать средства. Цели должны соответствовать средства для ее достижения, иначе они приведут к другой, непоставленной цели. Средства могут обезобразить цель до неузнаваемости. Великое искусство политика — правильно выбрать цель и соответствующие ей средства. Цель и средства одинаково важны. Весной 1869 года Бакунин, живя в Женеве, сочинил прокламацию “Постановка революционного вопроса”. Приведем одно из рассуждений автора:
“Разбой — одна из почтеннейших форм русской народной жизни. Она была со времен основания Московского государства отчаянным протестом народа против гнусного общественного порядка, не измененного, но усовершенствованного по западным образцам, и укрепленного еще более реформами Петра и освобождениями Александра (Александра II. — Ф. Л.). Разбойник — это герой-защитник и всего общественного гражданского строя, борец на жизнь и на смерть против всей чиновно-дворянской и казенно-поповской цивилизации”43. Далее предлагается привлечь “разбойный мир” к участию в социальной революции. От разбойников страдал простой народ, Бояре, дворяне, администраторы делались жертвами разбоя чрезвычайно редко. Наверное, великий бунтарь начитался легенд о робингудах. Разбойник учинит не революцию, а разбой, ничего другого делать он не пожелает и не сумеет. Так что Федька-каторжный в “Бесах” появляется вовсе не случайно, автор его не выдумал. У нашего великого теоретика и практика он участвовал не в одном восстании, обнаруживаются тайные и явные последователи среди народовольцев, эсеров, большевиков. Приведем здесь поучительный казус. Зимой 1869 года нечаевцы решили обойти московские кабаки с целью вербовки лихих людей в “Народную расправу”. После второго посещения злачного заведения им пришлось срочно уносить ноги: вербуемые попытались их ограбить.
Революция происходит, когда в государстве хуже, но не лучше. Кому нужна революция, если народ благоденствует?.. Народовольцы спешили убить царя-освободителя, великого реформатора, опасаясь, что он даст России конституцию. Если конституция получена из рук императора, то при чем народовольцы, так старавшиеся осчастливить народ? Ничего другого их вожди делать не умели и не хотели. Что будет с ними при пожалованной конституции? Полное забвение в эмиграции или мелкая чиновничья должность, да не в столице и после уничижительного покаянного письма монарху. В. И. Ленин подгонял верхушку партии совершить переворот так, чтобы выборы в Учредительное собрание проходили под контролем победивших большевиков. Удалось, но вероломно захватившие власть не получили большинства депутатских мест. Пришлось звать анархиста Железняка (А. Г. Железнякова).
Основные положения корпоративной морали революционеров присущи законспирированным подразделениям политического сыска. В появлении среди революционеров принципа вседозволенности в политической борьбе вклад полиции и жандармерии огромен. Пренебрежение законом исходит от них, полицией распространена не поощрявшаяся законом провокация, способная развратить и разрушить любую организацию, любой коллектив44.
Политический сыск — 1) комплекс полицейских учреждений, занимающийся предотвращением и раскрытием государственных преступлений; 2) совокупность действий, направленных на выявление и задержание лиц, чьи замыслы, поступки или образ мыслей, согласно действовавшему законодательству, представляет опасность для существующего государственного строя.
Провокация (лат. provocation — вызов) — подстрекание к действию, направленному на достижение цели подстрекателя вопреки интересам подстрекаемого. Инструкция генерального прокурора США дает иное определение провокации: склонения лица к совершению противозаконного действия, которое при иных обстоятельствах оно не было склонно совершить.
Политическая полицейская провокация — тайная операция, заключающаяся в том, что секретный сотрудник, находящийся в рядах конспиративного сообщества, информирует полицейское начальство о деятельности и намерениях сообщества, разрабатывает с начальством планы желательных операций и в соответствии с этими планами подстрекает членов сообщества к противоправительственным выступлениям.
Секретный сотрудник — полицейский агент, находящийся внутри обследуемого конспиративного сообщества, внедренный или завербованный из числа его членов. Но для того, чтобы знать намерения сообщества и иметь возможность заниматься подстрекательством, секретный сотрудник должен быть активным членом противоправительственного сообщества, находиться в его руководстве или близко к нему, то есть секретный сотрудник одновременно агент полиции и революционер. Таким был Е. Ф. Азеф, руководитель Боевой организации эсеров, отчасти таким же был Р. В. Малиновский — член ЦК РСДРП, депутат IV Государственной думы. В середине XIX века во Франции провокация была запрещена законом. При раскрытии преступления провокатор приговаривался к более суровому наказанию, чем подстрекаемые.
Первой в России серьезной полицейской политической провокацией можно считать дело петрашевцев. В кружок молодых людей, открыто собиравшихся для обсуждения утопического учения Ш. Фурье, подослали полицейского агента. Подстрекая членов кружка к противоправительственным действиям, он в угоду полицейскому начальству сочинял лживые доносы, ставшие основой неубедительного обвинительного заключения45. Даже следователи заявляли, что выдается желаемое за действительное, но суд вынес весьма суровый приговор. Одно из главных правил любого секретного агента — преувеличение значения обследуемого им противоправительственного сообщества. Это необходимо ему для поднятия веса и денежных вознаграждений. По тем же причинам этого желает полицейское начальство и молча или не молча требует от агента нужных ему субъективных сведений. Правило это вредоносно — страшен не подосланный агент, а его ложь.
Шел процесс взаимного обучения. Противоборствующие стороны охотно перенимали опыт друг у друга. О последствиях не думал никто. И второй принцип: чем хуже, тем лучше. Если не чем хуже, то кому нужна полиция? Ни внеочередных чинов и орденов, ни денежных поощрений, ни дополнительных штатов и ассигнований не выклянчить. Благодаря выстрелу Д. В. Каракозова в Александра II 4 апреля 1866 года бюджет Третьего отделения император увеличил в три раза46. Ранение Трепова и убийство Мезинцева привели к получению полицией в 1880 году в сравнении с 1878 годом средств более чем в два раза47.
Когда в революционном движении наступало затишье, полиция умело имитировала его активность. Особенно в конце XIX — начале ХХ века политический сыск “на средства, известные его императорскому величеству употребление”48 — так именовались секретные сметы на расходы по содержанию и деятельности агентуры, устраивал революционные кружки, типографии, динамитные мастерские и не сводил с них глаз. Политическая полиция давным-давно поняла выгоду создания такого рода “революционных” предприятий и их “раскрытия”. Не надо опасаться вооруженного сопротивления, можно произвести раскрытие в нужное время под какое-нибудь важное событие.
Вершиной вседозволенности политической полиции явилось устройство типографии в подвале здания Петербургского губернского жандармского управления. Жандармские офицеры сочиняли и печали в ней на конфискованном у эсеров типографском станке прокламации от имени прогрессивных и черносотенных партий и сообществ49. Когда дело раскрылось, разумеется, никого даже не пожурили. До сих пор не всегда удается установить, где кончается полиция и начинается революция (Р. Ш. Ганелин). История предательства и разоблачения Азефа запутала все50.
До 1878 года среди революционеров предателей почти не было. Полиции удалось завербовать лишь несколько человек51. Они известны поименно. Проникнуть в конспиративную среду полицейский агент не мог: выдавала разница в интеллекте. Без секретных сотрудников политическому сыску приходилось туго. Предотвратить преступление — именно это от него требовалось — надежнее всего с помощью секретного агента. Позже, с возникновением массового революционного движения, число перебежчиков стремительно выросло. К февралю 1917 года политическая полиция располагала тридцатью-сорока тысячами секретных сотрудников и осведомителей52, что соизмеримо с числом членов РСДРП того времени. Имея столько агентов, политический сыск со своими обязанностями не справлялся: собственные интересы стояли на первом месте; умные, талантливые не уживались в сложившейся в политическом сыске обстановке — они или уходили, или их изгоняли53. Известна масса случаев поразительно бездарной работы секретной полиции, развращенной корпоративной моралью54. Быть может, один из самых главных просчетов руководителей Министерства внутренних дел и Департамента полиции заключается в том, что они за громкими террористическими актами эсеров не заметили менее эффектной деятельности РСДРП, а она в тени эсеров набирала силу.
Вожди революционных сообществ, каждый готовя свою революцию, люто враждовал с конкурентами из других противоправительственных сообществ. Чем ближе по исповедуемым взглядам они находились, тем яростнее сражались между собой. Главными врагами делались соперники и лишь потом самодержавие. Все действия циничных вождей свидетельствуют о банальной борьбе за личную власть. Никаких объединений и быть не могло, объединение влечет за собой отказ одного или нескольких вождей от вожделенного места главенствовать. На это не соглашался никто. Когда же одна из заговорщических партий захватила в России власть, ее вожди тотчас позаботились об истреблении прежних соперников, а заодно и возможных конкурентов из соратников. Непомерную жажду главенствовать демонстрировали почти все вожди. Недоучившийся гимназист Н. А. Ишутин убеждал соратников поторопиться с реорганизацией их кружка, иначе опередят другие и возглавят революцию, сделав ее своей, главное, чтобы никто не опередил. Так же вели себя Нечаев, эсеры, большевики. Нечаев, находясь в столице Франции во время Парижской коммуны, на баррикадах замечен не был. Зачем? Это не его революция. Рядовой революционер М. П. Сажин устремился из Цюриха в Париж, чтобы принять участие в сражениях за чужую свободу.
Вожди всех революционных партий заявляли, что действуют от имени народа в его интересах. Одни называли народом крестьян, другие — рабочих. Но крестьяне, рабочие, купцы, священнослужители, дворяне, люди всех сословий и национальностей и есть народ. Каждое сословие несет свою нагрузку, выполняет свойственные ему функции. Объявлять часть народа порочной преступно. Вожди революционных партий действовали даже не во благо той выделенной ими части населения, названной народом, они сражались за интересы своих партий, точнее — ≤в интересах их верхушек, еще точнее — за личную неограниченную свободу (власть). Увлекая за собой доверчивых, они шли не оглядываясь, ничего не замечая вокруг, отвергая все, что не соответствует их теоретическим представлениям. Главные цели в борьбе отступали, о них забывали. Никто из них не задумывался, нужна ли народу их революция? Готов ли он к ней? Никто из них не понимал, что полицейский, купец, помещик и поп куда лучше знают народ и его желания, чем они, его защитники. А желания простого народа были чрезвычайно незатейливы: справедливый царь, справедливый помещик и справедливый закон. Народу всегда и во всем требуется справедливость, именно за нее он и борется.
За всю историю освободительного движения в России появилось лишь одно сообщество, состоявшее из рабочих, — Собрание русских фабрично-заводских рабочих в Петербурге. Его в 1903 году организовал священник Г. А. Гапон под покровительством начальника Особого отдела Департамента полиции С. В. Зубатова. За две недели до начала работы собрания Зубатова выслали из столицы. Весной 1904 года собранием начал руководить “Тайный комитет”, состоявший из рабочих. Ни полиция, ни Гапон на них никакого влияния не имели. “Тайный комитет” считал членов революционных и оппозиционных партий чужаками, не знавшими нужд рабочих, и к делам собрания не подпускал.
Вожди революционных партий, циничные интерпретаторы чужих философских учений, придавая теоретическим моделям практические очертания, проповедуя со своего голоса, навязывали товарищам по партии непроверенные, сомнительно аргументированные идеи, превращенные ими в программы действий. Никто из философов, даже самых гениальных и бесконечно самоуверенных, не в силах гарантировать успешную реализацию предложенного государственного устройства. Никто не вправе экспериментировать на народах. Степень риска экспериментатора должна быть строго аргументированной и лежать в разумных границах. Эксперимент над людьми — эксперимент особого рода.
Можно не считаться с законами существования общества, можно их не знать или не признавать, но от этого они не перестанут действовать. Они не нуждаются ни в одобрении кого-либо, ни в голосовании, ни в аплодисментах, их невозможно отменить или изменить. Поступки политиков пойдут на пользу или во вред — зависит от того, как они учитывают в своих действиях эти законы. В точных науках человечество добилось выдающихся результатов, потому что исследователи сначала изучают природу явления, анализируют результаты, формулируют закономерности, проверяют их справедливость, отыскивают области и границы применения. После этого инженеры приступают к воплощению систем, в основе которых обнаруженные учеными закономерности; “теория паров предшествовала железным дорогам”55.
Поклонники утопических теорий, противоречащих природе разумных существ, встречаются и сегодня. Теории эти гуманны, заманчивы и восхитительно красивы. Известны попытки образования различных коммун, кончавшиеся разного рода неудачами. Утопия не может быть реализована, на то она и утопия. Наши вожди, стремившиеся воплотить утопическую идею в реальность, оказались обреченными переделывать живых людей в идеализированных персонажей утопий. Мы видели, к чему это привело. Мы не знаем, верили ли они в пропагандируемые ими же идеи, возможно, на заре своей политической карьеры верили.
Действия российских революционеров направлялись на разрушение государственного устройства, сформированного трудами предшествовавших поколений. Они ненавидели этот строй, главным образом, потому что не находили в нем для себя места. Места были для всех, но они не удовлетворяли их непомерно честолюбивых претензий. Могли ли претендовать на серьезную карьеру недоучка С. Г. Нечаев, провинциальные помощник присяжного поверенного В. И. Ульянов и правовед Робеспьер? Они превосходно понимали, что только собственная революция вознесет их на вершину, даст все и сразу.
Что влекло будущих вождей в революцию? Жажда главенствовать, неукротимая, ненасытная жажда повелевать. Одни устремляются властвовать для реализации своих идей, уверенные, что способны спасти и осчастливить часть человечества, назначенную ими достойной, другие полагают, что лучше них управлять людьми никто не способен, третьи желают упиваться властью в окружении льстецов и угодников, четвертых привлекают привилегии, роскошь и личное обогащение, пятым не дает покоя непомерное честолюбие, шестых влечет природный дар политика. Эти разновидности властолюбцев встречаются и в комбинациях. Их представители не все и не во всем высокоморальны, они не несут ответственности за свои сомнительные действия, меняют убеждения. Многие политики их просто не имеют, убеждения они подменяют интересами, нередко личными (у политика нет убеждений, у него есть интересы). Известна еще одна группа жаждущих главенствовать, ослепленных этой жаждой, — аскеты-фанатики, они лично честны и не ищут для себя благ, все человеческое выхолощено в них необузданной жаждой повелевать. Их радости, страсти, страдания, наслаждения зависят лишь от утоления этой жажды. Они творцы нигилизма, отрицающего объективные общепринятые ценности, различия между добром и злом; сторонники прагматизма — что полезно ему, то не должно вызывать сомнения; их невозможно переубедить, они уверены, что все в их понимании целесообразное морально, они оправдывают любой произвол и вседозволенность. Эти властолюбцы — самые страшные. Такими были Нечаев, Ленин, Робеспьер.
Рядовые революционеры в большинстве были высоконравственными романтиками, убежденными сторонниками простых, понятных идей, проповедуемых вождями призывов. Они слепо следовали за поводырями, не задумываясь, куда их ведут и какие ожидают последствия. Они позволили использовать себя, не осознавая, что их руками властолюбцы творят новый, еще худший произвол. Осенью 1869 года С. Г. Нечаев обманом и подлогами образовал в Москве из слушателей Петровской академии конспиративную организацию “Народная расправа”56. Для сплочения ее членов и усиления личного влияния он, оклеветав И. И. Иванова, организовал 21 ноября 1869 года его убийство. Почти все, входившие в “Народную расправу”, были арестованы и осуждены. В 1926 году один из активных соратников Нечаева А. К. Кузнецов в “Автобиографии” объяснил взаимоотношения внутри сообщества. Приведем извлечения из его “Автобиографии”:
“Решая вопрос о личности Нечаева в полном объеме нужно принять во внимание, что мы, вступившие в нечаевскую организацию, были шестидесятниками с большим уклоном в область социалистических мечтаний, альтруистических побуждений и с беззаветной верой в честность учащейся молодежи…
Привычно он спал на голых досках, довольствовался куском хлеба и стаканом молока, отдавая работе все свое время. Такие мелочи на нас, живших в хороших условиях, производили неотразимое впечатление и вызывали удивление… Лишь на суде я понял, что управление обществом создано было Нечаевым на лжи. Идя в партии на каторгу в Сибирь… я пришел к твердому убеждения, что для совершения террористического акта над Ивановым не было никаких серьезных оснований, что этот акт нужен был Нечаеву для того, чтобы крепче спаять нас кровью”57.
Шестидесятники и шедшие за ними, но в меньшей степени, свято верили в правдивость слов товарищей, они не могли вообразить, что свой может обмануть. На процессе нечаевцев почти все защитники отмечали благодушие и беспредельное доверие нечаевцев к своему вождю. Высокоморальным людям всех времен свойственна доверчивость.
Революция есть скачок в социальном и политическом развитии общества, мгновенное его изменение, полный отрыв от прошлого мира. Человек — существо биологическое, для него естественны эволюционные процессы, его мозг и нервная система не успевают адаптироваться в новых условиях окружающего его мира, он теряется и выпадает из общественной жизни. Революция побуждает к развитию скорости изменений, отрывает от прошлого, творит свои законы, нравы и даже язык, делает людей неузнаваемыми. Обручи, сдерживающие старый порядок, трещат и рвутся, свобода на первых порах распространяется во все стороны, ниспровергаются прежние устои, угрызения совести утрачиваются. Многие желают не упустить выгодного для них отсутствия равновесия и любым путем обогатиться, возвыситься, прославиться. Любой путь — это разврат и ложь, донос и уголовщина. Всестороннее внезапное преобразование не может обойтись без крови.
В 1905 году произошли события, которые принято называть первой русской революцией: Кровавое воскресенье, массовые забастовки, Декабрьское вооруженное восстание в Москве. И в это же время держава переживала небывалый подъем в промышленности и финансах, русская культура вышла в авангард мировой, “серебряный век или русский культурный ренессанс” (Н. А. Бердяев) приближался к доминанте. Одновременно разгул праздности устремился к шабашу. Столичная публика не желала ничего замечать, ее беспечность поражает. Даже в 1915 году, в разгар мировой войны, в предреволюционном Петрограде открылось более десяти крупных увеселительных заведений, в сравнении с предыдущими годами цифра необыкновенно большая. Баланс человеческих отношений, веками строившийся самодержавием, дававший возможность существовать и сосуществовать различным сословиям и конфессиям, к началу ХХ столетия катастрофически тормозил развитие демократического общества. Вялость и истощение монархической формы правления, обремененного мировой войной, дали Февральскую революцию как выход из тупика, но и сильнейший удар по шаткому, но равновесию. Революцию делали романтики искренне и бескорыстно, другие цинично и неумело воспользовались ее плодами, плоды оказались скороспелыми. Прозевав Февральскую революцию, В. И. Ленин и его сторонники примчались в Петроград и принялись за дело. Октябрьский переворот — детище его рук, завершение работы, начатой М. А. Бакуниным, П. Н. Ткачевым и С. Г. Нечаевым. Среди тех, кто посылал на штурм Зимнего, романтиков не было. Стратегами и полководцами выступали политики. Политики Октавиан Август, Петр I, Екатерина II, Уинстон Черчилль, наши герои октября тоже были политиками: умными, циничными, вероломными, прозорливыми.
Политика (гр. polisica — управление государством) — 1) теория и практика управления государством; 2) достижение своей цели посредством влияния на людей.
Политик — 1) государственный или общественный деятель, лицо, занимающееся политикой; 2) человек, умеющий обращаться с людьми для достижения своей цели.
Политиков, администраторов взращивают несколькими поколениями, революция в один день возносит вождей победившей партии на самый верх. У власти оказываются дерзкие, самоуверенные дилетанты из циничных смельчаков, авантюристов, политических атеистов, умело провозглашавших простые соблазнительные призывы. Во время революции они стояли левее всех — им покровительствовала ревущая толпа. Их соперники, проповедники умеренных взглядов, проигрывают и уходят или гибнут. Неустроенные и неудовлетворенные соратники надевают мундирчики с лампасами, перепоясываются скрипучими портупеями с пристегнутым маузером в деревянной кобуре и устремляются в комиссары, чиновники комиссий и муниципальных учреждений. Невольно создается впечатление пришедшего к власти народа. Участие народа в управлении чего-либо — демагогическая ширма, о нем вынужденно вспоминают в периоды кризисов, когда требования перерастают в угрозы. Участвующие в мятежах, восстаниях, революциях желают ощутить результаты тотчас, народ требует улучшения повседневной жизни и сразу требует обещанного вождями перед решающим боем. А это невозможно. Сокрушив старый порядок, ввергнув в хаос отлаженное столетиями хозяйство, они сами подрубили сук, на который предполагали повесить все заботы о стране. Возможно, вождям это не приходило в головы.
Клокочущей толпе требуется объяснить причины невыполненных обещаний, надобно назначить виновных; лучше, если они ненавидимы толпой: аристократы, банкиры, инородцы, неблагонадежные (ими можно назвать кого угодно и за что угодно). Они враги революции, виновные во всех бедах, ранжируются и согласно ранжировке истребляются. Карающий меч в руках новых хозяев прежде других направляется на священников: церковь обладает реальной властью, у нее есть что конфисковать. Во время Великой французской революции этот процесс называли “очистительной гильотиной”, у нас — “красным террором”. Параллельно процессу уничтожения врагов начинается бесшумное забвение прежних трескучих лозунгов, ненужных, мешавших вождям свобод; равенства у нас никогда и не было. Взгляните на фотографические снимки, запечатлевшие похороны на Марсовом поле жертв Февральской революции. Покойников аккуратненько разложили по гробам трех категорий с бросающимися в глаза отличиями. Траурная процессия торжественно прошла по центру города и ни у кого не вызвала удивления.
Равенство — положение людей в обществе, обеспечивающее их одинаковое отношение к закону, одинаковое политическое и гражданское право.
Революция концентрирует власть в своих руках несравнимо большую, чем самодержавие, она куда могущественнее низвергнутых ею правительств. Из обломков старого порядка она стыдливо забирает себе самое необходимое. Прежде всех возродилась полиция, вслед за ее образованием в ЧК появились крупные царские чиновники учреждений Министерства внутренних дел и легко там прижились. Близким к Ф. Э. Дзержинскому сотрудником сделался бывший товарищ министра внутренних дел В. Ф. Джунковский, подобрали даже с сильно подмоченной репутацией жандармского генерала М. С Комиссарова58. Это он в 1905 году организовал печатание в подвалах своего ведомства провокационных листовок.
Новые администраторы и предположить не могли, сколь быстро они сделаются до удивления похожими на своих дореволюционных предшественников, на тех, с кем недавно сражались. Опыта и знаний у прежних было несравнимо больше, чем у новых, и к законам они относились иначе. То, что новая власть называла законом, старая — противозаконным. Чинить противозаконие заразительно. Революционная власть всегда использует меры, неведомые прежде.
Итак, октябрьский переворот свершился. У пришедших к власти дилетантов хватило ума привлечь на службу некоторое число “спецов” для “совета и справок”. Очень скоро появились новые кадры управленцев и принялись строить новую жизнь. Мы ее очевидцы. Выигравших от революции не оказалось, разве что вожди, да и те временно, отчасти мародеры, если им удавалось сохранить наворованное.
Трагическая история российского освободительного движения и последствий его победы напоминает гигантских размеров дьявольскую воронку, возникшую стараниями Бакуниных и Нечаевых. Разрастаясь, ускоряя вращение, она затягивала в себя все большее число человеческих судеб. Из декабристов и петрашевцев оказались в ней менее двухсот человек, из народников всех направлений — сотни, из социалистов-революционеров — тысячи; лишены жизни несколько сотен. Это жертвы самодержавия. Победившие коммунисты, строя свою утопию, заточили в лагеря и тюрьмы миллионы, число умерщвленных устрашает, не укладывается в голове.
Казалось бы, все пройдено, мы знаем результаты, все понято, ан нет. И снова у нас перед глазами любители потрясений. Может, хватит?! Может, пора перестать сокрушать врагов? Может, пора власти услышать недовольных? Может, недовольным и власти начать видеть друг в друге дискуссирующих, но не врагов? Надобно, наконец, от монологов перейти к диалогам и вспомнить о практике соглашений на основе взаимных уступок. Надобно решить, когда отстаивать свои принципы, а когда искать компромиссы и вырабатывать единый вектор движения, соответствующий единой цели, духу времени и расстановке сил в меняющемся мире. Может, пора хотя бы отчасти восторжествовать правде и справедливости? Пора всем понять, что вслед за потрясениями придет беда для всех, а не рай на земле. При новых потрясениях выиграют одни мародеры. И в этом будут повинны все.
Пора вспомнить, что есть еще одна сила. Она другая, проста и понятна. Разве мы не знаем, как она побеждает? Люди устают от болтовни, она начинает утомлять, раздражать, бесить, вспоминают о регулярно невыполняемых обещаниях. Эти не такие, не крадут, не дурят головы, говорят понятные вещи. Поддержим их. Так уже было в другой стране. Мы знаем, чем это кончилось.
Может, и впрямь пора подумать о державе и народе? Пока не поздно.
История не вправе судить и выносить приговоры, ибо не располагает бесспорной шкалой оценок. Разве мы не были свидетелями того, как об одних и тех же событиях суждения менялись на противоположные? История стремится объяснить прошлое, установить истоки, невыявленные и скрытые побудители хода событий, причинно-следственные связи. Казалось бы, история призвана указать путь, вернее, от нее ожидают рекомендаций при выборе единственно правильного пути. Но объяснение настоящего очевидцами не бывает единодушным, непосредственное наблюдение событий, даже участие в них обременено субъективными суждениями. История может подсказать путь в будущее, но не один. Выбор пути зависит от желаемого будущего, а оно не всем видится одинаковым.
1 Гуковский М. А. Итальянское Возрождение. Л., 1999. С. 81.
2 Пополаны — торгово-ремесленное население итальянских городов в XII–XV веках.
3 Цит. по: Леонтович В. В. История либерализма в России. 1762–1914. М., 1995. С. 179.
4 Власть и реформы. От самодержавия к Советской России. СПб., 1996. С. 314. Всего при проведении реформ, касавшихся крестьян, в них участвовало 22,5 миллиона человек; см.: Россия в IX–XX веках. СПб., 1994. С. 115. Цит. по: Власть и реформа. С. 321.
5 См.: Вестник Европы. 1917, № 3. С. 95; Клепиков А. К. Записки фабричного инспектора. М., 1911. С. 15–16.
6 Георгиевский А. И. Краткий исторический очерк правительственных мер и предначертаний против студенческих беспорядков. СПб., 1890. С. 5–6. На обложке книги приклеен ярлык с надписью: “Совершенно конфиденциально”.
7 ГА РФ. Ф. 124. Оп. 1. Д. 1. Л. 78.
8 См.: Государственность России Словарь-справочник. Кн. 3. М., 2001. С. 237–238.
9 Виленский Б. А. Судебная реформа и контрреформа в России. Саратов, 1969. С. 317–321.
10 См.: ПСЗ. Собрание третье. Т. 1. 1881. СПб., 1885. С. 261–265.
11 Ткаченко П. С. Учащаяся молодежь в революционном движении 60–70-х годов. М., 1978. С. 172.
12 Герцен А. И. К старому товарищу // Лит. наследство. Т. 61. М., 1953. С. 170. Курсив автора, далее в цитатах курсивы авторов.
13 Владимирский-Буданов М. Ф. Обзор истории русского права. СПб., 1907. С. 372.
14 Кони А. Ф. Отцы и дети судебной реформы. М., 1914. С. II–III.
15 О нем см.: Лурье Ф. М. Созидатель разрушения. Документальное повествование о Сергее Нечаеве. СПб., 2011. С. 100–104; Алексеевский равелин. Т. 1. Л., 1990.
16 Прокламации шестидесятых годов. М.; Л., 1926. С. 61.
17 Кульчицкий Л. С. История русского революционного движения. СПб., 1908. С. 305–306.
18 Подробно о Нечаеве см.: Лурье Ф. М. Созидатель разрушения.
19 Герцен А. И. Указ. соч. С. 172.
20 РГИА. Ф. 1093. Оп. 1. Д. 135. Л. 65.
21 Листок “Земля и Воля”. 1878. № 2–3. С. 2.
22 Былое. 1906. № 4. С. 219.
23 Михайловский Н. К. Сочинения. Т. 3. СПб., 1897. С. 233.
24 Достоевский Ф. М. Полн. собр. соч. Т. 29, кн 1. Л., 1986. С. 261.
25 Бакунин М. А. Собр. соч. и писем. Т. 3. М., 1935. С. 147.
26 Цит. по: Козьмин Г. П. Из истории революционной мысли в России. М., 1961. С. 362.
27 Нечаевские прокламации и брошюры, а также документы “Народной расправы” см.: Лурье Ф. М. Созидатель разрушения: Колокол. М., 1933. Репринтное издание нечаевского “Колокола”.
28 Народная расправа. 1869. № 1. С. 13.
29 Народная расправа. 1870. № 2. С. 11–12. Полный текст см.: Новый журнал. 1993, № 1. С. 140–154.
30 Достоевский Ф. М. Полн. собр. соч. Т. 27. Л., 1984. С. 341.
31 Кони А. Ф. Собр. соч. Т. 2. М., 1966. С. 69.
32 Блок А. А. Полн. собр. соч. Т. VIII. М., 1963. С. 276.
33 Горький А. М. Полн. собр. соч. Т. 28. М., 1954. С. 247–248.
34 См.: Календарь “Народной воли” на 1898 год. Женева. С. 153.
35 “Народная воля” и “Черный передел”. Л., 1989. С. 389.
36 См.: Боевые предприятия социалистов-революционеров в извещении охранки. М., 1918. С. 98–109; Памятная книжка социалиста-революционера [Париж, 1914].
37 Взрыв на Аптекарском острове / Б. п. // Былое. 1917. № 5–8. С. 212.
38 Мандельштам М. Л. 1905 год в политических процессах: Записки защитника. М.; Л., 1931. С. 225–226.
39 Тихомиров Л. А. Конституционалисты в эпоху 1881 года. М., 1895. С. 25–26.
40 Цит. по: Пирумова Н. М. Социальная доктрина М. А. Бакунина. М., 1990. С. 53.
41 Подробнее о корпоративной морали см.: Лурье Ф. М. Политический сыск в России. 1649–1917. М., 2006.
42 РГИА. Ф. 1282. Оп. 1. Д. 286. Л. 265.
43 См.: Лурье Ф. М. Политический сыск в России.
44 См.: Возный А. Ф. Петрашевцы и царская тайная полиция. Киев, 1985; Егоров Б. Ф. Петрашевцы. Л., 1988.
45 См.: Оржеховский И. В. Самодержавие против революционной России (1826–1880). М., 1982. С. 112.
46 См.: Зайончковский П. А. Кризис самодержавия на рубеже 1870–1880-х годов. М., 1964. С. 172.
47 Оржеховский И. В. Указ. соч. С. 110.
48 Запрос об Азефе в Государственной думе. СПб., 1909. С. 13–14.
49 См.: Дон Кихот политического сыска. А. А. Лопухин. СПб., 2002; Лурье Ф. М. Политический сыск в России. С. 285–362.
50 Богучарский В. Я. В 1878 // Голос минувшего. 1917, № 9–10. С. 113.
51 См.: Агафонов В. К. Заграничная охранка. Пг., 1918. С. 203; Процесс предателя-провокатора Окладского в Верховном суде. Л., 1925. С. 25.
52 К истории зубатовщины / Б. п. // Былое. 1917, № 1. С. 86–99; Витте С. Ю. Воспоминания. Т. 2. М., 1960. С. 217; Лопухин А. А. Отрывки из воспоминаний. М.; Пг., 1923. С. 73–75; Письма Медникова Спиридовичу // Красный архив. 1926. № 4. С. 210.
53 См.: Лурье Ф. М. Политический сыск в России.
54 Сверчков Д. Ф. Три метеора. Л., 1926. С. 33; Варнашев Н. М. От начала до конца с гапоновской организацией в С.-Петербурге (Воспоминания) // Историко-революционный сборник. Л., 1924. С. 177–208; Павлов И. Я. Из воспоминаний о “Рабочем союзе” и священнике Гапоне // Минувшие годы. 1908, № 3. С. 22–57, № 4. С. 79–107; Бухбиндер Н. А. Зубатовщина и рабочее движение в России. М., 1926. С. 55–60.
55 Герцен А. И. Указ. соч. С. 160.
56 Подробнее см.: Лурье Ф. М. Созидатель разрушения. С. 180–219, 236–299.
57 Кузнецов А. К. Автобиография // Автобиографии революционных деятелей русского социалистического движения 70–80-х годов. М., [1927]. Ст. 228, 230.
58 См.: Спиридович А. И. Записки жандарма. М., 1926. С. 210.