Опубликовано в журнале Нева, номер 10, 2012
Михаил Кукулевич
Михаил Анатольевич Кукулевич родился в Ленинграде в 1939 году. Окончил в 1963 году Ленинградский педиатрический медицинский институт, В 1981 году переехал в Подмосковье, где работал врачом, журналистом. Автор шести поэтических книг: “Прогулки по Питеру”, “Сон разума”, “Возвращение к себе”, “Лирика”, “Путешествие во сне”, “День за днем” — и двух книг прозы: “Веселые и грустные записки детского врача” и “Арабелла”. Член Союза писателей Москвы с 2007 года.* * *
Забор кирпичный, двор глухой.
Здесь улица, как неживая,
И чахлый сквер, как неживой.
Задворки города, репейник. Лопух.
Бездомная трава.
Ромашки нефармакопейной
Отягощенная глава.
Вот остов эллинга гребного,
Бетонный, в ржавчинах, откос.
Устои моста Колтовского,
Река, знакомая до слез.
Здесь небо пасмурное мглисто,
Туман безрадостен и сер.
Здесь делать нечего туристу,
Аборигенам не в пример.
Но мне такое неустройство
Родного, в рытвинах, лица
Дороже праздного геройства
Себя забывшего дворца.
Ведь эта сирая до дрожи
Земля, не ждущая наград,
Зовется тоже, тоже, тоже
Забытым словом — Ленинград.
* * *
Мой город, мой брат, мой отец, мой ребенок!Ты мне улыбнулся сегодня спросонок,
Когда я, сойдя на перрон
Такого родного для сердца вокзала, подумал:
Тебя-то мне и не хватало,
Мой скучный, мой правильный Тон.
Ты славно служил, архитектор придворный,
И, мелочной воле монарха покорный,
Ты строгие грани чертил.
Твой царь-лицедей был в душе инженером,
И хоть был обучен изящным манерам,
Но прочность он выше ценил.
Мы скажем обоим спасибо за это,
Когда в моросящем тумане рассвета
Уроним дорогу с плеча.
Ведь если б не труд архитектора Тона,
Какой бы кошмар из стекла и бетона
Нас мог бы здесь нынче встречать.
* * *
Москва, сестричка сумрачного брата,Промокшего до нитки под дождем.
Иду по тихим улочкам Арбата,
Неизъяснимой нежностью влеком.
Вот церковка. Ее бы на ладони
Рассматривать.
Вот старый особняк.
Он спит. Он ни словечка не проронит.
Вот штору плавно шевельнул сквозняк,
И стихло всё. Вот алые гвоздики
Легли на камень. Глухо полночь бьет.
Здесь детская поэзии великой.
Здесь спальня материнская ее.
А брат молчит. Он знает продолженье,
Ему знакомы страшные дела.
И Черной речки мутное биенье,
И Кронверка удушливая мгла.
“Горька судьба поэтов…” Боже правый!
И брат с сестрой глядят, раскрыв глаза,
На то, как их казнят посмертной славой
И искажают голоса.
Сонет
не хочу выбирать…
И. Бродский
О, февраль, черный плакальщик синих, бездонных чернил!
Погребальной гондолы тугой и размеренный ход.
Положи пятаки мне на веки, нежадный народ.
По воде, по траве, по воде, по траве, по траве…
Жаль, гондола плывет не по серой, свинцовой Неве.
И не остров Васильевский к нам из тумана встает,
И гребец погребальную песнь не на русском поет.
И не все ли равно, на какой широте, долготе!
На чужбине житье унизительней смерти стократ.
Этой мыслью банальной утешиться был бы я рад.
Рай тем более не в небесах — он на чистом листе.
Но из бездны времен шепоток: подождем, подождем…
И Венеция сыплет в лицо погребальным дождем.
* * *
Реки Крестовки стылая водаВзлохмачена усилием гребца
Последнего.
Ему не жаль труда —
Он к призраку Елагина дворца
Стремит свою послушную байдарку.
Осенний день.
Ему, наверно, жарко,
А мы с тобой застынем на ветру
И зачихаем завтра непременно.
Последний лист,
Последний во Вселенной,
Ведет свою неравную борьбу
Со временем.
Оно его сильнее.
Гребец проплыл.
Крестовка цепенеет.
Последний лист лежит у наших ног.
* * *
На Васильевском острове,
Между заброшенных линий,
Где-то там, на четвертом дворе,
В коммунальной утробе,
Зайчик солнечный,
Весь небосвод сфокусировав синий,
Взял и дырку прожег в многомесячном
Сером сугробе.
Значит, скоро весна! Значит, скоро
Могучие льдины
Поплывут, и под шорох и звон будут
Таять в заливе…
Значит, скоро весна! Глазу — радость,
Душе — именины,
Над прозрачной Невою жемчужного
Неба отливы…
Значит, скоро весна… Наша радость
Свободой зовется:
Зиму перетерпели и — живы остались!
Подумай,
Сколько мусору мы накопили
В угрюмых колодцах
Петербургских дворов.
Сколько стылого сора, подумай!
И спустившись к Неве по горячим
Гранитным ступеням,
Мимо сфинксов надменных, я краешком
Зренья отметил:
На еще одну зиму едва ли нам хватит
Терпенья,
На еще одну зиму… На будни холодные эти.