Опубликовано в журнале Нева, номер 10, 2012
Дом Зингера
Робертсон Дэвис. Мятежные ангелы: Роман. Пер с англ. Т. Боровиковой. СПб.: Азбука, Азбука-Аттикус, 2012. — 384 с.
“Мятежные ангелы — это были настоящие ангелы, Шемхазай и Азазель, они выдали небесные тайны царю Соломону, и Бог прогнал их с небес. Они не были злопамятными эгоистами вроде Люцифера. Вместо этого они подсадили человечество на ступеньку выше по линии прогресса: пришли на Землю, и научили людей языкам, целительству, законам и гигиене — всему научили, и имели особый успех у “дочерей человеческих”. Это замечательный апокриф, и он объясняет, как появились университеты. Мятежные ангелы показали Богу, что прятать все знание и мудрость для единоличного пользования — чистый эгоизм”. Согласно апокрифу, это мятежные ангелы учредили то, что Парацельс называет Вторым раем учености, университеты, это они учили дочерей человеческих самым разным видам мудрости. В таком вот Втором рае учености, в канадском университетском колледже Духа Святого, который его выпускники и преподаватели промеж себя именуют “Душком”, и разворачивается фантасмагорическое действо романа. Робертсон Дэвис (1913–1995) — крупнейший канадский писатель, мастер сюжетных хитросплетений и загадок, один из лучших рассказчиков англоязычной литературы. Он попадал в шорт-лист Букера, под конец жизни чуть было не получил Нобелевскую премию, но, даже навеки оставшись в числе кандидатов, завоевал статус мирового классика. Несмотря на то, что самую известную его серию романов, ставшую началом “канадского прорыва” в мировой литературе — магическую “Дептфордскую трилогию”, — у нас уже переводили, для русского читателя Робертсон Дэвис — архипелаг неизведанный, таящий немало интеллектуальных соблазнов. Роман “Мятежные ангелы” (“академическая сатира”, как определил его сам автор) открывает его вторую — “Корнишскую” — трилогию. Сюжетная линия — вполне детективная. Умирает некто Фрэнсис Корниш, коллекционер и меценат, оставивший неплохое наследство (картины, скульптуру, книги, рукописи, ноты), среди прочих, колледжу Духа Святого. Душеприказчиками, кроме родственника Артура Корниша, назначены трое преподавателей “Душка”: Симон Даркур, добросердечный священник и преподаватель новозаветного грече-
ского; профессор Клемент Холлиер, ученый-медиевист с мировой репутацией в области необычной — палеопсихологии; специалист по культуре европейского Ренессанса Эркхарт Маквариш. Насилу разобравшись в беспорядочном наследстве покойного, Холлиер приходит в неистовство, обнаружив, что предметы его научного вожделения — рукопись Рабле и письма Рабле к Парацельсу — исчезли. Ведь именно он, Холлиер, знаток средневековых и ренессансных учений достоин того, чтобы первым опубликовать рукопись, которая станет сенсацией в исследованиях эпохи Возрождения! Написать исторический комментарий к неизвестным ранее текстам одной из величайших недопонятых фигур эпохи Реформации! Пытаясь первым добраться до рукописи, профессор готов обратиться к старой черной магии цыган, благо искушенная в магии цыганка, “культурная окаменелость”, есть в ближайшем окружении: это мать его красавицы аспирантки, аспирантки со странным именем Мария Магдалина Феотоки (по-гречески “феотоки” — богородичный). На что только не способны одержимые научными страстями ученые! Или непризнанные гении, возомнившие себя гениальными писателями, как монах-расстрига и скандалист Парлабейн, то ли блудный ангел, то ли бедный бес, когда-то самый блестящий молодой философ в университете, а ныне прихлебатель у более удачливых однокашников. Р. Дэвис получил классическое литературное образование, руководил кафедрой крупного университета в Торонто и знает не понаслышке, какие страсти и дрязги скрыты за стенами любого университета. А ведут повествование в книге от своего лица два героя. Это Симон Даркур, прагматичный и неожиданно здравомыслящий священнослужитель, вознамерившийся стать новым Обри (Обри, 1626–1697, английский писатель и коллекционер, автор книги, сборника занимательных биографий великих англичан). Записки, задуманные им как портрет университета, нари-
сованный с натуры, порой перетекают в очень личный дневник. Второй повествователь — сама красавица и умница Мария Магдалина Феотоки, чары которой испытали все участники удивительных событий, молодая респектабельная особа, иной раз вступающая дома в потасовку со своей эксцентричной мамашей-цыганкой. “Я канадка, собираюсь делать карьеру в науке, и мне ничего не нужно от цыганского мира”. Обитая во Втором рае, среди мятежных ангелов, талантливая аспирантка строит свою научную и женскую судьбу. От университетских профессоров Мария Магдалина обрела щедрость и радость научного познания. И узнала, что и “ангелам” знакомы зависть и ненависть, что очень часто научные изыскания, порой странноватые, сопровождаются замысловатыми интригами. А стычки-беседы с убежденным скептиком-оригиналом Парлабейном привели ее к убеждению, что бессмысленно отказываться от своих корней. “Не будь другим, если можешь быть собой”, как учил мудрый Парацельс. Философские концепции и немалая доля иронии, которыми щедро приправлены детективные и любовные коллизии, придают книге Р. Дэвиса подлинный интеллектуальный блеск.
Наталья Осис. У самого синего моря. Итальянский дневник. М.: КоЛибри, Азбука-Аттикус, 2011. — 368 с., ил.
Переезд прекрасных уроженок России на постоянное жительство за границу давно стал нормой. По-разному складывается их жизнь. А уж если сложилась — талантливые, энергичные, образованные, они ищут и находят применение своим способностям. И, адаптируясь к новым жизненным условиям, неизбежно подмечают различия в образе жизни, в привычках, в менталитете — “у них и у нас”. “У них” в данном слу-
чае — у итальянцев. Работая на театральных фестивалях, Наталья Осис познакомилась с симпатичным итальянцем. Выйдя за него замуж, она переехала из Москвы в Геную, к самому синему морю, еще не зная, что в Италии генуэзцы слывут людьми замкнутыми, неприветливыми и скупыми. Но на практике эти “необщительные скупердяи” оказались очень приятными в общении людьми, добрыми соседями и надежными друзьями. И в генуэзцах — над приписываемыми им чертами характе-
ра — преобладало всеитальянское: всепобеждающая любовь к ближнему своему. И хоть свойственно генуэзцам причитать и жалиться не меньше, чем русским, на самом деле изо дня в день весело и терпеливо помогают они друг другу “приспособиться, примять, вписать себя в новый день”. Наталья Осис окончила технический вуз и Литературный институт, писала статьи и пьесы, занималась современной драматургией. Она хорошо владеет словом, умело строит композицию своего дневника, обладает светлым чувством юмора. Неудивительно, что ее наблюдения над “прекрасным далёко” воплотились в рассказ, полный смешных и неожиданных деталей, остроумных наблюдений за итальянцами и русскими. Не раз оказываясь в толпе “варварских” туристических полчищ (Рим, Флоренция, Венеция), она прочувствовала выбор своих итальянских знакомцев, переезжающих из родных городов, заполоненных туристами, в маленькие средневековые деревушки. Всякий туризм бессмыслен, — и с первого взгляда ничего разглядеть нельзя, — убеждена Наталья Осис. Свои волшебные открытия она совершала в повседневности. Естественно, одним из таких открытий стала Генуя. “Генуя очень разная — торжественная и светлая около площади Феррари, мрачно-величественная в средневековом Старом городе, шумная и суетливая, как всякий приморский город, в припортовых улочках, спокойная и ухоженная, как Париж на картинках, в буржуазных кварталах Кариньяно… По ней можно ходить неделями и месяцами, и каждый раз она будет новой и неизменно прекрасной”. Другим — генуэзцы, весьма прохладно относящиеся к концепции города-музея и придерживающиеся старинных традиций. И посему в хорошую погоду поперек узеньких улочек, вдоль лепных карнизов, над головами кариатид и атлантов полощутся на ветру портки и рубахи самых ярких расцветок, каким-то непостижимым образом контрастируя с окраской фасадов. От этих своих привычек генуэзцы не готовы были отказаться, даже когда Берлускони принимал в Генуе “Большую восьмерку”: вид на свежее стираное исподнее открывался из окон Палаццо дожей, где встречалась “Большая восьмерка”. Узнать Италию по-настоящему, изнутри,
Н. Осис помогал в первую очередь любящий муж, а также новые друзья, знакомые, родственники. И даже то, что из одной и той же истории она и ее респектабельная свекровь извлекали разный смысл, тоже вело к познанию итальянцев. Н. Осис постигала Италию будничную и праздничную. Она совершала культурно-познавательные походы по старинным генуэзским лавкам и современным барам-кафе, осмысливала социальные роли негоциантов (владельцев мелких лавочек), нищих и проституток. Она пыталась разобраться, чем занимается специальное отделение полиции по борьбе с подделкой вин, и на практике осваивала, как принято рожать в Италии и сколько это стоит. И сколько открытий чудных уготовила ей повседневная жизнь итальянцев. Познание может иметь любой характер. Например, географический: ежегодные праздники в маленьких провинциальных городках, праздники, посвященные ai prodotti tipici: меду, каштанам, колбасе, сырам и чему угодно. Или венецианский праздник не для туристов — Redentore: каждое третье воскресенье июля в Венеции празднуется избавление города от чумы 1575–1577 годов, которая унесла более трети жителей города. Н. Осис не претендует на особые обобщения. И все-таки сама жизнь заставляла задуматься, например, над демократией: итальянцы готовы протестовать по любым поводам. Но “свое согласие или несогласие в демократических странах можно выражать сколько влезет — все равно из этого ничего не следует. То есть ровным счетом ни-че-го. Накопленный демократический опыт подсказывает, что, разгоняя разные марши протестующих и вообще несогласных, можно только цену набить этим самым несогласным”. Но “внимательно приглядевшись к итальянкам и их образу жизни, я в первый раз подумала, что у советской власти есть свои заслуги перед русским обществом. Как минимум, перед русскими женщинами. Речь идет о продуманной и хорошо действующей структуре, которая бы обеспечивала работающей женщине возможность спокойно управляться и с покупками, и детьми, у итальянцев до этого просто руки не дошли. Тем более остаются еще острые и вполне понятные всем вопросы рабочих отношений, декретов, пособий”. Как мать двоих детей Н. Осис не получает вообще ни копейки, “пардон, ни чентезимо пособий”. Н. Осис не претендует на особые обобщения, но
собственный опыт человека, имеющего, по крайней мере, два постоянных места жительства: Италию и Россию, поставил перед ней очень непростые вопросы относительно тех, кто меняет кардинально место жительства: “Не стали ли мы вечными агасферами? Осталось ли у нас хоть какое-нибудь местечко на земле, где мы безусловно принимаем все правила бытия? Почему мы тащим за собой старые привычки и привкус легкого сожаления о том, что в новых условиях привычные вещи бывают лишены своего изначального, неподдельного вкуса?” И только очутившись в родной среде, где родился и вырос, осознаешь, как изменился сам, и только со временем то, к чему так и не привык на новой родине, перестает казаться забавным и начинает раздражать. Пожалуй, это единственная грустная нота в светлой книге, дарящей читателю солнечную и доброжелательную “нетуристическую” Италию.
Аркадий Полонский. Федор Тютчев. Книга бытия. СПб.: Алетейя,
2011. — 416 с.: ил.
Настоящая работа — итог 16-летних исследований творчества и биографии поэта, приведших к неординарному прочтению “книги бытия” Федора Тютчева (1803–1873). Автор, проживающий с начала 90-х годов в Мюнхене, много работал с архивами Германии в поисках материалов о Тютчеве, его родственниках, друзьях, знакомых, им уже опубликовано в российской и зарубежной печати пять книг и десятки статей о Тютчеве. В настоящей книге представлен необычный взгляд на жизнь поэта сквозь призму ритмов (и аритмий) в карьере, поэзии, любви. В книге четыре раздела: “История карьеры”; “Раич — воспитатель плеяды московских поэтов”; “Поэзия Федора Тютчева”; “Сага о любви”. Неизбежно допуская повторы, опираясь на одни и те же факты, автор вводит в каждую главу новые нюансы, всесторонне освещая событийную и внутреннюю жизнь поэта. По желанию родителей совсем молодым человеком Тютчев поступил на дипломатическую службу, 15 лет она протекала в Мюнхене (1822–1837), следующие два года в столице Сардинского королевства Турине. Конфликт Тютчева-чиновника с министром Нессельроде, о чем подробно рассказано в книге, сломал ритм служебного роста, изменил жизненные ожидания, отразился на творчестве. Вместе с тем жизнь за границей была временем внутреннего роста личности поэта: он посещал лекции Шеллинга, знакомился с поэзией и философией Гёте, дружил с Гейне. Десятки стихотворений немецких поэтов, и не только немецких, стали известны в России благодаря Тютчеву. Он много путешествовал, вел насыщенную светскую жизнь, приобретал “европейскость”, — отныне и на Западе, и в России он ощущал себя в полном достоинстве только в качестве человека высшего света. Хорошее знакомство с западным образом жизни и мышления породило у Тютчева идею значимого проекта, актуального и сегодня: организовать систематическую прорусскую пропаганду в западноевропейской печати с целью формирования общественного мнения Западной Европы в пользу интересов России. Он считал, что российская государственность будет всегда нуждаться в защите за рубежом своих европейских интересов, ей всегда будет необходимо противостоять недругам и клеветникам, разъяснять европейцам и внешнюю политику русского правительства, и внутренние дела империи. Ответственность за “упреждающую контрпропаганду” Тютчев готов был взять на себя. Проект не состоялся, но его замысел трансформировался в серию блестящих публицистических статей, написанных Тютчевым по политическим поводам, востребованным текущими событиями. Удивительное дело: в Германии Тютчев-публицист известен едва ли не более чем Тютчев-поэт. Его публицистику, эпистолярий, а также панславистские произведения и настроения немецкая славистика изучает с большим интересом. Панславистская идея о всемирной христианской монархии, во главе которой должна стать Россия, для родной страны в ХХ веке оказалась идеологически невостребованной, — отсюда возникла некая лакуна в отечественных исследованиях, которую данная книга ликвидирует. С большим тактом автор книги пишет о запутанной и сложной личной жизни поэта, о ярких, примечательных женщинах, сыгравших важную роль и в жизни, и в творчестве поэта, а это и юношеские увлечения Амалией Крюденер и Клотильдой Ботмер, дружеские отношения с которыми сохранялись до конца жизни поэта, и обе жены поэта — Элеонора Петерсон, создавшая ему уютный домашний мир, и равная мужу по интеллекту Эрнестина Дёрнберг, урожденная баронесса Пфеффель, и последняя большая любовь поэта Елена Денисьева. Благодаря усилиям Эрнестины забвение не коснулось Тютчева: ее заботами достойное посмертное издание полного собрания стихотворений мужа увидело свет в 1879 и 1883 годах. И ХХ век в лице философов и поэтов Серебряного века услышал, понял Тютчева, творчеству которого уже в XIX столетии грозило забвение: Тютчев, нетипичный поэт, писал стихи в стол, публиковал, не подписывая собственным именем. Пожалуй, самым необычным покажется авторское осмысление поэзии Тютчева. Изучая литературные приемы Святого Писания, еще юный Тютчев обратил внимание, что высказывания библейского проповедника построены по единому правилу, получившему название Код Екклесиаста. Код моделирует вечные циклы в природе и обществе. На основе обнаруженной закономерности поэт в зрелом возрасте создал ряд шедевров, в числе которых и Silentium! Открытый им библейский код до сих пор остается малоизученной частью творчества поэта, так же как и античные тройственные ритмы в стихах Тютчева, построенных по принципу тезис-антитезис-синтез. Платоновские ритмы явлены в стихах, в статьях, в жизни поэта. Образный мир Тютчева формировался под влиянием домашнего учителя С. Раича, это благодаря нему поэзия ученика украсилась библейскими и античными тройственными ритмами. Семен Егорович Раич (1792–1855), выходец из многодетной семьи священника, семь лет был домашним учителем будущего поэта, одно время преподавал словесность в Московском университетском благородном пансионе, его учеником был и М. Лермонтов. О роли Раича в истории российской литературы написано немного, появление очерка о нем в этой книге закономерно: не обратившись к нему, невозможно размышлять о поэзии Тютчева. Конечно, что-то может показаться в этой книге и странным, например, приверженность ее автора гороскопам ее героев. Но надо отдать должное: многолетние исследования автора, малоизвестные факты, неординарные трактовки обогатили наше представление о творческой и человеческой судьбе великого русского поэта.
Юрий Емельянов. Рождение и гибель цивилизаций. М.: Вече, 2012. — 352 с.
(Великие тайны истории)
“Человечество нуждается в представлениях, с помощью которых оно может хотя бы приблизительно определить свое местонахождение во времени, чтобы не ощущать себя песчинкой, беспорядочно мятущейся в хаотичном мире. Именно по этой причине люди продолжают придерживаться заведомо неверных схем исторического развития, хотя они явно противоречат данным современной науки. …Неточность созданных до сих пор схем не означает, что в движении человечества не было смысла и логики”, — считает автор книги. Наука раскрыла множество тайн из истории древних культур. Но непостижимыми и загадочными, как правило, остаются обстоятельства, в которых эти цивилизации неожиданно рождались и завершали предназначенный им путь на земле, растворяясь в тропических джунглях или в песках пустынь. Возникновение их так же таинственно, как рождение любого живого существа; их гибель в расцвете экономических и творческих возможностей нередко повергает в изумление историков, порождая фантастические гипотезы. Это тем
более справедливо по отношению к древнейшим протоцивилизациям, само существование которых вызывает острые дискуссии. Гипотеза, предложенная Ю. Емельяновым, стройна и логична: решающую роль в становлении первых цивилизаций сыграли звериные и охотничьи тропы. Под давлением чрезвычайных обстоятельств — в первую очередь природных катаклизмов — животные массово мигрировали из родного ареала, старательно обходя непреодолимые водные пути и скапливаясь в труднопроходимых местах. Составив карты основных маршрутов древних животных, а стало быть, и древних людей-охотников, автор обнаружил четыре основные “транспортные системы”, использовавшиеся животными для передвижения по планете: американскую, африканскую и две евро-азиатские. Эти четко прочерченные на континентальных ладонях Земли линии при сопоставлении с картой, на которой обозначены “цепочки очагов цивилизаций”, явственно демонстрируют, что наиболее крупные очаги древнейших цивилизаций складывались не там, где были самые удобные места для земледелия, а там, где было наиболее активное движение животных из одного региона в другой. В поисках смысла и логики развития человечества автор полемизирует с философами и историками прошлого и настоящего, соглашается или опровергает концепции просветителей XVIII века, теории марксистские и расистские, а также О. Шпенглера и Ф. Броделя, Л. Мечникова
и А. Чижевского, В. Вернадского и Л. Гумилева, А. Тойнби и Э. Хантингтона. Ю. Емельянов, историк, блестяще владеющий пером, рисует масштабные картины древнего мира, свободно перемещаясь с континента на континент. Месопотамия, долина Нила, Китай и Индия, Северная и Южная Америки… Он прослеживает судьбы древних цивилизаций и ищет причины их гибели: безудержное стремление к экспансиям и захвату, расслоение общества, утрата городскими людьми первоначальных знаний об окружающей природе, физическая и интеллектуальная беспомощность горожан перед кочевниками. Нам предстоит узнать еще многое о захватывающих тайнах цивилизаций древних, неизменно подчеркивает историк. Мы вообще недооцениваем “интеллектуальные” возможности древнего человека, рисуя его в своем воображении соответственно выдумке иллюстраторов Нового и Новейшего времени: в звериной шкуре, грубо закрепленной на одном плече. Нравы и обычаи сохранившихся до нашего времени племен свидетельствуют, что сознание древних собирателей и охотников сравнимо с компьютером по объему памяти: “терминологический словарь” “дикарей”, которым они пользовались и пользуются для обозначения животных и растений, намного превышает словарный запас современных ученых-исследователей. На страницах книги Ю. Емельянов размышляет о приобретениях и утратах человечества на путях от нецивилизованного общества к цивилизованному, о взаимосвязи биосферы и ноосферы. Особое место в построениях автора занимает “седьмой континент” — Арктида, северная область с суровыми климатическими условиями, где элементарное выживание требовало высочайшего интеллектуального потенциала и где сложилась уникальная цивилизация России, “самой арктической” страны мира. Говоря о России, автор немалое внимание уделяет тому, почему медленно, но верно Россия продвигалась на север, северо-восток и восток, как складывались ее взаимоотношения с другими народами, почему именно России было суждено решить проблему с кочевниками — “бичом” цивилизованных народов, как особенности климата отразились на менталитете людей, суровые пространства населяющих. Суждения автора трезвые, взвешенные и — что редко бывает в наше вре-
мя — далекие от самоуничижения: история России представлена в позитивном контексте. Ю. Емельянов, кандидат исторических наук, профессор Института международного права и экономики имени А. С. Грибоедова, лауреат Международной премии имени М, Шолохова, более известный как специалист по ХХ веку, хорошо разбирается в различных цивилизационных моделях и внутренних мотивациях коллективных человеческих действий, что позволяет ему реконструировать прошлое и заглянуть в будущее. Казалось бы, древние сухопутные, морские, океанские и заснеженные дороги потеряли значение для человечества, устремленного в космос. Но это не так. “Являясь набором мировоззренческих и поведенческих норм, каждая национальная культура строго привязана к той или иной земле. Поэтому где бы ни находился человек, он испытывает притяжение той земли, которая сформировала его культуру, его цивилизацию. Он зависит от тех стартовых площадок, откуда началась его цивилизация, и несет ответственность за судьбу этой цивилизации. Так будет продолжаться до тех пор, пока на земле остаются представители определенных культур и цивилизаций”.
А. Дворниченко, Ю. Кривошеев, Р. Соколов, В. Шапошник. Русское православие: от крещения до патриаршества. СПб., 2012. — 411 с.
Книга известных ученых, сотрудников исторического факультета Санкт-Петербургского государственного университета посвящена истории появления, распространения и утверждения христианства на Руси. На обширном фактическом материале рассматриваются такие актуальные, порой противоречивые научные проблемы, как языческие верования и крещение Руси, положение Церкви в древнерусском и средневековом русском обществе, взаимоотношения Церкви и светских властей, православие и внешние влияния. Удивительно, но картина проникновения христианства в восточнославянское общество остается крайне неясной и не согласованной с последующими событиями. Трудно сказать однозначно, добровольно ли крестилась Русь, и не стихают научные споры вокруг предпосылок и процессов, сопровождавших крещение, вокруг лиц, в нем участвовавших. Острую полемику вызывает выбор Александра Невского, сделанный им между Западом и Ордой. Недооценено влияние, которое оказывало на формирование его личности духовенство. Неодно-
значные оценки вызывала и вызывает такая ставшая знаковой в нашей истории фигура, как Иван Грозный. В книге три очерка: “Принятие христианства” (А. Дворниченко, Ю. Кривошеев); “Русская Церковь в XIII — начале XV веков” (Р. Соколов); “Церковь, государство, общество в XV–XVI веках” (В. Шапошник). Обращаясь к разным этапам в жизни русского православия, авторы сохраняют общие подходы. В первую очередь это обращение и тщательная проработка широкого круга источников (русские летописи и жития святых, агиографические памятники, византий-
ские, скандинавские, западноевропейские хроники), а также фундаментальных трудов дореволюционных, советских, современных российских исследователей, узкоспециальных работ, печатавшихся в центральной и периферийной периодике России, СССР, РФ. По крупицам собирается материал, чтобы воссоздать целое, чтобы представить весь спектр противоречащих друг другу или дополняющих друг друга мнений. Обобщая и систематизируя сказанное предшественниками, авторы высказывают и свои соображения по ряду сложных и запутанных вопросов нашей истории. Драматические коллизии, каких Древняя Русь знала немало, представлены через персоналии. Митрополиты, епископы, духовные пастыри, великие просветители и книжники, еретики и, конечно, князья, ибо единую Русь светская и духовная власть строили совместно. Персонажи яркие, характерные, волевые. Интригующих сюжетов немало: сосуществование христианской веры и языческих обрядов (феномен двоеверия, в какой-то степени сохраняющийся и поныне); противостояние Владимира и Ростова, Москвы и Твери, Москвы и всегда оппозиционного Великого Новгорода. Особенности отношений с Ордой и Литвой. Сложные дипломатические игры с Византией, в итоге которых при благоприятном для Руси стечении обстоятельств Русской православной церкви удалось стать автокефальной (1448 год), а затем установить на Руси и патриаршество (1589 год). Вековое — от языческих времен, когда Адальберт, монах немецкого монастыря Святого Максимина, прибывший обращать киевлян в католическую веру, “едва избежал их (киевлян) рук” и “был оттуда (из Киева) изгнан народом” — неприятие Русью католицизма. Предательство митрополита Исидора, инициатора и главного устроителя Флорентийской унии, для земли Русской неприемлемой, и мудрое решение Василия II по устранению этой фигуры нон грата с митрополичьего престола. В неожиданном ракурсе предстают действия древнерусского населения. Конечно, “невозможно предположить, что думали киевляне, стоя в днепровской воде, …в славянском язычестве вода играла большую роль”, но известно, что князь Владимир ни одного решения не принимал единолично, без совета с боярами, дружинниками, туземной старейшиной. Бояре и старцы градские лишь предлагали решение, а утверждалось оно народным собранием — вечем. По поводу крещения в Киеве собралось вече, которое выразило согласие. “И бысть люба речь князю и всем людям”, мнение киевлян было важным для всей земли. Внимательное рассмотрение источников позволило выдвинуть иные причины принятия христианства, не согласующиеся с установившимся в историографии представлением, что введение христианства было совершено верхушкой древнерусского общества в целях идеологического обоснования ее классового господства. Долгое время сохранялась зависимость церковников от общины. Особенно ярко прослеживается она в поставлении и изгнании церковных иерархов всех рангов: от пономарей и дьяконов церквей уличанских общин до епископов. Любопытно, что на Руси предпочитали во главе церквей видеть своих, русских ставленников вместо “льстивых греков”, из-за которых шла утечка общинных богатств за границу. Не сразу, постепенно менялись взаимоотношения общины и священнослужителей, церковной и светской власти. Многое зависело от личностей. К концу XVI века русское духовенство все больше оказывалось в зависимости от великокняжеской власти, хотя имели место и конфликты. Практика получала теоретическое обоснование, теория практику формировала. К концу первой трети XVI века в среде русских книжников, большая часть которых принадлежала к духовенству, широко распространились идеи об исключительности власти московских самодержцев, о необходимости безусловного подчинения им. Согласно умопостроениям книжников (а это и Вассиан Рыло, и Спиридон-Савва, и старец Филофей, и Иосиф Волоцкий), русский правитель, получив власть непосредственно от Бога, и отвечать за свои действия будет непосредственно перед тем, кто ему эту власть дал, то есть перед Богом, а не перед своими подданными. Вместе с тем правителю предстоит дать отчет не только за себя, но и за всех, кто находится у него в подчинении, за всех жителей России. А отвечать перед Богом за других можно лишь обладая полнотой власти над ними. Все плохое, что может случиться с подданными из-за действий (или бездействия) государя, взыщется с него в день Страшного суда. С него, а не с советчиков, которые не несут ответственность перед Богом. Научная книга коллектива соавто-
ров — удивительно увлекательное для книги научной, захватывающее повествование. Она не только высвечивает яркие страницы нашей малопознанной истории, но и дает возможность понять, какая богатая культура лежит в основе нашего незаслуженно раскритикованного менталитета.
Мария Игнатьева. Сады старого и нового мира. Путешествия ландшафтного архитектора. СПб.: Искусство-СПБ, 2011. — 446 с.: цв. ил.
Влюбленно, увлеченно и увлекательно рассказывает профессор ландшафтной архитектуры, кандидат биологических наук М. Е. Игнатьева о садах Древнего Египта и Вавилона, христианского мира и ислама, парковых комплексах Ренессанса и эпохи барокко, французских регулярных и английских пейзажных парках, садах викторианской эпохи и их “наследниках” в Новом Свете. Она побывала в разных уголках мира, изучала иноземную флору, видела работы местных мастеров ландшафтного искусства. Знакомый почерк европейских мастеров обнаруживала в садах США, Австралии и Новой Зеландии. В Европе — в прошлом и настоящем — выявляла западные “пародии” на японские сады и мощные китайские “волны”. С грустью констатировала, что лишь фрагментарно сохранилась естественная растительность далеких от Европы островов и целых континентов: европейские поселенцы завозили новые экзотические растения и агрессивные сорняки, колонисты подправляли заботливой рукой естественные пейзажи, преобразовывали новые места обитания по образцу и подобию своей родины. М. Игнатьева рассказывает о структуре и стилистике садов и парков разных стран и времен, о флористическом составе; приводит малоизвестные факты, пишет о мастерах-“титанах”, внесших значимый вклад в эстетику паркостроения и о конкретных садах и парках, признанных шедеврах ландшафтного искусства. И если европейские шедевры мы можем воочию увидеть в туристических поездках, то чудеса Новой Зеландии и Австралии, тропических островов Южной Америки (да и Северной) все еще остаются для нас неведомой экзотикой. Особое внимание автор уделяет такой теме, как отражение в структуре сада политических, религиозных, философских воззрений той или иной эпохи, того или иного народа. Каждый сад, со времен древних садов-оазисов египетских фараонов, представлял собой сложный аллегорический микрокосм, и этот мир его посетителям следовало раскрыть. И требовался определенный культурный уровень, чтобы “раскодировать” аллегории, символы, смыслы, заложенные в планировке, в подборе растений, в архитектурном и скульптурном оформлении. В эпоху Средневековья сады становятся символом “материализовавшегося” рая, обеспечивая христиан пищей не только земной, но и духовной, в исламе сад является универсальным символом жизни и надежды. В садах Ренессанса отразилось стремление к вечной гармонии. В дальнейшем появление новых стилистических языков в европейском паркостроении напрямую связано с научными открытиями и новыми философскими концепциями. В неожиданном контексте предстают учения Коперника, Галилея, Ньютона и Кеплера (эпоха барокко); идеи Декарта, Паскаля, Нисерона (французские регулярные сады эпохи Людовика XIV как апофеоз абсолютной монархии и математики); воззрения Ньютона и Локка (век “живописных” парков Туманного Альбиона). Свой философский подтекст для интеллектуалов, знакомых с учениями и Конфуция, и даосизма, имели сады Китая. Отражением учений синто, буддизма, дзен-буддизма являлись и являются сады Японии, в основе которых заложены три основных компонента: камни, вода, растения. Европейцы, считает автор, всегда поверхностно воспринимали сады Китая и Японии, не углубляясь в их философские истоки. На протяжении веков совершенствовалось садово-парковое искусство, были заимствования: со времен Древнего Египта из военных походов удачливые завоеватели привозили новые, не виданные на родине растения, экзотическими растениями обменивались монархи, их доставляли из дальних стран купцы и дипломаты, туристы и “охотники за растениями”, колонизаторы. И в каждую эпоху в этом удивительном искусстве появлялись новации, дожившие до наших дней: пришедшее от древних римлян топиарное искусство — мастерство подстрижки деревьев и кустарников, садовые лабиринты Средневековья, ботанические сады Ренессанса, гроты, партеры, фонтаны-шутихи, викторианские клумбы, теплицы и оранжереи, общественные сады… Одной из задач книги стало также краткое освещение и оценка памятников русского садово-паркового искусства, его истории и современности. Показаны характерные черты национальной самобытности русского садового искусства, приводятся примеры творческого заимствования из других культур, свое-
обычных интерпретаций европейских образцов. Материалы о русских садах и парках даны не только в специально для них отведенной главе, но и в главах, посвященных французской, английской, японской школам ландшафтного искусства. Более всего поражает древнерусское строительное законодательство, запрещавшее кому бы то ни было блокировать перспективу на окружающий пейзаж. Существенное внимание в книге отведено вопросам глобализации современного ландшафтного искусства. Удивительно, но в мире и сегодня торжествует викторианская эстетика со всеми ее типичными атрибутами: общественными парками, уличными насаждениями, ботаническими садами и цветочными выставками. Но мир не стоит на месте: все большую силу набирает экологический дизайн — щадящее отношение к природе. Экологически небезвредным признан традиционный газон, назад, к туземным ландшафтам, к естественным экосистемам обращаются в странах Южного полушария. Пробуждается тяга к поиску новых форм, которые могли бы создать особенный, отличный от других национальный почерк в искусстве. Современным исканиям посвящена заключительная глава “Ландшафтная архитектура сегодня: глобализация и поиски национального языка”, определено в ней место и российского дизайна. В работе над книгой автор обращался к древним стенным росписям и фрескам, к миниатюрам рукописных книг, старинным гобеленам, восточным коврам, описаниям современников, картинам. И, конечно, к существующим и поныне памятникам садово-паркового искусства, к непосредственным впечатлениям. Это очень красивая, богато иллюстрированная книга. Оригинальные авторские фотографии (более 500 сюжетов) демонстрируют профессиональный взгляд на сады как объект исследования. Основная часть изобразительного материала — собственные фотографии, выполненные во время творческих командировок и частных поездок, фотографии коллег. Справочный раздел книги составляют список рекомендуемой литературы, словарь терминов и указатель растений.
Публикация подготовлена Еленой Зиновьевой