Опубликовано в журнале Нева, номер 11, 2012
Андрей Шацков
В СУМЕРКАХ ГОДА
Сумерки декабрьские года.
Толща снега и короста льда.
За окном — такая непогода
И метель такая, что беда.
Зачерпнули пади студень мрака.
Зацепили сосны клок небес.
Спит без задних ног моя собака,
И скулит во сне про зимний лес.
Где пришлось с утра в сугробах лазать,
Живность разгоняя по кустам.
Спи, мой друг, верна, голубоглаза.
Спи, моя святая простота.
Со своими синими глазами,
Гордо поступь лаячью храня,
Ты моей понравилась бы маме,
Только нету мамы у меня.
Ты лежишь в ее пустынном кресле,
Где она, являясь по утрам,
На меня глядит, и молча крестит,
И зовет свечу поставить в храм.
Ну, а ты толкнешь холодным носом
Седину хозяйского виска:
“Кто здесь был?” — и следом за вопросом
Лютым татем явится тоска.
Спи, мой друг, не веря Новогодью.
Жизнь прошла, остался маскарад.
По погостам расточившись плотью,
Близкие уходят в райский сад.
Только снег поскрипывает глухо…
На исходе пасмурного дня
Спит мой друг, настороживши ухо,
Будто вправду слушает меня.
ДЕКАБРЬ
Уходят дымом в небо декабри —
Ровесники мои и обереги.
Гори, звезда высокая, гори.
Пока глаза не запорошат сне
ги.
Покуда глина не простыла вглубь
На две казной предписанных сажени,
Приветствую тебя, ДЕКАБРЬ —
друг
В последнем неоконченном сраженье:
Стихов и прозы, лазов и пути,
Где каждый шаг возможет стать судьбою.
Веди меня, Введение,
введи
В свой храм, захлопнув двери за собою.
Чтоб за порогом жизни суеты,
В лампадном свете — ангелами рея,
В морозных окнах чудились цветы,
Процветшие на Зимнего Андрея!
И чтоб дубов железная листва,
Опавшая покровом плащаницы,
Мостила путь к началу Рождества,
И выводила души из темницы!
Пусть в мельтешенье скоморошных дат
Незыблемо пребудет та, что свята
Пришедшим в журавлиный снегопад,
Когда метель по-птичьему крылата!
МЕЖ АКСЕЛЬБАНТОВ И ПЕТЛИЦ
I. Вальс декабристов
Весна — ты близко!
Ощущаю
Твою загадочную синь.
Друзья, ко мне, на чашку чая,
Поручик, троньте клавесин.
Сыграйте что-нибудь такое…
Хотя б старинный мадригал.
И переполненный бокал
Я двигал звукам в такт рукою.
Гас вечер… Стаи черных птиц
Вещали сумерек истому.
Меж аксельбантов и петлиц
Ты шла, ступая невесомо.
Присела около меня:
“Мой друг, темно, зажгите свечи…”
И вот на худенькие плечи
Упал тяжелый сноп огня.
Я звякнул шпорами, и мы
Плывем тихонько по гостиной.
На про
водах своей зимы
Танцуем этот вальс старинный.
И с заалевшего лица
Не сходит странная улыбка.
Все в мире призрачно и зыбко,
Лишь отбивают такт сердца.
Трубач тревогу протрубил,
И суета на коновязи…
“Здраст…! Ваш…!” — фельдъегерь отрубил,
А сапоги в дорожной грязи.
Растает полк в объятьях тьмы.
Мой друг, наш след залижет заметь…
Но пусть твою тревожит память
Печаль о проводах зимы.
II. Апостолы России
Над Бородинским полем — вечность
И два орлиные крыла!
Звезд августа густая млечность
Над спелой рожью процвела.
С утра огнем взорвутся тучи
Редутов,
брызжущих свинцом.
Гвардейский юный подпоручик
Не дрогнет каменным лицом.
Серж — средний Муравьев-Апостол —
В перчатках тронет коновязь…
В бою — российских бед короста
Еще не режет ясных глаз.
Штыком солдат обрящет волю
Под сенью царственной руки…
В стальном каре стоят по полю.
Российской гвардии полки!
Умолкли трубы ратной славы.
Свободы сны — умчались прочь.
На стогнах вековой державы
Царит удушливая ночь.
Нет, не судьба…
Любовью братской
Добыть свободу не с руки…
В каре на пощади Сенатской
Стоят мятежные полки.
Над ними — поминаньем вечным
Плывет церквей сорокоуст.
Отсюда — трактом бесконечным
Летят в метель, под снежный хруст
Фельдъегеря,
и так непросто
Развеять лютую тоску…
Серж — средний Муравьев-Апостол —
На марш в Черниговском полку
Выводит роты…
В черном дыме
Не различить в полях пути.
И не Москва теперь за ними,
А хладный Питер впереди!
Куртина. Рокот барабана.
Незыблем царственный престол.
И проступает из тумана
Поспешно срубленный “Глаголъ”.
И рябь с утра в небесной сини.
Рябят и Колочь, и Нева…
И носит ветер по России
Своих Апостолов слова!
Памяти отца Малино, Фирсановка и сходня…
И какая-то в этом была пустота…
И какая-то НЕ завершенность пути.
Мой отец, ты из дома ушел без креста,
В никуда,
так бы мне не хотелось уйти.
Но каким бы негаданный ни был финал,
Как бы жизнь ни была напоследок строга —
Ты свой век одолел, ты его доломал,
Ты добил его, как фронтового врага.
И посмею ли слово промолвить в укор,
Если в зеркале вижу твой взгляд и твой лик.
Я летами тебя не догнал до сих пор
И во снах — молодым тебя видеть привык.
И покуда годам иссякающим течь,
И пока не застыну на бездны краю,
Мне бы только суметь малой каплей сберечь —
Эту гордую стать и улыбку твою.
Снова душный июнь, снова сизая мгла.
Снова сердце мыта2рит прокимена стих.
Раньше мама тебя на земле берегла…
Пусть теперь небеса берегут Вас — двоих.
Ты прости и немного еще подожди
Тех, кто любит тебя на земле до сих пор…
И слезой поутру выпадают дожди,
И печаль тополей заметает наш двор.
На судьбой предписанные круги
Возвращаться сызнова пора…
Рухнули снега по всей округе,
Заморозки плачут средь двора.
Малино, Фирсановка и Сходня
Вздрогнули от схода талых вод.
Что случилось? Почему сегодня,
Словно в сказке, светел небосвод?
Детства край, где все предельно ясно,
Не приемлет взрослой суеты.
Жизнь была крылата и прекрасна —
До последней, сумрачной черты…
Но на милость положась Господню,
Чтобы встретить окончанье дня,
В Малино, Фирсановку и Сходню
Выправи билет, мечту храня —
Оказаться в царстве первоцвета,
Что весною раздвигает лед.
За которым — май, а после — лето
Непременно вовремя придет.
Непременно, вовремя, упрямо.
Остальное — суета сует…
В том краю весны осталась мама.
И увял последний первоцвет.
* * *
Перемешав с последним шагом вздох,
С последним вздохом — шаг перемешав,
Я ухожу — свидетель двух эпох,
Загадки бытия не дорешав.
Был стык столетий смутен и нечист,
И были лживы души и слова.
А по лесам звенел разбойный свист,
И падали под сталью дерева!
Не прозревая новую зарю,
Смотрю на пожелтелый книжек ряд…
Они служили Богу и царю
И в бой водили сабельный отряд!
Теперь на них лежит забвенья пыль.
В них щебет навсегда умолк и грай.
Сгорел в пожаре огненном ковыль,
И рати слов увел в полон Мамай.
А что осталось?.. Яблоневый цвет,
Да майские черемух холода,
И акварелью сделанный портрет
Той женщины, что в сердце навсегда
Пребудет,
словно прошлого залог,
Которое не хочет уходить.
Но скоро ночь, и близок эпилог,
И рвется строф одическая нить.