Опубликовано в журнале Нева, номер 1, 2012
Калерия Соколова
Калерия Константиновна Соколова родилась в 1992 году в Санкт-Петербурге. Публиковалась в журналах “Звезда”, “Северная Аврора”, “Аврора”, сборниках “Молодой Петербург”, “Четверг. Вечер” и других.Ради этого трактора страдного, смрадного кузова,
Ради жизни кукушки — ни слез, ни гнезда, ни кола —
Я тебя с твоей заумью хмурой на выжженно-русого
Паренька променяю — на лето: была — не была!
Мне близка его грубая радость и смуглая жилистость,
Загорелость локтей, разлохмаченность жестких чупров.
Даже если мы с ним никогда в один воз не ложились, то
Вовсе это не “сторге”, — не знает он выспренных слов.
И не ведает, что вытворяет, потворствуя Дьяволу —
Вороному, с отметиной рыжей, что бу2бновый туз.
Подожди, я допью эту юность, я в лете доплаваю,
До-летаю, до-бегаю, до-увлекусь, до-резвлюсь.
А потом все равно заскучаюФ по антиутопиям,
Перейму все твои антипатии, взгляд украду,
Буду жаждать вкусить твоих губ упоительный опиум,
Буду глупость бояться сморозить в январском саду.
И в глухую интеллектуальную зиму я так и не
Уясню, чем пленил меня пахарь, и как довелось
Мне страдать по нему, даже бегать тайком буераками.
Мимолетности летние канули в Лету.
Авось…
* * *
Что мне в улицах этих и в этих убогих дворах
В Дровяном переулке, в зеленых клочках — на Марата,
В непарадности арок глухих, в беспризорности птах,
В неподвижности стрелок разбившегося циферблата?!
Что мне в этих огромных колоннах и колоколах,
Что мне в тусклых крестах над Никольским собором и что мне —
Что мне здесь, где три века бессильны Христос и Аллах
Пред проклятьем чухонским, как пред наводненьем в Коломне?!
Мне б уехать отсюда скорее — на юг, в Коктебель,
Чтоб не слышать, как шаркает рядом незримый изгой,
Чтоб не видеть, как плачет на мостике мадемуазель,
И Чайковский — с Есениным бродят по Малой Морской.
* * *
Я убила змею: на рассвете в палатку вползла
И за это своей поплатилась сверкающей шкурой,
Но никто не услышал вокруг, как она умерла:
Ни сосняк желторотый, ни бор озабоченно-хмурый.
В трех соснах ты запутался, как в запятых перед “да”,
И не мне рассуждать, что в свои тридцать три ты постиг. Ну —
Убивай же скорее, — никто не услышит, — горда
И безмолвна я стала, как эта змея.
И не вскрикну.
ОДУВАНЧИК
Не божественны руки, которым
Довелось против Стикса грести,
Зажимая заточку в горсти.
Одуванчик цветет под забором —
Вот бы мне рядом с ним прорасти.
Но душа — истощенный освенцим,
Обернувшийся Каином Кай,
После “айн” не промолвивший “цвай”.
Не целуй же мои заусенцы,
Одуванчиком не называй.
ПАМЯТИ УЧИТЕЛЯ
Он первый объяснил мне суть гармоний,
Хоть и чудной его казалась школа.
Он нес ко мне свой смех неугомонный,
И кипу нот, и запах корвалола.
Он был учитель, а хотел быть другом,
Но я тогда не ведала отличий,
Я не любила этот профиль птичий,
Я не пыталась причаститься звукам.
А он прощал прогулы и проделки,
Играл на флейте, и дарил мне флоксы,
И бредил все порогами Вуоксы,
Прислушиваясь к пульсу волн на Стрелке.
Мы как-то выступали с ним на Невском:
Паясничали, с музыкой шутили,
И хохотали купола и шпили.
А нынче мне и посмеяться не с кем.
И он теперь богат одним оболом,
И в Лосево давно остыли угли,
И горько слушать “Похороны куклы”,
И больно, если пахнет корвалолом.
* * *
Забыла, как надписывать конверты.
Забыла, сколько лет тому назад
Строчила письма. С нетерпеньем Герды
Ждала ответа. Десять раз подряд
Недетским почерком изложенные мысли
Заучивала. А теперь в Сети
Пересеклись, зафрендились, зависли,
И не узнать, не тронуть, не найти
Т о г о тебя вот в этих — словно в гипсе —
Строках-калеках: суть неглубока,
И буквы ровны, и не дрогнет пиксель
Там, где, запнувшись, дрогнула б рука.
* * *
Оклеветали. Прокляли. Убили.
Нет слез, нет слов, а только дрожь и сон
О том, как вынимаю из петли я
Тебя. И ты чему-то удивлен.
Убили и повесили. И плачет
Жена. А мне — прости — невмочь. Я с плеч
Не сброшу это, как она — в калачик
Свернувшись с горя. Мне, как ей, беречь
Дитя не надо. Я тебя по нимбу
Узнаю, я расслышу твой призыв —
И не сломлюсь, не сдамся, не погибну,
Не отомстив.