Опубликовано в журнале Нева, номер 1, 2012
Нравственные искания русских писателей, или Почему слоны боятся мышей
Сергей Болмат. Самое большое животное: Рассказы. — СПб: Лимбус Пресс, 2011
Сергей Болмат, автор романов “Сами по себе”, “В воздухе”, “Близкие люди” и сборника “14 рассказов”, в каждой первой рецензии (аннотация в лимбус-прессовском издании не исключение) восторженно именуется “европейским литератором” (“русским европейцем”, “представителем европрозы”, “автором евроромана”). Мол, и герои у него — иностранцы или эмигранты, и слог по-западному лаконичен, и нравственные искания русских классиков ему не очень-то близки. “Самое большое животное” — сборник из девятнадцати рассказов — своеобразный ответ на такие комплименты, носящие легкий оттенок обвинения. (Смею предположить, что ответ неосознанный, ибо вряд ли, создавая книгу, автор ставил себе цель поквитаться с “клеветниками”.)
Рассказы очень разнообразны по объему, тематике, структуре, однако перед нами сборник — а это жанровое определение ко многому обязывает. Прежде всего подразумевает некую законченность, цельность. Лирического героя или единства места и времени у Болмата нет, но общий сюжет очевидно прослеживается. Только сюжет этот не событийный, а идейный, в лучших традициях отечественной и зарубежной литературы.
Принцип, по которому объединены рассказы, напоминает, скажем, “Лекарство от меланхолии” Брэдбери: вот ты читаешь об американских туристах, путешествующих по Франции, о средневековых рыцарях, каким-то образом оказавшихся на пути современного локомотива, об освоении Марса, об инопланетянах, об ирландских таксистах, потом снова об инопланетянах и так далее — и закрываешь книгу с чувством, что прочитала роман (причем — как всякий хороший роман — написанный как будто о тебе). Так и здесь: “случайные” сценки из русской и европейской жизни — такое чувство, что автор подглядывает за персонажами в окошко (кстати, мотив подглядывания буквализируется Болматом в рассказе “Неопределенный артикль”), — сменяются письмами душевнобольного из дурдома или рассказами о людях-призраках; но этот тематический и стилистический разброс не мешает целостному восприятию.
Начинает писатель с “вечной” темы предательства (первый рассказ так и называется — “Предатель”). Молодой официант с девушкой опаздывают на вечеринку. Они никак не могут закрыть кафе, потому что последний посетитель — старик — все не уходит. Про старика ходят слухи, что он русский, перешедший во время войны на сторону немцев. От нечего делать влюбленные решают выяснить, так ли это. Героиня подсаживается к старику, несколько минут они разговаривают, потом вместе выпивают. Когда посетитель наконец уходит, молодые люди садятся в машину, чтобы поехать в клуб:
“— Это, наверное, не такое простое дело — перейти на сторону противника, — сказал молодой человек ‹…› Я бы, наверное, не смог… Предать кого-нибудь.
— На войне? — спросила девушка ‹…›
— Вообще, — сказал он, открывая дверь машины, — в жизни. А ты?
— Не знаю, — ответила девушка, забираясь на переднее сиденье и нарочно так клацая застежками ремня, чтобы ее слова было трудно разобрать. — Не знаю”.
С этого “не знаю” начинается череда потенциальных предательств. Герои предают друг друга (“Множительная техника”, “Социализм”), родину (“Евреи”), классическую литературу (“Вишневый сад”), но чаще всего — свои мечты. Сразу в нескольких рассказах перед нами взрослые люди, так или иначе забросившие дела и привычки своей юности (“Тени былого”, “Препарат”, “Сосед”), или молодые, готовящиеся стать такими же (“Судак”, “Самое большое животное”). Оглядываясь назад, герои с грустью вспоминают прошлое, им все кажется, что они чего-то не успели, что-то упустили, не реализовали себя до конца, кажется, что их жизнь могла бы быть более наполненной. Пресловутый конфликт между мечтой и реальностью — об этом уже не раз писали и у нас, и за границей: романтизм, галерея “лишних людей”, Чехов, “потерянное поколение”…
У Болмата этот конфликт предстает в неожиданном и не совсем привычном свете. Осознавая собственное несовершенство, герои не бьют кулаком в грудь, не клеймят себя позором, не отрекаются от общества людей, а продолжают жить. Так, в рассказе “Сосед” герои, куря на балконе, завязывают философскую беседу о том, могут ли мечты носить практический характер. Соседи придерживаются противоположных точек зрения, жарко спорят, а заканчивается все неожиданно:
“— Как хотите, — намеренно безразлично ответил Ефим Анатольевич, — а мне моя жизнь нравится и безо всяких фантазий.
— Да мне моя жизнь тоже нравится, — с досадой ответил сосед. — В том-то и проблема. Другую-то разве где возьмешь?”
Героиня другого рассказа (“Свободное время”), мысленно перебирая в голове достоинства и недостатки мужа и размышляя о том, что было бы, выбери она иного спутника жизни, вдруг ощущает приступ нежности к этому, казалось бы, скучному человеку. Вообще семья, друзья, близкие люди — отдушина и спасение для героев почти во всех рассказах Болмата. Мечты мечтами, а жизнь продолжается.
Более того, мечты и реальность — две стороны одной медали, и противопоставлять их в чем-то даже ошибочно. Об этом центральный рассказ сборника, дающий ему название — “Самое большое животное” (не случайно он и расположен в самой середине, десятым по счету из девятнадцати). Герои рассказа — англичанин Норман и русская девушка Ксения — познакомились в трудные для страны девяностые годы. Норман был студентом, приехавшим по обмену в провинциальный русский город, а Ксения работала научным сотрудником в зоопарке, которому недавно отказали в финансировании. “Экологически ответственный” Норман решил взять к себе на сохранение небольшое животное из зоопарка, но получилось так, что сам поселился вместе с Ксенией, оставшейся без квартиры, в клетке слона. Сначала чужак слону совсем не понравился, но постепенно Норман снискал его расположение, подсадив на марихуану. Так и жили.
Самым интересным было наблюдать “отношения” между слоном и мышами, которые жили в соломе, постеленной на полу. “Нормана поразило то, что слон поначалу боялся мышей: он смотрел на них некоторое время в упор, неуверенно улыбаясь, как создатель на собственные творения, потом поднимал в ужасе хобот, издавал несколько хриплых жалобных звуков и пятился. ‹…› Потом слон привык к мышам и тоже стал их молча подолгу рассматривать”.
В финале рассказа Ксения и Норман уезжают в Англию, оставив слона на попечение бывшему наркоторговцу, а ныне депутату городского собрания Гундосу (“выяснилось также, что у него есть имя, отчество и фамилия: Ион Яковлевич Борец”). С собой они забирают, предварительно оформив кучу справок, лишь маленькую мышку в импортной клетке, названную в честь директора зоопарка “Тимофеем Ильичом”.
С детства знакомый по научно-популярным энциклопедиям и викторинам вопрос — “Почему слоны боятся мышей?” — здесь метафорически переосмысляется. В начале рассказа герои молоды, они хотят жить свободно, совершают (хоть иногда и вынужденно) неожиданные поступки. Они находят друг друга, влюбляются — а “помогает” им в этом самое большое животное в зоопарке. Слон в каком-то смысле — воплощение их мечты. В конце рассказа герои… тоже молоды (прошла всего одна зима), тоже хотят жить дальше. Но это “дальше” теперь связано со стабильной жизнью и новыми возможностями за границей. Причем порождены эти возможности как раз мечтами, которые, увы, остаются в прошлом. А в будущем — “реальная” мышка, путешествующая в Англию, действительно будто “творение” слона, внушающее самому творцу сначала страх, а потом любопытство.
В финале за героев мы спокойны: у них все будет хорошо. А как же бедный слон, пристрастившийся к наркотикам? Что ж, о нем обещал позаботиться Гундос-Борец, в приступе неожиданного красноречия выпаливший, что “слоны в России — больше чем слоны”.
Не только аллюзия на Евтушенко, но вся книга — разговор “европейского” писателя с русской литературой. Автор рисует своих персонажей немного странными, порой слабыми или смешными, но его задача — не “наказать” героев за “предательство”, а понять их и изобразить такими, какие они есть, честно и беспристрастно. Задача, которую до Болмата ставили замечательные русские писатели — Пушкин, Чехов, Довлатов.
В этом ключе и решается главный вопрос книги (“предал — не предал?”). Предают все, а значит, не предает никто. Да и вообще, как возможно само предательство, если не существует никаких границ? Нельзя разделить мечту и реальность. Не бывает своих и чужих. Нет рамок и ярлыков. Есть только жизнь, единая и многообразная. Жизнь, в которой слоны не боятся мышей.
Мария Минина