Опубликовано в журнале Нева, номер 9, 2011
Дмитрий Каралис
Дмитрий Николаевич Каралис — петербургский прозаик, сценарист, публицист. Автор четырнадцати книг прозы. Основатель и директор (1997–2007) Центра современной литературы и книги. Лауреат литературных премий. Обозреватель “Литературной газеты”.
цена победы — победа
Виктор Конецкий
Прежде чем познакомить читателей “Невы” с новой частью воспоминаний ленинградских железнодорожников о войне и блокаде, я хотел бы задать себе и читателям несколько вопросов, имеющих, на мой взгляд, прямое отношение к нашему настоящему и будущему.
Первый. На чем строится уверенность, что войны на территории нашей страны больше не будет? А если такой уверенности нет, то что делается, чтобы отвести от нашей страны эту угрозу?
Второе. С какой целью проводятся всевозможные “суды времени” над прошлым нашей страны и прочие радио- и телепередачи, объединенные общей идеей — “вычислить, какую цену заплатил наш народ за победу в Великой Отечественной вой-
не”, и показать, что воевали наши предки значительно хуже фашистов? Если целью этих передач является изучение горького опыта войны и устранение будущих возможных ошибок, то какие рекомендации нынешнему политическому и военному руководству России могут быть даны или уже даны по окончании “разбора полетов” семидесятилетней давности?
И третье. Кто проводит эти всенародные слушания о нашем прошлом, могут ли эти “ведущие программ” и “руководители проектов” считаться честными и компетентными судьями в таком деликатном деле, как оценка нашего прошлого и деяний отдельных руководителей страны? Иными словами, а судьи кто? Кто их выбирал и назначал на столь уникальные должности, или, может быть, они являются самовыдвиженцами, оказавшимися на переднем краю исторической политики (не истории, а именно исторической политики!) в силу своей квазипассионарности?
1. Войны прошлые и будущие
Начнем сразу с войн будущих, которые, как показывает история, всегда почему-то приходят на нашу землю внезапно.
На нас (4 процента населения планеты, 40 процентов сырьевых ресурсов) давно поглядывают со всех сторон — мы уже не один из центров многополярного мира, а сырьевая пустыня, зарастающая бурьяном, безлюдная и потому привлекательная. Осталось решить проблему окончательного разоружения России, и страну можно брать голыми руками. Полагать, что нас забудут, мы отсидимся в стороне от всех войн и агрессий, которые ведут США и их союзники во всем мире, было бы просто нелепостью, ротозейством. Нас уверяют: мы живем в изменившемся мире, война никому не нужна. Однако Америка ведет сразу три войны: в Афганистане, Ираке и Ливии, играет, словно кошка с мышкой, со всем светом, наращивает свои электронные и территориальные мышцы. А до этого, как известно, была Югославия, куда тоже залетал погадить голубь мира, выпущенный из США.
При этом, по оценкам военных специалистов и социологов, в Российской армии происходит разложение, какого не было со времен массового дезертирства солдат под влиянием большевиков в 1917 году, накануне позорного Брестского мира.
Оборонный заказ 2010 года провален, корабли для ВМФ покупаем во Франции, ракеты не летают, остатки оборонного комплекса работают на Индию, Китай, Пакистан, летчикам платят премии, часть которых идет начальству, некогда лучший в мире автомат Калашникова устарел, и замены ему пока нет! Руководство в армии меняется каждые полгода, реформа ВС, по оценкам офицерского корпуса, ничего не дала нашей обороноспособности, и в России сейчас попросту нет боеспособной армии – сходятся во мнении эксперты разных стран. В том числе наши собственные эксперты.
Война может начаться в любой момент, под любым предлогом, и мы раскорячимся с рублевскими коттеджами и шикарными “лексусами”, уткнемся носом в такую грязь и безнадегу, что просчеты Сталина покажутся мелкими оплошностями, лишь отсрочившими взятие Берлина на три года.
В сорок первом к нам непрошено пришла вся Европа. Теперь к нам может прийти весь цивилизованный мир во главе с США. Как изображено на одном плакате: “Вы еще не верите в нашу демократию? Тогда мы летим к вам!” И чем мы будет встречать незваных гостей? Давить на ядерные кнопки? Не надо быть специалистом ЦРУ, составляющим психологические портреты высшего руководства стран — потенциальных противников, чтобы понимать: ни у одного из лидеров нашего государства не хватит духу развязать ядерную войну. Но если бы даже и хватило буйства-удали, то как нажмешь ядерную кнопку, если дети большей части нашей элиты давно живут там, поближе к родительским деньгам и подальше от “страны-неудачницы”. Нажать нельзя помиловать. (Пусть каждый поставит запятую сам.) И здравый смысл, даже и такого свойства, радует. Но огорчает другое. Мы катастрофически отстали за последние двадцать лет от ведущих военных держав в войне безъядерной, войне точного оружия, войнах-налетах, замаскированных под спецоперации… Тронь лазерным лучом спутник связи на орбите, и от Камчатки до Смоленска исчезнет мобильная связь, придется кричать или зажигать сигнальные костры, чтобы передать ценные указания, или вспоминать по учебникам морскую семафорную азбуку.
Почему об этом во всевозможные памятные даты не говорят по телевизору господа историки?
Когда нас успокаивают — войны, дескать, не будет, у нас дружба с лидерами всех крупнейших стран, мы чуть ли не молочные братья со всеми президентами и т. п., хочется напомнить, что так всегда и бывает перед крупными войнами. Сегодня — лучшие друзья, даже родственники, как русский царь Николай II с германским императором Вильгельмом, а завтра — “совершили вероломное нападение на Совет-
ский Союз”. И хотя Советского Союза, как и царской России, уже нет, но проблема внезапности нападения, неподготовленности к войне остается.
При этом зрителям и радиослушателям усиленно внушается: не было у русского народа героев, были лишь смешные уроды, которых время превратило в забронзовевших идолов. Зоя Космодемьянская и Александр Матросов были попросту сума-
сшедшими, герои-пионеры — оболванены сталинской пропагандой, насилие над немками в 1945 году требует особого суда мировой общественности наподобие Гаагского трибунала…
Что-то еще найдут в нашей истории? Кому мы еще окажемся должны?.. Странная дальнозоркость обнаруживается у подобных исследователей российской жизни. Обличительного пафоса и гнева хватает только на дела прошедшие. Но перст указующий вянет, и горящие очи гаснут, едва дело доходит до несправедливости нынешних дней: роскоши олигархов на фоне нищеты и неестественной убыли народов России, развала Российской армии и флота, бомбежек Ливии, в которых гибнут дети и внуки лидера страны, агрессии против Ирака и Афганистана, где счет потерям среди мирных жителей идет уже на десятки тысяч…
Наше телевидение в своих худших программах производит небывалый антигосударственный цивилизационный сдвиг, по сравнению с которым прямая оккупация территории сравнима с поучениями засидевшегося в гостях дядюшки.
Неужели мы забыли пословицу: “Если в прошлое бросить камень, будущее вы-
стрелит в вас из пушки!”? Зачем устраивать эти позорные для русских людей шоу? Чтобы показать, насколько несовершенен был социализм в Советском Союзе? Показали. Что дальше?
Теперь глянем на нашу капиталистическую повседневность и скукожившуюся в пять раз, до миллионной численности, армию?
Если сейчас военкоматы устраивают засады на молодежь призывного возраста, то грядущие военные призывы, скорее всего, будут просто провалены. Подрастут те, кто с детства представляет Российскую армию только в черном цвете ада. Кто захочет служить в аду? Будет легче набрать русских подростков в армию США, чем в собственную. Там, в виртуальном мире, у наших ребят много добрых знакомых: бравые сержанты, сытые лейтенанты, разъезжающие в джипах красавцы полковники, и за всеми этими парнями стоит мощное государство, которому они служат и которое за вырванный с их головы волос насылает на обидчиков авианосцы и армады самолетов. А в Российской армии — сплошные пьяницы и придурки, их ежедневно изображает по телевизору бригада универсальных хохмачей. “Учить патриотизму” молодого человека, то есть “учить” любить Родину при нынешнем раскладе телевизионных сил, все равно что вести контрпропаганду звеном октябрят в тылу матерого противника. Образ Родины, который должен полюбить молодой человек, ежедневно заплевывается, унижается, втаптывается в грязь и подвергается осмеянию. Телевидение, которое на 90 % формирует взгляды современной молодежи, дает государству шанс вырастить патриота, соизмеримый с шансом травы пробиться сквозь свежеуложенный асфальт. Победили фашизм? А какой ценой? Восстановили страну? А зачем? Чтобы строить танки и бряцать на весь мир оружием? Покорили космос? А сколько народу при этом сидело в лагерях?..
Теперь о войне минувшей. Из нашей неподготовленности к ней, из растерянности, с которой мы вступили в нее, из неудач первых ее периодов можно сделать выводы самые разные.
Давайте говорить серьезно. Что толку в том, что мы сто раз назовем генералиссимуса последними словами, хотя он этого, на мой взгляд, да и по мнению большинства россиян (см. результаты конкурса “Имя России”, где Сталин занял почетное третье место), не заслуживает. Толк появится, если мы, вскрыв ошибки наших отцов и дедов, поспешим принять все меры, чтобы они не повторились.
Лично у меня сложилось впечатление, что мы не только не готовы к современной войне, но даже и не собираемся готовиться вопреки всем вековым мудростям, вроде “Хочешь мира — готовься к войне”. Мы живем так, словно Россия — хранимая по особому договору с Богом страна, где войны больше никогда не будет, а если и будет, то лет за сто до ее начала нас уведомят по телефону. Так что все-таки делается, чтобы отвести от нашего народа, нашей страны, угрозу новой войны?
Нет у меня ответа на этот вопрос. Думаю, у нашего руководства, провалившего военный заказ 2010 года, тоже нет утешительного ответа.
Известно лишь другое — во всех войнах страдают в первую очередь простые люди, народ. Богатеи, элита, власть находит способ скрасить свою жизнь в военное время.
Если хлопоты нашей власти о безвизовом режиме со странами ЕЭС увенчаются успехом, то бегство из страны для всех заинтересованных лиц упростится до покупки в аэропорту билета и прощальной бутылки водки. Пахнуло керосином — сел в самолет и улетел к деньгам и детям в Лондон, прихватив родителей и верных слуг.
2. Кому выгодно?
Вопрос третий: с какой же целью проводятся всевозможные “суды времени”?
Рассуждения некоторых политиков и историков о ленинградской блокаде напоминают мне недоумение четырехлетнего мальчугана, который, выслушав историю о блокадном голоде, пожал плечиками и развел ручками: “Надо было пойти в магазин и купить еды!”
С такой же наивностью, глядя из нашего сытого времени в те лихие годы, они одной фразой разворачивают полки и дивизии, отступающие в сорок первом, изменяют маршруты эшелонов с продуктами и беженцами, щелканьем пальцев отменяют приказы Ставки, улюлюкают вслед давно сошедшим в могилу А. Жданову, А. Кузнецову, Сталину. По мысли некоторых особо ретивых “судей истории”, всему руководству страны требуется вбить осиновый кол за ленинградскую битву. Что они, собственно говоря, и пытаются делать, продолжая изображать из себя бесстрастных судей в черных судейских мантиях. Но видно невооруженным глазом: в рукавах их мантий прячется либо булыжник-джокер для ловкого броска в чашку весов, либо таинственный документ, которым шумно размахивают, но в руки не дают, незаметно подтягивая при этом нужную чашку весов вниз. Вот в двух словах весь механизм “суда истории”. Это не только мое мнение. Так думает большинство историков, с которыми мне довелось обсуждать эту тему, и большинство зрителей. (По одной из версий, передачу закрыли, потому что она провалилась – народ повально голосовал за Кургиняна, отстаивающего версию “хорошей” советской власти. Страна не захотела умирать…)
Ленинградской блокаде достается со всех сторон. Ругают руководителей, задним числом увеличивают число погибших от голода, словно эти смерти не были запланированы строгими немецкими учеными-пищевиками и генеральным штабом вермахта, а явились по указанию военного командования Ленфронта и горисполкома.
Плевать в генералиссимуса уже стало традицией: истребил маршалов, выбил командный состав РККА, прозевал начало войны, допустил блокаду Ленинграда… И вообще, какую цену заплатил наш народ за победу?
Что на это ответить? Лишь одно — не стоит забывать мудрость древних: цена победы — победа! И ничто иное.
Кто из этих исторических крикунов возжелал бы поражения в войне при минимальных, допустим, потерях? Ну, представим себе совсем минимальные потери при начале войны на всем пространстве от Баренцева до Черного моря. Скажем, погранвойска и случайно погибшие мирные жители при разрыве первых снарядов и бомб. А дальше — ни единой смерти, дальше безоговорочная капитуляция или какой-нибудь почетный мир с уступкой части территории и выдачей фашистам комиссаров, евреев, цыган и прочих нежелательных для “нового порядка” элементов. Сочли бы наши историки-агитаторы приемлемой такую цену? Бесспорно, нет. Зато нынешняя “цена” (словно разговор ведется около кассы в супермаркете) их, видите ли, не устраивает. Плен устраивает? Печи Освенцима устраивают? Новый мировой порядок, который Гитлер нес Европе и миру, устраивает?
Перефразируя Ю. Лотмана, можно сказать, что история для некоторых “исследователей” — меню, откуда они заказывают блюда по своему вкусу.
3. А судьи кто?
В Сети распространено мнение, что разговор во всех этих исторических передачах ведется по большому счету ни о чем. Сидеть и слушать рассуждения Сванидзе, Млечина или Дымарского, не зная истинных мотивировок их поведения, все рав-
но что столбенеть под взглядом цыганки-гадалки, — и время потеряешь, и деньги уведут.
Генерал-майор КГБ СССР в отставке Юрий Дроздов, двадцать лет возглавлявший управление “С” нелегальной разведки КГБ СССР, отметил, например, что он с интересом смотрел передачу “Суд времени” с участием Николая Сванидзе, который “нарочно умалчивает о важных фактах, ну, а если собеседник ему о них напоминает, то он его быстро обрывает”. По его мнению, Сванидзе в этой передаче демонстрировал “принцип выборочной памяти в отношении истории”, а также добросовестность “работы американцев по осуществлению операции влияния на противную сторону”. При этом Ю. И. Дроздов пояснил, что в США давно разработана “система влияния на большие людские массивы, для того чтобы убедить их принять американскую точку зрения по тому или иному поводу”.
Как известно, историческая политика — часть идеологии (историю пишут победители!), и партия растащивших Советский Союз уже давно пытается сочинять новую историю своей жертве, чтобы простому народу и жалеть было нечего.
Лично у меня создалось впечатление, что стоящие на историко-идеологическом шухере специалисты хотят в ближайшие годы решить два главнейших, по их разумению, вопроса. Попробовать доказать народу, что Сталин в своих злодеяниях был не только равен Гитлеру, но и превосходил его. И как бы не противореча приговору Нюрнбергского трибунала, навесить на Сталина все злодеяния фашистов, а его самого повесить на Красной площади под аплодисменты либеральной общественности.
Вот, например, Виталий Наумович Дымарский, ведущий программы “Цена победы” на радиостанции “Эхо Москвы”, пригласив в гости доктора исторических наук Юлию Кантор в дни 70-летия начала Великой Отечественной войны, все еще не уверен, кто был прав, а кто виноват в этой войне и кто же преступник, а кто не преступник.
Вот фрагмент этой беседы, взятый с сайта радиостанции1 .
В. ДЫМАРСКИЙ: Во-первых, я представляю гостя. Доктор исторических наук, сотрудник Государственного Эрмитажа Юлия Кантор.<…> Сегодня <…> мы договорились поговорить о том, с чем, собственно говоря, российские историки, россий-
ские исследователи пришли к этому 70-летию, что интересного издано в связи с этим, что интересного мы узнали, нового. Ну, в общем, такой без конкретно заданной темы такой вот обзор как научной литературы, так и некоторых взглядов, мнений на тот очень спорный период, на эту очень спорную дату. Спорной в том смысле, что мы, общество (курсив мой. — Д. К.), за 70 лет никак не можем между собой договориться, кто преступник, кто не преступник, кто прав, кто виноват.
Ю. КАНТОР: Ну, по-моему, договорились на Нюрнбергском процессе, нет?
В. ДЫМАРСКИЙ: Ну, я имею в виду, что если мы говорим о трагедии сорок первого года для Советского Союза.
Ю. КАНТОР: Ну тут преступник, в общем-то, тоже понятен.
В. ДЫМАРСКИЙ: Ну, кому-то понятен, кому-то нет. Я просто участвовал в дискуссиях на этой неделе и могу вам засвидетельствовать, что далеко не всем это понятно…
Забегая вперед, скажу: версия равной вины Сталина и Гитлера не была подддержана петербурженкой Юлией Кантор!
Мысленно аплодирую Юлии Зораховне, которая с достоинством русского историка ответила на все скользкие вопросы ведущего про граммы “Цена победы”.
Звучит нелепо, но через семьдесят лет после начала Великой Отечественной войны и через шестьдесят пять лет после вынесения приговора в Нюрнберге “историки и журналисты” с дипломами преподавателя французского языка не могут разо-
браться, кто на кого напал в сорок первом и кто совершал зверства на чужой территории.
Одно время мне казалось, что отряд историков, взявшийся копаться в недалеком прошлом нашей страны, сильно ошибается, заблуждается, не видит очевидного, достаточно им ознакомиться с новейшими архивными данными по тому же предвоенному заговору маршалов или ознакомиться с решением Сената США, установившему, что помощь СССР будет оказана лишь в том случае, если он “не спровоцирует агрессию Германии”, чтобы понять, что поведение Сталина перед войной — не одна сплошная ошибка, а логически строгое соблюдение национальных интересов.
Как я был наивен в оценке этих историков! Но стоило мне убедиться, что это вовсе не историки, а пиар-менеджеры с хорошими окладами и у них другая задача — не поиск истины, не поиск путей для новой России, а пинание тяжело раненного льва, пинание со злым хыканьем, кровожадностью и одновременно страхом: а вдруг он поднимется, и нас, бывших штатных агитаторов ЦК КПСС, притянут к ответственности? — и все вопросы к этой группе, вычисляющей “цену победы”, отпали.
Чем раньше, при советской власти, занимались эти люди? Читаешь их биографии в Сети — просто пламенные революционеры.
Справка: Дымарский Виталий Наумович — генеральный директор ГРК “Радио России” (дочернее предприятие ВГТРК) с января 2000 года; родился 22 февраля 1947 года в г. Львове; окончил МГПИИЯ им. М. Тореза по специальности “преподаватель французского языка” в 1971 году; 1968–1973— редактор издательства “Прогресс”; 1973—1983 — переводчик, старший референт, редактор-консультант журнала “Проблемы мира и социализма” (Прага, Чехо-
словакия); 1983–1989 — редактор, обозреватель Агентства печати “Новости”; 1989—1990 — редактор, заместитель заведующего отделом журнала “Коммунист”; 1990—1991 — заведующий отделом журналов “Мегаполис” и “V.I.Р.”; 1991–1992 — заместитель главного редактора газеты “Российские вести”; 1992–1999 — заведующий корпунктом РИА “Новости” во Франции; 1999–2000 — директор Дирекции общественно-политических программ “ТВ Центра”; сотрудник радиостанции “Эхо Москвы”, ведущий программы “Цена победы”. Лауреат премии АПН; женат, имеет двоих детей; увлечения: шахматы, путешествия.
Или, например, Леонид Млечин — написал в 1980 году в соавторстве со своим отчимом Виталием Сырокамским (бывшим заместителем главного редактора “Литературной газеты” и главным редактором “Вечерней Москвы”) книжку о страданиях детей в капиталистических странах под грустным названием “Дети, которых лишили детства”.
Вот начало и конец этой книги2 :
“Нашему читателю
Для тебя, наш читатель, “капитализм”, “буржуазное общество”, “безработица”, к счастью, всего лишь слова из учебника обществоведения, а потому зачастую кажутся, наверное, абстрактными. И кое-кто, слушая учителя, иной раз думает; “Ну, что он (или она) заладили: капитализм, капитал… Живут небось припеваючи”. Вспоминают при этом глянцевые обложки иностранных журналов с цветными снимками роскошных автомобилей — и фотомир рекламного изобилия представляется реальной жизнью. Вот и давай поговорим о реальной жизни на Западе. Ты познакомишься со своим сверстником из Нью-Йорка, Мюнхена, Токио, увидишь его совсем малышом, который делает первые шаги в жизни, пойдешь вместе с ним в школу и испытаешь проблемы юноши, ищущего работу. И тогда, мы уверены, понятие “капиталистиче-
ская действительность” перестанет казаться тебе отвлеченным, а наполнится болью и страданиями миллионов детей и подростков, таких же, как ты, веселых, задумчивых, пытливых, но родившихся в другом мире. <…> Пусть эта книжка не только познакомит тебя с теми, кто мог бы стать твоими друзьями и товарищами, но и заставит задуматься над трагедией искалеченного детства. Ведь, как сказал поэт, “чужого горя не бывает”.
Лучшее — детям!
Перевернута последняя страница, закончен наш разговор об украденном детстве на Западе. <…> Главный виновник детских страданий, с неумолимой жестокостью преследующий маленького американца, англичанина или итальянца, — не отец-алкоголик, не злой учитель, не бессердечный фабрикант. Корень зла — в системе бесчеловечных отношений, на которых построено буржуазное общество.
<…>
Трудно даже пытаться сравнивать положение детей в социалистических и капиталистических странах — настолько оно различно. У нас дети не умирают от голода, не страдают от постоянного недоедания и эпидемий. Не бросают школу, чтобы своими детскими руками прокормить семью. Их не покупают и не продают, не истязают… Какое бы социальное зло мы ни взяли, ему нет и не может быть аналога в социалистическом государстве. “Дети в СССР остаются “привилегированным классом”. Их холят, нежат, иногда балуют, и нет в стране другой категории жителей, которая была бы окружена таким вниманием, как они”. <…> В новой Конституции СССР обобщено, в законодательном порядке закреплено то, что уже стало нормой нашей жизни: любовь к детям. Именно этим чувством продиктованы емкие строки целых пяти (!) статей Основного Закона, которые имеют самое непосредственное отношение к подрастающему поколению. За каждым словом, гарантирующим право на счастливое детство, — реальные достижения нашей страны, возросший уровень благосостояния народа.
Особой заботой, говорится в статье 42 Конституции, должно быть окружено здоровье подрастающего поколения. Запрещая детский труд, наша Конституция ставит задачу растить крепкими, физически закаленными советских людей. Постоянную борьбу с детскими болезнями ведут врачи двенадцати тысяч детских поликлиник. Строятся одна за другой специализированные больницы для детей. Ни в одной стране мира не заботятся так и об отдыхе детей. Сколько раз ты, читатель, вместе с друзьями ездил в пионерские лагеря, загорал, купался, играл в футбол, путешествовал с родителями, побывал на море? Беспокоиться о здоровье, считают врачи, надо раньше, чем придется прибегнуть к медицинской помощи. Вот и созданы у нас в стране детские санатории, путевки туда бесплатны. Предусмотрены пансионаты и для семейного отдыха. Да все и не перечислишь. <…>
Мы вовсе не утверждаем, что в социалистическом обществе все безупречно — оно развивается, улучшается, самосовершенствуется. Но оно несравненно выше и гуманней общества капиталистического. Человечней! <…> Отношение к детям —
прерасное доказательство этому”.
Удивительно, но почти все, что было написано в 1980 году о наших детях, правда! Как стало страшной правдой для нашей страны и все то, что было рассказано Леонидом Млечиным и его отчимом-соавтором, крупным партийным журналистом Виталием Сырокамским о детстве в капиталистических странах тех лет.
Воля ваша — вы можете верить или не верить пассионариям, меняющим свои убеждения, как перчатки, но лично я всерьез опасаюсь таких людей, перебежавших из одной армии в другую, сменивших флаг и окошко кассира.
Вчера — ярые слуги советского строя: вдумчивые радиожурналисты, пламенные публицисты, идейные литературоведы, не садившиеся есть и пить без упоминания работ Ленина, сегодня — телевизионные аналитики и комментаторы, в гневе брызгающие слюной при одном упоминании об их вчерашнем кумире. Если бы они отдали гонорары за свои книги-агитки в фонд репрессированных, сдали квартиры и дачи, полученные за службу у коммунистов, и, прозрев, перешли в новую армию рядовыми, было бы понятно и убедительно. Они же перебежали к другому окошку с сохранением чинов, званий и окладов; некоторые даже с повышением.
Достаточно услышать перед началом передачи, что всё происходящее в студии “Эха Москвы” смотрят по каналу RTVI3 в США, чтобы догадаться, почему обозреватели этой радиостанции с редким усердием рассказывают о грехах Советского Союза, а не пытаются, например, нагрузить американских телезрителей правдой об истреблении индейцев или напалмовых подвигах американских солдат во Вьетнаме. Кто же им позволит? В США отступление от официально признанной истории страны карается строго — вылетишь с работы впереди своего визга. Даже фильмы, показывающие американскую жизнь с дурной стороны, мягко говоря, не приветствуются ни обществом, ни властью.
И честно говоря, я не понимаю, почему деньги от продажи российского газа (если верить Википедии, совладелец “Эха Москвы” — одна из дочерних структур “Газ-
прома”) идут на разрушение исторической памяти России?
Отношение к “разрушительно-просветительским” передачам в Сети настороженное. Если не сказать более. Вот несколько типичных отзывов:
“Считаю Николая Карловича, в его интеллектуальной деятельности, мыльным пузырем, надутым обстоятельствами. Его можно изучать как явление определенной эпохи. Но факт его членства в КПСС или масонской ложе, лично для меня, никакого значения не имеет. Что это членство меняет в образе Сванидзе?”
“Вряд ли найдется второй такой “деятель”, вещающий с интонациями пророка прописные истины или явную чушь. Гнать в шею таких пустобрехов!”
“Как же! Их в дверь — они в окно!”
Суждения резкие, но небезосновательные.
Известный блогер-публицист Виталий Овчинников задает в Сети задиристый вопрос: “Кто вы, Млечины и Сванидзе?” — и рассуждает о передаче “Суд времени”:
“…разговор идет об истории моей Родины, причем разговор довольно откровенный, очень неравнодушный, хотя порой и чрезвычайно тенденциозный. Я интересуюсь историей России, особенно советской историей. Как это не покажется странным, но сегодня у России нет написанной истории двадцатого века! <…> Мы становимся народом без собственной истории, мы становимся Иванами, не помнящими родства, а значит, мы превращаемся в стадо, в народ без будущего. Кого-то это устраивает. Меня лично — нет!”
Соглашаюсь с Виталием Овчинниковым, меня это тоже не устраивает.
“Что меня поражает в этой передаче? — продолжает блогер. — Ведь я довольно неплохо знаю историю СССР и смотрю передачу осмысленно. Я долгое время собирал материалы по истории СССР, одних биографий репрессированных политиче-
ских, военных и хозяйственных деятелей страны у меня свыше десяти тысяч. Есть даже уникальнейшая первая однотомная история Гражданской войны, написанная комиссией под руководством Тухачевского еще в 1926 году! Там даже Троцкий есть! Не враг народа, а выдающийся политический и военный деятель страны, создатель Красной армии организатор ее побед в Гражданской войне. <…>
Я смотрю телепередачу Сванидзе, и меня поражает поведение обвинительной стороны под руководством Млечина. Мощный поток грязи, выливается из их уст на наш советский период жизни. Причем грязи густой, липкой и очень дурнопахнущей. Обвинители действуют по принципу — цель оправдывает средства. А цель у них простая — любой ценой опорочить советский период России в глазах ее граждан. Откуда все это? Ведь Леонид Млечин, как и его помощники, а также сам Сванидзе, люди уже пожилые, им всем хорошо за пятьдесят. Они родились, выросли и состоялись в советское время. Откуда же тогда такая ненависть ко всему советскому? Я открываю Интернет, смотрю биографию Млечина, Сванидзе и от неожиданности открываю рот. Оказывается, все они из советских товарищей. Причем из активнейших советских товарищей! Вот, к примеру, биография господина Млечина. Вырос господин Млечин в семье высшей советской правящей элиты…”
Справка: Леонид Михайлович Млечин родился 12 июня 1957 года в Москве. Его отчим Сырокамский был заместителем главного редактора “Литературной газеты” и главным редактором “Вечерней Москвы”, а мать — филологом, специалистом по немецкой литературе. После окончания в 1979 году международного отделения факультета журналистики МГУ, где он специализировался на Японии, Леонид Млечин стал корреспондентом, позже — международным обозревателем еженедельника “Новое время”. В 1993–1996 годах — редактор международного отдела и заместитель главного редактора газеты “Известия”. Постоянный автор и член редакционного совета журнала “Новое время”, автор журнала “Эксперт”.
“А у Сванидзе, — продолжает Овчинников, — биография советского периода еще похлеще. Он внук брата первой жены Сталина, Николая Самсоновича Сванидзе, репрессированного в 1937 году. Его отец работал заместителем главного редактора Главполитиздата, а мать — доктор исторических наук, профессор МГУ.
После окончания МГУ он работал в одном из самых блатных мест для детей верхушки — в Институте США и Канады АН СССР. И проработал там до самого развала Союза, причем, как и Млечин, уже не на рядовой должности, а заместителем начальника отдела…”
Справка. Николай Карлович Сванидзе (род. 2 апреля 1955 года, Москва) — российский тележурналист, историк, профессор, руководитель Института массмедиа РГГУ, ведущий телевизионных программ, член Общественной палаты Российской Федерации..
Отец — Карл Николаевич Сванидзе (род. 1921), один из руководителей Политиздата при ЦК КПСС.
Мать — Аделаида Анатольевна Сванидзе (род. 1929), историк-медиевист, специалист по Скандинавии, преподает в МГУ и РГГУ. Внучка первого прокурора Москвы и Московской области (в 1936—1937 годах) Андрея Владимировича Филиппова, участвовавшего в Комиссии по изъятию церковных ценностей и в подавлении кронштадтского мятежа.
Жена — Марина Сергеевна Жукова, журналист, главный редактор телепрограммы “Зеркало”.
Назван в честь деда — расстрелянного в 1937 году партийного деятеля Николая Самсоновича Сванидзе, брата первой жены Сталина. Бабушка Сванидзе по отцовской линии — Циля Исааковна — была членом партии большевиков. По словам Николая Сванидзе, она ненавидела Сталина. Окончил исторический факультет МГУ (1977), специальность “историк, преподаватель истории со знанием иностранного языка”. Работал в Институте США и Канады РАН.
В 1975–1991 годах — член КПСС. На российском телевидении — с 1991 года. С 1996 года — заместитель председателя, а с февраля 1997 года по май 1998 года — председатель ВГТРК.
Автор и ведущий цикла исторических телевизионных программ и телефильмов.
Преподаватель Московского института телевидения и радиовещания “Останкино”.
Член бюро Союза журналистов Москвы.
В ноябре 2008 года принимал участие в создании партии “Правое дело”.
С 2009 года — член Комиссии по противодействию попыткам фальсификации истории в ущерб интересам России.
Виталий Овчинников продолжает: “То есть в советское время господа Млечин и Сванидзе получили прекрасное гуманитарное образование и оба сделали блестящую политологическую карьеру. С развалом Союза обоим надо было срочно перестраиваться, чтобы вписаться в новую реальность, так непохожую на былую. Что они великолепно и сделали”.
Лично меня во всей этой истории поражает не крутая смена идеологического курса одного из ведущих сотрудников нынешнего российского телевидения и профессора нескольких учебных заведений, а участие Николая Карловича Сванидзе в Комиссии по противодействию попыткам фальсификации истории в ущерб интересам России. Что же это за комиссия такая, прости меня, Господи, и какие интересы России она защищает, если ее членом является историк с такими оригинальными взглядами…
Простой человек в непростой истории (из рассказов железнодорожников)
В своих дневниковых повестях4 и книге “Петербургские хроники”5 я приводил воспоминания ленинградских железнодорожников о войне и блокаде, которые мне передала Мария Ивановна Яблонцева, председатель Совета ветеранов Октябрьской железной дороги, и которые были использованы при подготовке сценария документально-исторического фильма “Коридором бессмертия”.
Это живые непосредственные рассказы о войне, собранные в шестидесятые годы прошлого века Георгием Иосифовичем Федоровым, политруком 48-й паровозной колонны особого резерва НКПС, о которой и был снят фильм.
Долго, очень долго разбирал я рукописные свидетельства очевидцев, сверял названия городков, станций, даты событий, уточнял имена, затем перевел материалы в компьютерный вид и вернул оригиналы в Совет ветеранов — им место, конечно, в музее.
Самый главный вывод, который можно сделать, читая народные воспоминания о войне: победу одержала не Красная армия, не генералиссимус Сталин, а народ. Весь советский народ, поднявшийся на защиту страны от мала до велика…
Историю пишут не историки — историю пишет народ.
И пусть говорят участники тех событий. Лишь иногда я позволю себе прокомментировать события из нашего времени.
Помощник машиниста В. Нагорный:
Мы были молоды, но белофинская опыта и хитрости добавила. Пошел в Володарский РВК, а там деповских ребят полно. Дошла очередь до меня. “Броня есть?” — спросил капитан. Я дураком прикинулся: “Какая броня? Нет никакой брони. Добровольцем запишите”. И меня отправили в часть, она находилась на Тележной улице. Мы дали присягу и поехали под Псков.
Л. Шалоня, в 1941 году учащийся школы ФЗУ “Юный пролетарий”:
Мы, пацаны, учились на помощника машиниста и держали в секрете от учителей, что уйдем добровольцами. С нами собирались несколько девчонок, они окончили курсы медсестер. И в начале июля тридцать пять человек смылись из училища.
Нарвский военкомат зачислил нас в Кировскую дивизию народного ополчения. Направили под Псков.
Мастер депо Минин А. В.:
16 июля 1941 года подняли всех по общему авралу, погрузились в товарные вагоны и поехали на станцию Бабино рыть окопы. В Обухове еще добавился народ — женщины, подростки.
В Бабине рыли по речке противотанковый ров, строили дзоты, устанавливали пулеметные колпаки, жили в шалашах из еловых лап. Через неделю вернулись в депо.
А в дежурке народу невпроворот, прибывающие проводники из Бологого делятся своими соображениями, вспоминают военные эпизоды.
Машинист Николай Андреевич Гаврилов — депо Балтийское:
Было это в начале войны. На своем паровозе “Тысяча и одна ночь” — Эл-1001— доставил до станции Тапа “окопников”, и мне прицепили наливной состав на Ленинград, весом 1000 тонн. Ждем отправку, вдруг на паровоз лезет человек в железнодорожной форме комсостава. Показывает документ: “Уполномоченный НКПС Северо-Западного направления Богданов Василий Дмитриевич”.
И говорит тихо:
— Слушай меня, Коля, внимательно! Под Таллином идут тяжелые бои, эвакуируем всё. Возможно, тебе придется сопровождать сплотки с горячими паровозом в тыл. На них будут эстонские паровозные бригады, будь с ними осторожен, прикажи им говорить по-русски. Кроме того, в лесах появились банды “зеленых” с пулеметами, нападают на паровозы и поезда…
— Так у меня нет оружия! Если полезут на паровоз, чем защищаться?
— Нету, так будет! — Василий Дмитриевич дает мне и помощнику В. Липко по нагану. — Держите! Они заряжены, и вот к ним еще патроны, берите больше, — он стал сыпать из карманов патроны. — Состав идет до Лебяжьего, о нем знаете только вы, и больше никто. Кровь из носу, а доставить надо!
— Хорошо, — говорю, — если кровь только из носу, а не из других мест.
— А ты, — говорит, — весельчак! Держитесь, ребята!
Наган приятный, увесистый, со следами смазки. Давно не держал в руках оружие, а в руку легло по месту. Протер, положил на полочку, ветошкой закидал, лучше бы он не понадобился.
— Ребята, я в вас верю! Если пойдет стрельба по паровозу — обороняйтесь, стреляйте на поражение! Не сдавайтесь, один патрон оставьте для себя. В Котлах вас встретит Алексей Недбаев…
Веселенькое, думаю, дело: бандиты с пулеметами в лесу, а мы с наганами в фанерной будке, покрытой кровельным железом. Но ничего не сказал.
— Будем стараться, — говорю.
Тут снизу стучит главный кондуктор Лазаренко: “Механик, поехали! Жезл есть!” И лезет, кряхтя, в контрбудку. Богданов спрыгнул на левую сторону, так что Лазаренко его и не заметил.
Составу в тысячу тонн до Нарвы — рукой подать: профиль пути равнинный, почти без кривых.
На подъезде к Нарве, в лесочке, попали под первый обстрел: били из пулеметов по цистернам, мы с помощником и отвечать не стали, горе на свою голову призывать не хотелось. Пробитые цистерны потекли немного, но не беда, через Нарву следуем ходом, бросил заявку на уголь, — на станции Весси паровым краном набросали нам в тендер сланца и угля, залили воду. До нашего диспетчера не дозвонился.
Отправились. Следующая станция Сала, нас поставили на обгон. Стали с помощником латать простреленные цистерны — заколачивать колышки с тряпками в дырки, нам помогали все станционники и путейцы. Вдруг вкатывается состав с эвакуированными — теплушки, пассажирские вагоны. Дежурный по станции приказывает мне эти 600 тонн поставить в своем наливном составе с головы. Получится 1600 тонн!
— Моя “Тысяча и одна ночь” его не одолеет, — говорю дежурному.
— Коля, в нем люди, их надо спасать! В голове у вас будет паровозик-гонялка — поможет вам малость, у него пробоины в котле, пару не сдержать, только до Веймарна! А вы будете толкачом с хвоста.
Хорошо. Дали отправку. С места взяли бойко, через двадцать минут прошли Кингисепп. Впереди подъем. У платформы Тикопись — пулеметная трескотня из леса. Уже и по паровозу бьют. Несколько пуль прошили будку, помощник бросился на пол, я и испугаться не успел. Какой тут наган!
Только прошли входной светофор Веймарна, началась бомбежка станции. Дежурный по станции подает на жезле записку: “Коля, уходи скорее, Веймарн будут еще бомбить, путь на Котлы свободен. Диспетчер Алексеев”.
Тут “мессера” пошли — поливают свинцом, летят низко, рожи летчиков видно, смотрят вниз, улыбаются, один даже ручкой мне помахал. Хватаю наган — сейчас я вас, сволочей, угощу!
И тут меня поднимает и выбрасывает из паровоза — бабах! — доски трещат! Я барахтаюсь в чем-то вонючем, захлебываюсь, дышать нечем, в голове шум, в глазах красные и черные круги…
Оказалось, меня взрывной волной выбросило в станционный туалет, в ящик с “золотом”.
Выбрался, отплевался, наган в руке зажат, бегу к паровозу, Галочкин смотрит на меня белыми от ужаса глазами, сует жезл: “Твой помощник убит — вон там лежит. Скорее уводи состав! Они снова прилетят!” От меня вонища, как от парфюмерной фабрики, без сапог, без штанов — там остались. В дерьме, но с наганом — знай наших! В вагонах, где эвакуированные ехали, крики, плач, но состав цел, не разорвало. Рядом с путями воронки дымятся…
Залез, наган протер, положил рядом. Мыться некогда. Дернулись, пошли.
Я на паровозе один в трех лицах — и за себя, и за помощника, и за кочегара. И вот на подходе к платформе Кихтолка путевой сторож останавливает меня красным сигналом. Хватаю наган и босиком, в вонючих подштанниках и нательной рубахе спрыгиваю с паровоза: “В чем дело, дед?” Сторож глаза вытаращил, крестится, убери, говорит, наган, мил человек. Из-под откоса девушка в военной форме, едва передвигая ноги, тащит на плечах военного: “Возьми! Спаси этого человека! В Котлах сдашь его в санбат!” Тут-то у меня на голове волосы зашевелились: военный без обеих рук, зубами скрипит, стонет, головой мотает. Втроем погрузили раненого на паровоз.
— Есть чем перевязать, механичек? — а сама плачет.
В аптечке оказались йод, жгут, пара бинтов. Обмыли ему водой из тендера обрубки рук, дезинфицировали водкой, остановили кровотечение. Достал незаметно из сундучка-шарманки одеколон, побрызгал себе на подштанники…
— Я, — говорю, — один еду. Помощника убило, кочегара нету, даже помыться некогда…
— Отвернись, — говорит. А сама, чувствую, принюхивается.
Я стал кидать в топку, она сняла гимнастерку, разорвала на куски тельняшку и перевязала обе руки…
— Это батальонный комиссар с Кингисеппского укрепрайона, — говорит. — Дот
номер тринадцать, обязательно помоги ему, механик. — Поцеловала его, еще раз понюхала воздух и сошла с паровоза в кусты.
Тронулся. Раненый очнулся, дал ему водки, рассказал, как было со мной дело, чтобы не удивлялся запаху в будке. “Мне бы, — говорит, — твои заботы, приятель. Сам видишь, что со мной. Я перед самой войной мотоцикл купил, жениться хотел, как теперь без рук поездишь?” — и заплакал.
Едем. Надо и уголек кидать, и за путём следить, и за приборами, и стреляют где-то — собой заняться некогда.
Аэродром Котлы горел, горела деревня Котлы, бомбардировщики фашистов уходили в залив. Станция приняла под закрытый входной семафор. Встал под воду, подъехала “санитарка”, на паровоз влез Недбаев, мой товарищ по комсомолу, с 4-го участка тяги. Я еще и помыться не успел. Носом водит, морщится.
— Ты что, — говорит, — со страху обделался? Ну, ничего, ничего, бывает. Первый раз под бомбежкой, с каждым может случиться.
— Щас как дам лопатой по башке! Сам ты обделался! Меня взрывной волной в туалет забросило!
Он губы кривит, чтобы не рассмеяться. Рассказал, как было дело, — вроде поверил. Вспомнили моего помощника, погоревали. Политрука забрала “санитарка”.
— Ну, Николай! Ты в тельняшке родился! — сдерживает улыбку Недбаев. — Твой героический поступок не останется без внимания! Я об этом в стенгазету напишу!
— Я тебе напишу! — погрозил ему лопатой. — Только попробуй!
— Ладно, — говорит Недбаев. — Быстренько мойся под колонкой, сейчас одежду принесу.
Принес тельняшку, парусиновые штаны и русские сапоги, Я облачился в новую форму. Вдвоем довели состав до Лебяжьего.
В Ленинград попал только через неделю — встал на промывку котла. А в депо уже все знают, что я от немецкой бомбы “золочение принял”, хохочут. Сдал наган начальнику депо, написал объяснительную. Он мне расписку дал, что оружие принял.
Потом Недбаев частенько мне этот случай вспоминал.
Справка. Гаврилов Николай Андреевич, 1914 года рождения. Член ВЛКСМ. Перенес блокадную зиму 1941—1942 годов. В навигацию 1942 года через Ладожское озеро на понтонах до Кобоны следовал с паровозами в тыл страны. Участник взятия Кёнигсберга.
Из воспоминаний секретаря парткома Финляндского узла Октябрьской железной дороги Д. Я. Барнаулова об участии в обороне Ленинграда в 1941 – начале 1942 г.6
…1941 год был годом материального подъема. Был бурный рост промышленности, и в соответствии с этим развитием прогрессировали наука и культура. Мы собирались и говорили, что наступает прекрасная жизнь.
Но вот 22 июня 1941 года началась война. Мне и сейчас трудно без волнения вспоминать этот день. Враг напал на нас без объявления войны, вроде как на сонных.
<…> Молодежь пошла на фронт. Некоторые даже самовольно уходили. На участке Тихвин я в один день недосчитался 250 человек. Они не вышли на работу и все сразу, в организованном порядке, явились в военкомат. <…>
В сентябре я ушел с 3-й дивизией Красногвардейского района. Немцы уже подходили к Пулковским высотам в маршевом порядке. В ночь с 13 на 14 сентября мы вступили на высоты и с 15 до 19 сентября вели ожесточенные бои.
…Вооружены мы были плохо. У нас были винтовки, пулеметы, но они по большей части были неисправны. Через несколько месяцев армия уже была оснащена. А в сентябре мы не имели достаточного количества боеприпасов для нашей артиллерии. Снабжение продовольствием было организовано плохо.
Несмотря на ряд непростительных недостатков, все же на Пулковские высоты немцев так и не пустили. Они много сил там положили, устраивали неоднократно психические атаки, пускали все в ход, но патриотизм питерских рабочих, и особенно рабочих Выборгской стороны, восторжествовал, и тут было доказано, что, несмотря ни на какие недостатки вооружения и оснащения, мы можем немцев победить. <…>
Тогда уже стало ясно, что немцы в Ленинград не пройдут. Каждый боец знал это <…> Все говорили: “Ляжем до последнего, а в Ленинград врага не пустим!”
27 сентября попадавшиеся в плен немцы были уже деморализованы. Тогда был взят в плен один офицер. На его карте были пометки с указаниями дат и объектов. Там были указания, когда и как они должны захватить Петроград. На полях карты было записано: “Каждый третий в Петрограде — большевик — вздернуть”. Нас поразила наглость в этих записях.
А вот выписки из политдонесения 1-й дивизии народного ополчения в штаб Ленинградской армии народного ополчения (ЛАНО):
Общая нехватка винтовок выражается в 1000 шт.
В целой группе вооружения дивизия недоснабжена. Так, по наганам, потребность 1633, получено же 600. Пистолетов-пулеметов положено 1100, не получено ни одного.
Пулеметов “ДП” должно быть 375, получено только 160, при этом только 60 являются годными, а остальные без мушки и сошек. <…> Пулеметов “Максим” с оптическим прицелом полагается 180, на самом деле ни одного не получено.
Комплект зенитных пулеметов — положено 18 шт., однако ни одного не получено.
<…> Из положенных к получению 465 биноклей получено лишь 250. Отсутствует 28 наименований разных приборов и оптики.
Получено 300 ракет, но пистолетов к ним нет.
Такое состояние снабжения вызывает недовольство отдельной части бойцов.
В 1-м полку 6-й роты бойцы, беседуя с политсоставом, заявляли: “Мы получили оружие, но стволы не только болтаются, а есть трещины. Мы хотим драться, но надо знать, чем бить врага. Не может быть, чтобы такое оружие давали из-за недостатка”.
Выводы:
В целях выявления полной картины качества оружия по полкам и подразделениям созданы комиссии, работа которых должна быть закончена 10 июля. Требуется срочное изъятие нагодного оружия и замена его годным, что породит большую уверенность в свои силы у бойцов.
В этих же целях необходимо додать гранаты и другие виды вооружения и устранить некомплектность.
Начальник ОПП Первой стрелковой дивизии
полковой комиссар П. Иванов7
Постановление Военного совета обороны Ленинграда о формировании батальонов народного ополчения
25 августа 1941 г.
Совершенно секретно
1. Для непосредственной обороны города сформировать из числа трудящихся предприятий и учреждений города по территориально-производственному принципу 150 батальонов народного ополчения численностью по 600 человек каждый.
2. <…> В формируемые батальоны включать также женщин на добровольных началах, а также организовать группы подростков для разведки, связи, снабжения личного состава батальонов боепитанием, продовольствием, водой и т. д.
…………………………………………………………………………………………
4. Вооружать батальоны народного ополчения винтовками, охотничьими ружьями, пулеметами, пистолетов-пулеметов Дегтярёва, гранатами, бутылками с горючей смесью, а также холодным оружием: саблями, кинжалами, пиками и др.
5. Предложить т. Капустину в кратчайший срок увеличить выпуск необходимого для батальонов народного ополчения вооружения (гранаты, бутылки с горючей смесью, пистолетов-пулеметов Дегтярёва, пики, кинжалы, сабли и т. д.)8 .
<…>
Председатель Военного совета
Обороны г. Ленинграда
Маршал Советского Союза
К. Ворошилов
Член Военного совета
Обороны г. Ленинграда
А. Жданов
(ЦГАИПД СПб., ф. 24, оп. 151, д. 1, л. 7–8. Подлинник)
Впору удивиться и вознегодовать: как можно было хранить на военных складах винтовки без целика (попросту говоря, без прицела) и как можно было отправлять рабочих и студентов с пиками, самодельными саблями, кухонными ножами, бутылками с зажигательной смесью и кривыми драгунскими винтовками против танков?
“А что изменилось?” — спросит умудренный опытом читатель, и будет прав. Разве взрывающиеся военные арсеналы, собачьи консервы, закупленные интендантами под видом солдатской тушенки, и поборы с летчиков фронтовой авиации говорят о прогрессе в современных Российских вооруженных силах? Скорее, наоборот.
Читаешь историю войны, историю блокады, и начинаешь понимать, какую жуть, какую оторопь от собственного бессилия испытал наш народ в самом начале войны… “Война будет вестись малой кровью, на чужой территории” — и вдруг — на тебе! — 24 июня захвачен Вильнюс! 28 июня — столица Советской Белоруссии Минск!
6 июля — Рига.
Еще немного, и “враг у ворот!” Да как же этот окаянный немец прошел от границы до города трех революций? Кто ему позволил? Где были наши доблестные красноармейцы и красные командиры?
История никого ничему не учит, и каждому поколению суждено ошибаться заново, по-своему.
Научила ли чему-нибудь наш народ война? Научила ли блокада? Очень немногому. Науку вынесли только те, кто страдал в войне и в блокаде. Да, старики, прошедшие войну и руководившие страной в 50–80-е, никому не доверяли и копили оружие, постоянно его совершенствуя и развивая оборонную отрасль даже во вред остальным отраслям народного хозяйства. Тезис “Хочешь мира — готовься к войне” не подвергался сомнению. Советские танки и ракеты стояли по всей Евразии — от свистящих ветрами монгольских степей до уютных немецких городков. Так же, как американские стояли (стоят) вокруг СССР (России). Наши военные базы без какого-либо стеснения располагались в Восточной Европе и во Вьетнаме, в советской Прибалтике и Закавказье. В 1962 году наши воевавшие отцы и деды даже притащили ядерные ракеты к самым дверям Америки — на Кубу, что, правда, вызвало “карибский кризис”, но и результат этой отважной экспедиции был неплохой: Америка убрала размещенные в соседней с нами Турции ракеты средней дальности, с подлетным временем до Москвы в десять минут, а в 1963 году был заключен Договор о прекращении испытаний в трех средах: в атмосфере, в космическом пространстве и под водой.
Старики бдили. Им не хотелось вновь жить в землянках, отступать по грязи, вязнуть в болотах, стрелять вдесятером из одной винтовки, голодать и ждать помощи от союзников, которые вдруг стали врагами.
Но вот “эпоха стариков” закончилась: ушли Брежнев, Андропов, Черненко. Страной стал править пятидесятилетний Горбачев, мальчонкой живший на оккупированной немцами территории. Чего он там, на родном Ставрополье, насмотрелся в военные годы, мы не знаем, но только вся прежняя бдительность в дым разлетелась за несколько лет его правления. Армии в тысячи танков и самолетов, ракетный арсенал — весь этот щит, вынесенный страной-победителем буфером перед своими границами и стоявший противовесом войскам НАТО, был выведен в чистые поля России, солдаты и офицеры оказались в палатках, военное имущество бросалось или распродавалось местным дельцам и спекулянтам за марки, форинты, злоты… Если верить мемуарам президента США Рональда Рейгана, новый лидер Горбачев поразил и испугал его: он нашептывал во время доверительных бесед такие лихие предложения, что приходилось с опаской думать — а что он захочет получить взамен? Может быть, возвращение Аляски? Но для Америки все обошлось благополучно. НАТО как стояло, так и стоит. И даже успешно расширилось под флагом борьбы с терроризмом.
Но что же делал народ? Как он хлопотал о своем безопасном будущем, о будущем своих детей и внуков? Да очень просто. Его “наиболее прогрессивная часть” торопила Горбачева и отдавала симпатии его внутрипартийному конкуренту — первому секретарю Московского горкома партии Ельцину, который, казалось, готов зажечь очистительный огонь в нашем доме более сноровисто, веселее. “Менее прогрессивная” часть народа, которой были прилеплены ярлыки “коммуняки”, “совки” и “сталинисты” пыталась роптать, в том смысле, что разоружаться надо одновременно, не делая резких движений, а тем более не доверяя противнику на слово. Какие, например, гарантии дает Америка, что НАТО не расползется на Восток? “Да идите вы на фиг со своими гарантиями и “железным занавесом!” — рычали перестройщики. — Хватит! Натерпелись на ваших собраниях! За границу хотим! В свободное общество! Никто на нас нападать не собирается!”
И что? Да, ничего. Не напали. Пока…
Но послушаем голоса очевидцев.
Из дневника Федоровой Л. Н., работницы депо “Московская-Сортировочная”:
1 сентября 1941года. <…>
В стойлах депо, где стоят новые паровозы “ФД” (Феликс Дзержинский) все окна заделаны кирпичом, лишь оставлены бойницы, как в крепости. На поле Щемиловки военные роют траншеи и окопы. Провожали на фронт наших ребят, с ними ушли путейцы и движенцы. Сортировка встала. На угольном складе темнеют холодные паровозы, их скоро угонят на базу. Теперь у токарных станков висят плакаты: “Работаю за того парня, что ушел на фронт!”.
4 сентября 1941 года. Получила письмо от Гоши — воюют наши мужья. На станции разорвался дальнобойный снаряд, есть убитые и раненые. Говорят, немцы нащупали наше депо, теперь будут обстреливать. В депо срочно закрывают окна мешками с песком, заколачивают досками, темно стало. Остались несколько токарей и слесарей, их на фронт не берут, а они требуют, чтобы отправили. Домой ехала до Навалочной, а там — через кладбище пешком. Берега Волковки женщины и подростки укрепляют шпунтовыми досками. То же самое на Обводном канале. Фашисты топчутся под Урицком. Не бывать им в городе!
Машинист А. Ткачевский:
Фашистский самолет напал на наш наливной состав у Дубцов. Строчит по цистернам, они текут, хорошо, мазут, а не бензин. Помощник плеснул в топку ведро мазута — над составом черный шлейф дыма, замаскировались слегка. Самолет отстрелялся и ушел. Проскочили Чудовский мост, остановились, чтобы цистерны осмотреть, — опять налет! В середине состава взорвалась цистерна, земля горит, цистерны текут, — едва ушел с половиной состава.
Машинист Н. Спиридонов:
Подошли с воинским эшелоном к станции Березайка. Станция в дыму, все кругом горит. Помощник кричит: “Есть сигнал на проход!”, я тоже ясно вижу — диск сквозного прохода наш. Кочегар кричит: “Воздух!” — над составом прошел фашист, прострочил и ушел. Из дыма поднялись две зеленые ракеты. Что? Почему? Непонятно! Семафор открыт, идем ходом, слышен треск пулеметов, стрельба пушек… Только я хотел добавить пару, как помощник кричит: “В тупик идем!” Дал контрпар, торможу. Заскрежетало, остановились. Глядь — тупик, за ним речка. Кто стрелки перевел? Тут из вагонов на паровоз повалили солдаты, клацают затворы. Крики, угрозы — я стою, фуражку снял, пот вытираю. Где дежурный по станции? Привели его, поставили на насыпь и дали по нему залп — самосуд свершился. Осадил поезд назад, за стрелку, пошла бомбежка станции, но скоро кончилась. Выбрались.
Из “Сводки главного инспектора тыла Северо-Западного направления К. Е. Ворошилову и А. А. Жданову о положении на железных дорогах”9 :
21 августа 1941 года
Совершенно секретно
1. В течение 21.8.41 станции Гатчино-Варшавская, Балтийская и Балтийская-Товарная неоднократно подвергались воздушному нападению, артиллерийскому, минометному и пулеметному обстрелам. Все пути на станции Гатчино-Балтийская разрушены. Связь порвана. Сгорела сенобаза. Частично сгорел поселок.
С 16.00 все три станции Гатчино покинуты железнодорожниками и комендантом станции, которые находятся на станции Пудость. На станции оставлено два пассажирских вагона из-за невозможности вывезти их по разрушению путей.
2. 20.8.41 около 20.00 со станции Сиверская был отправлен эшелон с эвакуируемым имуществом ВВС (авиабомбы, походные мастерские, имущество и т. п.). При выходе со станции Суйда паровоз был подорван миной. Начальник эшелона, идя к хвосту поезда, услышал немецкую речь и, решив, видимо, что поезд ему не спасти, отдал команду поджечь поезд, что и было выполнено. Для разгрузки участка 21.8 утром был послан восстановительный поезд, но дойти до сгоревшего эшелона не смог ввиду обнаруженных мин. Возвратившись в Гатчино и захватив с собой подрывников, восстановительный поезд снова отправился к эшелону. Не дойдя до эшелона, паровоз был подбит артснарядами. Оставшийся на перегоне восстановительный поезд противник расстрелял из артиллерии и минометов. На 21.00 оба поезда находятся на перегоне. Имеются убитые и раненые.
<…>
Главный инспектор тыла Сев.-Зап. направления генерал-майор10
Начальник отдела ВОСО, военинженер 1-го ранга Щепенников
(ЦГА СПб., ф. 7384, оп. 3, д. 23, л. 183–184. Подлинник)
Два ответственных человека сообщают двум еще более ответственным людям, что все три станции Гатчино покинуты железнодорожниками и на одной из них оставлены два пассажирских вагона, которые никак не удалось вывезти из-за разрушенных путей. А все остальное, стало быть, вывезено, эвакуировано, кроме того, что взорвали по недоразумению.
Так ли было на самом деле? Не знаю.
Но вот что рассказывала в 1968 году Софья Кирсанова, помощник машиниста:
26 августа 1941 года на Варшавский вокзал прибыл последний пригородный поезд из Гатчины, народу в нем — битком, все бегут в Ленинград. Неделю назад из депо ушел эвакопоезд с семьями рабочих в тыл — на Урал. Оставшиеся паровозы погасили и отправили на базу холодного отстоя, а пассажирские, серии Су, давно ушли в тыл. Осталась по хозяйству одна наша “овечка”.
У дежурного по депо телефонные звонки, проводники сидят и лежат на полу, отдыхают, ждут по наряду. Шум, гвалт, жалобы.
Вошел заместитель начальника депо Каинц — все встали, тишина. Оглядел свой народ и говорит:
—Товарищи! Сейчас позвонили — в Гатчине остался паровоз “щука”! Машиниста там нет ни одного. Не оставлять же наш советский паровоз фашистам! Кто добровольно пойдет за ним на “овечке”?
Молчание, перешептываются.
— Повторяю, добровольно! Принуждать не буду, если нет, сам пойду!
Я встала:
— А ну, Винер, пошли, нечего носом хлюпать! “Щука” еще сгодится!
Народ загудел одобрительно, машинист Винер поднялся, поклонился всем, и мы втроем вышли из “брехаловки”. На ходу Каинц говорит мне: “За ним твой глаз, а меня возьмете на Шоссейной у входного светофора, я тоже иду на фронт, только по другую сторону. Со мной будет мотоцикл. Я вам мигну зеленым фонариком”.
Наша “овечка” стоит под парами, угля — полный тендер, воды тоже. Ночь хоть глаз выколи, идем без прожектора, и фары погашены — светомаскировка. В окно высунешься — прохладно. На горизонте, за Пулковской горой, вспыхивают зарницы, глухо доносятся залпы. Открылась Шоссейная — прошумел переезд, мигнул зеленый. Притормозили. Встали. Подошел дежурный по станции, подал “красное”, в котором было прописано: “Ранее отправленный бронепоезд прибыл на станцию Александровская”. Стали совещаться. Винер очень беспокоился, все у дежурного расспрашивал, нет ли фашистов у Александровской. Каинц тем временем погрузил свой мотоцикл на тендер и сидит там в брезентовом плаще, курит.
Отправились. Через десять минут были в Александровской. Связь прервана. Пошли на Гатчину. Все горит!
Медленно подходим к черной громаде, это наша “щука”. Остановились. Прицепила ее, родимую, включила автотормоза, влезла на паровоз, а он еще тепленький, — мама родная! На тендере — люди с пожитками, в будке паровоза раненые красноармейцы, матросы… Стонут, пить просят, а один матрос без левой руки, голова завязана, через бинты кровоточит, он ко мне:
— Сестренка, закурить бы! Что тебе помочь? Ведь я из БЧ-5, что смогу, помогу.
Я чуть не заплакала.
В темноте наткнулась на Каинца, он возился со своим мотоциклом, сказала, что на тендере много беженцев и раненых. Вези, говорит, их в Ленинград. Дал пачку “Звездочки”, коробок спичек, да прибавил пачку махорки.
— Присядем на прощание, — говорит.
Присели, помолчали, расцеловались.
— Не поминай, Сонечка, лихом, — говорит. — Фашисты от меня не уйдут, расчет будет короткий и полный.
Ушел. Поднялась на “овечку”, доложила Винеру, что поршневые дышла у “щуки” не сняты. Он чуть не в слезы:
— Как поедем?
— Как ехали, так и доедем! Надо только машину принудительно мазать, сорок километров пути, можно и цилиндры задрать.
Он ко мне:
—Сонюшка, не уходи, не могу один!
Пошла на “щуку”, дала моряку курево, масленку с мазутом, показала, куда через каждые пять километров лить смазку.
Пришел дежурный по станции Броня Санюк, дал “красное предупреждение”.
— Броня, а ты с нами?
— Нет, с Суйды дрезина придет, взорвем все — тогда в Ленинград! Фашистам ничего не достанется. — А сам дрожит: то ли от холода, то ли от нервов.
Отправились за полночь. Тяжело тащить холодную “щуку”, да еще с неснятыми поршневыми дышлами. Несколько раз на ходу перелезала через буфера на нее — однорукий матрос все делал правильно, видать, был знаком с паровыми машинами.
В Александровской уже паника — гражданские просят, военные требуют, стращают трибуналом. Порядок навел дежурный по станции Володя Евсеев. Прицепил нам пять теплушек, несколько порожних платформ и один классный вагон с ранеными. На платформы погрузились гражданские, железнодорожники, Я сказала Евсееву, чтобы он в Ленинград телеграмму дал: раненый матрос без руки, нужна медицина.
— Сделаю все, Сонечка, — сказал он, — вот тебе “красное” и – алле!
— А ты?
— Меня подберет дрезина! Зажжем три красных и поедем!
Три красных сигнала по ПТЭ означают: “Ухожу последним, станцию взрываю”.
Отправились. У Пулковского переезда оглянулась, огромный столб огня взметнулся в темноте ночи. Евсеев дело сделал.
Через полчаса мы были под шатром Варшавского вокзала, подошла машина “скорой помощи”. Пошла на “щуку”, нашла своего матросика, он сидел в окружении своих моряков. Распрощались.
В октябре я попросилась на бронепоезд “Народный мститель” помощником машиниста…
(Запись 1968 года, электродепо “Балтийское”. Софья Кирсанова до войны окончила ФЗУ “Юный пролетарий”, член ВЛКСМ, коммунист, помощник машиниста бронепоезда “Народный мститель”, тяжело ранена при снятии блокады, после войны помощник машиниста, машинист электропоезда депо “Балтийское”)
Город Гатчину фашисты взяли 13 сентября, уже после того, как замкнулось кольцо блокады.
Два поезда и баул с деньгами
Заканчивается август, и станция Мга, через которую стремительно взятый в тиски Ленинград еще держит железнодорожную связь со страной, подвергается сокрушительным налетам авиации.
Евдокимов П. И., монтер железнодорожной связи, станция Саперная:
В 7 часов заступил на дежурство, проверил диспетчерскую связь, прослушивается нерусская речь, команды, писк морзянки, пошел проверять провода по столбам к мосту через реку Тосну. В нескольких местах обрывы, восстановил их, на 30-м километре кто-то повесил “жучков” — провода шли к речке, — оборвал. Через мост меня пограничники не пропустили, хотя у меня был спецпропуск. Около 12 часов дня через Саперную проследовал поезд из Мги.
Ребята, на паровоз! Будем прорываться!
Машинист Григорьев Н. В.:
Рано утром 27 августа 1941 года взял из Ленинграда эвакосостав на Волхов. В теплушках женщины, дети, — двинулись. Поезда от Мги на Волхов шли параллельно, сразу два эвакуационных поезда рядом, кто-то додумался… В Саперной остановился, добавил воду. Подошел дежурный по станции: “У моста через реку Тосну фашисты вчера поезд обстреляли! Будь осторожен!” — “Понял!” С треском летим к мосту, кричу помощнику: “Ставь форсунку!” Он сунул в топку масленку с мазутом, загудело в топке, мост позади, и черный маскировочный шлейф дыма над составом и по сторонам…
Подъезжаем к Ивановской, под откосом лежит сгоревшая электричка — от состава в 12 вагонов одни железные скелеты, еще дымятся. Вдруг помощник кричит: “Красным махают остановку!” Остановил состав. На пути две девушки в купальных костюмах, босиком. Плачут навзрыд, пионерскими галстуками утираются: “Механик, спаси наших детей! Вон у электрички лежат, только скорее, а то стрелять начнут…” У меня волосы на голове зашевелились. Подняли этих сироток на паровоз, они не плачут, личики испуганные… Только мы двинулись, они, словно по команде, заревели на все голоса. Есть хотят, три дня не ели, пить хотят… Мы с помощником отдали девушкам свои сундучки — то, что нам в дорогу дома собрали: сгущенка, какао, хлеб… Десять ребятишек. Пять с правой стороны у меня, сжавшись в кучку, сидят, и пять — у окна помощника… Путь далекий — чем кормить?
В вагонах все строго по спискам, может, и примут, да времени нет хлопотать. Решили все поступки брать на себя — выхода нет.
Останавливаю состав в Горах. Лавка у станции полуобгорелая. Помощник побежал, я в топку уголь кидаю. Минуты казались вечностью. Наконец вернулся, принес несколько пачек печенья, пачку сахара, два кирпичика белого хлеба и кирпич черного, бутылку подсолнечного масла.
— Лавка пустая, — говорит, — оставил четыре рубля на прилавке.
Сунули чайник в топку, скипятили воду, сделали какао…
Вкатились на станцию Мга — дым, пожарища, разрушенные домики путейцев, на входных стрелках машут: “Вперед! Вперед!” Прошли Мгу — как из ада вырвались.
В будке запахло вкусным, две кружки пошли по кругу, девушки выдают белый хлеб с намазанной сгущенкой. Ребятишки повеселели, сидят, сбившись в кучу, грызут печенье, смеются.
Со станции Новый Быт параллельно со мной пошел бронепоезд “Ленинградец”. Но какой он? Будка паровоза — без брони. И вот мне с бронепоезда показывают: “Притормози!” Перелез комиссар в кожанке, интересуется, что за дети и девушки у меня на паровозе.
— Подобрал в Ивановском… — отвечаю. — Электричку разбомбило.
— А девушки? Их сопровождают?
— Вроде того…
Мой помощник говорит:
— Надо бы их одеть во что-нибудь да ребят накормить.
Живо принесли узел с бельем и продуктами, девушки облачились во флотское обмундирование, дети смеются. Бронепоезд, дымя, покатил вперед. Сказали, что до самого Тихвина нас прикрывать будут. Девчата заварили в чайнике суп с консервами, накормили детишек — с бронепоезда отдали нам пять деревянных ложек и пять мисок — ели по очереди. Прибыли в Волхов — от вокзала только фундамент остался, пыль, дым, покореженное железо.
Подошел кран, накидал хорошего угольку, залили воду. На паровоз взобрались с узлами две женщины, стали детей одевать, а у самих слезы на глазах. В Тихвине полусонных ребятишек перенесли на санитарный поезд. Последними с паровоза сошли две девушки, они перецеловали нас на прощание. 29 августа резервом прибыл в Волхов, сдал паровоз, и мне сказали: 28-го пала Мга, железнодорожное сообщение с Ленинградом прервано… Мы и были тем последним поездом, что ушел из Ленинграда… А вот что происходило на станции Мга в тот же день.
Машинист А. Харламенков:
Утром 27 августа прибыли из Волховстроя во Мгу. Паровоз поставили в тупик, какой-то военный приказал: “С паровоза не уходить, держать пары на полную катушку!” И ровно в двенадцать дня — воздушная тревога, над станцией повисла армада немецких стервятников. Наших не видно, не слышно. Сначала беспорядочная бомбежка, потом они, словно веселясь, стали на бреющем полете гоняться за коровами и людьми. Станцию растерзали, улетели. На станции сплошной ад. Вдруг гляжу — маневровый паровоз выводит на главный путь состав, на платформах — домашний скарб, сундуки, коровы, даже зеркальный шкаф и бабка с кошкой на руках. Обезумевшие люди бросаются к вагонам, лезут на крыши, вскакивают на тормозные площадки, кричат дети. Дают сигнал, беру этот состав на Ленинград. Пошли! У Пеллы путевой сторож останавливает красным сигналом: “Немцы в Пелле и Ивановской!” Пробежал вдоль состава, нашел несколько красноармейцев, у них “максим”, прошу: “Ребята, на паровоз! Будем прорываться!” Притащили пулемет, установили на тендере. Нашли под откосом у убитого “дегтярь”, пару дисков к нему, две гранаты — взяли на паровоз, едем! Ивановская встретила пулеметным огнем, с тендера огрызается “максим”, бьет зло, короткими очередями, “дегтярь” тукает, вот и мост через речку Тосну. Проскочили. Команда “Ложись!”. Пули прошили левую стенку будки машиниста. Манометр разбит, но все живы. Добрались до Саперной, а там и до Питера рукой подать!
Так и хочется подсказать из нашего времени: не надо с детишками в Ленинград, езжайте в другую сторону. Но время не повернуть вспять.
В тот день была еще одна поездка в уже отрезанный от внешнего мира Ленинград…
Замполит восстановительного поезда И. Власов:
Стоим на станции Горы, вдруг подбегает дежурный по станции: “Забыли во Мге баулы Госбанка с деньгами, и паровоз, который за ними послали, потерялся! А вдруг ушли?” Начальник послал меня ловить этот паровоз. Он стоял на подъеме 45-го километра. Влезаем – будка прошита пулеметной очередью, вся бригада погибла, опечатанные баулы в крови, но целы. Сложили убитых на тендере, прикрыли, подняли пар и пошли вслед последнему поезду на Ленинград…
Машинист Л. Трофимов.:
По ночам ходим в дозоры парами, выдали австрийские винтовки без патронов, в казенной части дырки, стрелять нельзя.
Появилось много ракетчиков, во время воздушной тревоги они дают ракеты, предстоит их вылавливание. В последних числах августа моросил дождик, мы вы-
шли в дозор с Еремеевым — прочесывать поселок Шаумяна и Фарфоровский поселок. По небу начали шарить прожекторы, в их лучах серебряная точка мечется. У завода “Красный нефтяник” взрывы, пламя. Вдруг за деревянными домами Фарфоровки взметнулись в небо две зеленые ракеты. Побежали и за домом общежития обнаружили женщину — Фрося-управхоз, у ее ног валялись две гильзы, отобрали ракетницу и отвели куда надо.
Из докладной записки ОК ВКП(б) А. А. Жданову о необходимости усиления охраны Октябрьской и Ленинградской железных дорог11
8 июля 1941 г.
Искусственные сооружения и железнодорожные узлы на Октябрьской и Ленин-
градской железных дорогах не только не защищены от воздушного нападения, но значительная часть объектов вообще не охраняется вооруженной охраной.
Так например: по Октябрьской дороге из 463 искусственных сооружений только 157 охраняется частями НКВД и отделами стрелковой охраны. Ни один из охраняемых объектов не имеет зенитных установок.
<…>
Отсутствие зенитно-пулеметных средств <…> дает возможность противнику безнаказанно бомбардировать станции, воинские эшелоны и искусственные сооружения, разрушения которых вызовет перебои в железнодорожном сообщении и потребует продолжительного времени на их восстановление.
<…> Кроме этого, считаем необходимым установить патрулирование самолетов по железнодорожным линиям…
Секретарь обкома ВКП(б) по железнодорожному транспорту Н. Минкин
Зам. Зав. Отделом железнодорожного транспорта обкома ВКП(б) Н. Масленников
(ЦГАИПД СПб., ф. 24, оп. 20 в, д. 885, л. 1–3, Подлинник)
Машинист Федоров Николай Андреевич:
Блокада опоясала город, поезда встали, политотдел из всех рабочих депо организовал истребительный отряд, выдали канадские винтовки без патронов — нести охрану железнодорожных объектов, а по ночам патрулировать по товарной станции, ловить “ракетчиков”.
Машинист бронепоезда “Народный мститель” Лазарев Илья Васильевич:
В ноябре сорок первого ноябрьские утренники были суровыми: термометр показывал минус 19. Увеличился расход угля на бронепоезде, не говоря о воде. Ее бригады брали из воронок от снарядов простым пожарным ручным насосом.
Экономили уголь, его на складах депо оставалось мало. Переходили на дрова.
Наш квадрат — станция Дунай. Ведем артогонь по скоплению немецких машин у Отрадного, поминутно меняя свою позицию. Наши наблюдатели, что находились на правом берегу Невы, доносили: “Накрытие! Накрытие!” Взрывы, груды взорванных автомашин.
По батареям дали сигнал “дробь” — орудия замолчали. На морозном воздухе дымились стволы. Разгоряченные комендоры в пропотевших тельняшках надели бушлаты.
Последовал сигнал комдива менять позицию на шесть километров назад, и мы откатились — справа лес и слева лес. Команда “машина, стоп”, общий аврал — пилить и валить лес.
Визг пил, стук топоров. Все 100 человек команды стали лесорубами, остались на вахте только комендоры у орудий да машинист с помощником. (А на дровах бронепаровозы проработали почти все 900 дней блокады.)
Но вот комдив получает новую “заявку” — дать “прикурить” фрицам в районе станции “Ш” — Дубровка.
Орудия с ходу бьют по левому берегу Невы, артразведчики засели в развалинах Дубровского бумажного комбината и корректируют наш огонь и огонь соседей — батарейцев Краснознаменного Балтийского флота в Манушкино.
Фашисты попали под перекрестный огонь, не зная, кому отвечать и куда бить. У них паника!..
Старший механик паровоза Теодор Раух (участник Гражданской войны):
Это было 21 ноября 1941 года. Морозным утром наш “Народный мститель” прибыл на Балтийскую-Товарную, заняли удобную позицию — под козырьком пакгауза — при стрельбе вспышка незаметна. Паровоз почти две недели не осматривали, надо сменить тормозные колодки тендера, набить сальники паровой машины, основательно продуть котел да еще забежать на минутку в депо. Броня тендера и паровоза открыта — идет осмотр. Я хожу вдоль колесных пар…
Вдруг за моей спиной:
— Дядя, а дядя! Дай хлебца кусочек, два дня не ел, мамка и папка погибли, не дай умереть.
Худенький мальчонка, лет пятнадцати, стоптанные ботинки, пиджак с чужого плеча, шарф на груди, как беспризорник после Гражданской, — меня как ножом по сердцу резануло, а он чуть не плачет, шмыгает носом.
— Мне бы хлебца! Дядь, не бросай сироту! Не дай погибнуть.
— Вон, видишь, бидон стоит с мазутом, налей его в масленку и заливай эти буксы, не пролей, его мало.
Пацан оказался смышленым, даже масленку обтер и поставил на котел. Я доложил комдиву как есть. Он приказал: “Бери его кочегаром! Будет сыном дивизиона, а довольствие — с общего котла”. Это был Борька Альков, много мы с ним боевых вахт отстояли на “Народном мстителе”, стал он настоящим сыном дивизиона.
Специальное сообщение УНКВД Ленинградской области А. А. Кузнецову о жилищно-бытовых условиях населения, эвакуированного в Ленинград и пригороды12
28 ноября 1941 г.
Совершенно секретно
В Ленинграде, Всеволожском и Парголовском районах Ленинградской области размещено 64 552 чел., эвакуированных из других районов граждан, в том числе 23 246 детей.
Жилищно-бытовые условия эвакуированного населения крайне неудовлетворительны. Большинство общежитий не отапливается, не обеспечено постельными принадлежностями, в общежитии грязь, воды нет, больные не изолируются.
<…> Проживающие в поселке Лахта семьи Куконина и Рыжова едят мясо кошек и собак.
В Токсовском эвакопункте прибывший из Красногвардейска некий Замушин на глазах проживающих убивал кошек и собак и раздавал мясо для изготовления пищи. Замушин арестован.
<…>
Начальник Управления НКВД ЛО комиссар государственной безопасности 3-го ранга Кубаткин
Есть мясо кошек и собак еще дико. Чуть позднее — норма. Потом — блокадное счастье!
Сообщение П. Г. Лазутина А. А. Жданову о невыполнении плана поставок продовольствия Ленинграду13
27 января 1942 г.
Совершенно секретно
…Октябрьская железная дорога не выполняет плана перевозок со станции Ладожское Озеро в Ленинград, установленного Военным советом Ленфронта в 3270 т продовольственных грузов в сутки.
За последние дни со станции Ладожское Озеро отправлено продовольствия:
22 января ………………114 вагонов
23 января ………………48 “-”
24 января ……………….73 “-”
25 января ……………….25 “-”
26 января ……………….16 “-“
Грузы продвигаются нетерпимо долго — до 4–6 суток, подача вагонов под разгрузку задерживается.
Как выход из создавшегося положения считаю необходимым разрешить перевозку 2 тыс. т продовольственных грузов автотранспортом, в том числе: мяса — 700 т, сахара — 800 т и
крупы — 500 т.
(Лазутин)
(ЦГАИПД СПб., ф.24, оп.2-в, д. 6221, л.13. Отпуск)
Работать на железной дороге было уже некому. Управляться с паровозом мог далеко не каждый железнодорожник, тем более морозной голодной зимой, когда нет угля, а есть лишь сырые дрова, водокачки замерзли и воду надо по ведерку заливать в котел…
Машинист Ефимов Иван Петрович:
Живем на казарменном положении, ночуем в бомбоубежище, там теплее, чем в других помещениях, там, в подземелье, двухэтажные нары. В “бомбе” к концу рабочего дня собираются все живые, кто может передвигаться, почти все с палочками — верными спутником блокады…
В двадцатых числах января, в самый мороз, начальник депо Н. В. Исупов отправил нас к начальнику Октябрьской железной дороги Саламбекову по важному партийному делу. Бредем втроем (это П. К. Федосеев, И. В. Власов, И. П. Ефимов) по Невскому, поддерживая друг друга. Замороженные автобусы и троллейбусы, на панелях узкие тропинки, люди тянут саночки с умершими. Пока шли до Чубарова переулка (ныне Транспортный переулок, соединяет Лиговский проспект и Днепропетровскую улицу. — Д. К.), шесть раз отдыхали. За три часа дошли, уже темно. Саламбеков сидит в холодном кабинете, худющий, пожелтевший от голода. Шторы задернуты, на письменном столе — коптилка, мраморный камин без огня. Стоим в пальто, жмемся. Он трубку на рычаг положил:
— Здравствуйте, товарищи коммунисты, садитесь.
Только уселись, голоса в дверь:
— Борис Константинович! Принимай гостей!
Прямо в кабинет с санками досок ввалились машинисты П. Сладких, А. Соколов, Корнилов и Клочков.
Растопили камин, запылали доски. Саламбеков усадил всех к огню.
— Товарищи! У меня от вас секретов нет. Поезда на Ладогу водить некому. 30 декабря машинист Алексей Чернышов привел с Ладоги поезд, сдал маршрут и тут же у дежурного умер.
Все поднялись, сняли шапки, помолчали.
— Нарком путей сообщения товарищ Ковалев звонил из Москвы, сказал, что скоро с Большой земли перекинут несколько паровозных бригад. Поселим их в теплушках за паровозами. Возможно, прибывшие люди впадут в панику, возможно, погибнут от голода, но иного выхода нет — Ленинград ждет хлеб, надо вывозить людей на “Дорогу жизни”, надо подвозить… А!.. — он махнул рукой. — Все надо! А людей нет. Дорогу и профиль пути на Ладогу они не знают, вот вы и будете в этих бригадах политруками. Не хватит дров на паровоз, возьмете топор и возглавите пилку леса, но поезд не бросите. Возможно, будете выпускать в теплушке “боевые листки”. У вас нет сил, но есть опыт, знания! Понятно?
— А пилы, топоры?
— В каждой теплушке инструмент будет!
— Все понятно — будем работать.
Посидели немного, разошлись. В тот же день добрели до депо, пришли в кабинет начальника Исупова, отдышались, доложили.
— Молодцы политруки! Вот вам по кружке какао-велло! Больше нет ничего. Может, полегчает.
Выпили, а хлеб бережем. Действительно полегчало! Покраснели, языки развязались, стали вспоминать, о чем говорил Саламбеков.
— Николай Васильевич, что это за нектар вы нам дали для подкрепления?
Все засмеялись голодным смехом, так, что в животе больно стало.
— Кто-то принес с “Кокорей” полную шапку какао вперемешку с землей, мы промыли, смешали с денатуратом, подогрели, и получился “нектар”! Давайте, ребята, еще по кружечке!
На следующий день нас троих отправили на базу холодных паровозов на станцию Дача Долгорукова. Вышли рано утром, затемно — пришли к ночи, остановились в теплушке у начальника базы Елохина. Хорошо, что у него тепло.
Котельный мастер Л. Михалев:
В феврале 1942 года получили срочное задание — выдать в работу шесть паровозов из запаса для обеспечения перевозок по “Дороге жизни”. В обычных условиях паровозы с базы холодного отстоя тянут в депо и там, на канавах, по-человечески заправляют. Но депо стоят без воды, без света, в стойлах сложены трупы умерших работников. Решили заправлять паровозы прямо на месте, на станции Дача Долгорукова.
Подтащили их маневровым локомотивом на мост реки Оккервиль и с помощью пожарников наполняли котел водой. Затем истощенные, с трудом передвигающиеся на ногах котельщики и слесари делали все необходимое на паровозах. А локомотивные бригады разжигали огонь в топках. За день все шесть паровозов были выданы в работу. За такой короткий срок и в мирное время паровозы не заправлялись. Но справились, дали все шесть!
Следует напомнить читателю, что растопка паровоза при горячей воде идет 4—5 часов, а тут все холодное — и вода, и котел.
Машинист И. С. Белых:
Это было в феврале сорок второго, когда мы с замнаркома путей сообщения
т. Багаевым С. И. ступили на ленинградскую землю, где предстояло нам работать. Нас было 12 человек — паровозники, кочегары и помощники машинистов, и первое удивление — паровозы идут на дровах, а мы с Урала, с мощных “ФД”! А тут какие-то паровозики Эу и Эм… Ну, что ж, будем их заставлять работать на Ленинград! Тогда-то я и получил паровоз Эу 702-74, с которым прошел Ладожскую эпопею, и после прорыва блокады и постройки “Коридора смерти” наш паровоз вошел в состав
48-й паровозной колонны особого резерва НКПС… И мы, уральцы, повели поезда этим коридором на Большую землю.
Диспетчер Валерьян Виноградов:
За проведение тяжеловесного поезда с Ладоги на Ленинград выдавался талон на получение 100 граммов сахара, 100 граммов жира и пачки папирос “Беломорканал”… Этот маленький паек сумели выкроить секретарь горкома партии А. Кузнецов и председатель горисполкома П. Попков. Маленький? По тем временам — драгоценность! А как он воодушевлял паровозников и движенцев, давал почувствовать, что люди не забыты!
Машинист И. И. Елизаров:
Приказали взять брошенный холодный паровоз на станции Средняя Рогатка и доставить в депо для заправки. Отправились — я, помощник Назаров и кочегар Таня Шемерянкина. Целый день шли через весь город, к вечеру дошли, хлеб съели весь, а что завтра?.. В тупике у мясокомбината стоит морской паровоз КБФ с теплушкой, а их батарея из укрытия ведет артиллеристский огонь по Пулковской горе. Моряки нас обогрели, чаем напоили, кто-то из моряков дал Татьяне большой ржаной сухарь, ночку переночевали, а поутру стали у паровоза лед околачивать. Проверили — в тендере вода, малость подмороженная, зато три тонны настоящего угля! Как его доставить в Финляндское депо? А тут бежал под воду “Борис Палыч” (“Борис Павло-
вич” — на военно-железнодорожном жаргоне бронепоезд. — Д. К.), упросили машиниста взять на буксир.
— Только до Сортировки, — согласился машинист в морском бушлате. — Я на задании.
Довез, бросил на посту “М”. И тут, на счастье, — попутный паровоз, взял нас на сцепку, и через час прибыли на станцию Кушелевка, где нас встретил Аверкиев:
— Ребятки-комсомолятки! Разжигайте паровоз, торф нужен для Пятой ГЭС, иначе она встанет! Горячую воду даст первый паровоз, что прибудет с Ладоги! Запасайтесь мазутом, дрова вам подадут…
Подошел паровоз — подал горячую воду в котел. Нашли остатки забора, все выломали — и в топку… Тут и девушки стали подавать дрова по цепочке… Растопили, из трубы дым попер — живем!
Кочегар Татьяна Шемерянкина:
Котел растопили, машинист мне приказал: проворачивай аппарат Фридмана, проверь по контрольным “солдатикам” — идет ли смазка в золотники и цилиндры, да еще открой краны на водомерном стекле, пусть согревается. Попробовала — аппарат Фридмана не проворачивается, смазка застыла. Устроила под ним костерок на железке из мазутных концов — через час трещотка стала проворачиваться, смазка пошла. Слава Богу, одно дело сделала! К вечеру котел зашумел — первый признак. А Лешка-помощник говорит: “Продуй паровой манометр и проверь уровень воды в котле по водопробным краникам, правильно ли показывают”. Чувствую, Назаров мне доверяет. На раме паровоза два главных резервуара, два краника. Взяла факел, отогрела краники на главных резервуарах, выпустила воду, стало понятно.
Пришел механик Иван Иванович с хлебом, раздал нам по норме и говорит: “Как пары поднимутся, поедем на Рахью за торфом”. – “А где жить будем?” — спрашиваю. “По-цыгански, в теплушке”, — смеется Елизаров.
…За полночь прицепили к нам вагон мягкого класса: семь отдельных купе, диваны мягкие, тепло — просто сказка! Провели свет от паровоза. Нас сменила другая бригада. Я рассказала кочегару Маше Швайковой все про машину — что, где, чего. И мы трое ушли на отдых. Сквозь сон слышала, что поехали. Так торф и возила на этом паровозе для Пятой ГЭС (запись 1970-х годов).
Машинист Самойлов А. А.:
К началу марта сорок второго образовалась колонна торфяных поездов, они доставляли торф и дрова на одну-единственную электростанцию № 5. Подтверждаю, что мы доставляли на ГЭС и дрова. Их пилили на чурки и сжигали в топках котлов.
Зарецкая Мария Михайловна, старший кондуктор:
В марте 1942 года поступила на курсы дежурного по станции, при Балтийском вокзале. Нас, блокадных девочек, было около 30 человек. Сдали экзамены, и нас направили на лесозаготовки в поселок Каменку. Июнь 1942 года. Мы худенькие, все весом до сорока килограммов, и тут деревья по 90 сантиметров в обхвате. Пилить надо лучковой пилой — застрянет, и не вытащишь. Не было ни мыла, ни бани, ни жилья, ни карточек на продукты — один раз в день баланда — и всё! Золой зубы чистим, а они шатаются. Дошли до предела. Сентябрь 1942 года. Была у нас Вера Егорова, волевая натура. Организовала побег — и мы в Ленинграде у начальника дороги. Он увидел нас, всё понял и отправил на учебу в железнодорожный Дом техники. Там я выбрала должность старшего кондуктора…
Из докладной записки транспортного отдела НКВД Северной железной дороги в Областной комитет ВКП(б) о плохой организации эвакуации населения из Ленинграда14
5 марта 1942 г.
Совершенно секретно
Несмотря на указания директивных органов, перевозка населения, эвакуированного из Ленинграда, проходит крайне неудовлетворительно. Ст. Жихарево (это уже на Большой земле, за блокадным кольцом, куда люди попадали после мучительного путешествия по льду Ладоги — Д. К.), как основной пункт формирования эшелонов для эвакуируемых и погрузки их, систематически не выполняет указания директивных органов, формируя эшелоны с большим количеством недостатков.
<…>
Все это подтверждается следующими фактами:
12 февраля 1942 г. на станцию Вологда-2 прибыл эшелон № 446 в составе 72 теплушек с количеством людей 2750 человек. При проверке эшелона оказалось:
Вагоны совершенно не оборудованы съемными досками, и люди вынуждены лежать на своих вещах или на полу, вагона-изолятора и с кипятильником в эшелоне не имелось, медперсонал и проводники отсутствовали, таким образом, люди в пути следования не имели кипяченой воды, а иногда употребляли снег. Медпомощь в пути следования не оказывалась, вагоны находились в антисанитарном состоянии…<…> в результате чего среди эвакуированных имеются случаи массовых заболеваний и смертности, так:
В прибывшем 27.02.42 г. на ст. Вологда-1 эшелоне №436 оказалось больных 70 чел., умерших 7 чел., причем из этого же эшелона снято трупов на ст. Волховстрой — 17, на ст. Бабаево — 20, на ст. Череповец — 7.
(Опущены аналогичные примеры)
<…> В процессе проверки <…> устанавливаются факты безответственного и бездушного отношения к эвакуированным со стороны работников эвакопункта, так, например, зам. начальника ремесленного училища № 80 Баданов заявил: “…На месте погрузки эшелона на ст. Жихарево начальник эвакопункта понуждал грузиться в необорудованные вагоны, при этом заявляя, что если через полчаса не будет произведена погрузка, то эвакуированные будут выгнаны из общежитий”.
Поступают жалобы о насильственной погрузке в необорудованные вагоны и от других эвакуированных.
Изложенное выше сообщается на Ваше распоряжение.
Начальник транспортного отдела НКВД Северной железной
дороги капитан государственной безопасности Борисенко
(ЦГА СПб., ф. 7384, оп. 3, д. 50, л. 36–38. Подлинник)
На Ледовой дороге множество плакатов-призывов: “Водитель, помни! Мешок ржаной муки — это паек для 1000 жителей Ленинграда”.
Висят плакаты: “Товарищи шофера! Если каждая автомашина сделает дополнительную поездку на Кобону, то Ленинград получит еще 9000 тонн, а три поезд-
ки — 13 500 тонн продовольствия, угля, дров и боеприпасов!”.
Докладная записка начальнику областного управления милиции, председателю Облисполкома Н. В. Соловьеву о работе сводного отряда управления милиции при Военно-автомобильной дороге 15 , составленная по результатам работы милицейских и оперативных работников за три с небольшим месяца наблюдения за ледовой трассой, названной потом “Дорогой жизни”
24 марта 1942 г. Секретно
<…> В результате проведенных мероприятий оперативно-инспекторским составом было задержано за хищение перевозимых грузов:
военнослужащих ………………………………….. 586
гражданских лиц ………………………………….. 232
Всего у задержанных и при обысках было обнаружено и изъято:
Муки 23 526 кг 500 г.
Хлеба печеного 79 кг 300 г.
Ржи 801 кг
Жмыхов 405 кг
Крупы 3982 кг 900 г.
Жира и масла 433 кг
Мяса 1321 кг 100 г.
Шоколада 11 кг
Чая 5 кг
Сгущенного молока 2 кг 250 г
Прочих продуктов 2804 кг 600 г
Итог: 33 401 650
Кроме того, изъято:
<…>
спирта ……………………………………………………. 16 бутылок
мыла хозяйственного ……………………… 98 кусков
валенок ……………………………………………………. 28 пар
табаку ……………………………………………………… 600 граммов
Подавляющее большинство хищений совершается военнослужащими шоферами. В отдельных случаях хищение совершались и лицами командного состава. <…>
В дер. Лаврово пом. начальника 7-й площадки перевалочной базы интендант 2-го ранга Кругловин В.Г. пытался похитить 2 ящика какао-концентрата.
В дер. Лаврово задержан за хищение мешка ржаной муки весом в 70 кг военный интендант
3-го ранга Степанов. <…>
<…> …удалось вскрыть ряд хищений:
Буфетчица эвакопункта Иванова М. Ф., вступив в сделку с директором столовой № 23 Ленгоснарпита Фейгиным, незаконно отпустила ему 100 плиток шоколада. При вторичной попытке отпустить Фейгину такую же партию шоколада Иванова была разоблачена и арестована. <…>
В Ваганове арестован Погодин А. Н., который, получив с группы лиц, желающих эвакуироваться из Ленинграда, взятки на общую сумму 14 875 рублей, довез их до Ваганова, где и высадил.
В Кобоне арестованы шоферы Горшков, Федоров и Гринюк, получавшие взятки с эвакуируемых. При обыске у арестованных изъято и возвращено владельцам 850 рублей, 2 золотых и
2 металлических часов.
<…>
Работая в сильные морозы на льду озера, отряд все время испытывал недостаток теплого обмундирования (валенок и полушубков), которыми было снабжено 20 % состава. Тем не менее работа не ослабевала, и дежурства на линии длились по 12 часов в сутки.
<…>
Начальник Управления милиции ЛО Назаров
Сопоставим две строчки из приведенных выше документов:
“В дер. Лаврово задержан за хищение мешка ржаной муки весом в 70 кг военный интендант 3-го ранга Степанов”.
И: “Водитель, помни! Мешок ржаной муки — это паек для 1000 жителей Ленинграда”.
Можно сказать: “Кому война, кому мать родна”.
Но лучше воздержимся от комментариев…
И обратим внимание на валенки, в которых нуждаются 80 % работающих на ладожском льду оперативников, и 28 пар похищенных валенок, изъятых при задержании, но сданных, как и положено, на склад вещдоков или конфиската.
Бессмертие Ленинграда
…У каждого времени — свои символы мужества, свои герои. У нас, мальчишек, родившихся вскоре после войны, были Ленинград, выстоявший в блокаде, и его защитники. Мы знали имена летчиков, таранивших врага над родным городом, героев-артиллеристов, пехотинцев, военачальников, командовавших бойцами, знали имя Тани Савичевой, написавшей свой блокадный дневник. Мы многое знали, еще не догадываясь, что во многом знании много печали. Иногда во дворе после игр в войну заходил разговор о героизме родителей — кто сколько немцев убил, сколько танков подбил. И мы, дети блокадников, испытывали смущение от рассказов крепких ребят, приехавших вместе с родителями в наш город после войны, — их отцы били фашистов гранатами, бомбами, штыком, строчили из пулеметов и гнали из дальнобойных орудий. Что делали наши отцы и старшие братья в блокадном Ленинграде? Точили на заводах снаряды, водили поезда, тушили на крышах зажигалки? Сидели в бомбоубежищах? Стояли в очередях за ломтиком хлеба? Шатались от голода? Этим во дворе не похвастаешься. Мы помалкивали или начинали пересчитывать снаряды, попавшие в наш дом, стоявший неподалеку от Московского вокзала. Нас было большинство во дворе, но мы не находили слов, чтобы героически отобразить блокаду. Мы играли в прачечной нашего дома, брызгались водой, озорничали и, только повзрослев, узнали, что во времена блокады туда сносили трупы жильцов. В каждом петербургском дворе и сейчас — своя память места, в каждой коммунальной квартире — своя блокадная история. Вот здесь, в прихожей, лежала тетя Тося, и ее долго не могли вынести, она примерзла к полу. Вот у этой холодной печки-голландки тихо, как заснул, умер дядя Петя. Блокадные истории и сейчас живут в петер-
бургских семьях, передаются из поколения в поколение. Всё больше выходит книг о ленинградской блокаде. В научный оборот вводятся новые документы из закрытых ранее архивов НКВД. Взлеты и падения человеческого духа поражают! Массовый патриотизм и немыслимая спекуляция. Высочайшая организованность и банальное разгильдяйство. Жесточайшие приказы и уклонение от их выполнения. …Моя мать, отправив старших детей со школой в эвакуацию, осталась с только что родившейся дочкой в Ленинграде, заявив отцу, что Ленинград — это не Париж с кафешантанами, объявивший себя открытым городом, и фюрер сюда не посмеет сунуться — она никуда не поедет.
Никто из жителей города и помыслить всерьез не мог, что город на 900 дней окажется в блокаде, а оборона Ленинграда станет самой крупной битвой Второй мировой войны.
Кто бы в конце июля 1941 года, когда в городе работали коммерческие рестораны, где продавались икра, крабы, а на спецскладах можно было купить консервы для отсылки на фронт в качестве подарков, мог подумать, что буквально через три месяца прилавки опустеют, магазины закроются, а в самих ресторанах будут лежать закоченевшие трупы ленинградцев, умерших от голода.
Власть призывала жителей уехать из города, но настроения были самые оптимистические. Документы и воспоминания блокадников свидетельствуют: люди не хотели уезжать из Ленинграда.
За два месяца до начала блокады власти добровольно-принудительно отправили в эвакуацию почти полмиллиона человек! Со школьными глобусами, заводскими станками, чертежами, музейными экспонатами, архивами, музыкальными инструментами. С открытием “Дороги жизни” — еще пятьсот тысяч.
В то время фашистское командование уже назначило комендантом Ленинграда генерал-майора с фамилией Кнут. Гитлер собирался “разгромить русских как народ” — извести как биологическое, географическое, историческое понятие.
Ленинградцы победили самого мощного, самого чудовищного врага, покорившего всю Европу, они отстояли свой город — Ленинград. Они выстояли! Они победили! Победу ленинградцев смело можно отнести к победам человеческого духа над материей. Самим фактом своего выживания в адских условиях блокадного кольца люди давали солдатам на всех фронтах Второй мировой пример тихого мужества и героизма. Дух блокадного Ленинграда стоил сотни вражеских дивизий, он изумлял и воодушевлял. У меня в семейном архиве хранится несколько писем с фронта девятнадцатилетнего брата Льва, погибшего в октябре сорок третьего при форсировании правого берега Днепра. “Два города придают нам всем силы — это Сталинград и Ленинград. Вы ужас какие молодцы, мама!”
Так вот. Русский народ был и остается великим народом, хотя бы в силу тех величайших испытаний, которые он вынес в XX веке. Народ встал на ноги после тяжелейшей, самой изнурительной и кровопролитной из всех войн, известных на планете Земля. И никакие теле- и радиопередачи не смогут убедить русский народ, что он заплатил “непомерную плату” за свою Победу и независимость.
Именно так: цена победы — Победа!
И ничто другое.
История — не магазин и не расчетный узел универсама.
Примечания
1 Эхо Москвы, передача “Цена победы”, 25 июня 2011 г.
2 Виталий Сырокомский, Леонид Млечин. Дети, которых лишили детства. М.: Детская литература, 1980.
3 Главный акционер компании — опальный олигарх Владимир Гусинский.
4 См. “Частная жизнь начала века”, “Нева”, 2007, № 12; “Принцип реванша”, “Нева”, 2008,
№ 12.
5 Петербургские хроники: роман-дневник, 1983–2010 гг. СПб.: Коло, 2010.
6 Из книги “Ленинград в осаде”.
7 Рядом с подписью комиссара сделана приписка: “Из донесения следует, что т. Иванов пошел на поводу”.
8 В скобках зачеркнуты слова: “Минометы, полковые пушки”, вписано: “Пики, кинжалы, сабли”.
9 Цитируется по книге “Ленинград в осаде”. СПб.: Лики России, 1995, с. 143, док. 52.
10 Фамилия неразборчива.
11 Цитируется по книге “Ленинград в осаде”. СПб.: Лики России, 1995.
12 Ленинград в осаде, с. 275, документ № 127.
13 Там же, с. 222, док. № 102.
14 Ленинград в осаде, с. 292, док. № 137.
15 Ленинград в осаде, с. 425, док. № 183.