БЕЗВРЕМЕНЬЕ

Безвременье. Ни осень, ни весна.
Бесснежие. Бесцветие. Безлистье.
Дрожит от ветра голая копна
костистых веток. Вспарывает глиссер
безледную, но ледяную гладь
рябой Невы в гранитном капюшоне.
И руки из карманов вынимать
не хочется… И свищет кто-то в кронах:
скелеты подготовив к Halloween,
текут ветра сквозь остовы деревьев.
Тумана манна — белый влажный дым
похож на души скинувших отрепья
кленовых, тополиных мертвецов…
И кажется: никто здесь не готов
принять нокдаун жизни благодарно.
Но время, как и ткань вселенной, тварно,
и вот пока усыпана земля
уликами простой победы тленья,
пока трещат сосновые поленья
в зубах каминов, за щекой в печах,
пока чернильный шарик темноты
все белое замазывать стремится
и ночь растет, толстеет, злится, длится
до солнечной бессильной немоты,
мы к снежному становимся готовы,
мы белого равно спасенья ждем,
и мрачные бессветные оковы
взорвать пушистой миной — декабрем —
вполне созрели. Так падений ад
скрывает возрожденья снегопад.
 

ПОРОГ

Ночь. Звон
лунной струны.
Не видны
ямы дорог.
Торжество монохрома.
Только порог
не спит — ждет,
когда придет
каждый жилец
многоэтажного дома.
И скворец,
чемодан на юг собирая,
клюнет, целуя, скворечник свой
в знак прощанья.
А дождется ль его порог
деревянный, птичий, простой —
этой осенью в мире никто не знает.
 
 

КУХОННОЕ

Александриты виноградин в тарелке белого стекла,
Эспрессо-пена в тонкой чашке, восточный ветер у стола,
Окно — безвольная игрушка в руках шальных воздушных масс,
Нож, отдыхающий от масла, приправ съестной иконостас,
Супрематизм квадратов хлеба, барокко глянцевых конфет,
Манящий дверцей приоткрытой пиало-мисочный буфет,
Где царство круглощеких ликов ждет воплощения в блинах,
Кумач упругих помидоров, прольющих кровь в моих руках,
В букетах вечножелтых лилий на синих блюдцах острый сыр.
Поспешный щебет воробьиный — “спасибо” за короткий пир
В холодной зале мокрых листьев. И вечный зов тугих небес,
И наш ответ губами слова… Счастливых дней желанный пресс.
 

НОС

ВЕТЕР В СОЛНЕЧНОМ

Пряди. Бесконечные пряди и локоны —
я смотрю на дюны из кокона.
Сколько волн разгляжу сквозь кудри?..
Зеркальная кожа воды припудрена
искрящейся солнечной пылью.
Через ветер к заливу с трудом приплыли,
налегая на воздух то щекой, то плечом, то улыбкой —
стоим, и даже песок на зубах не скрипит, а мурлычет скрипкой.
 
Путь наш к волнам пролегает по птичьим ариям.
Мы в лесу — городские парии.
Припадаем сердцами к хвое,
а дыхание не успокоить,
захлебнувшись зеленым воздухом,
у доягодного черничника, по слезам травы, аки посуху,
мы идем на дно,
но
утонуть нам не суждено —
и шоссе нас выносит обратно
туда, где светлеет квадратом
окно
 
к брызгам и пене, трубочкам бурых волн,
кайтам, висящим в небе, как НЛО,
к полым сухим соломинкам, что устилают берег
(в то, что нырнешь в ледяную
золотую
воду, еще не верю).
 
Ветер —
это папа, чьи непослушные дети-
волны шалят, а он их шлепками
подгоняет к песчаной маме-
земле.
И ты в этом громком море
с тычками барашков споришь,
и счастья фанфарные звуки
выплескивают из тебя руки.

Скучая…
Листаю минуты, листаю часы,
Как отрывной календарь,
И хочется выдернуть несколько цифр
Из бороды старика
по имени Время, но он вратарь
великий — не пропускает голов.
Суров…
 
Сметаю минуты, сметаю часы,
Как листья осенних лип,
Но стре2лок тугой журавлиный всхлип
Обманчив — на их костылях
Бредут, ковыляют далёко века,
А жизни тают, как след молока
На юных губах.
Но страх
Легкомыслием бит —
Такой у людей гамбит…
 
Ласкаю минуты, ласкаю часы —
Как плюшевый плед мой взгляд.
Попробую утро вернуть назад —
Тот миг, когда звезды уходят спать,
А солнце на стол горизонта кладет
В брусничной манишке грудь,
И можно плечи и бедра сомкнуть,
И друг на друга не надо дуть —
Прохладно и так…
И песня будильника далека,
И улыбаются облака,
И ветер в листве кувыркаться рад,
И крыши принимают парад
Ласточек ли, стрижей…
И знаешь, что впереди тропинки часов и дней.